*** Жаждущий
Впавший в глубокую задумчивость милорд перестаёт замечать окружающую реальность, что только играет мне на руку, позволяя безнаказанно любоваться точёным профилем. Он напряжённо сводит брови и потирает переносицу, поддевая глазную повязку, и гладит кожу чуть ниже опустившихся век. Сейчас я готов вовсе содрать этот кусок ткани, чтоб посмотреть ему в глаза, увидеть в одном из них свою метку и насладиться властью над этим человечком. И, несмотря на необходимость подчиняться приказам, - он мой! Однако с течением времени я всё больше понимаю, что эта связь обоюдоостра, и уходит корнями гораздо глубже, чем нужно. Желание изучить людей разлилось за грани возможного, а наблюдения привели к тому, что и в себе я нашёл то, чего быть в принципе не может. Ощущения, их так много! Даже слишком. Я словно был слеп раньше. Я знаю, как пахнет весна, какого вкуса должен быть пудинг, какой температуры чай, как отстирать пятно со скатерти, как согревает кожу летнее солнце, как сладко целовать губы юного господина… О-о, как бы мне хотелось повторить этот опыт. Прямо сейчас! Тело само реагирует на раскрывшийся бутон невинности, шагает навстречу, и только усилием воли удаётся оттянуть себя назад. Нельзя нарушать приказ, но ещё больше мне не хочется, чтоб милорд меня сторонился. И всё же, как тяжело устоять, когда он так близко, так задумчив и открыт… И когда меня начали волновать такие вещи? - Куда же она делась? – нежданный вопрос резко вытряхивает из собственных размышлений. - Кто, простите? Господин поднимает голову и смотрит на меня, безмолвно говоря «где ты витаешь?». - Девушка, Себастьян, - он встряхивает листком и поворачивает рисунком ко мне. Ах, да, расследование. Оно всё больше беспокоит меня, с каждым днём удавка становится уже, смыкаясь вокруг шеи его светлости, а я не могу быть рядом круглые сутки. Я чувствую, что не должен оставлять его здесь одного. Может случиться так, что господин не сможет позвать меня, когда понадобится. Опасность близко. Её запах раздражающе вьётся назойливыми мошками где-то рядом. Стены этого дома уже готовы стиснуть милорда в своих крепких объятиях, чтоб сломить и раздавить в обманчивой ласке. Я почти готов бросить это дело, наплевать на указы королевы и утащить его светлость подальше отсюда, даже против его воли, туда, где он будет в безопасности, со мной. - Так что думаешь? - Возможно, стоит найти её. Если она больше здесь не работает, то не обязана хранить чужих секретов. - Или же будет хранить их вечно, - будто сам себе приглушённо говорит господин. – Узнай, проходило ли в Скотланд-Ярде дело по этой девушке. - Считаете, она может быть мертва? - Проверить не помешает. - Хорошо. - Собери всё это и верни на место, - указывает он на сбившиеся рисунки и прислоняется спиной к изножью кровати, согнув ноги в коленях. Церемонно, листок за листком подбираю и аккуратно складываю в тиснёный кожаный переплёт. А зачем спешить? К тому же поза юного господина позволяет насладиться видом стройных ног, туго обтянутых плотными белыми чулками, которые только подстёгивают желание прикоснуться к чуть угловатым коленкам, погладить выступающие косточки на щиколотках, снять лаковые блестящие туфли и размять каждый палец. Руки продолжают неторопливо складывать бумагу в стопки, пока я на расстоянии незаметно изучаю господина, уткнувшегося в единственную заинтересовавшую его картинку. Ноги чуть раздвигаются в стороны, на правое колено падает рука, сжимающая рисунок, печально отвернувшийся к полу, а левая закрывает глаза. Дыхание замедляется, становится глубже. Чёлка отросла слишком сильно, и волосы падают на глаза, почти скрывая их, кончики задевают ресницы, путаются в них, мешая открыть, и господин небрежно смахивает их набок. Вроде бы простое движение, но от него собственный галстук кажется внезапно сжавшейся вокруг шеи удавкой. Ослабляю узел и укладываю в переплёт очередную пачку рисунков. Некстати всплывают воспоминания о нашем небольшом приключении в кабинете лорда Сомерсета, о подрагивающих ресницах и притягательно открытой шее, о нервно бьющемся пульсе, о дрожи в коленях, о прикушенных пересохших губах, которые так и хотелось увлажнить своим языком... Возбуждение оглушает неожиданным жаром, охватившим всё тело, смехотворное явление, направленное на человека, насекомое, песчинку, которую время безжалостно раздавит своей непомерной толщей. Знаю, его жизнь займёт всего лишь миг в моём бесконечном существовании, однако ничего не могу с собой поделать. Поднимаю голову и встречаю властный взгляд, наблюдающий за мной с интересом и настороженностью. На мгновение в нём, как неконтролируемое пламя пожара, взметается холодная ярость, не имеющая направления, однако господин довольно умело и быстро гасит её в себе. Я что-то пропустил. О чём он думал? - Милорд, позвольте спросить. Что вы делали в коридоре под лестницей? Он вздрагивает, весь подбирается, краснеет и, не выдержав, отводит взгляд. - Не твоё дело, - спокойно и уверенно. - Неужели вам понравилось подглядывать? Тут же меня пронзает оскорблённый острый взор, полный ледяного гнева. - Это я должен спрашивать, какого дьявола ты развлекался, когда я приказал достать эти чёртовы рисунки! - он с размаху шлёпает листком об пол. Так вот в чём дело... О. - Неужели имеет значение, каким способом я осуществляю вашу волю? Приказ ведь исполнен, - киваю на кипу бумаг. Возразить ему нечего, остаётся только шумно вдыхать и сжимать пальцы в кулаки, так сильно, что я беспокоюсь - он может поранить сам себя. Неужели его так разозлило моё представление в коридоре? Не могу понять, откуда возникает желание всё объяснить, сравнять с землёй возникшее недопонимание, сказать, что никакие куртизанки в мире не станут ему заменой. Никогда. Но я молчу. Язык, кажется, присыхает к нёбу, когда лакомые губы упрямо сжимаются в бледную линию. Откладываю последние работы художника, в том числе с загадочной горничной, закрываю кожаную обложку и сажусь перед господином на колени, беря его ладони в свои. Он возмущённо мычит и пытается вырваться, но я только сильнее перехватываю запястья. Разматываю посеревшие от пыли и грязи, собравшейся за день, бинты, они длинными лентами падают к ногам. С удовлетворением отмечаю, что от страшных волдырей почти ничего не осталось, пальцы затянулись новой нежно-розовой плотью, ещё совсем тонкой и оттого наиболее чувствительной. Между средним и безымянным пальцем левой руки ещё осталась небольшая ранка с кровавой дорожкой на сгибе у фаланги, образовавшаяся скорее всего при неосторожной перевязке самим господином. Свежая. Не знаю, что руководит мной в эту секунду, но я без раздумий наклоняюсь и провожу языком между его пальцев, собирая остатки засохшей крови. Наверное, это называется помешательством. Кожа чуть солоноватая с металлическими нотками, приправленная сладковатым запахом. Ещё. Слишком мало. Хочу большего. Ещё через миг милорд с силой выдёргивает руку, а в горло мне упирается подошва изящной туфли, надавливая каблуком в углубление под кадыком. Мои действия оказались восприняты превратно, я слишком близко подобрался к негласно проведённой юным господином границе. В его глазах вспыхивает смесь паники и ярости, господин чуть сильнее надавливает на переднюю ярёмную вену, плотнее поджимает губы. В жизни не видел ничего прекраснее. ОН прекрасен. Подаюсь слегка вперёд, неприятно, но не больно, я могу вытерпеть куда больше, и медленно, осторожно достаю из фрака маленькую баночку. Чувствую себя укротителем хищников, избегаю резких движений, словно любой промах – и смерть станет неизбежной карой. - Что ты делаешь? – грозно сверкает он не скрытым повязкой глазом. - Нужно нанести мазь на чистую кожу, а она у вас была в крови, - небольшая пауза. - Я её убрал. Чудесное явление радует мои глаза - господин покрывается неровным румянцем. - Не делай так больше. Я уже говорил раньше. - Простите. Не думал, что это доставит вам неудобства. - С каких пор ты не думаешь? С тех самых, как впервые коснулся ваших губ. А может и раньше, я уже не уверен. - Простите мою оплошность. Давление на горло ослабевает, а затем господин вовсе опускает ногу, поднимается с пола и садится на кровать. Адовы Огни, он даже не осознаёт, что творит со мной! Мальчишка ёрзает, ища удобное положение на жутком матрасе, он привык к комфорту и мягкой перине, поэтому никак не может поладить с новой постелью. Наконец он затихает, закидывает одну ногу на другую, и протягивает мне изящную кисть, словно подаёт милостыню или отпускает грехи всей моей долгой жизни. Взгляд меняется, теперь такой чёрствый, в нём сквозит надменность и безразличие ко всему. Холодный. Но меня этим не обманешь, так он пытается побороть свои страхи. - Давай быстрее, - повелевает он, от чего губы сами расплываются в улыбке. Отвинчиваю крышку баночки и бережно беру предлагаемую руку. Ощущать маленькую ладошку оказывается необычайно приятно, кожа мягкая и тёплая, на запястье проглядывают веточки синеватых вен, скрывающихся под белыми манжетами с золотым узорным шитьём. Столько раз милорд был в моих руках, но до сих пор я не чувствовал ничего подобного: словно крохотные искорки зажигаются в местах соприкосновения и бегут по жилам, набирая силу, бурля кипучим восторгом и удовольствием. Сколько же времени потеряно напрасно… Желание прильнуть губами к коже этого утончённого и хрупкого существа становится запредельным, но недавний приказ тугим ошейником обхватывает шею. Я не могу. Мерзкий холодок сжимает внутренности, я понимаю, что расстояние между мной и господином становится ещё больше, вызывая во рту стойкую горечь. Могу сказать с полной уверенностью, что эти странные, неведомые ранее ощущения ничего хорошего не сулят. Господин терпеливо сносит процедуру нанесения целебной мази, но невозможно не чувствовать охватившее его тело напряжение, он будто клинок проглотил, спина прямая, плечи расправлены, свободная рука сжата в кулак. Раньше такого не наблюдалось. Теперь он считает меня врагом или же ему настолько претят мои касания? Неприятно и то и другое. С какой стати меня вообще волнуют подобные вопросы?! Стоит только закончить с лечением второй руки, милорд тут же отстраняется, забирается с ногами на кровать и обнимает подушку, словно таким способом отгораживается от меня. Накатывает разочарование и сожаление об ускользнувшем ощущении нежных рук. Нужно уйти. Находиться рядом с ним и ловить на себе настороженные и даже неприязненные взгляды оказывается до остроты неправильно. Я хочу видеть в невозможно широких зрачках ответное желание и радость единения. От абсурдности этой мысли давлюсь с трудом сдержанным смешком. От несбыточности столь человеческих потребностей плечи невольно опускаются вместе с уголками губ. Хватит с меня на сегодня. - Прошу извинить, господин, но мне пора, - легко поднимаю книги с рисунками и поворачиваюсь к окну. - Себастьян, ты запомнил ту девочку? - Конечно, ваша светлость. - Узнай, что сможешь, - однозначный приказ в непререкаемом тоне. - Спокойной ночи, господин, - киваю, не смотрю на него, спрыгиваю с подоконника. Нужно занять себя делом, чтоб не думать об этом мальчишке. Скотланд-Ярд прекрасно для этого подойдёт.***
- Будьте готовы, комиссар, возможно, моему господину будет нужна ваша помощь. Я дам вам знать. Мужчина недоверчиво фыркает. - Граф Фантомхайв никогда не просил у меня помощи. С чего бы она понадобилась ему сейчас? Действительно, для этого у него есть я. Однако полисмены мне требуются для другого. - Вы ведь хотите обставить его и закрыть дело, - многозначительно приподнимаю бровь и протягиваю клочок бумажки с адресом особняка Сомерсетов. - С чего бы прихвостню Фантомхайва помогать мне? Не доверяет. Не безосновательно. - Тому есть причины. Комиссар Рендалл разворачивает записку, читает, и его глаза округляются в изумлении. От осознания масштабов проблемы прикрывает рот рукой и нервно приглаживает усы. Он определённо знаком с владельцами публичного дома не понаслышке и понимает чем чревато копание в чужом грязном белье. - Если королева узнает... - комиссар запинается и замолкает, сообразив, что сказал это вслух. Улыбаюсь, делая вид, что внезапно оглох. - Всего доброго, комиссар, у меня ещё есть неотложные дела. Покидая владения представителей закона, мысленно возвращаюсь к оставшемуся без защиты милорду. Вчера я оставил его слишком поспешно, но иначе было нельзя. А сегодня меня не покидает смутное ощущение тревоги, предчувствие, будто должно что-то случиться. Оттягиваю перчатку и осматриваю печать, ничего примечательного, никакого намёка на опасность для жизни господина. И всё-таки что-то не так. Вспоминаю всё, касающееся прошлого вечера, прокручиваю его в обратную сторону, может ли быть, что я что-то упустил?.. Стоп. Снова и снова ворошу собственную память… Дыхание перехватывает, я останавливаюсь. Лишь для того, чтоб с неимоверной силой рвануть вперёд. Я должен успеть. Смотрю на часы - у прислуги только что закончился ужин, и они расходятся по своим комнатам на отдых. Нет! Нужно было предупредить его раньше! Никогда не думал, что моё сердце может выпрыгнуть из груди, но, кажется, как раз сейчас именно это оно и пытается сделать. Ещё немного - и рёбра сломаются под его сумасшедшим натиском, отбивающим топот копыт кавалерийского батальона. Прохожие меня даже не видят, для них я лишь резкий порыв ветра, вздымающий над землёй каскады снежинок, да и плевал я на безмозглых букашек, когда господину грозит опасность. Не жизни, но даже малость я не намерен отдавать. Он мой! От макушки до кончиков пальцев ног, с невыносимым характером и вечным пессимизмом, с взлётами и падениями. Весь! Если бы только господин сам позвал меня, то я уже был бы на месте, но приходится терять драгоценные минуты, оставляя позади бесконечные городские улочки. Через пять минут я наконец на Кливленд-стрит. Слишком медленно! Окна старого особняка золотят снег длинными арками света, вокруг тишина, слышится только одинокий лай голодного замёрзшего пса и ответное нервное ржание лошади из конюшни. Ничего, февраль подходит к концу, и земля скоро сбросит белую шубу, позволив жизни вновь забурлить на своей спине так же, как сейчас она кипит в доме передо мной. Стараюсь сосредоточиться на господине, почувствовать его, однако в толще похоти и грязных желаний разобраться довольно непросто. И тут сердце снова начинает сводить меня с ума своими бешеными толчками. Оно подбрасывает меня вверх, отчитывает за безалаберность к безопасности милорда, приносит сомнения, нашёптывает о том, что я уже опоздал… Нет! С этой стороны не видно нужного окна. Спешу вдоль забора, за угол, одним махом через смехотворную преграду, последний этаж под чердаком, слабый свет свечи, обрисовывающий мужскую фигуру. Обнажённую фигуру. Не может быть! Я бы почувствовал! Или нет?.. Ярость слепо ищет выход, отчаянно воет, выпускает когти, вспарывая новую пару перчаток, рвётся вперёд в безумной жажде настигнуть, отомстить, убить! Представляю, как разорву хрупкое горло и буду пить из фонтана крови, до последней капли, а труп выброшу в Темзу, но на этот раз его никто не найдёт, потому что останется только пепел. Окно поддаётся безропотно, резко ударяясь створкой об откос, осколки стекла летят в разные стороны – силы я не жалею. От громкого стука мужчина на кровати подскакивает, кубарем скатывается с неё, путаясь ногами в простыне, и пытается подняться, сопровождая свои попытки крепкими ругательствами. - Дьявол меня забери! Какого чёрта?.. – он замолкает на полуслове, увидев, наконец, меня. - Если таково ваше желание, я с удовольствием его исполню, - шагаю с подоконника на пол и направляюсь к открывшему рот в изумлении и страхе герцогу. Мельком бросаю взгляд на постель, где безвольно раскинулся мой маленький граф, явно без сознания. Цел и невредим. Одет. Только пара верхних пуговиц расстёгнута и одна пола рубашки небрежно выдернута из штанов. Не успевает оформиться облегчение, как новая волна гнева горячит вены, желая выпотрошить тело Ловеля Оуэна как рыбу, и подать моему господину жаркое из его сердца на ужин. Приближаюсь к трясущемуся существу, уже мало чем напоминающему важного пэра, глаза с увеличившимися от переполнившего их страха зрачками широко распахнуты, рот беззвучно открывается и закрывается. Хочешь кричать? Звать на помощь? Жалкий, трусливый человечишко, ты ещё жив только потому, что не тронул моего господина. Он резко поднимает трясущиеся руки, закрывая голову, и пытается отползти. - Отче наш!.. Отче… сущий... – заикается поклонник юных мальчиков. Слышать сбивчивые слова молитвы смешно, неужто он считает, что ему это поможет? С великим удовольствием я бы размазал герцогский череп по стене, но, к сожалению, его смерть может помешать расследованию милорда, а значит убивать сию высокопоставленную грязь нельзя. Обидно. И если он сейчас от моего вида потеряет рассудок, то последствия тоже могут оказаться неприятными. Что ж… - Сегодня вам повезло, герцог, - скалюсь в улыбке, от которой у Ловеля начинают стучать зубы. – Считайте, ваша молитва услышана. Стоит мне поднять руку, как герцог испускает задушенный звук, хватается за грудь, зажмуривается и надломлено валится на пол. Этого мне только не хватало! Наклоняюсь и кладу ладонь на мокрый холодный лоб. Живой. В обмороке. Тем лучше, пусть помечтает во сне. Когти нечаянно – ну, или почти нечаянно - оставляют пару царапин на макушке. Ничего, переживёт, а под волосами всё равно никто не увидит. Со слабой долей удовлетворения оставляю тело там, где оно лежит, и поворачиваюсь к кровати. Теперь всё моё внимание принадлежит только хрупкой беззащитной фигуре на смятых покрывалах. Одна рука безвольно свесилась вниз, осторожно беру её и укладываю вдоль тела. Кожа тёплая, так и хочется подержаться подольше, но взгляд притягивает чашка на комоде, однако никакой посуды у прислуги в комнатах нет. Пожалуй, чего-то подобного я и ожидал. Обхватываю пальцами ещё тёплые глиняные бока и подношу к носу, слизываю с ободка остатки содержимого. Ну конечно, вот один ответ и нашёлся. Ставлю чашку обратно, теряя к ней всякий интерес. На кровати меня ждёт нечто более достойное внимания. Человеческий вид ко мне уже вернулся, а вот перчатки так и остались изодранными, так что губ милорда касаюсь ничем не прикрытой подушечкой указательного пальца, увещевая собственное «я» о необходимости данного действа. Провожу по пленительно-нежной коже от одного уголка к другому, слегка оттягиваю, трогаю ряд белых зубов, наслаждаясь новыми ощущениями. Запоминаю. Не без сожаления отрываюсь от умиротворённого лица, и палец-исследователь отправляю себе в рот, слизывая запах и вкус, такой же как в чашке, но всё же немного другой, в нём есть неповторимая частичка самого господина. Взгляд опускается на растрёпанные полы рубашки и, повинуясь неизвестному инстинкту, сдвигаю их выше. Из горла вырывается какой-то булькающий рык, когда под правым ребром обнаруживаю наливающийся кровью смазанный след от зубов. Приходится прикрыть веки на некоторое время, ибо настоятельное желание выбить эти зубы до единого из достопочтенного Оуэна становится слишком привлекательным. Не представляю, откуда во мне взялось столь сильное собственническое чувство, знаю только, что день и ночь хочу видеть, дышать одним несносным мальчишкой, лелеять и оберегать его от всех и вся. Едва касаясь, провожу по свежему кровоподтёку, всеми силами желая стереть его с чувствительной кожи руками и губами, заменив собственными следами, однако немилосердный приказ всё ещё жжёт печать, поэтому мне остаётся довольствоваться лишь ничтожной малостью, обрывками тепла бессознательного тела. Заправляю рубашку обратно в брюки, напоследок скользнув пальцами по плоскому животу, чутко вздрогнувшему под невесомым касанием. Возвращаюсь к распахнутому воротнику, проверяю шею и ключицы на наличие других следов. Убедившись в их отсутствии, застёгиваю оставшиеся пуговицы и замираю, любуясь спящим. Сейчас он выглядит тем, кем является на самом деле – взрослеющим ребёнком. Во сне к нему приходит утраченное детство, черты лица теряют свою жёсткость, а невинность пахнет так сильно, что кружится голова. И это у меня-то, у демона! Недоступные губы вдруг приоткрываются, исторгая короткий стон, лоб пересекает мучительная морщинка, а ладони напряжённо сжимаются. Ему больно? Нет, не похоже. Сажусь рядом на кровать и склоняюсь над господином, изучая язык его тела. Порой оно может сказать гораздо больше слов. Господин по-прежнему спит, однако погружён в один из своих кошмаров, из которого вывести его пока не представляется возможным, выпитое накануне не позволит. Собственно, а нужно ли это делать? Милорд отчаянно мычит, перекатывает голову по подушке, сворачивается на боку калачиком и обнимает себя руками, словно хочет защититься от чего-то или кого-то. Такой беспомощный, такой близкий и далёкий одновременно. Страх обволакивает маленькое сердце, я чувствую его как своё собственное. Едва удерживаюсь от того, чтоб не лечь рядом и не обнять этого невозможного человечка, притянуть к себе как можно ближе, уткнуться в лохматую макушку и наслаждаться его запахом до утра, согревать и охранять, быть рядом. С удовольствием провёл бы так остаток вечности. Усмехаюсь собственным мыслям, недоумевая, когда же жажда чужой плоти успела перерасти в нечто столь простое и… нежное? Опускаю ладонь на мягкие тёмные волосы, позволяю себе провести пальцем по виску, в последний раз скользящим движением по скуле, укрываю одеялом ворочающийся комок и отступаю к окну. Взмахом руки восстанавливаю разбитое стекло, не хватало ещё, чтоб хозяин снова заболел, тушу свечу и замираю, не оборачиваясь более к причине своих метаний. Смотрю в ночную темноту, слушаю песнь ветра и затерявшийся где-то в ней скорбный вой бездомной собаки, ожидающей начала нового дня. А он скоро наступит. Слишком скоро. За моими плечами всё время мира, но впервые я жалею, что не в силах его остановить. Ведь человеческий век так скоротечен.*** Роуз
Прошёл уже месяц, как жизнь Роуз изменилась, однако она так же была не уверена в себе. Хозяин всё чаще удостаивался неосознанных взглядов украдкой. Девочка чувствовала себя воровкой, но не могла удержаться и снова и снова подсматривала за мужчиной, кляня себя за распутство. Натирая перила до блеска, она не заметила, как предмет её мыслей оказался рядом. – Кажется, ты хочешь превратить дерево в зеркало. Испугавшись такого неожиданного появления, Роуз наступила на щётку, нелепо взмахнула руками и, покачнувшись, поняла, что через секунду скатится по лестнице, но сильные руки властно обхватили за талию и прижали к жёсткому телу. Она забыла как дышать, ощущая себя пойманной мышкой, чувствуя движения его мускулов под тонкой рубашкой. – Прошу прощения! – выпалила она, едва дыша. – Что с тобой, ты дрожишь? – участливо спрашивает он, стараясь заглянуть ей в глаза. – Я просто испугалась. Извините, Хозяин. Роуз неохотно высвободилась из желанных объятий и отстранилась, она ясно понимала, что эти прикосновения – всего лишь случайность. – Неужели я такой страшный? – рассмеялся мужчина. – Что вы, хозяин, я вовсе не это имела в виду, – замотала головой Роуз, осознав, что её неверно поняли. – Ты так усердно работала, что не заметила меня. За старания в этом доме получают вознаграждения. – Что вы, господин, не нужно, – девочка подняла щётку с ведром и шагнула на ступеньку ниже. – Я лучше пойду. Слишком мучительно было находиться рядом с мужчиной, к которому она чувствовала нечто непонятное, но очень сильное. И она сбежала, просто трусливо сбежала, будто за ней гнался голодный волк. Роуз не заметила, как преодолела несколько коридоров, пока не упёрлась в дверь кладовой, там она оставила все вещи и бросилась во двор. Хотелось спрятаться, уединиться, унять ту бурю, что поднялась в груди. Умыв лицо в фонтане, Роуз пришла в себя, вдохнула запах наступившего лета и расслабилась. – Что это ты такая довольная? Резко обернувшись, девочка увидела сначала стопку подушек, а потом и выглядывающую из-за них Кэти. В последнее время они так часто общались, что их отношения незаметно перетекли в дружеские. – Было бы чему радоваться, – вздохнула Роуз и склонилась над бурлящей в фонтане водой. – О-о, – весело протянула подруга, перехватив поудобней пухлые подушки. – Так мы замечтались! Интересно, а он догадывается о твоих мучениях? – Кэт! – сделала страшные глаза Роуз и жестом показала быть потише. – С ума сошла? Тут она спохватилась и старательно принялась делать вид, что не понимает, о ком шла речь. – Ты вообще о чём? – Да ладно тебе, Роуз, будто я слепая и не вижу, как ты на нашего Хозяина смотришь. Она заговорщически улыбнулась и наклонилась к уху подруги. – Кстати говоря, он тоже на тебя поглядывает. – Да ну тебя! – Роуз шутливо хлопнула по подушкам, и в стороны живописно полетели гусиные перья. Перед глазами встал образ обольстительной Элоизы - как напоминание о её собственной непривлекательности - и настроение тут же стремительно начало падать. Видимо, что-то такое отразилось на её лице, потому как Кэти внезапно посерьёзнела и примостилась на бортик фонтана, устроив подбородок на мягкой ноше. Они так и сидели молча, поскольку прекрасно понимали друг друга без слов. История этой хрупкой и приветливой девочки была не так радужна, как у Роуз, с младенчества родители оставили её в детском доме и больше не вспоминали. Кэт сбежала оттуда в десять лет и жила под открытым небом до тех пор, пока не прибилась к бродячему цирку, где её и отыскал теперешний Хозяин. С первых же дней Роуз почувствовала в этой девочке родственную душу, источавшую одиночество и отчаяние, так знакомые ей. Все они здесь найдёныши, пригревшиеся под широкими крыльями Хозяина и Хозяйки. – Он действительно тебе нравится? Карие глаза Кэт изучали торчащее из подушки пушистое пёрышко, а в голосе слышалось неподдельное сочувствие. Роуз ответила не сразу, обдумывая, можно ли открыться, рассказать кому-то вслух о своих переживаниях. – Можешь не отвечать, если не хочешь, но у тебя и так всё на лбу написано. – Да, – коротко кивнула она, закрывая глаза, словно ожидала удара. – Наверно. Я не знаю… Прикрыв лицо руками, Роуз уткнулась в свои колени и тяжело вздохнула, собираясь с духом. – Понимаешь, я перестаю думать, когда он рядом, в голове всё путается. А если мы ненароком соприкасаемся, меня будто кипятком обжигает… – Это хорошо, – Кэти вдруг расслабленно улыбнулась и мечтательно закинула голову назад, подставляя лицо ярким солнечным лучам. – Я тоже хотела бы в кого-нибудь влюбиться. – Это кто тут влюбился?! – щёки Роуз моментально приобрели пунцовый оттенок, она схватила одну из подушек и шутливо замахнулась ею. Взвизгнув, Кэт резво подскочила, но не успевшую начаться игру прервала тащившая мимо ведро с водой одна из горничных. – Вы чего расшумелись? Через четверть часа клиент мисс Элены пожалует, а в её комнате до сих пор подушек нет. – Ой, нам попадёт, – сделала вывод Кэти и отобрала у подруги импровизированное орудие битвы. – Я тебе помогу, пойдём. К вечеру обессиленная и уставшая от работы Роуз еле добралась до своей комнаты, доковыляла до стула и со стоном облегчения буквально рухнула на сиденье. Она неподвижно сидела несколько минут, ощущая, как напряжение отпускает мышцы и постепенно уходит, и даже не сразу поняла, что в воздухе повис давно знакомый лакомый запах. Принюхавшись, девочка выпрямилась и увидела прямо перед собой покоящуюся на столе кружку, распространяющую манящий аромат. Горячий шоколад – любимый напиток Хозяина. Ни разу ещё Роуз не доводилось попробовать его на вкус, и вот он, каким-то образом оказавшийся на её столе, дразнит обоняние. «За старания в этом доме получают вознаграждения» – вспомнила она прозвучавшие сегодня слова. Неужели это оно и есть? Роуз подтянула кружку к себе и вдохнула поднимающиеся от тёмного напитка завитки прозрачного пара. Пряный аромат тут же вскружил голову, из глубин памяти незамедлительно всплыла сцена знакомства с будущим господином и Хозяином в отчем доме. Тогда запах, исходящий от него, казался неземным, и только потом Роуз узнала, что этот представительный мужчина предпочитает крепким напиткам горячий шоколад. Небольшой глоток – и горько-сладкая жидкость обожгла горло. Девочка сделала ещё один, но на этот раз перекатывала на языке волшебный нектар до тех пор, пока не насладилась всеми оттенками его вкуса и только после проглотила. Опорожнив керамический сосуд до дна, Роуз попыталась подняться, однако ноги стали непослушными, вынудив опуститься обратно. Неужели она так устала, что даже не сможет дойти до кровати? Предприняв ещё одну попытку перебраться со стула на постель, девочка поняла, что, несмотря на все усилия, руки даже на дюйм не оторвались от столешницы. Тело отяжелело и казалось неподъемным, зато из головы ушли все мысли, глаза заволокло мутной пеленой, словно на них надели неподходящие монокли. Её уносило куда-то далеко-далеко, а накатывающие волны невесомости качали на себе, словно заботливая мать убаюкивала малое дитя в ласковых объятиях. Она забыла, в каком мире жила, где находилась и чего хотела, наступила бескрайняя апатия. Но вот, наконец, зрение прояснилось, а она стояла у окна – и когда только успела к нему подойти? – и вглядывалась в разлапистое дерево в саду, скрывавшее своими ветвями сидящего под ним человека. И хотя Роуз не видела лица, всё равно прекрасно знала, кто там отдыхал. Как же хотелось, чтоб он подарил ей хотя бы один из тех взглядов, которые бросал на своих куртизанок… И будто повинуясь её желанию, мужчина оторвался от книги, одновременно вставая на ноги. Как и несколько недель назад они встретились взглядами, застыв на своих местах, зачарованные моментом. Он протянул руку перед собой, будто хотел потрогать воздух, и непостижимым образом вдруг оказался прямо перед Роуз, касаясь её волос, осторожно отвёл их в сторону, почти робко, словно боялся повредить хрупкую статуэтку. Она вздрогнула, чувствуя его пальцы на своей коже, но не отстранилась, не убежала, в этот момент ничто в мире не смогло бы сдвинуть её с места. – Какая же ты пугливая, – с нежностью проговорил Хозяин, но голос его звучал глухо, искажённо, словно пробивался сквозь невидимые преграды. – Почему убегаешь от меня, глупышка? Она уже открыла рот, чтоб ответить, но с языка так и не сорвалось ни единого звука, только губы шевелились, как у выброшенной на берег рыбы. А мужчина привлёк её ближе к себе и коснулся носом виска, глубоко вдохнул, погладил волосы, нырнул в них пальцами и чуть сжал на затылке, вынудив слегка наклонить голову. – Такая неуловимая, – продолжал он увещевать на ухо успокаивающим тоном, так обращаются с диким зверем, которого хотят усмирить. – Чего боишься? Я не сделаю ничего плохого. Широкая ладонь опустилась на плечо, аккуратные пальцы пробрались в вырез платья и приподняли ткань, чтоб спустить её вниз. Роуз вздрогнула, паника внезапно охватила её существо, ещё никто и никогда не прикасался к ней так, страх сковал трепыхнувшееся сердце, она готова была закричать, однако могла лишь широко раскрытыми глазами смотреть в невозмутимое лицо человека перед собой. Он провёл по волосам рукой и поднёс тонкую вьющуюся прядку к своему носу, вдыхая её запах, глядя при этом прямо в глаза Роуз, не таясь, показывая ей то, чего она так хотела и одновременно боялась – вожделение, желание, страсть, даже нежность. Наверное, это сон, да, она просто уснула за столом после дня, наполненного тяжёлыми заботами горничной, ведь в реальности Хозяин принадлежал совсем другому миру, ей оставались только грёзы. Так почему бы не воспользоваться хотя бы тем малым, что ей предлагало больное воображение? – Не отталкивай меня, – слова отдавались в её голове шелестом опадающих листьев, подхваченных непредсказуемым ветром перемен. – Не надо бояться. Его теплая рука на талии казалась настолько реалистичной, что перехватывало дух. Неожиданно он коснулся губами прядки волос, которую перебирал в пальцах, и сделал это так, словно припал к святым мощам. «Хозяин…» – попыталась сказать она, но ничего не получилось, Роуз не смела смотреть ему в глаза и внимательно изучала играющую с её локоном руку. – Тсс… Мужчина слегка надавил большим пальцем на нижнюю губу, очертил нетронутые никем изгибы и приподнял за подбородок. – Я так долго тебя хотел, – его голос размылся в её помутневшем сознании, звуча многократным эхом. – Никого ещё не ждал так… Роуз не дала закончить фразу, у неё от страха тряслось всё тело, однако она всё же сумела встать на носочки и робко коснуться губами его щеки. Мужчина оцепенело замер, осознавая действия трепещущей в его руках девчушки, а когда до него, наконец, дошло, тут же подхватил её под коленями, чтоб бережно опустить на постель. Взяв тонкие кисти в свои ладони, принялся щедро покрывать их короткими поцелуями, а Роуз ощущала аромат чистых простыней, пахнущих летним зноем и садовыми цветами, но больше того различала шоколадную шаль его частого дыхания. Мужчина навис над ней, ловким движением сорвал ткань платья, обнажив плечо, тут же властные губы нашли невинно выступающие ключицы и неистово бьющуюся жилку на шее, а затем и скулы, нос, лоб… Он исступлённо целовал прикрытые веки и пушистые ресницы, влажные от выступивших солёных слезинок, причины появления которых Роуз не могла объяснить. Капля за каплей её рассудок падал в плотный туман плотских желаний, растворяясь в нём, как дождь в океане. Его руки уверенно изучали тело Роуз, открывая для неё новые горизонты радости прикосновений. И мир перевернулся, когда преодолев свои страхи, она позволила делать с собой всё, чего ни пожелал бы Хозяин. Горячие губы, шорох снимаемой одежды, влажная от пота кожа, запах неудержимой страсти, боль отдаваемой невинности – всё это с каждой неминуемо ускользающей минутой больше и больше казалось невероятной, несбыточной, но прекрасной сказкой. И как ни старалась Роуз её вернуть, как ни тянула руки, пальцы хватались за пустой воздух. Никого уже не было рядом. Его не было. И только простыни хранили терпкий запах и жар их тел.