Neighbors

      Запах апельсинов всегда ассоциируется с домом. С воскресным утром, небольшим пирогом в центре стола, кружкой горячего зеленого чая и двумя тостами с клубничным джемом. Мама всегда улыбается, ставит маленькую тарелку с двумя вареными яйцами и долькой апельсина отцу, а себе наливает кружку молока. Чимин радуется, хрустит тостами и смотрит на младшего брата, который макает в чай кусок пирога и получает замечание от матери и заливистый смех отца. Кажется, что это самое счастливое время в жизни маленького Чимина, каждую неделю начинающееся утром в воскресенье.       Мама всегда была худой, сколько Чим себя помнит. Она никогда не садилась за стол в будние дни во время ужина, лишь ограничивалась стаканом воды, молока или чая. Только спустя много лет Чим поймет, что она вовсе не следила за фигурой; ее темные волосы всегда выглядели одинаково, Чимин запомнил ее голубую резинку лучше всех остальных украшений, которых, к слову, было не так много. Мама убирала волосы в низкий хвост, не красилась и не носила красивых вещей, как другие женщины. Но она всегда была и останется самой красивой. Чим любит ее глаза, запах, ее тонкие запястья. И он чертовски рад, что на нее похож;       Отец не был страшным человеком даже, когда ругался – выходило плохо, но «в воспитании нужно проявлять жесткость», по словам бабушки. Он носил хорошую обувь, вычищенную до блеска, костюм серого цвета и…и, пожалуй, более подробно Чимину не вспомнить. Он почти забыл его лицо, помнит только красивые ямочки на щеках и теплую улыбку. Самую лучшую улыбку на свете, которую он бы мечтал увидеть снова.       Чимин вздрагивает от прикосновения к плечу, смотрит в сторону и видит Юнги, который ставит на столик кофе и два купленных только что пирожных.       — Тебе не стоит спать в кафе агентства, малыш. Потерпи до дома, скоро уже рабочий день кончится.       Голос Юнги звучит иначе – чуть ниже и, кажется, что хрипит он больше, чем обычно. Чимин вспоминает, что они вместе пришли в это заведение, чтобы перекусить и выпить кофе – после почти бессонной ночи сложно работать без отдыха. Воспоминания о детстве уходят также, как и пришли, оставляя чувство грусти, щемящее в груди легким покалыванием.       — Ну, начинай. — брюнет делает глоток кофе.       — Хен, ты знаешь, — парень смотрит на Юнги настолько серьезно, что хочется выплюнуть кофе. Чимин впервые дарит ему именно такой взгляд, — для меня это очень трудно, кому-то что-то рассказывать о себе. Тем более для тебя подобные вещи совсем не значимы, мы с тобой ничем, кроме общей крыши над головой не связаны.       Звучит так жестоко, что Юнги чувствует себя не в своей тарелке, будто его очень сильно обидели. Наверное, так оно и есть – Чимин единственный, кто заставляет его чувствовать себя странно, а его слова ранят гораздо сильнее многих нелестных высказываний в свой адрес. И что в такой ситуации делать надо? Юнги понятия не имеет.       Чимин колется, потому что он вообще никому о себе лишнего не рассказывает, а еще потому что Юнги нравится ему довольно-таки сильно, но демонстрировать это дальше, когда в ответ тебе только «малыш», да любимые сладости – как-то не очень хочется. Чимин не дурак и видит такие вещи сразу – он Юнги не безразличен точно, только эта темная макушка отказывается это признавать. Хотя то, что хен сорвался с места и просидел полночи вообще с непонятными людьми ради Чима стоит гораздо дороже всех признаний, потому что это убеждает блондина гораздо сильнее. Он определенно для Юнги важен.       — Ну…Чимин~а, я не знаю, что стоит говорить сейчас, а что нет, но… — Мин растеряно отводит взгляд, находя нужные слова, а Чим ликует, потому что темноволосое чудовище ведется на его уловки, — не думаю, что мне когда-либо было интересно чье-то прошлое.       — О Господи, ты признаешься мне в любви? — блондин хихикает, размешивает чайной ложкой кофе, в который только что отправил два кубика сахара.       — Само собой нет!       — Хен, я просто пошутил, не нужно воспринимать это все буквально. Твоих слов вполне достаточно, чтобы убедить меня. Мне приятно, я счастлив.       Чимин улыбается, а Юнги думает о том, что его, по идее, обычные слова делают Чима счастливым куда больше многих других вещей. И от этого становится как-то хорошо. И как-то странно одновременно.       — Так вот…с чего мне начать?       — С самого начала, малыш. Я хочу все о тебе знать.       У Чимина внутри плодятся бабочки, а этот Мин Юнги не меняется в лице, произнося эти слова! Может, потому что ему уже двадцать семь, но он действительно довольно скуп на эмоции.       — Хорошо, — Чим отодвигает чашку с кофе, заключает руки в замок и опускает взгляд. — Моя семья никогда не была богатой, мы жили в бедном районе, здесь, недалеко. Родители делали все возможное, чтобы мы с братом не чувствовали себя в чем-то хуже других. У нас были хорошие вещи, мы плотно завтракали, обедали и ужинали. Я тогда не понимал еще, что мама часто отказывалась кушать с нами потому, что нечего было. Она все делала для того, чтобы мы были сыты – много работала, следила за огородом, чтобы у нас всегда были овощи, но урожай часто был очень скудным, почва себя, наверное, уже исчерпала, или просто тогда было не урожайное время. Образования мама не получила, всегда много болела и редко бывала дома, но я ни разу не слышал, чтобы она жаловалась на что-то. Она сильная женщина, знаешь, каких еще поискать надо. Папа тоже очень сильный. Он всегда старался сделать все, чтобы положение нашей семьи улучшилось, одно время ему это даже удалось. Он получил повышение, мама стала кушать с нами чаще, больше улыбаться и меньше болеть. Мне казалось, что это никогда не закончится, но, когда мне было двенадцать, отец умер. Я тогда только начал ходить в среднюю школу, было очень сложно справиться со всем сразу. Мама стала болеть сильнее, и я впервые по-настоящему ощутил, насколько ей тяжело, видел все, как мне казалось, по-взрослому. После смерти отца стало гораздо труднее материально и психологически. Наверное, из-за этого я стал относиться к учебе несерьезно – на это не было времени, нужно было помогать матери и брату. Оценки падали, и единственное, что у меня получалось лучше всего – это давать сдачу тем, кто оскорблял нашу семью. А таких было не мало. Вскоре я стал довольно известным хулиганом в школе, но никогда не был им в действительности. Ну, я так думаю, — Чимин хохочет. — Что касается моего брата, то он относился к учебе ответственно, говорил, что хочет хорошего будущего. Учителя хвалили его, мама стала делать на него большие ставки. С этим к нему пришло чувство ответственности, он старался изо всех сил оправдать надежды, и, к слову, у него получалось. Я уже тогда понял, что мама не сможет дать образование нам двоим…да и одному то дать вряд ли сможет. Это дорогое удовольствие. Поэтому я решил отдать это право младшему брату – я был уверен, что ему это нужнее и справится он куда лучше. До сих пор так думаю. В шестнадцать я ушел из дома. Признаться честно, было очень страшно, потому что я, можно сказать, шел в неизвестность. Но поступить по-другому я не мог – одного ребенка содержать попроще, чем двух. В городе тогда начали открываться разные подпольные заведения, я слышал об этом, поэтому пошел туда. Без образования меня не взяли бы на нормальную работу, а там мне охотно платили. Не много, наверное, из-за возраста, или из-за того, что меня все устраивало. Я работал в казино простым официантом, спал там же, откладывал деньги. Но спустя год это место прикрыли, думаю, объяснять почему не нужно. Мне тогда пришлось потратить немного денег на съемную комнату – размером она была как подсобка, там только кровать и тумба стояли. Но мне большего и не нужно было. К тому времени мне уже было семнадцать, телефона у меня не было, поэтому связаться мама или брат со мной не могли. Чтобы они не беспокоились, я написал небольшое письмо, где рассказал, что со мной все в порядке, но не думаю, что это как-то помогло… уверен, они и сейчас беспокоятся. Брат сейчас, наверное, уже с меня ростом, если не выше..       Чимин смотрит в стол, будто погружаясь в воспоминания сильнее, понимая, что очень скучает, тяжело выдыхает, и чувствует чужую руку на своих. Юнги тепло улыбается, старается поддержать, и это срабатывает, потому что Чим улыбается в ответ и продолжает.       — Потом я случайно попал на бой без правил. Знаешь, такие подпольные бои, на которые приходят посмотреть те, кому некуда деть свои деньги и делают ставки. Ну, так получилось, что там я и остался. Эти бои меня, можно сказать, и вырастили. Я провел там три года своей жизни. Сначала было трудно, потому что навыков никаких не было, зато потом стало получаться хорошо. Денег платили много, ставки повышались. Правда, порой на мне и живого места не было. Каждый день просыпаться с болью…такое себе удовольствие. Сомнительное. К тому же, часто я терял контроль над яростью. Но уже к двадцати годам, — говорит Чимин, а Юнги сопоставляет даты, — я накопил достаточно денег, чтобы оплатить обучение брата в университете. Тогда же, кстати, я и с Тэхеном познакомился. У него судьба переломанная, поэтому, наверное, и сошлись. А потом с Чонгуком…они частенько меня вытаскивали из клеток в бессознательном состоянии, и вообще рядом были. В общем, все стало относительно нормально. Я ушел из боев, потому что необходимости уже не было, но домой не вернулся. Тем более просто так эти бои не оставляют, долго еще меня караулили под окнами комнаты, которую я снимал. Поэтому стал снимать квартиру там же, где сейчас живут Тэ и Гук~и, а потом через знакомого с боев устроился на работу – как раз в этот журнал. Без образования меня бы не взяли, сам понимаешь. Ну, потом как-то после неудачного рабочего месяца я завалился в первый попавшийся бар, а там меня подобрал один очень симпатичный хен с дурным характером. Все, пожалуй.       Юнги смотрит внимательно в глаза Чимина и понимает, что скорее всего он опустил самые жестокие или тяжелые моменты, но рассказ от этого более радужным не стал. Мин не особо знает, как стоит вести себя, что следует говорить. Зато он знает, что Чиму сейчас нужно – он сидит расстроенный до жути, будто заново переживая трудные минуты жизни.       — Малыш, давай выйдем ненадолго, хочу курить.       Чимин кивает, послушно встает, пока холодная рука хватает его за запястье, а потом плетется следом за Юнги, тянущим его за собой. Мин сворачивает в первую же подворотню, оборачивается и притягивает Чима за руку к себе. Блондин не понимает сначала, что такого произошло, что Юнги его обнял, но потом догадывается – он его жалеет. От темных волос пахнет шампунем, смешивающимся с запахом приятного одеколона, хочется раствориться в сильных руках, почувствовать себя слабее кого-то хоть раз в жизни. И с Юнги это получается каждый раз, стоит ему только коснуться Чимина. И совсем неважно – объятия это, легкое касание волос большой ладонью или случайные прикосновения рук.       Юнги обнимает сильнее, наваливается на Чима, потому что…он сам не понимает, почему. Просто хочется. Блондин осторожно гладит пальцами широкую спину, а сам старается слегка отдалиться, потому что сердце бьется, будто бешеное.       — Хен, спасибо…все в порядке, так что…       — Просто постой так. Ничего не нужно говорить.       И Чимину вообще больше ничего не нужно.       Чимин бежит по лестнице, смеется и слышит грузные вздохи где-то позади. В его руках два пакета, в одном из которых бисквитный тортик, а во втором баночки с пивом и закуски к нему.       — Давай, хен, догоняй! Надеюсь, не развалишься, — кричит.       Юнги смеется, старается быстрее подниматься, чтобы показать, что он о-го-го в какой классной форме, а когда поднимается, то видит Чимина, стоящего прямо у двери в квартиру.       — Еще раз намекнешь на то, что я старый, будешь жить у… — «у Джина», он хотел сказать, но увидел соседа, стоящего у своей двери. — Ох, давно не виделись, хен.       Рядом с Джином стоит высокий парень, которого Юнги видит впервые. Его светлые волосы убраны в хвост, а пальто визуально прибавляет роста, и он кажется очень уж здоровым. Мин знает, что домой к себе Сокджин обычно никого не водит, поэтому быстро делает вывод о том, что эти парни встречаются.       — Юнги~я, рад видеть. Рядо… — договорить мужчине не дает тот факт, что стоящий рядом с ним парень, решительно идет в сторону парней у соседней двери. Он сразу понимает, что тот, судя по всему, идет к Юнги, а это не очень…очень нехорошо.       Джин спешит окликнуть парня, потому что уже успел понять, что тот сначала делает, а потом думает, но откровенно говоря, впадает в ступор, когда Намджун набрасывается вовсе не на Юнги, а на Чимина. Пакеты летят в разные стороны, пиво катится по коридору, тортик падает где-то рядом, отчего изображенная мордочка мишки на нем перекашивается в непонятное нечто, вопящее «за что?» одним своим видом, а Джун бьет уже лежащего парня по лицу, а тот даже не пытается отбиваться. Юнги не сразу понимает, что происходит, поэтому Чимину парень успевает хорошенько надавать тумаков, прежде, чем брюнет начнет оттаскивать его. Лицо Чима сейчас выглядит не лучшим образом, поэтому Юнги очень злится.       — Хорош! — вопит Мин. — Ты вообще соображаешь, что творишь? А ты чего разлегся как овощ, дал бы по щам разок, придурок. Джин, ты кого вообще привел, что на…       — Хен, хватит.       — Чего хватит, ты…       — Хен.       Чимин поднимается с пола, отряхивает брюки и смотрит на встающего рядом с недоумевающим Юнги блондина, который смотрит куда-то под ноги.       — А торт то жалко, — говорит Джун, а затем снова смотрит на Чима. — Раньше мне казалось, что ты выше. И красивее. И не такой придурок.       Юнги хочет что-то сказать, но смотрит на Чимина, а тот улыбается. Именно улыбается, тепло, широко и мило. И это загоняет брюнета в тупик.       — Все сказал?       — Не все. Я тебя просил сваливать? Жертвовать своим правом на образование просил? Жизнь себе калечить, шляться непонятно где, исчезать. Просил? — после этих слов Юнги начинает догадываться, в чем дело. — Придурок, шесть лет прошло, шесть! Ты хоть представляешь, как я скучал? Да что ж ты улыбаешься, бесит!       — Теперь все?       — Все, — шепчет Джун, подходит и крепко обнимает парня.       Чимин чувствует тепло, не может перестать улыбаться и покорно стоит в объятьях теперь уже сильного парня столько, сколько ему нужно, чтобы привыкнуть, что он может до Чима дотронуться. А пахнет Чимин, кстати, совсем как в детстве.       Юнги смотрит на совсем запутавшегося шатена, который, кажется, вообще не понимает, что он тут делает.       — Хен, это Намджун. Мой младший брат.       Джин стоит, раскрыв рот, потому что к такому повороту событий жизнь его не готовила, а Юнги кивает – и сам догадался.       — А торт все равно жалко, — бубнит Джун, улыбаясь ярко, показывая свои красивые ямочки.       Намджун с Джином уходят от Юнги только во втором часу ночи – оно и понятно, Джуну было интересно все о брате, как он жил, где и с кем. Чимин охотно все рассказывал, но так умело приукрашивая и выпуская или заменяя некоторые эпизоды, что не знай Юнги всей истории – точно никогда не подумал бы, что тот фантазирует. Чим не хочет, чтобы о нем беспокоились, не хочет казаться сломанным или еще каким-то в этом русле – оно и понятно. Он и к матери пока не готов заявиться. Говорит, плакать будет, а он ее слез больше всего на свете боится. Хотя, наверняка, когда он ушел, она и так все глаза выплакала. Юнги вообще становится тепло на душе от того, что Чимин улыбается, хохочет, шутит, что Джун весь в него – набросился с кулаками, а потом обниматься. В квартире вообще царит атмосфера уюта и любви. Чим узнает, что Намджун взял фамилию матери, что школу закончил с высокими баллами, что учится хорошо и очень старается – а Джин кивает в подтверждение, мол, точно, не врет. Однако Мин все же замечает на себе знакомый прожигающий взгляд, который появляется всякий раз, стоит Намджуну заговорить о своих отношениях с Джином. Причем все вообще странно со стороны выглядит: Джун – единственный, кто этой темы касается с радостью, рассказывает о Сокджине хорошие вещи, говорит, какой тот замечательный, а в этот момент на Джина, пялящегося на Юнги, смотрят хищные глаза Чимина, который вспоминает недавний разговор в машине. Очень нехороший треугольник получается.       В конце «посиделок» Джин обещает Намджуна до дома подвезти, а Юнги пихает в пакет булочки с киви и велит передать матери. Милый такой и заботливый, что Джуну даже удается относиться к нему с уважением. Все вообще странно выходит, но пусть лучше так, чем никак совсем.       Дверь закрывается, двое покидают квартиру Юнги, а Чим бежит смотреть в окно, машет ручкой на прощание, получает скупой взмах от Джина и вполне нормальный от Намджуна, а потом, когда ушедшие только что парни садятся в машину, подходит к Юнги. На лице у Чимина синяки, но он все равно очень милый, сияет весь, потому что и самому в происходящее не особо верится, а потом виновато смотрит.       — Хен, ты прости меня. Снова не выспишься совсем, — тараторит, жалобно глядя в глаза.       — Не извиняйся, глупый. Тут такое дело хорошее, что можно и еще денек на кофе просидеть. Ты только улыбайся так почаще, мне сразу…       Брюнет не успевает договорить, потому что пухлые губы вдруг касаются его тонких, чмокают, а затем отстраняются.       — Ты застал меня врасплох, малыш, — шепчет Мин, проводя пальцами по своим губам.       — Ты мне нравишься.       Знает Юнги, знает…не слепой же! Сейчас все рушится, Юнги столько времени старался выстраивать стену, как умеет (а умеет плохо), а Чимин в сотый раз ее сломал. Наглый напористый ребенок. А это он еще Намджуна плохо знает…       Чим снова приближается к лицу брюнета, проводит язычком по нижней губе, понимает, что за это ему ничего не делают, а затем уже целует по-настоящему. То, что поцелуй такой желанный делает его особенным, нежным, осторожным и искренним. Чимин аккуратно водит язычком во рту Юнги, балдеет от вседозволенности и вдруг понимает, что ему сносит крышу, потому что Мин отвечает. Чим обнимает парня за шею, тот углубляет поцелуй, делая его страстным и требовательным, посасывает язычок Чимина и водит руками под рубашкой.       Надо остановиться, но Юнги хорошо настолько, что хочется уже большего, он проникает руками в штаны Чима, сжимает его упругую попку и хрипит в ухо:       — Хочу…       Чимин извивается в чужих руках, постанывает от прикосновений и на выдохе произносит:       — Возьми…