Neighbors

      Девушка в длинном платье, украшенном перьями и большими сверкающими камнями у подола, переливающимся от талии к бюсту непонятным грязно голубым цветом, таком, что увидь Чим его на какой бы то ни было девушке раньше, обязательно подумал бы, что она украла его с какого-то маскарада, меняет позы с каждым щелчком фотоаппарата.       Фотограф вдруг отдает команду, говорит «было», и на место модели приходит другая, кажущаяся в сером коротком платье несуразной и со слишком длинными руками.       Из колонок, натыканных по углам просторной белой комнаты доносится песня Ebony Bones – I See I Say – зачем там вообще музыка Юнги не знает, а слушать ее без остановки жутко раздражает, особенно, когда поет всегда один и тот же плейлист.       Чимин стоит в сторонке, рядом с гримеркой моделей, где его закрывает большая толпа визажистов и еще каких-то там важных на съемочной площадке людей. Светлая макушка думает, что остается незамеченной, но ой-ой-ой, как зря. Юнги сразу его заметил, а как же. Он перед его глазами сутки напролет мельтешит.       Эбони поет что-то непонятное из колонок, модель в огромной шляпе зачем-то прыгает, а дальше Юнги ругается, «что за каламбур» и «встань в пол-оборота, Сора» говорит. И черт подери, Чимин восхищен ее телом, ее лицом и вспышкой фотоаппарата…но он, греб вашу мать, невероятно раздражен тем, что фотограф знает ее имя. И «это совершенно нормально, потому что они работают вместе», но нет, не нормально, потому что Чима это злит так, что он только и может, что хмурить брови и играть желваками. И вовсе это не ревность, к чему тут ревновать, но какой фотограф запоминает имена моделей! Ох, ну и преподаст этому мужлану Чимин урок, будет ходить в полотенце и то и дело его ронять, а у того пусть хоть рука сгорит, ему абсолютно все равно, белобрысое исчадие ада. Чим ведь не дурак, прекрасно понимает, что Юнги, привыкшему постоянно таскать в дом милых мальчиков и точно не свои фотографии с ними рассматривать, безумно хочется уже кого-нибудь зажать в темном углу какого-нибудь бара, потому что домой нельзя – дома полуголый дьяволенок разгуливает.       Юнги внимательно смотрит на Чимина, который стоит, прислонившись спиной к стене, наблюдает за тем, как модели бегают от одного человека к другому, то поправляя одежду, то макияж и прическу, и на его лице такая несусветная радость, что Мину кажется, будто его глаза светятся счастьем.       Съемка заканчивается, когда последняя девушка европейской внешности уходит с площадки, и Чимин уже собирается убежать, потому что все еще думает, что успешно прячется.       — Чимин~а, — знакомый голос раздается за спиной, и Чим поворачивается, — уже закончил?       И все-таки Юнги такой красивый. Темные глаза на фоне бледной кожи, его аккуратный нос и этот низкий голос; распахнутая рубашка, застегнутая не на все пуговицы из-за духоты, выпирающие ключицы…и Чимин понимает, что засмотрелся.       — Чимин?       — А, да. Полчаса назад, может, чуть меньше.       — Меня ждешь? — Юнги улыбается, и Чиму кажется, что он смеется над ним.       — С чего бы! Я просто закончил раньше времени.       — И пришел сюда. Почему?       — Потому что мне тут нравится. Да что за допрос, хен?       Юнги накидывает сумку с фотоаппаратом на плечо, ерошит Чимину волосы, пока тот так по-детски прячет глаза под челкой, что хочется спеть колыбельную, чмокнуть на ночь и перед уходом не забыть оставить включенным ночник.       — Извини, что смутил тебя. Давай, малыш, иди, — Мин достает телефон из кармана брюк, смотрит на время и продолжает, — у меня еще выездная съемка.       «Малыш» смотрит исподлобья, потому что все работающие в этом крыле здания люди откровенно пялятся на них, шепчутся, переглядываются. Оно и понятно – один здоровый мужик другого малышом назвал. Сразу возникает два варианта: или родственники, например, братья, что отпадает сразу, учитывая, что все вокруг в курсе того, что Мин единственный ребенок в семье, или это у них ролевые игры такие странные, что вполне неплохо вписывается в общую картину происходящего. И попробуй объяснить всем, что это просто глупая привычка, появившаяся непонятно откуда.       — Слухи же пойдут… — шепчет Чим, отворачиваясь от толпы зевак.       — Не пойдут. Иди, говорю, или ты и на работе мне глаза мозолить будешь?       Чимин улыбается, говорит что-то на прощание, вроде банального «увидимся вечером», а потом выходит из студии, позволяя Юнги приступить к приготовлению всего необходимого на заказанную фотосессию.       Ну прямо молодожены, блин! И смешно, и грустно. Чимин выходит на улицу, открывает календарь в своем телефоне и считает, что с Юнги они вместе живут уже две недели, а значит, еще через две будет зарплата, и он наконец-то сможет переехать и не думать о том, что ущемляет Юнги в чем-то в своей же квартире.       Осенний воздух несет прохладу, Чим жалеет, что не взял куртку. Вздыхает, смотрит на небо, все покрытое тучами, делает вывод о предстоящем дожде и идет в сторону автобусной остановки – Юнги задерживается, никто сегодня не повезет его домой на переднем сидении в сопровождении с каким-нибудь треком.       Хотя, надо сказать, они и так редко возвращаются с работы в одно время.       — Эй, ты же Чимин, да? — высокий широкоплечий парень стоит, опираясь на машину спиной.       Блондин сразу узнает в нем красавца-бармена, и, по совместительству, первую модель, или парня, Чим сам не до конца разобрался, да еще к тому же соседа Юнги. Все в одном, как говорится.       — А вы бармен из «Cherry». Что-то хотите?       Сокджин улыбается, показывает кивком головы в сторону машины, а Чимин непонимающе смотрит.       — Садись. Все равно нам в одно место.       Чим косится на него с явным недоверием, Джин это понимает и косится в ответ, да еще таким взглядом серьезным, что у блондина внутри, кажется, все переворачивается. И что вообще этот мужчина делает у здания, в котором они работают?       — Очевидно же, ждет хена… — бубнит под нос Чим, подходит к машине, наблюдает, как шатен садится на водительское сидение, а затем и сам оказывается в салоне автомобиля справа от мужчины.       Джин просит пристегнуться – наверное, знает, что у Юнги в машине все ездят без ремня безопасности, а затем они начинают движение.       В салоне пахнет кофе и чем-то сладким, играет приятная музыка, и вообще похоже на какую-то секту, но Чимина это только умиляет – в конце концов, этот парень очень даже милый. Только вот хмурый очень, даже для того, кто сосредоточен на дороге.       Чим вдруг вспоминает этот серьезный взгляд, подаренный ему пару минут назад, плюсует к нему еще один, который был подарен ему на лестничной клетке за неделю до этого, и приходит к выводу, который решается озвучить.       — Знаете, мне кажется, я вам не нравлюсь.       Смеется наигранно, переводит взгляд на все еще неизменного в лице шатена, и смех пропадает сразу.       — Тебе не кажется.       Образ милого бармена, отложившийся в памяти, улетучивается мгновенно. Чимину даже неловко спрашивать, чем он заслужил подобное, потому что все и так лежит на поверхности – буквально бери и читай.       В салоне примерно с минуту полная тишина, но первым ее нарушает Джин:       — Долго ты собираешься у него торчать? Раздражает.       Чимин ухмыляется – он вовсе не намерен вестись на провокации и лезть с кулаками или оскорблениями, но и давать себя в обиду тоже не хочет. Это он с виду такой безобидный. А в тихом омуте…       — Столько, сколько нужно. Вас это не касается.       — Еще как касается, — рычит Джин сквозь зубы и останавливает машину прямо посреди дороги. — Он мне нравится. Сильно и давно. Не смей забирать его у меня.       Чимин отстегивает ремень безопасности, поворачивается лицом к Сокджину и с совершенно не свойственным ему оскалом произносит, стараясь перекричать звуки сигналящих машин сзади:       — Не смейте указывать, что мне делать. — блондин выходит из машины и на прощание говорит, прежде, чем закрыть дверцу: — Я не могу забрать у вас то, что вам никогда не принадлежало, и принадлежать не будет.       Джин тут же собирается выйти и надавать этому зазнавшемуся сопляку по морде, да так, чтобы на всю жизнь запомнил, но его останавливают постоянные звуки сигналящих машин вперемешку с отборными матами, поэтому он продолжает движение, стараясь успокоиться. Чимин идет рядом с магазином выпечки, решает зайти туда и купить пару булочек с корицей – «поможет расслабиться» думает. А внутри такая буря эмоций, что становится страшно и за себя, и за Джина.

***

      Плотные шторы полностью блокируют тусклый свет от заходящего солнца, который так и норовит пробраться в небольшую комнату отеля недалеко от местного парка. Интерьер выдержан в классическом стиле, в воздухе пахнет шоколадом от горящей ароматической свечи на тумбе у кровати с покрывалом золотого цвета. Сокджин сидит на нем, поджав ноги под себя, слушает звук включенной воды в душе и перебирает в руках пояс от белоснежного халата, сидящего на нем вполне неплохо.       Звук воды затихает, а вскоре пропадает совсем. Джин тянется за открытой бутылкой красного вина, медленно разливает ее содержимое по двум стеклянным бокалам, стоящим на круглом подносе рядом с тарелкой, полной винограда, клубники и кусочков персиков.       Из ванной комнаты выходит парень с оголенным торсом, поправляет полотенце на бедрах, чтобы держалось лучше, наблюдает за тем, как терпеливо Сокджин ждет его, не поднимая взгляда, а затем садится рядом и ведет рукой по каштановым волосам.       — Вы впервые сами куда-то позвали меня, профессор. Вы хотите поговорить со мной? Честно сказать, я был ошарашен Вашим звонком и просьбой…       — Хватит болтать, Намджун, я тебя не для этого звал. Да и ты, думаю, не для этого приехал. Я готов, давай скорее приступим.       Джин поднимает голову, Намджун смотрит в глаза напротив и ему вовсе не хочется ничего говорить, потому что в этих глазах океан чего-то за гранью привычного, такого, что не хочется смотреть в них больше пары секунд.       И Джун не смотрит. Притягивает за шею, заключает в объятья, и сидит неподвижно, потому что боится той неизвестности, которая давит по вискам вопросами, вроде «оттолкнет или позволит?». Хотя бы немного. Он и не просит ничего больше.       Но Джин не отталкивает, и Намджуну от этого еще страшнее.       — Что-то произошло?       Вместо ответа блондин чувствует теплые руки на своей спине, и не сразу понимает, что его обнимают в ответ – нет, это уже не страшно, это что-то гораздо хуже, заставляющее пульс учащаться.       — То, что между нами происходит, это неправильно, знаешь?       — Знаю.       Ну конечно он знает. Ведь он зачинщик.       — Ты меня раздражаешь.       — Знаю.       Намджун ликует, потому что так бы Джин и сказал. Обязательно.       — Ты позволяешь себе слишком многое.       — Знаю.       — Ты сильный, самоуверенный и до возмутительности наглый.       — Знаю.       — Утешь меня.       — Да зна…что?       Перед лицом Джуна вдруг возникает прекрасное лицо профессора, он недолго смотрит в джуновы глаза, переводит взгляд на чуть распахнутые губы, и грубо впивается в них своими, не давая Намджуну опомниться, но че-е-е-ерт, как это приятно – когда тебя сами целуют такие желанные пухлые губы.       Блондин пучит глаза от такого напора, отвечает на поцелуй, позволяя Джину быть главным и властвовать, но что-то внутри неприятно колет живот, подсказывая, что все это – принятие желаемого за действительное. Такой сильный, но такой слабый, решивший дать волю эмоциям профессор просит, чтобы его утешал не кто-то там другой, а Джун. И это, ну просто обалдеть можно, как сильно обдает жаром в паху.       Намджун прерывает поцелуй и страшно пугается – ему боязно даже смотреть на Сокджина, не то, что спрашивать что-то. Но в этой ситуации страх уходит на второй план, ведь мужчина перед ним совершенно растеряно смотрит на простынь и кажется, что он расплачется вот-вот, и от этого становится больно.       Блондин хватает лицо Джина, заключая его в свои ладони, смотрит на него и старается поймать взгляд, но шатен намеренно избегает зрительного контакта.       — Посмотрите на меня, — Джин старается отвернуться, но блондин не позволяет, — посмотрите на меня!       Джин сдается. И это как контрольный выстрел в голову. Он не плачет, совсем нет, он, черт его дери, улыбается, а это уже первый звоночек для психиатрической клиники, наверное. Но Джун умнее этого всего, и ему профессор позвонил именно для того, чтобы тот его успокоил, как выяснилось.       — Это из-за Юнги, да? — вот оно. Улыбка мгновенно пропадает. — Я не хочу лезть к Вам в душу, но я совершенно точно не хочу, чтобы он или кто-то другой разбивал Вас. Я не хочу, чтобы были эти звонки с просьбой приехать как можно скорее, потому что «снять стресс после работы больше не с кем», лучше разбивайте меня своими словами, говорите, как терпеть не можете, но не позволяйте кому-то другому делать Вам больно.       Джин старается оправдаться, несет какую-то ересь из несвязных фраз и обрывков предложений, зачем-то вспоминает встречу с Чимином, выкладывает все подчистую – без имен, но в подробностях, говорит, что е г о Юнги пытаются забрать, а потом выясняется, что он и не его вовсе. Дальше другой несвязный бред, и Намджун, чтобы прекратить его, выпаливает то, что вертится на языке последние полчаса:       — Давайте встречаться, — видит на лице Сокджина удивление, поэтому добавляет, — раз то, что происходит между нами неправильно. Давайте превратим это в отношения.       И о чем говорит этот ребенок. Он не нагулялся еще, ему бы в клубах зависать подольше и получать комплименты, а не связывать себя с кем-то настолько для него взрослым. Джину, в конце концов, тридцать лет. Это очень важно.       Сердце стучит как бешенное от таких заявлений, перехватывает дыхание, потому что кто-то готов отдавать что-то настолько ценное, ничего не прося взамен, шатен старается сделать все для того, чтобы его реакция осталась незамеченной – Джун добр и абсолютно серьезен, он не просит громких слов и обещаний, он просто не хочет, чтобы любимый человек страдал. И это безумно подкупает.       — Я не люблю тебя.       Намджун улыбается уголками губ, ведет рукой по чужой щеке, осторожно касается губами лба Джина и шепотом произносит:       — Знаю. Вам и не обязательно. Просто позвольте мне любить Вас и быть рядом. Позвольте себе быть любимым.       Сокджин жмется к холодному торсу Намджуна, кладет голову на его плечо и вдыхает запах шампуня от распущенных светлых волос.       Он не любит. Но…       Побыть эгоистом, использовать чужие чувства, чтобы чувствовать тепло и нежность, чтобы снова вспомнить, что это значит – быть любимым. Ненадолго. Это ведь ничего, правда? Всего разок.

***

      На улице начинало смеркаться, когда Юнги пришел домой, довольный проделанной работой как кот под валерьянкой. Шурша пакетами из круглосуточного магазинчика, брюнет заходит на кухню и раскладывает содержимое по разным краям стола – кофе, чай и шоколадные маффины рядом с сахарницей с правого края, полуфабрикаты с левого. Замечает на плите сковороду и улыбается – все-таки приятно, когда дома тебя кто-то ждет.       Чим заходит на кухню, зевает и старается примять торчащие в разные стороны волосы рукой, встречается взглядом с Юнги и улыбается:       — Прости, хен, не слышал, как ты пришел. Задремал…как прошла съемка?       Блондин подходит к столу и начинает перемещать упаковки кофе и чая на отведенную для них полку, а Юнги умиляет, что Чиму известно, где и чему место на его кухне.       — Вполне хорошо, сегодня довольно тепло на улице, так что съемка длилась на пару часов больше, чем должна была. Следовательно, заплатили мне тоже больше. Только нормально поесть не успел, пришлось перекусывать утренними тостами с джемом.       Чимин прикусывает нижнюю губу, наблюдая за тем, как уставший Мин садится на стул и разваливается на нем, откидывая голову назад. Рубашка топорщится, выглядывает из брюк, и выглядит это не столько небрежно, сколько очень даже сексуально – для человека, который так хочет эту рубашку вообще снять.       — Я рад. Там в сковородке спагетти с фрикадельками, поужинаем вместе?       Юнги приподнимает голову, щурится и сверлит взглядом блондина.       — С томатным соусом.       Брюнет улыбается, поджимает губы и кивает – вот же черт, этот Пак Чимин, уже изучил его вкусовые предпочтения.       Юнги наблюдает за тем, как Чим вертится у плиты, фокусируя взгляд на его натянутых домашних шортах. На заднице. Кажется, что они вот-вот по швам разойдутся. И мог ли Юнги когда-нибудь подумать, что по его кухне будет расхаживать такой персик? Да нет, конечно.       — Кстати, хен, — Чим поворачивается, ловит взгляд уж точно не на своем лице и ухмыляется, когда Мин растеряно опускает глаза, — я хотел спросить. Ты же довольно много зарабатываешь, почему не переедешь в район получше?       — Здесь мне нравится. Да и я уже переехал однажды, — Юнги смотрит на глубокую тарелку, полную его любимым блюдом, которую Чим ставит рядом с ним.       — Это плохо кончилось?       — Ну…у Джина стало на одну работу больше. Боюсь, если я перееду, он устроится на третью, чтобы переехать вместе со мной, — Мин нелепо улыбается.       А Чим думает, что Джин совсем повернутый. Становится еще интересней, что между этими двумя такого произошло. И безумно раздражает, что причина кроется именно в Джине.       Блондин смотрит на Юнги, который с аппетитом жует спагетти, подходит вдруг и садится на колени брюнета, который, опешив, перестает жевать и быстро глотает.       — Ты запачкался, — парень ведет большим пальцем по уголку тонких губ, собирая томатный соус, а затем облизывает палец, причмокивая.       Юнги смотрит на этого демона-искусителя, сглатывает, потому что у него, мать его, стоит еще с момента любования этой упругой задницей. Чиминка сладкий такой, что с ума сойти, и Мин уже сотню раз пожалел, что тогда его попробовал – теперь еще хочется. Знал бы он, как Чимину хочется! Но не секса, а поцелуя хочется. У него сердце как бешеное от одного его голоса, сухость в горле от его открытой улыбки, и по коже мурашки от этого «малыш» и случайных касаний. Но сказать «ты мне нравишься» труднее, чем может показаться, потому что Мин Юнги – тот, кто старается не допустить возникновения чувств. Однако он уже допустил – Чимин тому доказательство. Он же так откровенно проявляет к Юнги симпатию. Совсем сдает позиции.       — Хен, всего разок…       Хен сглатывает, потому что ничего сделать не может, смотрит, как к нему тянутся пухлые губы и, кажется, сдается, поднося свои руки к талии сидящего на нем парня, готовясь приобнять его и позволить получить желаемое. Но резко вздрагивают оба, потому что из спальни доносится телефонный звонок, который рушит весь настрой Юнги, и он, будто опомнившись, отворачивает лицо, стараясь избежать разочарованного взгляда напротив.       Чим, понимая это, сползает с колен, «извини» зачем-то говорит, а потом идет в спальню, чтобы увидеть на экране мобильного «Чонгук~и».       — Я надеюсь, у тебя что-то срочное. Ты мне тут такое обломал. — бурчит в трубку блондин.       — Я не знал, кому еще позвонить, Чим.       Чимин напрягается, ему совсем не нравится этот тон. И он его уже как-то слышал.       — Тэхен?       — Да. Он опять сорвался, но в этот раз… — Чонгук замолкает, заставляя сердце Чимина выпрыгивать, Чим старается отгонять от себя разные ужасные мысли прежде, чем Гук продолжает. — В этот раз, кажется, это было не разово. Я видел, что он похудел, но ничего такого в его поведении…все было вполне нормально.       — Мет?       — Да, но…в этот раз он его не глотал, хен. Он колол первитин в вену. Я боюсь, что это может значить вторую стадию зависимости...       — Я ему морду начищу, как в себя придет, вспомню старые времена! Оставайся с ним, если начнет засыпать от слабости, не давай. И следи за понижением температуры, мало ли…я скоро буду.       — Понял, хен. Я жду.       Чим кладет трубку и матерится вслух, пинает ни в чем не повинный шкаф с одеждой, создавая сильный грохот. Он никак не мог ожидать, что прошлое нихрена не прошлое, и Тэхен яркий тому пример. А ведь Чимин почти убежал от него, почти скрылся, начал заново…       На шум приходит Юнги. Не понимающий, что происходит, он старается успокоить Чима, спрашивает, но ответа не получает, только миндалевидные глаза смотрят из-под челки, будто волчьи. От этого правда страшно.       — Хен, мне нужна твоя машина. Кое-что случилось.       — У тебя прав нет. Дай мне одну минуту, я поеду с тобой.       Чимин сейчас так благодарен, что Юнги такой – понял, что не стоит, и ничего не спрашивает.       — Хен…только если что, то там не задавай вопросов, я тебе потом все расскажу, правда.       — Понял, — говорит Мин, меняя рубашку на черную футболку.       — И еще, хен…ты знаешь меня настоящего. Что бы ты не услышал, я тот, кто я есть. Помни это, ладно?       Юнги кивает, а у самого от этих слов по спине бежит холодок. Что-то подсказывает ему, что стоит забрать свои слова о Чимине, кафешках, щечках, персиках, малышах и подобных вещах обратно. Да уже поздно.