*** Ищущий
Серость каменных стен и спёртый воздух будоражат в памяти не самые приятные моменты моего не слишком длинного, но насыщенного жизненного пути. При каждом вдохе я вынужден бороться с желанием достать из кармана батистовый платок и заткнуть им нос. Возможно, я бы так и сделал, если б не идущий рядом охранник. Дойдя до нужной камеры, он зазвенел ключами, с неприятным скрипом отпер дверь, пропуская меня внутрь, и снова закрыл. Свет из крошечного окошка почти под потолком выхватывает из полумрака сидящую на полу фигуру. - Жизнь странная штука, правда, Финни? Хотя нет, будет правильней называть вас граф Фантомхайв, не так ли? - Верно, - киваю и выхожу на середину камеры, опираясь обеими руками на выставленную перед собой трость. На минуту воцаряется тишина. Я рассматриваю растрёпанные, укрывающие плечи пряди волос, которые раньше всегда были собраны в аккуратные причёски. А потом я смотрю в глаза этой женщине, погубившей почти полсотни людей, и не вижу ни капли вины или раскаяния. Всё, что в них есть – это холодное спокойствие. - Чего же вы от меня ещё хотите? – глухо роняет леди Сомерсет, прикрывая веки. - Правду, - коротко и весомо бросаю в ответ. Неожиданно звонкий смешок слетает с обветренных потрескавшихся губ, изгибающихся в снисходительной улыбке. Удивительно, но эта женщина умудряется сохранять свою природную красоту даже в такой обстановке. - Какую правду? - Зачем вы убили людей, которые вам так слепо доверяли? - Я никого не убивала, - она произносит это так, будто я какой-то бешеный пёс, готовый броситься на неё в любой момент. - Ложь, - в тон ей говорю я. - Я. Никого. Не убивала. - Давайте будем честны друг с другом, вы не против? - Совершенно, - она медленно откидывается назад и упирается затылком в стену. - Леди Бекки Сомерсет, вы обвиняетесь в убийстве сорока шести человек, работавших и проживавших в вашем доме, а так же, как минимум, трёх новорожденных детей, утопленных в Темзе. Пока я говорил, ни один мускул не дрогнул на её миловидном лице, что вызвало сомнительное чувство восхищения. - Не понимаю, почему в этом обвиняют меня, - даже голос не дрогнул. Склоняю голову набок, ища хоть что-нибудь, что помогло бы мне разговорить эту несгибаемую женщину. - Вы превосходно владеете своими эмоциями, но меня вам провести не удастся. Вы были удивлены, когда увидели меня, входящим в камеру, однако быстро взяли себя в руки. И теперь вам страшно. Потому что вы были уверены, что избавились от всех, кто мог вам навредить, были уверены, что никто ничего не сможет рассказать. Решив отравить всех разом, вы хотели представить всё так, будто кухарка перепутала ингредиенты для теста и положила в стряпню купленные вами якобы для лечебных настоев ядовитые семена. Разумеется, не умышленно. Вы были бы безутешны некоторое время, а потом с новыми силами взялись бы восстанавливать утраченное. С главной проблемой в лице мисс Уотерс вы решили расправиться менее милосердно, приказав камердинеру вашего брата убить её. Человеку с военным прошлым не составило бы труда избавиться от ещё одной девочки, ведь с мисс Кэти он расправился без особых усилий. Да, своими руками в прямом смысле этого слова вы никого не убили, но они по локоть в крови. Разумеется, никто бы не вспомнил о бедной горничной, у которой умер отец, а мать с детьми сбежала в неизвестном направлении. Последней девочка, на ваше счастье, была не нужна. И всё бы получилось, но, увы, вы недооценили мисс Уотерс и её стремление дать жизнь своему ребёнку. Мгновение, которого я ждал, наконец, наступило. Всего на долю секунды во взгляде леди Сомерсет промелькнуло сомнение, тут же укрытое пологом густых ресниц. - Боюсь, я вас не понимаю. Прищёлкиваю языком и перегибаюсь через упёртую в пол трость. - А я думаю понимаете, - тихо, словно по секрету, утверждаю я и отхожу к решётке, проверяя местонахождение охранника. – Или вам не сказали? - Не сказали чего? – испытываю настоящее наслаждение, когда улавливаю нотки беспокойства в её тоне. - Признаюсь, я тоже был немало удивлён. Я даже в некотором роде восхищён самоотверженностью юной мисс Роуз. Ведь далеко не каждая сможет справиться с взрослым мужчиной, тем более убить его. В скудном освещении камеры леди Сомерсет и так не похожа на земное создание, а после моих слов её лицо приобретает землисто-серый оттенок, уподобляя призраку. - К слову, мистер Джером чуть не угробил вашего брата, едва не пробив ему голову. И ещё, ваша камера гораздо лучше, чем у него. - Зачем вы мне это говорите? – к моему изумлению, её глаза влажно поблёскивают. – Неужели вам недостаточно моего горя? Я и так потеряла всё, что у меня было, сама чудом осталась жива, но вам мало того, что со мной уже случилось и ищете места́, куда ещё можно ударить, да побольнее? Она горестно всхлипывает и закрывает лицо руками, якобы стирая слёзы. - Уходите. Оставьте меня, - еле слышно шепчет леди Сомесет, отворачиваясь к стене. Ясно, что больше она ничего не скажет, поэтому не вижу смысла оставаться тут и дальше. - Возможно, добровольное признание смягчило бы решение судьи. Хотя в вашем случае я не уверен, ведь ваш брат уже всё нам рассказал. Стукнув пару раз набалдашником по прутьям, дожидаюсь уже спешащего ко мне охранника. - Что? Неправда! – шипит она не хуже разъярённой кобры и бросается к решётке. - Всего доброго, леди Сомерсет, надеюсь, мы с вами больше не увидимся, - бросаю я на прощание. - Вы солгали! - доносится до меня возмущённое эхо в конце коридора, на которое я уже не обращаю внимания.***
Двумя часами ранее… - Финни? – не скрывает своего удивления лорд Сомерсет, наоборот, даже улыбается, когда я переступаю порог его камеры. - Граф Фантомхайв, с вашего позволения, - поправляю я. - Ах, да, - усмехается узник, поднимаясь на ноги. – Я успел позабыть, что лакей моей сестры вовсе не тот, за кого себя выдавал. - Вы тоже не так честны, как хотите показать, - намёк в моём голосе вполне чёток и недвусмыслен, я не собираюсь ходить вокруг да около. Лорд разводит руками в стороны, словно показывая, что он полностью в моём распоряжении. Посмотрим. - Вы неплохо узнали меня, пока жили в нашем доме, а вот мне о вас известно лишь по слухам, которые склонны в разы преувеличивать, а то и вовсе состоят из одной лжи. - Любопытно, что именно? – непринуждённо опираюсь плечом о решётку. - Например, что вы являетесь неким «Псом Её Величества», выполняющим все приказы, однако предугадать последствия ваших действий никто не может. К вашим услугам прибегают в крайних случаях, поскольку вы не гнушаетесь выполнять самую грязную работу. Говорят, Псу подвластно даже невозможное. - Слухи действительно несколько преувеличены. - Или наоборот? Неопределённо хмыкаю и пристукиваю тростью об пол. - Отложим лирику. Вы ведь знаете, почему находитесь здесь? - Меня обвиняют в убийстве детей, всех наших слуг и подопечных, - апатично отчеканивает он, словно ежедневную мантру. - И вы с этим согласны? – скептично изгибаю брови, делая шаг в сторону узника. - Согласен. Я ведь уже говорил это комиссару, - устало вздохнув, Вилсон отходит к стене и разводит руки в стороны. Похоже, лорд Сомерсет упрям, как осёл. - Зачем? - Что «зачем»? – непонимающе хмурится лорд. - Зачем берёте на себя чужую вину? - Не понимаю, о чём вы. У Скотланд-Ярда есть моё признание, что же вам ещё от меня надо? - Что ж, тогда вам не составит труда ответить на несколько вопросов, не так ли? - Неужели это так необходимо? – вымученно поднимает на меня взгляд Сомерсет. - Поверьте, необходимо. Отлепившись от решётки, я прохаживаюсь по камере от стены до стены, успевая зачем-то подсчитать количество шагов. - Расскажите, как вы убили мисс Кэти? Простите, что не называю фамилии, но мне она неизвестна, так же как и вам. На несколько минут камера погружается в вязкую тишину, разбавленную тошнотворными запахами испражнений и сырости. - Ударил её кинжалом, - хрипло отвечает Сомерсет. - Куда именно? – настаиваю я. - Простите, граф, какое это имеет значение? - О, поверьте, огромное, – дважды постукиваю по прутьям камеры, почти сразу охранник передаёт мне бумажный свёрток. – Откройте. Сомерсет ловко ловит пакет и надрывает обёртку, но, едва увидев содержимое, тут же роняет себе под ноги и отступает назад. Руки у Вилсона слегка подрагивают от напряжения, и он прячет их за спину, однако его реакции более чем достаточно для подтверждения моей теории. - Вас что-то смущает? – невинно интересуюсь я, подходя и поднимая брошенный свёрток. Неторопливо я снимаю остатки бумаги и разворачиваю сложенную ткань, изувеченную прорехой с багровыми пятнами. - Мне кажется или вам плохо, лорд Сомерсет? – делаю ещё шаг, намеренно показывая кровавые разводы поближе, и почти радуюсь панике на его лице. – Да вы весь дрожите. Заболели? Лорд глубоко вдыхает и закрывает глаза, спиной почти влипая в каменную стену, а затем, зажав рот, бросается к ночному горшку. Его тошнит до тех пор, пока содержимое желудка не пустеет окончательно, отторгая принятую за завтраком пищу. - Это платье мисс Кэти, которое было на ней в ночь убийства, - сообщаю я, когда измученный Сомерсет отталкивает от себя горшок. - Но плохо вам стало вовсе не потому что я принёс эту вещь, а потому что вы патологически боитесь вида крови! Поэтому убить свою горничную кинжалом вы никак не могли. К тому же, я видел вас в ту ночь среди гостей и, смею уверить, вы никуда не отлучались, пока я там был. Свернув платье и кое-как затолкав его обратно в пакет, подхожу к заключённому вплотную. - Вы мне отвратительны, лорд Сомерсет, - я не сразу узнаю свой голос, так низко и раскатисто он звучит, - но я пообещал одному человеку помочь вам и не привык бросать слова на ветер. Он резко вскидывает голову, и в его глазах зарождаются искры какой-то болезненной надежды. - Кому вы это обещали? Сейчас этот мужчина, потерявший былой лоск, напыщенность и тщеславие, кажется мне настолько беззащитным и уязвимым, что в душе что-то начинает оттаивать. Внезапно я понимаю, что вся моя ярость куда-то улетучивается, словно воздух выходит из воздушного шарика. - Мисс Уотерс. Кажется, Сомерсет даже дышать перестаёт, а потом его губы начинают подрагивать от улыбки, которую он зачем-то пытается скрыть. - Она дорога вам, - утвердительно киваю своим же словам. – И вы хотели защитить её, но не смогли. Я замолкаю на пару минут, но, так и не дождавшись ни звука в ответ, принимаюсь расхаживать по камере. - Что ж, раз вы говорить не хотите, тогда это сделаю я. Ваша сестра убила всех людей в вашем доме. Признаюсь, сначала я считал, что она сделала это в порыве гнева из-за побега мисс Уотерс, но потом я понял, что ошибался. Да, женщины способны на многое, если довести их до отчаяния или паники, но такой поступок присущ скорее импульсивным и эмоциональным людям, а леди Сомерсет не производит такого впечатления. И тогда я задумался над тем, не был ли это хладнокровный акт мести? Не смотрите на меня так, лорд Вилсон, ваша сестра хотела отомстить именно вам. Не скажете почему? Нет? Жаль. А вы знали, что леди Бекки и ваш камердинер были любовниками? - Да, - лорд Сомерсет слушает меня, сцепив перед собой руки в замок и возложив их себе на колени. - А обратили ли вы внимание на то, что у него серые глаза и тёмно-каштановые волосы? Он даже ростом с вас. - Что вы хотите этим сказать? – вскидывает на меня подозрительный взгляд Вилсон, недоумевающе сдвинув брови. - Правда не понимаете? Вместо ответа он медленно качает головой. - Она любит вас. Не так, как сестра должна любить брата. - Вы бредите! – возмущённый Сомерсет даже подскакивает на ноги, сверля меня взглядом с высоты своего роста. – Этого не может быть. Мы с Бекки вместе всю жизнь, я бы заметил, будь она в меня влюблена. Да с её стороны даже взглядов подобного рода я никогда не замечал. А в детстве она и вовсе меня терпеть не могла. К концу своей пылкой речи лорд уже не так уверен в своих словах, и голос звучит гораздо тише. - Думаю, это не совсем так, - пытливо всматриваюсь в глаза Вилсону. – Она мирилась и терпела ваши интрижки с «подопечными» только потому, что они ничего для вас не значили, но мисс Роуз… К ней вы питали особые чувства, и леди Сомерсет это видела. Её жгла ревность к несчастной девочке. Разумеется, ваша сестра осознавала неуместность своих чувств к вам и пыталась вытравить их, ответив на притязания мистера Джерома, но сердцу ведь не прикажешь. А вот ваш камердинер искренне предан ей и был буквально готов на всё ради неё. Даже на убийство. Он избавлялся от детей, зачатие которых не удавалось предотвратить, топил их в Темзе, привязывая груз к ногам, чтоб не всплывали. Мистер Джером боготворил вашу сестру. А она использовала его. - Как вы узнали о Роуз? – убито роняет Вилсон, снова опускаясь на пол. - От вас, - пожимаю плечами. - От меня? Не припоминаю таких откровенностей. - Вы и не говорили, вы показали. Опускаю руку в карман, доставая потёртый лист бумаги, разворачиваю и показываю изображение Сомерсету. Несколько мгновений он остолбенело смотрит на него, а потом начинает смеяться. - Хорошо рисуете, - от звука моего голоса лорд замолкает, глядя на бумагу в моих руках с непередаваемой тоской. – У вас талант. - От вас ничего не скроешь, да? – печально улыбается заключённый. - Позвольте оставить его себе? Что-то в голосе Сомерсета не позволяет отказать ему, и я протягиваю рисунок автору. Он бережно проводит пальцами по выведенным грифелем чётким контурам, а затем быстро прячет подарок за пазуху, будто я сейчас передумаю и отберу его. А после тяжело вздыхает и начинает говорить. - Мы рано лишились матери, она умерла, когда мне было пять, а сестре четырнадцать. Отец от горя начал пить и вымещать на Бекки свои злость и отчаяние. Он говорил страшные для ребёнка вещи, смысл которых дошёл до меня намного позже, когда я подрос. Но я запомнил выражение лица сестры, когда отец впервые сказал: «Ты никому не нужна! Я ждал наследника, а родилась ты». Он начал злоупотреблять алкоголем и каждый раз, когда напивался, Бекки доставались оплеухи и пьяные вопли о том, какое она ничтожество, но делал это всегда за закрытыми дверями, заботясь о том, чтобы я ничего не видел. С тех пор сестра возненавидела меня и старалась быть как можно дальше. Я ничего не понимал, ведь раньше мы всегда играли вместе. Мы даже дрались иногда, а после отсиживались в своих комнатах по несколько дней. Так продолжалось десять лет, пока я случайно не вошёл в кабинет отца в один из его запойных дней. Я понятия не имел, что он был не один. Никогда не забуду того взгляда, наполненного ненавистью и направленного на отца, когда он, намотав на кулак длинные волосы, встряхивал её за голову будто тряпичную куклу. Тонкие пальцы цеплялись за крепкие мужские руки в попытках отцепить от себя, и оттого изящная фигурка казалась ещё более беззащитной и хрупкой. Увиденное настолько меня разозлило, что, не помня себя, я набросился на собственного отца с кулаками и едва не задушил. Мы долго кричали друг на друга, но к сестре я ему запретил даже приближаться. Всю ночь я просидел у постели Бекки, держа за руку и перебирая волосы. Удивительно, но она не была против, хотя обычно не давала к себе прикасаться. Сестра вздрагивала от каждого шороха, боясь, что это отец решился на расправу. К моему изумлению и восхищению Бекки не плакала, она считала, что никто не достоин её слёз. С того момента сестра больше не сторонилась меня и не отталкивала. - И её отношение к вам изменилось в лучшую сторону, - подсказываю, когда Вилсон останавливается перевести дыхание. - Да, - кивает он и потирает пальцами переносицу. – С тех пор она всячески поддерживала меня и всегда была рядом. Спустя год отец умер, как я тогда думал, от сердечного приступа, и Бекки заняла его место, взяв на себя все дела, которые, к слову, были весьма плачевны. Оказалось, наш батюшка умудрился пропить почти всё семейное состояние, а нам пришлось постараться, чтоб самим не погрязнуть в долгах и расплатиться со старыми. Нам нечем было платить слугам, поэтому пришлось распустить всех, кто служил на тот момент. Взамен же мы подбирали на улицах голодных сирот, которые были согласны работать бесплатно, лишь бы их кормили и не били. Тогда-то наш особняк и начал превращаться в бордель. И в этом виноват только я. В то время я был совсем молод, в моих жилах бурлила кровь, а горничные-сиротки вызывали во мне целый сонм определённых желаний и неугомонный исследовательский интерес все их осуществить. Я сделал для себя открытие, что привлекаю девушек, и пользовался этим на всю катушку, брал всё, что они могли мне дать. Элоиза первая проявила ко мне интерес, у неё уже имелся некоторый опыт, поэтому любые мои эксперименты встречала с удивительным энтузиазмом. Граф, мне кажется или вы покраснели? Смущённо отвожу взгляд, уж я-то помню его «эксперименты» с той самой Элоизой, которая выделялась среди остальных подопечных более фривольным отношением к своему Хозяину. Но не говорить же ему об этом! - О моих маленьких шалостях Бекки узнала, когда стало ясно, что Элоиза беременна. Я тогда много чего про себя услышал в не самых лестных выражениях, но после многочасовой головомойки она сказала, что всё уладит. Что в нашей семье не будет бастардов из-за моей юношеской глупости. Сестра поила горничную какими-то настойками, провоцирующими прерывание беременности, благо маленький срок позволял, однако что-то пошло не так. Элоизе становилось хуже, и она слегла с лихорадкой. Бекки выхаживала её днём и ночью, словно нянька. От плода мы избавились, но сестра сказала, что больше никогда не станет такое повторять. - Не могу сказать, что новый метод гуманней, - хмыкаю я. - Возможно, - вздыхает лорд Сомерсет и продолжает. - В тот вечер, сидя у камина, мы вдвоём пили абсент, чтоб отойти от гнетущего напряжения, и под его воздействием сестра призналась, что это она отправила отца на тот свет. Подмешала в его любимое вино тисовую вытяжку, которая и была причиной остановки сердца. А знаете, что было самым страшным? Я ничего не почувствовал. Не сожалел о преждевременной смерти собственного отца. И сестру винить не мог, у неё накопился к нему внушительный счёт за годы унижений и страданий, она имела право на свою справедливость. Тогда, не найдя нужных и правильных слов, я просто сел рядом с ней и обнял. Мы просидели так всю ночь, пока она не уснула на моём плече. С того момента Бекки больше не обращала внимания на мои забавы, а вскоре некоторые горничные перешли в разряд «подопечных», хочу заметить, по собственному желанию. У нас появились клиенты, но сестре этого было мало. Однажды кто-то загляделся на одну из горничных, но та была категорически против такого внимания, тогда Бекки что-то незаметно подмешала ей в чай. В итоге клиент был безумно доволен и безмерно щедр. Невольно он подал сестре идею дополнительного дохода. Существенного дохода. Мы слишком долго боролись за выживание, чтоб отказываться от возможности восстановить пропитое отцом. Наше состояние стремительно увеличивалось, и средств на наших девочек мы никогда не жалели, я старался покупать им всё самое лучшее, будь то дорогие ткани, платья или драгоценности. Мы были нужны друг другу. А потом в моей жизни появилась Роуз и перевернула этот мир с ног на голову. Голос Сомерсета наполняется неподдельной нежностью, даже серые глаза приобретают тёплый оттенок. - Она оказалась другой, особенной. Словно снизошедший с небес ангел, чистый и непорочный, а я… - лорд осекается, невидяще глядя куда-то на стену. – Я очернил лучшее, что случилось в моей жизни. Не смог противостоять сестре, не уберёг. Она приглянулась одному из наших постоянных и щедрых клиентов, приближённому Её Величества, таким не отказывают. Однако что-то во мне не могло смириться с мыслью, что она будет принадлежать кому-то другому, я почти обезумел от ревности и непонятной тогда тоски. Сомерсет замолкает, зажмуривается и с силой трёт виски, будто это поможет снять груз с его плеч. Спустя пару минут становится ясно, что говорить дальше у него не хватает духу, поэтому я озвучиваю свои выводы. - Вы дали ей лауданум, а когда у неё начались галлюцинации, взяли её сами? – скорее утверждение, чем вопрос. Вилсон изумлённо поднимает на меня глаза, а после его лицо приобретает смиренное выражение. - Не буду спрашивать, как вы это узнали, кажется, я догадываюсь, - он нервно усмехается и опускает руки. – Потом оказалось, то Роуз беременна, и её пришлось изолировать. Не зная чей это ребёнок, впервые в жизни мне хотелось, чтоб он был мой. Я давал ей всё, что только мог, но так ни разу и не осмелился посмотреть ей в глаза. Не после того, что я сделал. После её побега всё вышло из-под контроля, я не сразу осознал, что задумала Бекки, но смерть одной из горничных, к тому же той, с которой Роуз довольно тесно общалась, раскрыла всю серьёзность ситуации. С моей сестрой что-то происходило, но я не мог понять, что именно, и не мог остановить её. Когда я узнал, что она пустила Джерома по следу Роуз, то осознал, что она в опасности. А дальше вы и сами всё знаете. Но несмотря ни на что, я по-прежнему люблю свою сестру, я виноват перед ней и не позволю нести этот груз в одиночку. Сомерсет мужественно поднимает подбородок, давая понять, что его история окончена. - Через несколько дней состоится суд, - я отлипаю от стены, на которую опирался, и разминаю затёкшие плечи. – Постараюсь сделать всё, что в моих силах. - А моя сестра? Что будет с ней? Понятия не имею, что ему на это ответить, поэтому разворачиваюсь к двери и стучу по решётке, подзывая охранника. - Граф?! – беспокойство в тоне Сомерсета настолько отчётливо, что я вынужден обернуться. - Её судьба от меня не зависит, - сообщаю ледяным тоном, я и пальцем не пошевелю ради леди Сомерсет, даже если за неё будет просить сама королева. Столь беспринципный и беспощадный человек не заслуживает снисхождения. Определённо не от меня. - Понимаю, - смиренно выдыхает Вилсон и вновь окликает меня, когда охранник уже закрывает дверь. – Граф, у меня есть просьба. Последняя. Останавливаюсь и поворачиваю к нему голову. - Передайте Роуз, что я сожалею и прошу прощения за всё. - Вы глупец! – получается довольно резко. – Ей не нужно ваше покаяние, ей нужны вы. Сомерсет растерянно хлопает ресницами, уставившись на меня, как на седьмое чудо света. Уже собираюсь покинуть сию печальную обитель, но кое-что всплывает в памяти, и я не могу удержаться от небольшого гвоздика, который обязательно выбьет Вилсона из колеи. - Кстати, лорд Сомерсет, мои поздравления! – ухмыляюсь, когда на его лице отчётливо проступает непонимание. – У вас родилась чудесная дочь, и её зовут Эшли. Всего доброго. Наслаждаясь замешательством и полностью пропавшим даром речи бывшего владельца самого престижного дома терпимости, бодро шагаю на выход.***
Из сна я выныриваю резко и болезненно, к тому же ещё и мокрый от охватившего всё тело жара. Гримаса брезгливости сама наползает на лицо, когда я осознаю причину влажности в паху. Резко откидываю одеяло и закономерно созерцаю на своей рубашке характерное пятно и всё ещё вздыбленную причину моих несчастий. Из горла вырывается полный обречённости стон, и я падаю обратно на подушку. Ну что за дела? Мертвецы из снов исчезли, зато на замену им пришёл один пресловутый демон, не оставляющий в покое ни днём, ни ночью. Особенно ночью. Я больше так не могу! Ну не может же это продолжаться вечно? Три недели минуло с тех пор, как я вернулся домой, однако странности, которые начали происходить со мной в особняке Сомерсетов, так и не отступили. Я считал, что оградив себя от общества Себастьяна, вновь обрету прежнее душевное и физическое спокойствие, но не тут-то было! Моё сознание, видимо, решило подшутить надо мной, и каждую ночь я вынужден переживать один и тот же сон, выбивший из колеи привычную реальность. Кабинет лорда Сомерсета, стол, падающие со звуком Ниагарского водопада бумаги, шелест воздушной юбки, бесстыдные руки, горячие губы и глаза… Эти чёртовы прожигающие насквозь глаза демона, каждый раз мучающего меня влажностью своего языка и властными прикосновениями. Одно изменение в этой картине всё же имеется – теперь я изначально вижу не Сомерсета, а Себастьяна. И не убежать, не скрыться. Я как приклеенный лежу на проклятом столе, беспомощно наблюдая, как дворецкий забирается мне под юбки, но самое ужасное в том, что всё, что он делает, доводит меня до полуобморочного восторга. И с каждым разом мне это нравится всё больше и больше. Вот только в реальности с потребностями своего неугомонного тела приходится справляться в одиночку. Я даже тайком стащил из кухни бутылочку с маслом, на всякий случай, так сказать, и теперь этот случай наступает каждое утро. Потянувшись, достаю из тумбочки заветный пузырёк и выливаю на ладонь часть содержимого. Задрав подол повыше, обхватываю скользкими пальцами твёрдый ствол и почти задыхаюсь от остроты ощущений. Стараясь покончить со всем этим как можно быстрее, стискиваю себя посильней и увеличиваю темп. Большим пальцем случайно задеваю тонкую кожу головки, почти шиплю от новых чувств, вспыхнувших белыми кругами под закрывшимися сами собой веками. Опускаю вторую руку вниз, провожу по тазовым косточкам и мягко сминаю в ладони яички. Тюльпаны на полотне великого Моне кажутся серой мазнёй по сравнению с тем, какие цветовые композиции выдаёт мой мозг сейчас, живописцы Британии обзавидовались бы. Из последних сил стягиваю рубашку, вытираю ею созданное мной безобразие и швыряю на пол. Так больше продолжаться не может. Я не должен грезить о своём дворецком. О мужчине. О демоне, в конце-то концов! Но сколько бы я в этом себя не убеждал, ничего не помогает! Прикрываю глаза ладонью, потираю и скашиваю на задёрнутые наглухо портьеры. Интересно, который час? Я запретил Себастьяну приходить ко мне по утрам, ибо не собираюсь краснеть перед ним за каверзы своего тела. Уж лучше я сам буду переодеваться, а он потом поправит, если что не так. Поэтому свешиваю ноги с кровати, медленно перетекаю на пол и, доковыляв до окна, раздёргиваю шторы, жмурясь от яркого света. Почти час я трачу на то, чтоб одеться, зато делаю это сам. Камин давно потух, но я всё равно усаживаюсь в кресло напротив него и вонзаюсь взглядом в груду истлевшего пепла. На этот раз отвлечься мне не на что, расследование окончено, суд над Бекки Сомерсет состоялся три дня назад, над её братом - вчера. Её признали виновной и приговорили к смертной казни. Лорду Сомерсету повезло гораздо больше, разумеется, исключительно моими стараниями. Беру с кофейного столика небольшую лакированную шкатулку и машинально начинаю вертеть её в пальцах, раздумывая дать ли ещё один шанс тому, кому она предназначается, или нет. Лёгкий стук в дверь обрывает мои размышления, и я быстро опускаю шкатулку в карман прежде, чем разрешить нарушителю моего тщательно лелеянного одиночества войти. - Простите, что беспокою вас, граф, - в образовавшемся проёме появляется голова Роуз. – Разрешите войти? Жестом показываю, что вовсе не против её компании. Уж не знаю, какими посулами Себастьян уговорил её остаться в моём доме, пока дело Сомерсетов не дойдёт до завершающей точки, но она, совершенно измотанная переживаниями за объект своей сердечной привязанности, согласилась дождаться судебного решения. Почему я хотел, чтоб она была рядом? Наверное, потому что чувствовал ответственность за её жизнь, буквально выцарапанную из когтей обезумевшей от ревности и зависти женщины. А может опасался возвращения в свои сны детей, несущих печать смерти. - Я принесла чай с булочками, вы ведь ещё не завтракали. Так мистер Себастьян сказал, - она ставит поднос на столик рядом со мной и наливает в чашку ароматный напиток, управляясь так ловко, что некоторым моим слугам стоило бы у неё поучиться. Благодарно киваю и какое-то время наслаждаюсь радующим обоняние приятным запахом. Роуз в это время мнётся возле кресла, едва не заламывая себе руки. Чуть не закатываю глаза к потолку, наблюдая её несколько дёрганые движения. - Да говори уже, - вздыхаю я, - а то, чего доброго, вывихнешь себе что-нибудь. - Вы ведь были вчера на суде Хозяина, - быстро выпаливает она, будто боясь передумать. - Был, - подтверждаю, ожидая следующего вопроса. Вообще-то я прекрасно знаю, что хочет узнать мисс Уотерс, но почему-то тяну время. - Что с ним будет? – краснеет она и смущённо опускает глаза. – Когда я была в Скотланд-Ярде, мне даже посмотреть на него не разрешили. И что только нашла такая невинная и добрая девушка в столь мерзком человеке, как Сомерсет Вилсон? Хотя кто знает, может оно и к лучшему, ведь именно она смогла достучаться до его совести и разбудить настоящие чувства. Сам-то я не знаток романтических взаимоотношений, но только слепой не увидит яркой незабвенной теплоты между этими двумя. А как искрятся у мисс Уотерс глаза, когда она говорит о Сомерсете. Может это и есть та самая любовь? У какого ещё чувства найдётся столько сил на прощение такого списка проступков, как у Вилсона? - Он останется на месяц в Пентонвилле, а затем проведёт пять лет на каторге. К сожалению, Сомерсет Вилсон лишается всего своего имущества. Она зажимает рот рукой, а глаза быстро наливаются слезами радости. А потом она бросается мне на шею, сжимая в своих объятиях так крепко, что я сразу вспоминаю о том, как эта хрупкая на вид девочка сумела справиться в одиночку с взрослым мужчиной. Роуз что-то невнятно бурчит мне в шею, щедро смачивая воротник рубашки слезами. Кажется, она сыплет благодарностями за спасение Хозяина от смерти и явно не намерена меня отпускать в ближайшем будущем. Даже не знаю как быть, я совершенно не умею успокаивать плачущих девочек. Неуверенно опускаю ладонь на её спину и так невесомо поглаживаю, будто она сейчас растает, как снежинка. А она поворачивает голову и мокро целует меня в щёку. В этот момент дверь в комнату открывается, являя на пороге опешившего дворецкого. Его глаза всего на миг вспыхивают закатным заревом, а затем лицо каменеет и приобретает выражение абсолютной апатии. Роуз резко вскакивает и отшатывается в сторону. Представляю, какую картину мы собой сейчас являем: смущённо краснеющая девочка и онемевший я, тоже постепенно покрывающийся румянцем от осознания ситуации, в которой оказался. Отчего-то хочется оправдаться, объяснить, что всё на самом деле было не так, как выглядело со стороны, и оттого ещё труднее держать язык за зубами, когда Себастьян в глубокой, почти мёртвой тишине подходит к столику, молча забирает опустевшие приборы, и вновь оставляет нас одних, с особой аккуратностью затворив за собой дверь. Наши с мисс Уотерс взгляды встречаются, и девочка ни с того, ни с сего начинает улыбаться, напоминая прозорливого щенка-шалопая, заметившего в траве бабочку. - Ой! – её плечи тихонько вздрагивают от подступающего смеха. – Простите, граф, но я была так рада, что не смогла удержаться. Я только хотела отблагодарить вас. - Пустяки, - механически машу рукой, мыслями уже несясь вдогонку за дворецким. - С вашего позволения, - Роуз откланивается и уже возле двери разворачивается. – Хотите я скажу мистеру Михаэлису, что он всё не так понял? Её вопрос беспощадно вытаскивает меня в реальность, я даже не сразу осознаю его смысл. - Что? О чём… Ещё чего! Кыш отсюда! От возмущения и негодования я чуть не выпрыгиваю из кресла, но бывшей горничной уже след простыл. Выбегаю за ней в коридор с намерением отчитать зарвавшуюся девчонку, однако стоит сделать первый шаг за порог, как я моментально оказываюсь припечатан всем телом к стене. Обескураженный внезапным нападением, растерянно хлопаю ресницами, фокусируясь на фигуре прямо перед собой. Налетевшим на меня смерчем оказывается сам Себастьян, но сейчас от былой бесстрастности не осталось и следа, скорее он больше похож на дикого волка, озверевшего от голода и лишений. Ещё через миг он наваливается на меня своим немалым весом и с силой сжимает над головой мои запястья. – Вам понравилось? – зло выдыхает мне в ухо. – Решили проверить, в чём отличие женских поцелуев от мужских? В его вибрирующем и отчего-то хриплом голосе слышится неприкрытое раздражение. – На этот раз, мой граф, вы не успеете ничего приказать! Набираю в грудь побольше воздуха, чтоб высказать всё, что думаю по поводу невиданного доселе непристойного отношения к себе зарвавшегося слуги, но мои намерения с грохотом проваливаются в бездонное ущелье небытия, пресечённые властными губами демона, целующего жёстко и бескомпромиссно. Не успеваю опомниться, как его язык грубо скользит мне в рот, не допуская ни единого шанса на свободу. У меня подкашиваются ноги, и кружится голова, а все мысли моментально из неё выдувает, словно сквозняком. В памяти сразу всплывают ощущения от первого нашего поцелуя, а затем и второго. Они так разительно отличаются друг от друга и не имеют абсолютно ничего общего с теперешним, что невольно возникает чувство, будто всё это разные люди. Тут Себастьян ощутимо прикусывает мою нижнюю губу, а пальцы так нежно вплетаются в волосы, массируя кожу на затылке, что мир вокруг меркнет и всё, что имеет значение – дурманящий до тумана в голове совершенно немыслимый поцелуй. Не выдержав, издаю горловой, абсолютно животный стон и тону пальцами в чёрном занавесе волос Себастьяна, дёргая на себя. Хм, оказывается, они безумно приятны на ощупь. И только сейчас понимаю, что руки-то свободны и меня никто больше не удерживает насильно. Внезапно Себастьян резко падает на колени и одним движением спускает вниз мои брюки, обнажая пах. Неосознанно пытаюсь оттянуть рубашку, стараясь прикрыться, но демон разгадывает мои действия раньше, чем я успеваю дотянуться до подола. Снова разводит в стороны мои руки, а его рот оказывается там, где представлялся только в самых сокровенных снах. Ох, ты ж, святые угодники, матерь божья и все круги ада! Чёртов демон с его чёртовым ртом! Что ж он со мной делает-то, а?! Кажется, я умер. Потому что при жизни не бывает так хорошо. Пах сводит почти болезненным возбуждением, когда Себастьян выпускает мой член изо рта и словно нарочно касается головки только языком, обводит, ласкает, легонько целует. Опускаю взгляд, чтоб убедиться, что не схожу с ума, что горячее дыхание и сдавливающая влажность горла мне не чудятся в очередном горячечно-бредовом сновидении. Боже, лучше бы я этого не видел! Едва не падаю, когда вижу, как слегка припухшие блестящие от слюны губы буквально проглатывают меня до основания с такой жаждой, будто у меня там как минимум плумпудинг. Внезапно Себастьян резко отодвигается назад, с лёгким причмокиванием выпуская член изо рта, и утыкается носом в паховую складочку, пройдясь языком по поджавшейся мошонке. Видимо, я всё-таки начинаю оседать на пол, поскольку дворецкий подхватывает меня под ягодицы. Я безуспешно пытаюсь схватиться за стены, что, безусловно, не приносит никаких результатов, но это не обязательно, Себастьян держит меня крепко, даже шаг в сторону не сделаешь. Да и о каком шаге вообще может идти речь, если я с минуты на минуту сиропом растекусь по полу. Прохладный воздух коридора вновь сменяется влажной теснотой, и я не выдерживаю. Наступает облегчение. Взрыв вселенной. Тянущее ощущение в животе испаряется, заменяясь блаженным опустошением. Я куда-то лечу. Нет, это Себастьян несёт меня на руках. Зачем? Куда? Разве это сейчас имеет значение? Никаких больше «зачем», «куда» и «почему», никаких вопросов. Всё потом. Сейчас я невозможно хочу спать.