Пятьсот миллисекунд

Синяя птица уверенно рассекала воздух и рисовала узоры; такого прекрасного и одновременного светлого я не чувствовала давно. Что-то забытое и доброе пробудилось в самом темном, казалось, уголке души и отпустило. Что это за птица? Чудо Гранд Лайна? Ультрамаринового цвета, с забавными темными ободом вокруг глаз, с острым желтым клювом и редкими золотыми перьями. Задумываться сил не было, и я наслаждалась зрелищем. Птица летала все выше и дальше, заставляя завидовать, мне тоже хотелось в небо. А потом все притупилось, все стерлось, и осталась лишь эта птица, ночное небо и маленькая я. Когда от птицы остались лишь крылья-руки и когти-ноги, в память врезались старые воспоминания. Эйс. Война. Луффи. Из-за дурости Эйса случится война, Луффи придет спасать брата, у него почти получится, появится сильный дозорный, магмой пробивая логию огня, и Эйс умрет. Я рвано вздохнула. Нет… Не-ет. Не надо… Еще раньше, небольшой островок, Эйс нашел Тича, случился поединок, куча спецэффектов и всего остального… воспоминания из самого начала войны при Маринфорде… Эйс отплывает с родного острова, собирает команду, съедает фрукт, вступает в команду к Белоусу. Татч. Фрукт Ями-Ями но Ми. Господи… Я скатилась по стене. Птица-получеловек приземлилась на палубу и секунду спустя я узнала её, а точнее — его. Марко. Он съел фрукт Мифического Зоана и стал Фениксом! Красиво было. Вот бы еще на нем прокатиться и тоже полетать, пусть не сама, своих крыльев нет, пусть с ним, но хоть немного к небу ближе стать хочется. — Эй, Яра, не спи! — меня хлопнули по плечу. Я вздрогнула и повернулась на голос. Рядом стоял Эйс. — От нарколепсика слышу, — хмыкнула я и поднялась, шатаясь. Черт бы побрал это всё! Эйс моргнул. Какая же я ду-ура. Про его болезнь мне никто не говорил. И сам он не засыпал. — Пошли на камбуз, там тише, — сказал он и, не слушая возражений, схватил за локоть и потащил в обитель коков. Было спокойно. Ни гомонящих пиратов, ни коков: середина ночи — время не для еды. Я вздохнула и приняла кружку теплой воды, которую терпеть не могла, но сейчас была рада даже этому — меня до сих пор колотило. Хотелось закутаться в одеяло и жалеть себя. Кто бы мне дал. — Побудь на минутку добрым пиратом, — хрипло сказала я в темноту, из которой раздавалось чавканье. Через минуту, тянувшуюся для меня бесконечно долго, подошел Эйс, обнял сзади. Тепло. Я оперлась на него, Эйс прогревал до самого сердца — холод шел именно из него. Через пару минут Эйс отпустил меня, но тепло не исчезло, оставшись незримо со мной. Вошли Марко и Татч, за ними еще несколько человек. Их я узнала — Изо, Харута и Виста. Татч чиркнул спичкой и загорелась масляная лампа, освещая две испуганных рожи — мою и Эйса. Эйс заглотил кусок мяса и резво увернулся от прилетевший со стороны кока сковородки. — Сколько раз говорил! Ночью не жрать! — громогласно сказал он Эйсу, но вжала голову в плечи почему-то я. — Я п-пойду н-наверное, — заикнулась я и попыталась подняться, но меня удержали с двух сторон — Эйс и Татч. Как я начала напиваться, я не запомнила, не запомнила и тот момент, когда присоседилась возле первого комдива и облокотилась о его плечо — оно было мягким, как подушка. Не пугал меня больше ни его холодный прищур, ни брови, ни сама бандитская рожа — после того, как я видела, что он летал, как вёл себя в небе — не могла его больше бояться. Совсем. — … и он мне…ик… говорит, — вещал Портгас, — Что у него нет больше! — А ты? — спросил Харута, принимая еще одну кружку, и заинтересованно заглядывал внутрь: будто Ван Пис надеялся увидеть, не меньше. Эйс махнул рукой. — А, ну его…ик… Он — охотник, ему…ик… виднее! — У меня батя охотник был, — буркнула я себе под нос. На меня повернули головы. Видимо не совсем под нос. — У тебя отец — охотник? — спросил Виста, подкручивая джигитский ус. — Охотник, — подтвердила я и икнула, — Белке в глаз попадал! — Серьезно? — спросил Изо, а, он же тут стрелком обитает. — Ага, и меня…ик… учил, — гордо заявила я. Что там еще было я не помню… Дальше видимо меня пытались споить, чтобы что-то узнать, но я только приходила в еще больший неадекват. После того как я предложила играть в карты на раздевание, согласились почти все — кроме Марко. Видимо у него интуиция не то что на высоте — в космосе. Поочередно раздетые до пояса комдивы радовали мой взор, при том, что я осталась в том, в чем была — кофта, штаны и берцы. Больше всех повезло Эйсу — тот только ботинки и шляпу снял. Потом случилось что-то ещё, какие-то разговоры… Я не запомнила. И вот момент, когда мне в голову моча ударила — тоже, зато запомнила сказанные далее слова. — Я хочу…ик… Встпить к вам в команду, отметив спину…ик… знаком Блоуса, — пьяно заявила я, принимая кружку, в которой снова появилась что-то крепче рома. Долго спорить не стали, а если и стали — то я об этом забыла. Факт оставался фактом — Белоусу и по совместительству теперь Отцу меня показали, тот благодушно согласился, глядя на весело-пьяную меня, и поставил одно условие: — Татуировку завтра набьете! Гу-ра-ра-ра. Дочь! — громогласно захохотал он, и в этот момент весь алкоголь резко выветрился. Бля-ять. Я только что… Что? Что я сделала? Голова раскалывалась, рассол помогал плохо. Может и не в похмелье дело — голова могла болеть и просто так. Я сидела в медпункте и медсестричка — добрая душа, — сидела рядом, периодически говоря что-то успокаивающе. Про то, что я теперь немного в команде, рассказывать не хотела и не стала. Я лежала на кушетке в эти часы затишья, когда корабль резко повело в сторону. Из-за стены, там где был лазарет, кто-то крепко помянул рулевого, обещая тому скорую смерть. Я схватилась за кушетку. Корабль снова качнуло. Медсестричка встала и, цокая высоченными каблуками, ушла в палату, напоследок сказав: — Лежи тут! Я никуда уходить не собиралась. Корабль снова качнуло, но к этому я была готова. Схватилась до побелевших костяшек за прикрученную к полу кушетку и тихо пискнула от нового качания. Раздался грохот откуда-то со стороны левого борта, из лазарета снова помянули рулевого. Шторм или, что вероятнее, сражение длился долго. За это время медсестра вернулась несколько раз, успев мимолетно меня окинуть взглядом. Я молчала и держалась за кушетку, которая норовила вырваться из оцепеневших пальцев. — И как это вас угораздило? — хмуро спросила я, наблюдая две красные от близкого знакомства со сковородкой рожи. — Мы. Так случайно получилось. — Съели сырое мясо и собирались свалить тихо-мирно. Что же вам помешало? — Ну, — многословно изрек Эйс, потирая затылок. — Мы того, — Харута был пристыжен. Тоже мне два великовозрастных идиота! Хотя Эйс ведь младше меня, да? А Харута как ребенок выглядит. Так что все норма… Да ни черта не нормально! — Пошли лучше к Андеру? — внезапно предложил Харута, воровато выглядывая из каморки, куда эти двое затащили меня в целях конспирации. — К кому? — Он у нас татуировками занимается. Или передумала? А. Точно. «Отметив спину знаком Белоуса». Я фыркнула. — Нет. Пошли. Андером оказался сухонький старичок с упрощенными Веселыми Роджерами на руках и прескверным характером в придачу. Он отвел меня в свою обитель, похожую на самый обычный тату-салон. — Будет больно, — заботливо предупредил он. Я кивнула и, раздевшись до пояса, легла на живот на кушетку. Это было реально больно. Мне даже татуировку на ключице набивали без такой боли, хотя технологии этого мира отличаются. Я закусила губу и уткнулась носом в кожаную истрепавшуюся обивку кресла. Время потерялось. — Всё! — радостно сказал он, — Полежи еще немного, я обработаю кожу и замотаю тебя. Кожа у тебя больно нежная. Спину протерли и положили что-то мокрое, липкое и холодное. Боль поутихла, а потом и вовсе ушла. — Зайдешь еще раз перед ужином. А теперь можешь идти. Я вышла из чуланчика и, пробравшись сквозь тучеву хучу коридоров, оказалась на палубе. Там я не задерживалась, а прошла в носовую часть судна и оттуда уже вновь спустилась в трюм. На вопрос: «Есть работа?» — мне ответили кратким: «Можешь сама что-нибудь придумать». Я человек не только не обидчивый, но и не придирчивый, поэтому, поинтересовавшись на счет более-менее пригодной бумаги, я нашла ее в одном из ящиков и без зазрения совести заграбастала себе несколько листов плотной, чуть желтоватой бумаги. А запах какой! Место я отыскала быстро и, пристроившись в тихом углу, начала творить. Творилось хорошо, особенно этому способствовали интересные и непонятные законы физики, которые, в прочем иногда сохранялись. Помните ту шутку, мол, в России действуют только законы подлости и физики. Вот в этом мире действовал безотказно лишь закон подлости, оставаясь как бы межмировым. Работали в этом мире законы физики через раз и со сбоями, зависели от наличия рядом фруктовиков, страшных личностей и чего-то сверх моего понимания. Так, например, один из островов имел противоположную силу тяготения. Плывешь ты, допустим, по морю рядом с этим островом и вдруг переворачиваешься. А дожди из молний? А Морские Короли? А Воля? Да и с фруктами вопрос стоял ребром: можно ли их применять постоянно? Оказывается что не всегда. Эйс может пыхать равномерным пламенем от силы дня три, а в бою пять дней против Шичибукая (сказано это было с самым что ни на есть гордым видом), парамеции и того меньше, зато зоаны могли из своей звериной сущности не вылазить совсем, разве за сохранность личности беспокоятся. Да и от сил самого фруктовика все зависело. Выпытала я у Эйса еще несколько вещей: температуру пламени и примерное расположение. Потом во мне проснулся гений, и Эйс был замучен мной практически до заикания. Я измеряла его метром, говорила встать на весы и по непонятной для того причине узнавала размер ноги. Сорок первый, если кому надо. И вот я крепко засела за бумаги и принялась работать над тем, что я видела в аниме. — И как ты собираешься парус ставить, йой? — раздалось над плечом. Я что, так ушла в работу? — Под углом, чтобы управлять можно было, — ответила я. В парусном спорте я разбиралась плохо, но помнила, как он примерно выглядит, а рассчитать что-то, если знаешь как — не так уж и сложно. — Оставь позади, он ему только обзор загородит, йой. Я что-то промычала в ответ и принялась исправлять.  — Если ты так считаешь… Парус был стерт с одного конца похожей на каноэ лодки и тут же пририсован с другого. — И как это будет передвигаться, йой? — так же спросили из-за плеча. — Довольно просто. Двигатель работает от выделяемой огнем энергии, при этом одной ногой он нажимает на газ, который приводит в действие механизм. Этот газ спускает огнеупорную заслонку. — Предохранитель? — Вроде того. Сама конструкция вроде каноэ, — ощутив непонимание спиной, я чуть отодвинулась, открывая чертежи, — Каноэ — это лодки, которые использовал один народ. Они выдалбливались из цельного бревна и у них довольно интересный баланс. Как неваляшка, там центр тяжести смещается. — А неваляшка это?.. — Игрушка. Если хочешь, сделаю, но позже. Дальше объяснять? О мой стул нагло облокотились, потом Марко наклонился ближе, всматриваясь в чертежи. — Давай, йой. Как работает двигатель? — Вакуумный будет стоять скорее всего. Надо конечно брать тот, у которого КПД выше, но над этим я еще подумаю. Надо будет еще с Эйсом об этом поговорить. — Ты его и так замучила. Он сидит на камбузе и смотрит в одну точку и даже ничего не ест, йой. Марко поставил подбородок мне на макушку, а я потянулась навстречу. Спина хрустнула. — Так обед был час назад. — Так-то не час, а пять с половиной и все сейчас на ужине, йой. — Заработалась, — пожала плечами я. — Иди, поешь, йой. Я кивнула, неосознанно скидывая чужой подбородок, из-под меня вытащили стул, я позорно грохнулась на пятую точку. — Эй, ты чего? — возмущенно сказала я, потирая ушибленное седалище. Марко улыбнулся и подал руку помощи. — Опоздаешь на ужин, Татч тебя отдельно кормить не будет, йой. Я приняла большую ладонь и поднялась. Вот изверги, а! Видимо, недовольство отразилось на моем лице, так что Марко похлопал меня по плечу и направил к выходу. За ужином я пыталась выпытать у Эйса подробности его фрукта, но тот уснул, самым простым способом избегая разговора. Похватав что попало, с бутербродом во рту направилась обратно в мастерскую, но меня перехватила сильная рука и вернула за стол. — Крошки не таскай где попало, йой, — ворчливо сказал Феникс, — Никуда твое каноэ не денется. Я кивнула и доела уже спокойно. А потом все равно сорвалась и кинулась в мастерскую, где с горячей руки чуть не прибила нескольких задержавшихся механиков, которые тоже над чем-то работали. Над чертежами лодки Эйса я продолжала измываться еще четыре дня. За это время меня как только не эксплуатировали: Изо взялся за меня всерьез и решил учить чему-то ему одному ведомому, Татч пытался переманить меня на камбуз, но готовка и я вещи совершенно несовместимые, кроме этого был Марко, который вел себя как-то забавно и одновременно заботливо, чего стоил тот плед, которым он меня накрыл, когда я прямо в мастерской уснула. На пятый день моего пребывания я собрала чертежи и уменьшенную модельку, а потом понесла это Эйсу. Я его и правда довела до заикания: он шарахался всех и вся, ходил грустный и мало ел, а метаболизм у него нечеловеческий и бешеный, вот он и бродил тощий, пугая матросов. — Эй! Эйс, ты где? Я не буду тебя ни о чем спрашивать, вот они — плоды моих рук, — крикнула я куда-то вверх, там он обычно прятался. — И моих нервов, чего у тебя там, — он высунул черную макушку с марса, обитого железом, и тут же скрылся. Через пару секунд оказался рядом. — Чего это? — Твое средство передвижения! — гордо заявила я. — Я в него не влезу! — возмутился он, а потом засмеялся. — Идиот, — устало сказала я, — Это модель. Нравится? — Если она потом больше будет, то нравится. И цвет зеленый. — Зеленый, так зеленый. Я тебя еще раз хотела спросить, равномерно ноги горят сколько? — Три дня. — А еще мне надо будет тестировать двигатель. Чтобы все работало. Сомневаюсь, что вакуумный двигатель, это то, что я хочу. — Лодка-то моя! — возмутился Эйс, отбирая модельку. — Где я тебе вакуум сделаю? А двигатель внутреннего сгорания можно чуть ли не одним молотком починить, да и размер у него меньше. — Хорошо, думай, — кивнул он. — Все, возвращай на базу! Он послушно вернул модельку, сопроводив ее тоскливым взглядом, а я, крайне собой довольная, пошла обратно, пока хорошая погода не испортилась совершенно внезапно, можно полежать и заняться ничегонеделанием. Для такого дела я выбрала ют, на надстройке, где располагалась каюта капитана и дорога на камбуз. Теплое дерево отдавало тепло, солнце тоже исправно светило, но не пекло, так что я и не заметила, как задремала. Проснулась я от горьковатого запаха приправ и терпкого запаха вина. Когда я подползла к краю, то увидела, что дверь камбуза открывается, и из нее выходит Марко, на ходу что-то кому-то крича. — Покатай меня, большая птица, — переделав слова Львенка, крикнула я вниз. Марко обернулся на голос, глянул на меня и чуть улыбнулся. — Йой, сама слезешь, Яра? — Куда я денусь? — весело сказала я, осторожно спрыгивая. — От меня никуда, йой, — услышала я тихий шепот. — От тебя — никуда, — серьезно отозвалась я. — Перья только не выдирай, йой. — А были и такие умельцы? Марко кинул взгляд на Эйса, развалившегося под солнышком, и мне сразу стало все понятно. А потом по Марко пронеслось синее пламя, такое, казалось бы, горячее, но оно не обжигало. Птица Феникс стоял передо мной, ждал, пока я налюбуюсь. Я подходила осторожно, будто боясь одним своим неловким прикосновением разрушить непонятную его красоту. Когда Марко надоело ждать, он тряхнул головой, и я осторожно взобралась на его шею, уместив ноги на спине, чтобы не мешать крыльям. Оказалось, Марко не только грузоподъемный, но и высоко летящий птыц. Я восторженно пищала, когда мы начинали внезапно падать, а он у самой воды расправлял крылья. Взлет прошел странно, он оттолкнулся от палубы резко и порывисто, начал быстро забирать крыльями, а потом мы внезапно оказались так высоко, что Моби Дик казался небольшим пятнышком с пятирублевую монету. Воздух дул в уши, ветер срывал с теплой перьевой спины, но восторга от полета не отменял, и он захватил меня полностью. Когда Марко решил снова испытать мои нервы, я снова прижалась к чуть теплым перьям, запустила руки в пух и схватилась за шею крепче. — Ты хороший пират, — сказала я почти шепотом, и ветер тут же снес мои слова. Феникс дернул головой, уходя в пике и отпустил меня, я послушно отцепилась и прикрыв глаза, падала. Ветер подхватил меня, унести не смог, но перевернул, и я падала теперь животом вперед. Потом рядом внезапно оказался Марко, уже будучи человеком, обнял меня, закрывая от ветра, потом отпустил и исчез из поля зрения. Когда водная гладь была как-то слишком близко, под меня поднырнул Феникс-птица, и я почти мягко приземлилась на него. На корабль он летел ровно и спокойно, даже не торопился, а мне хотелось протянуть каждое мгновенье чуть дольше. На корабле ничего не изменилось и никто, казалось, не удивился, что первый комдив меня катал. А ко мне пришло понимание: двигатель будет не вакуумный, а внутреннего сгорания. — Спасибо, это было потрясающе! — ярко улыбнулась и тут же сбежала в мастерскую, вносить последние поправки и начинать собрать лодку и не показывать легкий румянец на щеках. За подготовкой деталей: вырезанием дерева, ковки и сплавки листов металла, подготовкой деталей, я провела еще несколько дней, прибегая к помощи плотников и кузнецов, которые трудились и в мастерской, и в соседних с ней помещениях. И вот, передо мной лежали детали лодки, включая почти законченный двигатель, и я гордо смотрела на мое почти законченное детище. Сборка займет всего пару часов, и займусь я ею позже, когда будет настроение, а пока я заслужила отдых, душ и вообще уже ужин! Первым делом я направилась именно в душ: хотелось отмыться от машинного масла, стружки и вообще всего-всего, а от Татча голодным еще никто не уходил. В душе я провела всего полчаса, потом переоделась в чистую и родную одежду, которая, наконец, высохла и забрала мокрую сменную, которой со мной поделились медсестры. На ужин я, конечно, опоздала, но последний за день прием пищи растянулся настолько, что на меня плюнули, и я свою порцию получила без осуждающих взглядов. А еще оказалось, что сегодня намечается еще одна пьянка. В честь чего я так и не поняла, но и вдаваться в подробности желания не было. Я сидела в каком-то тихом уголке и попивала яблочный сок, потом забрала у кого-то ром и сделала пару глотков. А потом мне все надоело: надоела толпа, надоел смех, надоел спертый и горячий воздух. Все надоело. Я пошла на камбуз заварила себе кофе, но пить почему-то не спешила. Так и оставила его на столе, а сама пошла в каюту. Там я задремала проваливаясь иногда в тревожный сон, а когда веселуха на палубе поутихла, направилась снова на камбуз, потому что организм внезапно решил, что он голоден. На холодильнике висел замок, а где Эйс таскал мясо — я не знала, так что обошлась парой тройкой сухарей и уже остывшим, а оттого еще более горьким кофе. Когда мне надоело им давиться, я заварила новый, а потом с чашкой пошла обратно, вышла на палубу, потом хлынул дождь, я рванула к первой попавшейся двери, заблудилась, перепутав повороты, осознала я это только после того, как вместе с кружкой ввалилась в каюту, которая была больше и светлее моей. На кровати сидел Марко в компании книги, рубашки на нем не было, свет дарила масляная лампа, огонек который прыгал от качки и легкого ветра. — Ты в курсе, что вваливаться без стука в каюту к мужчине: во-первых, неприлично, а во-вторых, опасно, йой? — ухмыльнулся он, озорно поглядывая. — Там дождь. Он поднял и без того невозможную бровь. — Просто так совпало, — развала руками я. — Удачно совпало, йой. Он спокойно встал, отложил книженцию, подошёл, взял черную прядку волос. А я, каюсь, засмотрелась. Нельзя ходить без рубашки, когда у тебя такой пресс! Он втянул меня в поцелуй незаметно, мягко, будто спугнуть боясь, но это было необязательно, я была не против. Марко обнял меня и, почти вальсируя, направился к кровати, заставляя колени подогнуться. Он отпустил меня на жесткую кровать, куда я с готовностью рухнула, и навис надо мной, становясь чудовищно близко, опаляя дыханием и теплом. Где-то снизу живота стало пусто. Марко глянул на меня сверху-вниз, слегка прищурился. — Ты чего удумал? — Ты сама ко мне пришла, йой. Разгребай последствия. — Я так, пожрать вышла. Он не ответил, но хитро-хитро улыбнулся, усаживая к себе на колени и стягивая кофту. С лифчиком этот бездарь справиться не смог. Пока он целовал меня, завела руку за спину, расстегнула этот гребаный лифчик и сама протянулась за следующим поцелуем, запуская руки в волосы. Марко был горячий, живительно горячий и готовый отдавать мне своё тепло. От прикосновений по спине побежали мурашки. Снова подняла лицо навстречу, а он снова накрыл мои губы своими теплыми и обветренными. Губы накрывали, сминали друг друга, вздохнуть не давали. Марко пальцами рисовал узоры на моей коже, оставлял за ними незримый след. Провела рукой по спине, ощущая напряженные мускулы, рукой протянула дорожку по такому же напряженному животу. Он смял руками грудь, причиняя удовольствие, унося мозг. Как-то забылось все: раскиданная по полу одежда, кофе на столе, который я чуть не разлила и много, безмерно много счастья, страсти и любви. Марко что-то прошептал в губы, а я только засмеялась, но глухо, тоже в губы. Он ввел сначала один палец, потом уже два, касаясь стенок, массируя большим пальцем клитор. Он прикусил розовой сосок; возбуждая, порождая во мне волну желания. До дрожащих рук, до тихих стонов, до начавшей копиться во рту слюны. Взгляд затуманился, и очертания комнаты стали совершенно размытыми, будто в бреду. — Ты девственница? — хрипловато узнал он. Будто это имеет какое-то значение. — Нет, — так же хрипло ответила я. Он как-то слишком похабно улыбнулся, а я чуть укусила мягкую кожу чужого уха, дразня. Нет, не чужого. Моего. Мне казалось, я кончу только от этих двух пальцев, но Марко будто чувствовал, когда я собираюсь достичь пика, сбавлял темп, вызывая стоны, обиженный взгляд. Он мучил меня сладостной истомой, не давая лишний раз выдохнуть, управлял, а мне, обычно свободной, не поддающейся, хотелось самой отдать ему свое сердце, потому что я ему доверяла. Пропустила тот момент, когда пальцы вышли из меня, а член Марко легко вошел от обилия естественной смазки, заполнив меня полностью, от края до края. Я тут же закусила губу, стараясь не так громко стонать, как хотелось. Он тут же приник к губам, будто не мог насытиться мной, потом начал двигаться, сначала медленно, только привыкая, примериваясь будто. Я начала чуть напрягать собственные мышцы, приподниматься, довольно улыбнулась, когда услышала от него тихий наполовину стон, наполовину рык, удовлетворено облизнулась, томно и сладко вздохнула, когда Марко поцеловал местечко за ухом, а потом подхватил бедра и подсадил еще ближе, хотя, куда уже. Рука иногда царапалась о деревянную стенку каюты, Марко забавно сопел, мы путались в одеяле, но мне было хорошо. Я достигла оргазма, первый раз в жизни такого сильного, Марко еще какое-то время двигался во мне, потом тоже успокоился и затих, отпустил на пару мгновений, лишь дать отдышаться и прижал к себе. Я упивалась теплом, закинула ногу ему на бедро и уткнулась носом в ямку между ключицами, вдыхая его запах. От него пахло морем, солнцем, свободой и немного потом. А еще я беззастенчиво лапала его за задницу, потому что она у него — божественна. Марко что-то промычал мне в макушку, а потом тоже взял мои ягодицы в руки, то ли лапая их, то ли массируя. — Изваращуга, — буркнула я ему в грудь. — Ты первая начала, — как-то по-детски отозвался Марко. — Не оправдание. Сердцебиение успокоилось. Марко зарылся носом в волосы, шевеля их дыханием, вдыхая мой запах. Тихо и интимно прошептал: — Вкусно пахнешь, йой. — Чем? — Машинным маслом. Цветами какими-то, йой. И зимой. — А ты морем и свободой пахнешь. — Спи, йой. Я заворочалась, устраиваясь удобнее в теплых объятиях, греясь о теплую мужскую грудь. — А ты добрый пират, — фыркнула я. — Спи, йой, — снова сказал Марко куда-то в макушку, носом зарываясь в волосы, дышал прямо в них. Щекотно. Потом пообвыклась, даже приятно стало. И я уснула, провалившись во что-то мягкое. Снилось мне нечто легкое и счастливое, поэтому утром я была крайне радостная, правда Марко ушёл, но я спокойно оделась, не чувствуя смущения. А что, надо было? Не думаю. На завтрак я пришла поздно, так что я поела и направилась в мастерскую, натягивая повыше кофту, которая, блин, только на одно плечо нормально налезает, скрывая пару синяков! День прошёл плодотворно: я доделала последнее, собрала все во едино, покрасила и снова пошла искать Эйса. Обед, как оказалось, я уже пропустила, но добрый Татч покормил меня бутербродами и даже направил меня по следам второго комдива. Эйс обнаружился на палубе, играющий с Белоусом в карты. — Я его похищаю ради дел крайней секретности, — сказала я и подмигнула Бате. Он засмеялся, но за Портгаса заступаться не стал, хотя тот поначалу и не очень хотел идти. — Там лодка твоя почти готова, поможешь вытащить, будем тестировать. После этого рвения прибавилось, и тащили уже меня. Эйс взял в одну руку корпус, в другую палку для паруса, а я несла в руках сам парус. Тестирование прошло удачно. Я принимала почести, Эйс аки дитяко малое радостно смеялся и наворачивал круги вокруг корабля, поначалу, правда, пришлось его раз пятнадцать выудить, но он довольно быстро освоился. — Довольна, йой? — спросили сверху, обнимая сзади. — Крайне. Редко получается с первого раза все и без изъяна. — Тогда у тебя есть полное право на желание, йой. — Хочу, чтобы ты меня покатал. И ночью как вчера. — Это уже два желания, йой! — возмущенно сказали над самым ухом. — А и ладно. Пират я в конце концов? Или ты против? — хитро сказала я. — Тогда пошли, йой, — не стал медлить Марко и обернулся Финистом Ясным Соколом. Тьфу! Фениксом! Я прыснула в кулак, потом подошла к птице, чуть смелее хватаясь за шею, чем в первый раз. Он побежал к борту и выпрыгнул, я заорала. Когда вода оказалась в метре от нас, он неведомым образом вышел из пике, не задевая воду, а потом начала плавно подниматься. Ветер снова бил в лицо, снова норовил снести меня с горящей спины, но я лишь смеялась, восторгаясь полетом. Потом мы поднялись очень высоко. И я не знаю, почему страшно почти не было. Было, совсем немного, но я слишком верила ему. Марко перекинулся сначала в полусуть, потом и вовсе стал человеком, а когда мы оказались в облаках, перехватил, обнял, увлёк в поцелуй и… И это было самое прекрасное чувство, которое я когда-либо испытывала. Восторг падения, этот поцелуй, а целовался Марко первоклассно, ветер, свобода и тепло. В этот раз мы летали дольше. Марко рисовался, выделывая в воздухе невообразимое фигуры, я подначивала его, закрывалась руками и носом в перья и отпускать его не хотела.