Враг мой

Глава 15 По приблизительным подсчетам, до родов Кастиэлю оставалось не больше недели. Ребенок уже вовсю шевелился, и Дин каждый раз приходил в трепетный ужас, приправленный каким-то почти мистическим восторгом, когда видел, как по натянутой коже живота проходила медленная волна, словно младенец переворачивался с боку на бок. Или вдруг явно проступала маленькая пяточка. Кастиэль часто рассказывал Дину, как ухаживать за новорожденным, каждый раз что-то одно, какую-то деталь, словно доставал по очереди из глубокого сундука своей памяти, встряхивал, расправлял и спешил отдать Дину. Как-то раз, после ужина, когда Дин пытался сшить из шкуры что-то типа комбинезона для младенца, отдыхающий Кастиэль вдруг приподнялся на локте. — Я должен дать имя ребенку. И после долгих раздумий остановился на имени Идлуган*. Дин поднял глаза от шитья и прищурился. — И что оно обозначает? — На мерифри оно обозначает Данный. — Ну хорошо, Идлуган, хоть и звучит жуть как. А дальше? — Что дальше? — непонимающе спросил Кастиэль. — Ну, фамилия у тебя какая? Боже, — простонал Дин, заметив знаки вопроса в зрачках Каса. — Фамилия — это ну, как второе имя, но оно обозначает принадлежность группы людей к одной семье. Когда люди женятся, они обычно берут одну фамилию, ее же получают родившиеся дети. — У нас нет того, что ты называешь фамилией, Дин. Все мы — дети Гаадаха. — Чудненько. Тогда, раз мы с тобой своеобразно женаты, то возьмешь мою. Будешь Кастиэль Винчестер. И сын наш будет Винчестером. А раз я, в некотором роде буду ему родителем, то тоже хочу дать ему имя. Так что наш сын будет называться Идлуган Сэмюэль Винчестер, — радостно выпалил Дин. Кастиэль лишь обалдело поморгал глазами и неуверенно кивнул. Как бы Дин ни пытался морально подготовиться к предстоящим родам, этот день все равно обрушился на них тяжелой лавиной. Он проснулся от того, что Кастиэль беспрестанно ворочался и чуть слышно постанывал. Дин осторожно положил руку на его тяжелый, словно враз окаменевший живот. — Кас? — Кажется, начинается, Дин, — тяжело дыша, выговорил Кастиэль и застонал уже громче. Дин скатился с кровати и бросился к тлеющим углям в очаге. Разведя костер трясущимися руками, он проверил нож и положил его в разгорающееся пламя. Дину предстояло вскрыть живот Кастиэля и помочь младенцу появиться на свет. Еще несколько недель назад в нижней части живота появился небольшой вертикальный рубец, а под кожей — перехлестывающие друг друга твердые пластины, охранявшие плод. Кастиэль назвал это «Вратами жизни». — Дин! — хриплым, срывающимся, словно не своим голосом выкрикнул Кастиэль. Дин бросился к нему, и с этой секунды время понеслось, набирая скорость, все происходящее сузилось до одной точки, а потом словно развалилось на мелькающие фрагменты. Дин видел перед собой ходящий ходуном живот, свою дрожащую руку с ножом, прижатым к бледной натянутой коже, слышал крики Кастиэля, приказывающие не медлить, иначе ребенок задохнется… Чувствовал льющуюся из разреза на пальцы горячую кровь, раздвигающиеся пластины и плотный, гладкий и скользкий околоплодный мешок. А потом время вдруг взметнулось, на момент остановилось, словно с разгону ударившись о преграду, и, опомнившись, снова потекло с нормальной скоростью. — Ну, привет тебе, Идлуган Сэмюэль Винчестер, с приходом в этот мир, — прошептал Дин, осторожно заворачивая новорожденного в шкуры и кладя рядом с Кастиэлем. — Сейчас я позабочусь о твоем папе, а потом займусь тобой. — Младенец издал звук, чем-то напомнивший чириканье воробья, и засунул кулачок в рот. Дин вдруг почувствовал, как его запястье слабо сжали холодные пальцы и наклонился к ангелу. — Вот видишь, мы справились, — радостно сказал Дин и нежно поцеловал Кастиэля во влажный висок. — Сейчас я тебя подлатаю, и будешь как новенький, и все у нас… — Дин… Спасибо тебе… Ты открыл мне удивительный мир. Позаботься об Идлугане. Я тебя… — Кастиэль мучительно вздохнул, и его взгляд остекленел. — Эй-эй, Кас, погоди, Кас… Что ты… нет, ты что творишь-то… Кас, мы так не договаривались… Кас, Кас! Не смей меня оставлять! Ты что это тут удумал! Приподняв Кастиэля за плечи, Дин с силой затряс его, потом ударил по щеке, но Кастиэль не реагировал, лишь голова мотнулась от удара, а потом откинулась назад. — Нет… нет… нет… — лихорадочно зашептал Дин, осторожно опуская Кастиэля на матрас, и прислонился ухом к его груди, отчаянно и безуспешно пытаясь услышать стук сердца. Наконец, он медленно выпрямился, протянул руку и провел по лицу Кастиэля, навеки закрывая ему глаза. Потом встал, пошатываясь, постоял над телом, и бросился вон из пещеры. Дин долго бродил по лесу, не разбирая дороги, а потом ноги сами вынесли его к озеру. Он устало опустился на камень, где еще несколько недель назад они с Касом соединили навсегда свои души. И вот теперь душа Дина осиротела, и он сидел, сгорбившись, и неотрывно смотрел на воду помутневшими от слез глазами. Он вспоминал, как Кастиэль произнес свое первое слово на английском, хихикая над домом, построенным Дином, их первый поцелуй, их первый раз. Ничего этого уже никогда не повторится. — Надеюсь, что ты теперь на небесах, беседуешь со своим Гаадахом, пернатая задница, — прошептал Дин, вставая, сглатывая комок в горле и вытирая слезы с лица рукавом. Когда Дин вернулся в пещеру, младенец уже не спал, ворочаясь под теплым мехом, но не плакал. Дин подошел и взял его на руки. — Прости, что так надолго оставил тебя, Идлуган, мне нужно было побыть одному, — сказал он и вздрогнул от пронзившей его боли: с личика ребенка на него внимательно смотрели такие знакомые ярко-синие глаза. Он покормил сына бульоном из зайчатины с мелко порезанным мясом, сначала дав ему немного, чтобы не перегружать нежный желудок. Покушав и немного погулив у Дина на руках, Идлуган снова заснул. Вспомнив рассказы женатых сослуживцев об их отпрысках, в младенчестве орущих денно и нощно, Дин отстраненно подумал, что ребенок вел на удивление спокойно, словно понимал, что ситуация не располагает к капризам, пусть и совершенно естественным для новорожденного. Уложив младенца в большой панцирь броненосца, выложенный мягкими шкурами, Дин снова вышел из пещеры. Сначала он решил похоронить Кастиэля, но быстро отказался от этой идеи. Копать землю пришлось бы голыми руками. А потом Дин вспомнил, как отец рассказывал о древнем земном обычае, когда тела воинов сжигали на погребальных кострах. Да, это было бы достойно Кастиэля. Дин устало вытер пот со лба и осмотрел свою работу. Погребальный костер для Кастиэля был готов. Дин омыл тело, одел его и, осторожно вынес из пещеры, возложил на место последнего упокоения и накрыл меховой накидкой. — У людей, Кас, принято провожать усопших напутствием в последний путь. Я не умею складно говорить, поэтому прости, если что. Когда-то я пообещал тебе, что буду последним, кого ты увидишь в жизни. Боги мстительны, они меня услышали. — Дин замолчал, горло сдавило так сильно, что он не мог вытолкнуть из себя ни слова. Он несколько раз глубоко вздохнул. — Кас, прости, что не смог уберечь, я виноват. Но я хорошо позабочусь о нашем сыне, обещаю тебе. Покойся с миром. Он долго стоял, до белых костяшек сжимая в руке горящую палку и не решаясь поджечь костер. Наконец, он несколько раз глубоко вздохнул и решительно сунул палку в дрова. Сухая трава, сложенная внутри тут же задымилась и по ней побежали маленькие язычки пламени. Это было последнее, что увидел Дин. В голове вдруг взорвалась нестерпимая боль, глаза закатились, и он рухнул навзничь рядом с погребальным костром.