Прости

       - Марина?!       Женщина неприятно морщила лоб, мотала головой, очень тяжело дышала. Пульс учащенный, лоб мокрый. Аппараты не показывают ничего, что могло бы противоречить жизни пациентки, только лишь сердце бешено куда-то спешило.       Мужчина обеспокоенно посмотрел на пищащие без конца аппараты, затем перевел взгляд на Нарочинскую. Состояние женщины изо дня в день выкидывало такие фокусы, то резко улучшаясь, то в один миг, резко ухудшалось. Каждый день как пытка, не знаешь чего ожидать.       -Девочка моя, тшш, - мужчина аккуратно убрал выбившуюся прядь с лица Марины и спрятал ее за ушко.       Очередная попытка Марины прийти в сознание, снова не увенчалась успехом. Что-то не дает ей проснуться, и от этого еще страшнее. Страх потерять любимую женщину и остаться всю жизнь несчастным. Последние два дня сравнимы с марафонским забегом. Любой шорох, странный вздох или движение, и сон летит к чертям, а ты садишься рядом в надежде увидеть то, чего ждет весь Склиф, и больше всего сам Брагин. Возвращения Марины. Пробуждения. Даже Павлова, с которой Марина как кошка с собакой, по несколько раз в день заходила узнать о состоянии главврача.        Дни летели незаметно. Прошел месяц. Один чертов месяц. За эти дни, Брагин прошел все круги ада, измотал все нервы и , кажется, немного сошел с ума от ожидания, но все это время он был рядом. Рядом с ней. По Склифу уже пошел слушок, что Нарочинская вряд ли проснется и это пустая трата времени и издевательство над организмом, но Брагин и Нина верили. Хромов и Лазарев делали все возможное, проблема лишь в том, что теперь сама Марина должна захотеть вернуться. Последняя неделя стала настолько изматывающей, что Куликов своего друга просто напросто перестал пускать в операционную. Лена уволилась неделю назад. Кроме Павловой причину не знал никто, хотя многие догадывались, что эта самая причина ночует в реанимации пострадавшей Нарочинской. Видимо, девушка не выдержала, устав выслушивать от медсестер, как самый лучший хирург Склифосовского переживает за главврача, как буквально поселился в реанимации. Слухи как мы знаем, разлетаются очень быстро, молниеносно. О расставании Брагина с Леной весь Склиф знал уже спустя 3 дня. Не раздумывая и твердо решив, Михайлева написала заявление, отработала положенные две недели и уехала в Архангельск к тете. Может, там ей с мужиком повезет.        На сорванном календаре, висевшем в ординаторской, красовалось число 8. 8 января. Месяц и 4 дня со дня аварии, а Марина все еще в коме. День не задался с самого утра, рухнул второй этаж тренажерного зала фитнес центра. Всех пострадавших везли в Склиф. Аврал. Нехватка врачей. Ирина Алексеевна вызвала всех, кто ушел с ночной или же находился на выходном. Брагина, находившегося в реанимационной палате, Павлова тоже позвала, несколько раз извинившись, что все понимает, но нужны руки, мужчине ничего не осталось как согласиться, и, кинув на женщину нежный взгляд, удалился из палаты. Когда поток пострадавших прекратился, а все врачи выполняли свой долг, Нине было поручено следить за состоянием Марины Владимировны каждые полчаса.        Пустой темный коридор. Много коридоров и дверей, но нет ни души. Жутко. Прохладный воздух до мурашек на бледной коже. Босыми ногами по белому холодному полу. Каждый шаг с трудом, до боли и потемнения в глазах. Руками опираясь о стены чтобы не упасть. Неровное дыхание и слабость во всем теле. Хочется крикнуть, но не получается, лишь хриплый шепот отдающийся эхом в каждом углу коридоров. Они бесконечны и, кажется, совсем нет выхода. Помещение полностью пропитано запахом препаратов. Где же? Где же выход? Темно, холодно и одиноко. Зачем я иду? Куда? Ноги предательски подкашиваются. Падаю. Звук похожий на щелчок. Кажется, или коридор стал шире? Черт! Нужно идти обратно. Из этого лабиринта нет выхода. Поворачиваюсь. Шаг сама без опоры на стены, еще шаг и невыносимая боль по всему телу, будто ступаешь по битому стеклу, вонзающемуся в кожу. От боли приходится щуриться и сжимать руки в кулак до такой степени, что белеют костяшки. Нужно хоть что-то вспомнить. Я ехала на работу и…        Затуманенное сознание потихоньку рассеивается. Попала в аварию. Нет, умирать я вовсе не хотела. Почему не вышла? Я пыталась. Не знаю почему, но двери машины заблокировались. Помню еще машины и это чертово столкновение. А теперь… Я умерла? Что я делаю в этом коридоре? Почему так больно? Это ад или рай? Господи, сколько вопросов и нет хотя бы одного ответа. Еще один шаг и нестерпимая боль. Хватаюсь руками за дверь. Это невыносимо. Руки в ссадинах и порезах слегка уже заживших, на ноге глубокий порез, поэтому наложены швы и бинт. Но ведь ничего не сломано, откуда боль? Нет, я все таки в аду. Почему здесь пусто? Эй, кто-нибудь? И снова из крика получается лишь шепот. Хочется сесть и заплакать. Через силу делаю шаги, опираясь руками о стену. Голос.        Я слышу голос. Откуда-то повеяло свежим теплым воздухом. Стоило приложить немало усилий чтобы вновь повернуться. Коридор стал светлее и чем дальше, тем больше света. И снова голос. Стоп! Неразборчивые слова, будто кто-то разговаривает. Медленно иду. Чем четче голос, тем теплее. Боль уже не такая, как была по началу. Рядом никого, а складывается впечатление, что меня что-то или кто-то касается, причем касания нежные, родные. Свет больно режет глаза и тепло окутывает как туман в летнее раннее утро. Голос. Его. Он рядом. Он где-то здесь со мной, но я его не вижу. Я его чувствую. «Марина, родная, девочка моя» До боли родной и любимый голос. Уставший. Я вышла. Коридор светлый. Это приемное отделение, но рядом по прежнему никого. И снова голос. Что происходит? Почему все исчезает? Нет, не надо! Пожалуйста. Все растворяется на глазах, остается лишь белый свет и приятное ощущение тепла.        Привычная обстановка. Белоснежные стены, больно режущие глаза. Пищание аппаратов. Запах лекарств. Тяжелые будни врачей. За окном морозная погода, ярко светило солнце. Окно реанимационной палаты было закрыто жалюзи, поэтому освящала ее бледная лампа и свет из коридора, попадающий в палату через открытую дверь.        Марина рефлекторно дернула пальцами левой руки, чем заставила вздрогнуть сидящую рядом Нину. Сдавленный протяжный стон, и женщина с большим трудом приоткрывает глаза. Свет врывается неожиданно, заставляя от непривычки резко закрыть глаза. Пара секунд, и Нарочинская окончательно открывает свои голубые глаза. Дубровская слегка подпрыгнула на стуле, крепче сжимая ладонь Марины в своих теплых руках.       - Маринка! Хорошая моя, проснулась, - Нина нежно улыбнулась и погладила женщину по руке.        Нарочинская сглотнула, ужасно хотелось пить. Усталый взгляд кое-как сфокусировался на стоявшей рядом женщине, и Марина выдавила едва заметную улыбку и шумно выдохнула.        Мимо проходил Хромов, и Нина тут же его окликнула:        -Иван Николаевич, можно вас, - указав рукой в реанимацию.        Хромов вошел в реанимацию и не сразу понял, что произошло.       -Марина в себя пришла, - доложила довольная Нина.       Иван Николаевич взглянул на женщину и заулыбался       - О, как хорошо, как себя чувствуете, Марина Владимировна? - попутно осматривая женщину, спрашивал доктор.       Марина попыталась что-то сказать, но не получилось, лишь сдавленный хрип, мало похожий на связку слов.       - Давайте так, если да, вы киваете, если нет - закрываете глаза, хорошо?       Нарочинская кивнула в ответ. Мужчина продолжил осмотр. Дубровская стояла рядом и наблюдала.       Спустя время, Хромов записал показания с аппаратов и осмотра и обратился уже к пациентке:       - Ну что, Марина Владимировна, все более чем хорошо, двигательные рефлексы в норме, слышите и видите отлично, чувствительность тоже есть, говорить будете, не переживайте, нужно время. И, вообще, это чудо, что все так обошлось, выздоравливайте, - одарив женщин мягкой улыбкой, Иван Николаевич вышел из реанимации.       Немного постояв, Нине подставила стул ближе и села, поправив Марине капельницу, женщина начала рассказывать той, последние новости больницы.       Третья по счету операции Олега Михалыча была закончена, и мужчина со спокойной душой, выйдя из операционной, направился к кофейному аппарату. Желудок Брагина сегодня напевал реквием по мечте, а мечтой была – еда. Мужчина с самого утра ничего не ел, а из-за аврала, о времени на перекус не могло быть и речи. Поэтому забрав кофе и найдя в холодильнике пару бутербродов, с любовью оставленные Александрой Алексеевной на обед Константину Германовичу, начал свою трапезу. Покончив с так называемым обедом, Брагин собрался помочь Саламу, который никак не мог определиться с диагнозом пациента. В ординаторскую вошел Хромов.       - О, Иван Николаевич, как ваш штангист, или как его там? - поинтересовался мужчина.       -Хорошо, спасли мы спортсмена, вовремя надо сказать, Юрий Михайлович помог , - перебирая карточки, говорил Хромов. - Ах да, совсем забыл, там Марина Владимировна в себя пришла, показатели хорошие, угрозы здоровью нет, - говорил уже в пустую ординаторскую Хромов. Брагин , услышав о Марине тут же вылетел, не дослушав коллегу.       У реанимационной палаты мужчина замер и не решался войти. Да и Марина его не видела. Нина сидела рядом и что-то рассказывала ей.       - Марин, прости ты его дурака! Любит он тебя. Как маленькие, ей богу, бегаете друг от друга. Знаешь, как он переживал за тебя тут? Он все время рядом был, ночами не спал, понял он многое и…, - женщина не договорила, ей хватило взгляда Марины, чтобы понять, что он здесь. Дубровская повернулась и увидела в дверном проеме Брагина, наблюдавшего за ними. Мужчина подмигнул подруге и перевел свой темный нежный взгляд на Марину.