цвет радуги

              Данил не хотел оказаться в этом мире, он это повторяет всегда: когда просыпается и когда засыпает. Но больше всего он не хотел видеть, как издевательски смотрят на него глаза Вани и жалостливо глаза друзей. Все уже давно всё поняли (порой кажется, что и родители обо всем догадываются). Только не он. Ну, или он просто не хотел признавать, что так по-уебански влюбился в своего брата, пускай и не родного. Ему шестнадцать, а его тошнит от всего, что он видит. От лиц так званых друзей, от их голосов, от своего отражения, от вонючего кофе. Он даже начал курить, правда втихаря, чтоб никто не знал, только если брат, он ведь ему и дал его первую сигарету. Поэтому сейчас всё, что у него есть – сигареты. Они убивают его медленно и приятно. На самом деле его убивает ещё и Ваня, только больно и со свирепостью зверя. И он даже рад. И не то чтобы Даня не хочет жить. Просто он заебался, сильно и до нервных тиков. Казалось бы, для него жизнь только начинается и открывается. Ему даже нет двух десятков, а он чувствует себя старым и потрепанным. Порой ему кажется, что он сходит с ума. Или уже сошел?  Он не знает, чего хочет. Его проблема заключается в одном – в Ване. Он любит Ваню громко и отчаянно и одновременно хочет его убить, задушить струной из старого рояля или закопать живьём.  Просто Ваня дразнит и цепляет. Нет, он не чувствует того же, что и Данил. О его чувствах он узнал давно, даже раньше, чем ему в них решились признаться. И Даня считает, что это самая большая ошибка в его жизни. Просто весь иванов мир – кукольный театр, он в нём кукловод, Даня – любимая игрушка. А для Иванóва он – кат с большой буквы. Боже, Даниле даже стыдно за это: они так молоды снаружи, ещё такие дети, но уже такие химеры внутри. ... Но сам Данил не помнит, когда это началось. Когда от взглядов начало бросать в дрожь, когда прикосновения начали вызывать мурашки. Не помнит, когда начал засматриваться на чужие руки и шею. Не помнит, когда появилось желание. Данил не знает, когда, как, зачем и почему. Он лишь иcподтишка наблюдает, желая больше телесного контакта, потому что когда рядом с ним – телу охуенно, а под ребрами ломает и сжимает прессом. Даня хочет-хочет-хочет, хотя бы чуть-чуть. Но ничего не получает. Он улыбается в ответ на каждую улыбку, каждую фразу и шевеление губ. Отвечает на каждый вопрос и на каждый взгляд. Просто потому, что так нужно. Чтобы не было так больно. Чтобы тварь с желтыми глазами внутри Ивáнова не потешалась.  И всё бы ничего, он бы потерпел, не такой он уж и слабак. Только люди вокруг всё видят. Даже те самые Эля и Яна смотрят на него с такой жалостью, что иногда невольно хочется сломать что-нибудь на их заштукатуренных мордах. Просто это угнетает. Он хочет поддержки, настоящей такой, человеческой, но получает жалость. И это выводит из себя.

***

Ваня приходил в его комнату каждую вторую ночь (пришлось выпросить у родителей комнатушку для себя отдельно, – он не мог находиться рядом с ним каждую ночь в двух метрах и слушать дыханиe), просто посидеть рядом на подоконнике и помолчать. Просто чтобы наблюдать и выкуривать его сигареты. И не то чтобы Даня против, но больно-больно-больно. Поэтому, чтобы хоть немного отомстить, он покупает самые хуевые сигареты. Чтобы тот задыхался, давился каждой третьей затяжкой и сверкал глазами на дьявольскую ухмылку.  На самом деле он был бы рад прогнать его, сказать «нет», выставить за дверь, но не может. Ему нужно хоть чуть-чуть этого человека. Потому что уже как наркотик, паршивый, правда. И он качает головой, зарываясь рукой в рыжие волосы. — Дань.. всё в порядке? Иван смотрит пристально. Иван сидит с таким видом, будто ждет очередное признание в любви. Будто в предвкушении того, что ему бросятся на шею. Он смотрит на него, как на свою вещь, но одновременно так невинно и вопросительно. Иван, на самом деле, тот ещё ублюдок. И это знает каждый из его окружения. Данил как никто другой.  Иванóв подавляет желание открыть окно и скинуть этого человека прямо с второго этажа долой на бетон очередной усмешкой. Он знает, что Ваня приходит чисто поиграть, но не знает, значит ли он для него хоть что-то. И от этого плохо-плохо-плохо. Ему хочется рассказать обо всём, что сидит в грудной клетке, хочется наконец избавиться от этого груза, хочется выдохнуть спокойно. Хочет, чтобы клетку наконец открыли.  Но Иван – уёбок. Он касается его колена и ждёт, обжигая ладонью. И Даня хочет, чтобы эти руки касались много-много-много, но не издеваясь. А ещё Дане хочется думать, что Иван ничего не знает, не понимает, не замечает. Но он на самом деле всё замечает. Ваня пускай и тварь, но не глупый. Он видел всё с самого начала.  Он смотрит прямо в глаза и ждёт. И не то чтобы ему не поебать на чувства Дани. Просто Ване нравится мучить. Особенно Даню. Просто Ваня эмоциональный садист, а Даня – мазохист. И вроде они идеально подходят друг другу. Но Иванóв ненавидит и Ивáнова, и себя, и свои чувства, и чужие глаза и губы, и весь треклятый мир.  на самом деле любит Но в последнее время его миром стал Ваня. Его мир и его главная проблема, больная такая и большая. Даня очень хочет ненавидеть его, но не может. Не получается. Если только себя. Может, потому, что Даня – трус. Потому, что не может послать всё к хуям, забыть, избавиться, выгнать, прогнать.  У Ивана в глазах насмешка, незаметная такая, скрытая. Он будто читает его мысли и смеётся внутри. Для него это просто игра с любимой игрушкой, потрёпанной, правда. И каждый день игрушка падает и ломается в очередной раз. Ваня латает её улыбками и касаниями. Он не намерен так быстро покинуть игру. Потому что любит делать больно. А ещё видит насквозь. И за это Даня хочет разбить Ване ебало, или себе, или Ване. Или себе. Потому что как его угораздило влюбиться в «это». Скорее себе, всё же. «Как иронично», – думает Данил. Хоть веселого здесь ничего, совсем, от слова. — Всё хорошо.  Он ответил и улыбнулся, чтобы на зло, правда горько. Но и этого достаточно. Даня хочет обнять его и поцеловать сейчас же, но Иван – ядовитая сука, на молящий взгляд только криво улыбнется и вскинет бровь. Иванóв вообще-то много что хочет, но ничего не может.  И когда они успели повзрослеть? Или же это просто подростковый максимализм? Данил не знает. Жизнь у него первая, и любовь первая, и боль. ... Когда Иван уходит, Даня чувствует себя опустошенно. Чувствует себя шлюхой. Дане больно. И он опять хочет разбить Ване лицо. А после долго целовать, обнимать и просить прощения. Впрочем, как после каждого ухода. Ивáнов хочет, чтобы было больно. Просто потому что когда больно ему, он причиняет боль другим.  Данил знает, что Эля поступает с его «братом» так же, как и он с ним. И Даня готов даже убить её, ту, из-за кого над ним издеваются, над его чувствами. На самом деле, Данил давно уже готов на всё, лишь бы Иван не страдал. Чтобы не ранил его. Он хочет, чтобы им обоим было хорошо. Вместе. Ведь он безбожно влюбился. Только вот зачем – не знает. Как – не понимает.  Просто внутри Дани цунами с заглавной буквы «Ц» и со своим именем. Просто в Данином космосе образовалась черная дыра с тем же именем. Просто там внутри ядовитая тварь, причиняющая боль одним взглядом. И вроде бы Даня готов любить это подобие человека даже сквозь боль, но боится. Даня готов любить, но не может. Даня запутался. Потерялся. Угас. Стоит ли винить в этом Ивана?