Сломанные, потрёпанные, но выжившие

Изабель почти не плачет. Когда умирает мать не плачет, когда умирает отец не плачет, когда умирает брат не плачет. Почти. У неё волосы растрёпанные, взгляд растерянный. Она перестала одеваться во всё яркое и блестящее, перестала развлекаться, перестала смеяться. У неё бледное лицо, растерянный взгляд и измятая толстовка. У неё ком не проходит в горле, голос приглушенный. Она лежит на кровати, по подушке чертит. Какие-то знаки, какие-то загогулины. Ей просто нужно что-то делать, существовать. Она брата чаще всех вспоминает. У неё слёзы блестят на глазах, руки дрожат. Она приподнимается на локтях, глазами водит. У нее голова кругом, лицо пунцовеет. Она брата вспоминает. Вечно усталого, вечно замызганного. У неё внутри всё замирает, когда вспоминает его голову на бумагах, тихое сопенье, шмыганье носа. Она подходила, ласково трепала по волосам, волчонком называла. Ей нравилось рассматривать его. Его тонкие скулы, припухшие веки и вспотелые виски. Ей нравилось тереться щекой об его спину, вдыхать родной аромат. А ещё она обожала обнимать его. Неприступную скалу. Ей нравилось нежиться в его объятиях, трепать волосы и смеяться. Раньше брат её защищал. Когда её обижали, он приходил. Всегда. Ввязывался в драки, ходил с синяками и ссадинами, но её не давал в обиду. Когда она плакала из-за этого, он лишь тихо посмеивался, обнимал её за плечи и называл малышкой. Он всегда защищал её. Прикрывал от родителей, сам выносил постоянные крики. Алек не упрекал её, просил быть осторожнее. Он всегда рядом. Всегда с ней. Она думала, что теперь её очередь защищать. Что пришла её очередь. Она обожала укладывать уставшую голову Алека к себе на колени, любила целовать его нос. Она обожала всегда толстовки его сминать. Он ругался, а она смеялась. Когда обнимала, думала, что защищает. Но, когда, потеряла на руках, кровью обрызганная, поняла, что нет. Изабель почти не плачет. Когда умирает мать не плачет, когда умирает отец не плачет, когда умирает брат не плачет. Почти.