*** Роуз
Она сидела на постели и вязала. Получалось не особенно хорошо, петли ложились то слишком широко, то чересчур натянуто, то вовсе сбивались. Иногда это раздражало, но Роуз старалась не нервничать, она распускала ряд и снова принималась за работу. За последний месяц это было почти единственным занятием, помогающим не сойти с ума от скуки. Она не знала, чем ещё можно было себя занять в этом унылом помещении, увешанном гобеленами, скрывавшими каменные неровности. Несмотря на обилие свечей, в комнате всё равно было мрачно, поскольку солнечный свет никогда не касался её стен. Здесь не было окон, и Роуз часто путала день с ночью, только когда к ней приходил Джетт, мальчик-лакей, принося поднос с едой, можно было понять, что наступил вечер. Но даже в те редкие минуты, когда одиночество нарушалось чужим присутствием, она была лишена возможности общения из-за давней немоты своего гостя. Ещё до того как Джетт попал к Хозяевам, ему отрезали язык. Вздохнув, Роуз отложила пряжу и спицы, чтоб подтянуть одеяло на выпирающий внушительным холмиком живот. Сколько ей осталось, месяца два – два с половиной? Она начинала подозревать, что за это время лишится рассудка, не видя белого света и не дыша свежим воздухом. Малыш толкнулся изнутри, и Роуз приложила ладонь к тому месту, не зная, любить этого ребёнка или ненавидеть. Он виноват в её заточении, и пока она не избавится от него, то будет находиться в своём каземате без решёток. Она взбила подушки, пристроила к изголовью кровати и тяжело опустилась на них. Когда ей впервые пришлось проснуться здесь, стены давили со всех сторон и не позволяли дышать, было невыразимо страшно и мучительно одиноко. Единственное, что не позволило впасть в отчаяние – записка, прижатая к поверхности стола подсвечником. Знаний, полученных в церковно-приходской школе, вполне хватило, чтоб прочитать её. Строчки поплыли перед глазами, когда Роуз поняла, что следующие четыре месяца предстоит провести взаперти. Как только живот стал слишком заметен, её поместили сюда, дабы никто не узнал о непростом положении. Покинуть стены своего узилища она сможет только после того, как родит. Сначала было страшно, хотелось сбежать, но после недели размышлений о собственной жизни Роуз изменила своё решение. Ей некуда идти. Её дом теперь в борделе, потому что родная мать бездушно продала дочь. Хозяева к ней хорошо относились, не били и платили за работу, она не могла ни на что жаловаться. Она всего лишь товар, которым распорядились по назначению. Оставалось только принять свою участь должным образом, в конце концов, она немало времени провела рядом с женщинами, продававшими своё тело за деньги, еду и кров, а некоторые даже получали от этого удовольствие. Их образ жизни давно перестал шокировать, и отныне она тоже принадлежала к их числу, да ещё память услужливо подсказала, как совсем недавно ей хотелось быть похожей на Элоизу. По крайней мере, в одном аспекте сходство определённо появилось. Когда Роуз поняла, что носит в себе ребёнка, то кошмары, в которых её насиловали безликие тени, приобрели новое значение. Сны вовсе не были снами, всё происходило наяву, и теперь в её утробе рос результат чьей-то похоти. Она ощущала себя грязной и использованной и с остервенением вытиралась, когда Джетт приносил полотенце и ведро тёплой воды. Но всё же был в уставшем от ненависти к своему телу разуме уголок света, там кусочки одурманенной памяти собирались в единое целое, рождая образ молодого Хозяина, его нежных рук и ласковых губ. Там Роуз было хорошо, и она чувствовала себя почти счастливой, думая о горячих поцелуях, оказавшихся правдой, а не плодом воображения. И тогда появлялась безумная мысль, надежда на то, что дитя в её утробе от желанного мужчины. Она почти верила в это и в такие моменты даже любила брыкающегося крошечного человечка в себе. Улыбка сама собой появлялась на губах, а рука ложилась на живот в ожидании нового толчка. Часто Роуз задавалась вопросом, знал ли Хозяин о том, что она беременна? Хотя о чём это она? Наверняка знал. Кто бы ещё распорядился ухаживать за ней? Иногда размышления приводили девочку к неутешительным выводам: самое важное – невинность – Хозяин уже забрал, поэтому Роуз больше ему была не нужна, поэтому её отдавали другим мужчинам, поэтому её скрывали в каменном мешке, как больную холерой. О том, что Хозяин сам отдавал её в руки тех людей, Роуз старалась думать как можно меньше, потому что тогда внутри рождалась злость, на которую она не имела права. Потому что он купил её, а с вещами, за которые заплатили, можно делать что угодно. Роуз обхватила себя руками, сжавшись в клубок под одеялом, и постаралась заснуть. Сегодня хотелось считать своего ребёнка нужным.*** Жаждущий
Едва переступаю порог обители падших душ, как каждый волосок на теле поднимается дыбом от присутствия человека, который, сам того не ведая, умудрился перейти дорогу демону, я жажду испить его жизнь медленно, лишая крови капля за каплей, или выворачивая внутренности наизнанку, вспарывая округлое брюхо от паха до горла, ломая все до единой кости в ничтожном теле. Моя фантазия безгранична, и в голове проносятся ещё сотни способов изощрённых пыток и убийства достопочтенного герцога Оуэна, решившего вновь побаловать себя прелестями юных ночных бабочек. В холле царит полумрак, рассеиваемый лишь несколькими зажжёнными канделябрами, но камердинер Джером ведёт меня дальше. - Хозяин и Хозяйка сегодня принимают гостей во второй гостиной, - поясняет он, указывая на дверь, и протягивает мне чёрную ажурную маску. – Наденьте. Гости не должны видеть лица друг друга. Легко киваю головой, скрывая глаза шёлком, и останавливаюсь. Камердинер понимает моё ожидание верно и с поклоном оставляет одного. Из комнаты слышится приглушённый смех леди Бекки и звон хрустальных бокалов. - Оказывается наше пополнение весьма удачно, – её заигрывающий голосок буквально звенит у меня в висках, и я задерживаю ладонь на дверной ручке, вслушиваясь внимательнее. - О, весьма, весьма! – расхваливает предмет разговора Оуэн. – И я не прочь опробовать его снова, например… сегодня? - Герцог, будьте милосердны! – голос лорда Сомерсета звучит несколько хрипловато, видимо, сказывается ночная вылазка. – Прошло так мало времени. Дайте ему хотя бы несколько дней. С первых слов догадавшись, о ком идёт речь, делаю вдох поглубже, старательно смиряя свою рычащую от ярости дьявольскую сущность. - Даю гинею за сегодняшнюю ночь, - пылко восклицает мысленно уже трижды похороненный мной смертник. - Право, герцог, - примирительно звучит голос леди Бекки, - вы ставите нас в неловкое положение. Неужели мы не сможем найти в нашем райском саду достойной компании для вас? - Не поймите меня неправильно, но столь ценный алмаз не должен залёживаться в долгом ящике ювелира, ему требуется достойная огранка, чтоб стать главным бриллиантом в украшении вашей коллекции. - Герцог, при всём уважении к вашему титулу и имени, вы ведь прекрасно знаете правила – «подснежник» можно сорвать не чаще двух раз в неделю, - так и вижу, как лорд Сомерсет сочувственно пожимает плечами и разводит руки в стороны. Звон колокольчика, вызывающего прислугу, рождает тревожный импульс, прокатывающийся по всему телу, он, как сигнал к действию, побуждает повернуть, наконец, ручку и открыть дверь. Вежливо приветствую собравшихся как раз в тот момент, когда на противоположном конце комнаты открывается панель в стене, пропуская внутрь ничего не подозревающего юного господина. Подняв голову на нашу компанию, он едва заметно дёргается, чуть не выронив из рук резную шкатулку, но, к счастью, эту небольшую заминку замечаю только я. Опустив голову как можно ниже, милорд исподлобья позволяет себе глянуть на гостя, которого, несомненно, узнал, несмотря на маску, затем на меня - дьявол всемогущий, какая ненависть плещется в недрах непокрытого зрачка! - ставит принесённое на столик перед хозяйкой и идёт обратно, стараясь как можно незаметнее ускорить шаг. Ну ещё бы, я буквально чувствую плотоядный взор, которым герцог, кажется, пытается испепелить спину моего мальчика. – Присоединяйтесь к нашему немногочисленному обществу, - Вилсон указывает на софу, когда дверь за милордом с щелчком закрывается. – Благодарю. – И простите, что не представляю вас нашему гостю, в стенах этого дома нет имён и титулов, - какая невежественная обходительность! Герцог вежливо склоняет голову, при этом подозрительно сощурившись. Скорее всего пытается определить, узнаю ли я в нём благонравного пэра Англии, но ничего не найдя на моём лице, успокаивается и удовлетворённо откидывается на спинку кресла. – Полагаю, анонимность в таких вещах вполне уместна. – Надеюсь, вы отужинаете с нами? – интересуется леди Бекки, доставая из шкатулки цветные ленты. - Почту за честь. Через полчаса мы смогли оценить таланты здешнего повара, к слову, весьма посредственные, милорду бы они однозначно не пришлись по вкусу, а уж о нём-то я знаю практически всё. В своё время немало разбитых тарелок и нагоняев мне перепало, прежде чем я смог уловить тонкий почерк предпочтений привередливого и избалованного мальчишки. Интересно, как он переносит кухню для слуг? Сейчас его никто не балует изысками кулинарии или дорогим чаем, который так им любим, однако господин ни разу не пожаловался, что говорит о том, насколько серьёзно он относится к своей работе. Даже сейчас, стоя за спиной своей фальшивой Хозяйки, находясь в непривычной для него стезе, совершая то, в чём никогда не был силён, прислуживая другим, он скрупулёзно делает всё, что от него требуют. Такой терпеливый, собранный, верный своему делу и долгу на дне чужой юдоли. Господин повзрослел. Конечно, не один я в этой комнате заинтересован в юном несуразном создании, всеми силами старающемся спрятаться за стулом леди Сомерсет. Герцог Оуэн, удобно расположившийся как раз напротив неё, даже не пытается скрыть своего наглого взгляда, то и дело перебегающего с собеседницы на её лакея. Боюсь, перспектива герцога дожить до сегодняшней ночи с космической скоростью стремится к нулю. Монстр внутри меня неистово ревёт, рвётся с цепей, исходя слюной от жажды разорвать сопернику горло, и с каждой минутой желание разрубить его оковы всё растёт и растёт. Наконец, дворецкий отсылает моего милорда на кухню, сам отправляется за десертом, а мне так и хочется размозжить одну светловолосую голову об стол, и с языка слетают необдуманные слова: – От ваших взглядов у несчастного лакея скоро загорится ливрея, - фраза может показаться непозволительно грубой, поэтому скрашиваю её лучшей из запаса своих улыбок. – Просто он напоминает мне одного… - задумчиво тянет тот, - кхм, в общем, неважно. О, догадываюсь кого конкретно напоминает скромный лакей. Неужто наш многоуважаемый пэр Англии жаждет получить в свою постель самого графа Фантомхайва? – Возможно, мой вопрос покажется странным, но всё же хочу поинтересоваться, как этот мальчик потерял глаз? – Бедняжка калека с раннего детства, - пожимает плечами леди Бекки, накалывая на вилку кусочек мясного рулета. – Улица ещё никого не делала счастливым. Трущобы – это рассадник мо′рока, нищеты и горя. – Да, наверное, так. Но в вашем пруду плавают исключительно золотые рыбки, - хрипло смеётся герцог, салютуя бокалом. – Так мы договорились? Внутри у меня всё напрягается, когда понимаю, что от ответа зависят жизни всех присутствующих в комнате. Собственно, на них мне как раз плевать, а вот провалить дело милорда будет весьма досадно. – Конечно, мы всегда рады угодить вам, поэтому ваш заказ принимается, но не сегодня. Наш дом чтит собственные правила, - последнее лорд Вилсон говорит твёрдо и решительно, из его голоса пропала вся лесть и угодничество. – Льщу себя надеждой, что четверг вас устроит, а сейчас вольны выбрать любой другой «цветок». Ясно слышу, как заносчивый пэр скрипит зубами, сжимает в пальцах бокал так сильно, что кажется тот сейчас брызнет осколками в разные стороны, но ничего подобного не происходит, мужчина выдыхает, выдавливает кривую улыбку, плечи расслабленно опускаются, он делает глоток вина и согласно кивает, принимая поражение. Отчасти я разочарован, отчасти рад – не придётся расстраивать господина кровопролитьем. В какой-то мере я даже проникаюсь толикой уважения к этим людям в их непоколебимом решении стойко следовать собственным законам, не страшась гнева столь высоких господ. - Дворецкий вас сопроводит. Герцог осушает до дна бокал, встаёт из-за стола, прощается со всеми кивком, в котором угадывается некоторая нервозная резкость, и отправляется к выходу. - Просим прощения за невнимание, мистер Михаэлис, - видимо, табу на имена спа′ло как только герцог покинул помещение. - Позвольте загладить вину, угостив вас нашей гордостью, лучшим вином из личной коллекции? Лорд Сомерсет подаёт знак, и дворецкий, откупорив новую бутыль, наливает алый виноградный нектар. - А вы не составите компанию? – подмечаю стоящую перед ним чашку с горячим шоколадом вместо бокала. - Увы, предпочту иной напиток. Ещё бы, вероятно, ночью спиртного было слишком много. - Сестра поднимет кубок за меня. Леди Сомерсет посылает брату укоризненный взгляд, красноречиво говорящий о её мнении насчёт отношений между братом и напитками разной степени крепости. Тот посчитал благоразумней проигнорировать посылаемые знаки, чем препираться с ней. - Прошу меня извинить, господа, но я вынуждена покинуть вас, - она ставит опустевший бокал на столик и поднимается. Как по команде, мы с лордом встаём, и я церемонно касаюсь губами тыльной стороны её ладони в знак прощания. - Вы больно раните мои глаза своим уходом, без вашей ослепляющей красоты они утонут во мраке. Её ресницы слегка вздрагивают, а брови изящно приподнимаются в коротком замешательстве. - Приятно было снова вас увидеть, мистер Михаэлис. Надеюсь, вашу тьму вскоре разгонит общество моего брата, - ласково мурлыкающий голос сменяется стуком каблучков о плиты пола. Когда оборачиваюсь, лорд Сомерсет встречает меня внимательным взглядом, и насмешливо кривящимися губами. - Моя сестра довольно красивая женщина, даже я это признаю и понимаю ваш интерес, однако советую не тратить зря время на комплименты, она их не оценит, - он непринуждённо делает глоток шоколадного напитка и опускает чашку на блюдце. Похоже, я переусердствовал. - Ваша сестра действительно одарена непревзойдённой красотой, которой я восхищён, но… - намеренно затяжная пауза. – У меня несколько иные… вкусы. Однозначным намёком буквально пропитываю последнее слово, приправляя его таким же взглядом, от которого Сомерсет чуть не давится своим шоколадом. - О, примите мои извинения, мистер Михаэлис, - аккуратные брови лорда слегка приподнимаются, выражая удивление. – Обычно такие вещи я распознаю безошибочно. Странно, что с вами не вышло. Но постойте… Амелия же!.. - Ваши выводы не совсем неверны. Точнее будет сказать, что меня интересуют не только женщины, - поправляю. – Собственно, как раз об этом я хотел поговорить. Надеюсь, это останется только между нами? Подаюсь корпусом чуть вперёд, доверительно понижая тон голоса. - Всё, о чём мы говорим, навсегда останется в стенах этой комнаты также, как и личность гостя. Здесь нет имён, даже слуги не знают, как нас зовут, не говоря уже о чём-то более важном. В противном случае доверие гостей к нам быстро иссякло бы. Нет смысла убивать курицу, несущую золотые яйца, не так ли? - Несомненно, - киваю, соглашаясь. – Но спросить всё равно не помешало. - Я вас прекрасно понимаю, - непринуждённо улыбается Сомерсет, продолжая неспеша потягивать свой напиток. – Всем нам есть что скрывать. От маленьких безобидных шалостей до самых страшных грехов. Его ресницы, дрогнув, прикрывают глаза, потерявшие осмысленное выражение, а губы искажают печаль и боль. На несколько секунд он будто проваливается в собственные мысли, но вскоре вспоминает, что не один и расслабленно откидывается на спинку стула. Передо мной вновь алчный аристократ, продающий чужие тела и ласку. Интересно, что крылось под этим мгновением искренности: пробудившаяся некстати совесть или чувство вины за собственный чёрный список прегрешений? - Не бойтесь, расскажите же о своих желаниях, и, возможно, они исполнятся, - теперь лорд Сомерсет представляет собой само обаяние и участие. - Мои желания? Хм, пожалуй, они не самые обычные… - тут надо изобразить смущение. - Смелее, друг мой, - подбадривает лорд. Дверь в столовую открывается, но входящий дворецкий не успевает перешагнуть через порог, как Сомерсет резко хлопает ладонями и жестом отправляет его обратно. Мы снова одни. Пауза затягивается, и лорд, по всей вероятности, считает, что появление постороннего отбило у меня охоту говорить, что весьма кстати. - Продолжайте, больше нам никто не помешает. Намеренно тяжело вздыхаю, допиваю содержимое своего бокала, словно ищу в нём поддержку и, прочистив горло, продолжаю диалог. - Я хотел сказать, что предпочитаю мужчин… юных лет. - О, - понимающе хмыкает лорд. - Но разве такое возможно? - О, да, - красноречивая улыбка озаряет лицо Сомерсета, словно я нашкодивший щенок, прячущийся у его ног. – Но для подобных услуг у нас есть ряд правил. - Правил? Каких? - Первое: никакой жестокости. Ни побоев, ни укусов, ни других действий, которые могут оставить следы на теле. В противном случае вам придётся выплатить компенсацию во много раз превышающую стоимость столь деликатной услуги. Наши юные «цветочки» не должны знать, что происходит с ними по ночам. Второе: с одним и тем же «подснежником», как мы их зовём, можно провести в общей сложности только две ночи в неделю. На юных особ не совсем благотворно влияет средство, которое мы даём, поэтому, во избежание ненужных проблем, дни встреч ограничены. - А что это за средство? – будто невзначай задаю вопрос. - Ничего особенного, оно необходимо, чтоб наш подопечный спал всю ночь, что бы с ним не происходило. Как вы сами понимаете, подобные связи с несовершеннолетними незаконны, потому мы вынуждены прибегать к подобным уловкам ради желаний наших посетителей. И третье: посещать «подснежников» позволено только ночью, когда он или она спят, в их собственных комнатах, поэтому ничего не трогайте и не перемещайте. На всё у вас есть два часа, не более. По истечении вы обязаны покинуть комнату, за этим мы строго следим. Если вы задержитесь дольше положенного, беспокоить вас не будут, однако вынужден напомнить о первом правиле - ставка удвоится. - Я запомню, - обещаю, подтверждая кивком головы. - Прекрасно. - Но, позвольте, я ни разу не видел среди ваших подопечных юношей. Сомерсет посмеивается в свою чашку, бросая на меня хитрый взгляд. - В этом вся прелесть, дорогой друг. Наши слуги и есть «подснежники», любой из них будет вашим, будь то горничная или конюх. И можете не волноваться насчёт гигиены, все моются каждый день перед сном. Вот и подтвердились теории насчёт преступных деяний в этом месте, осталась лишь одна – доказать причастность семьи Сомерсет к убийствам, и я заберу господина из проклятого борделя. - После ужина я покажу вам их всех. - В этом нет необходимости, - вот мы, наконец, и дошли до нужной мне части разговора. – Думаю, я уже определился с предметом своего интереса. - И кто же этот счастливец? Хм, господин вряд ли разделит его мнение по поводу счастья. - Юный лакей, что прислуживает вашей сестре. - О-о! О… После многозначительных и глубокомысленных междометий Сомерсет задумчиво уставился в свою тарелку, гоняя по ней юркую горошину. - Боюсь разочаровать вас, но как раз именно этот лакей уже занят на этой неделе. - Оу, досадно. А если я дам за него в два раза больше? Холодно-серые глаза лорда заинтересованно оглядывают меня с головы до ног. Он устало потирает висок и усмехается, похоже, собственным мыслям. - Простите, но он уже обещан, я не в праве отменить заказ, вы можете выбрать кого-нибудь другого. Кажется, я начинаю злиться, вся эта ситуация меня раздражает неимоверно. Я готов сорваться, перегнуться через стол и вцепиться в глотку этому упрямому индюку, но верность юному господину и его делу удерживает на мягком сидении стула. Сколько ещё людских странностей мне предстоит вытерпеть ради одного человека, ради его благосклонности, которую оказалось заслужить сложнее, чем представлялось в самом начале? - Свой выбор я уже сделал, но раз уж так вышло, хочу купить этого мальчика на неделю вперёд, - думаю столько времени достаточно, чтоб закрыть дело о Невидимке, как его прозвал господин. - На неделю? Мистер Михаэлис, подобные услуги стоят недёшево, у вас хватит?.. – лорд замокает, прерванный звоном монет из брошенного на стол кошелька. Медленно он протягивает руку, взвешивает на ладони мешочек, заглядывает внутрь, и после небольшой заминки поднимает глаза на меня. - Понедельник и четверг вас устроят? - Вполне, - меня не устроит то, что снова придётся корректировать сознание одного пэра, увлекающегося содомией. С бо′льшим удовольствием я бы лишил его жизни. - В качестве компенсации я приглашаю вас завтра вечером посетить нашу скромную обитель в честь наступления весны. Для нас это особый день, ведь весна – это пора любви. Мне хочется рассмеяться от подобных слов, но я сдерживаюсь. Что могут знать о любви эти продажные люди, которые ради денег создают лишь иллюзии и удовлетворяют потребности чужой плоти, торгуя собственной. Гниющие изнутри уже при жизни, бесцельно растрачивают то, что даровано им самой природой – уникальный дар испытывать эмоции, которые в свою очередь порождают новые и новые грани калейдоскопа чувств: страх, смущение, удовольствие… любовь. Последняя до сих пор остаётся для меня величайшей загадкой. В своей долгой жизни я видел не только боль, алчность и смерть, но и добродетель, немногие люди готовы пожертвовать своими интересами ради других, однако же они были! Некоторым их альтруизм даже стоил жизни, чего моя демоническая сущность не желает понимать, с какой стороны не посмотри. Раньше это казалось мне обыкновенным человеческим скудоумием, но теперь я не уверен, что всё так просто. Нечто двигало теми людьми, большое и всесильное. Нечто, что могут испытывать только люди, однако они абсолютно не ценят свои возможности. А вот теперь мне хочется смеяться над самим собой. Откуда во мне вообще взялась подобная чушь? Любовь – это всего лишь сказка для людей. - Благодарю за приглашение. Почту за честь его принять, - Сомерсет протягивает мне карточку с написанным на ней витиеватыми буквами временем раута. Что ж, заодно это будет удобным случаем раскрыть господину маленький секрет нашего лорда Вилсона.