Carpe mori

Sia — Underneath The Christmas Lights

      Предновогодняя суета для Осаму и Ацуши совсем не была суетливой. В Агентстве сократили рабочие дни, в конце ноября выдали премиальные, и декабрь можно было спокойно посвятить подготовке к торжеству — купить украшения и гирлянды, выбрать подарки для коллег, хорошенько прибраться в доме и запастись всеми необходимыми продуктами для праздничного стола.       Это был первый Новый год, который они справляли вместе, а для Накаджимы он имел еще большее значение, ведь в приюте никто и никогда не считал нужным отмечать его, запускать воздушных змеев, петь песни и играть в различные традиционные игры. Готовясь к нему теперь, Ацуши был крайне воодушевлен, и счастье в его глазах заставляло Дазая широко и искренне улыбаться — было приятно дарить радость этому нежному наивному ребенку, вроде такому взрослому, но все же такому простодушному, прекрасному своей светлой невинностью.       Осаму редко когда действительно радовался концу года, если и праздновал, то в одиночестве и с алкоголем, гуляя где-нибудь, чтобы в толпе, чтобы скрыться в ней и спрятать в ней свое одиночество. Но теперь Дазай был не один. Они вместе писали открытки, заворачивали подарки в упаковочную бумагу, стягивали их разноцветными лентами и кутали друг друга в блестящую мишуру, заливисто смеясь и падая в постель, усыпанную серебряным дождем — словом, усиленно создавали совместные светлые воспоминания и поддерживали эту теплую атмосферу, воцарившуюся в их жизни с началом зимы.       В один из вечеров Накаджима добрался до заветной коробочки с гирляндой и твердо решил как-нибудь повесить ее на стене, может, каким-нибудь узором, может, по периметру потолка, но в любом случае сначала нужно было ее размотать, потому что она оказалась безнадежно запутанной. Парень сел на футон, разложил провода перед собой и терпеливо начал расправляться с узлами, увлеченно кусая губы. Осаму наблюдал за этим с минуту, лежа под теплым котацу и попивая свой остывший имбирный чай, потом хитро прищурился и быстро поднялся, чтобы выключить свет. Ацуши бросил на него непонимающий взгляд, чуть хмурясь — он здесь, вообще-то, занят — однако Дазай подошел, отыскал конец гирлянды с вилкой и воткнул ее в розетку на стене, у которой лежал футон.       — Так красивее... не правда ли? — спросил он тихо, опускаясь напротив, и Накаджима, чуть погодя, тонко и неловко улыбнулся, глядя ему в лицо, потом на огни, пестреющие у него на коленях. — Помочь тебе?       — Д-да, спасибо...       Осаму почти растаял от его нежного голоска, пролившегося бальзамом на сердце, но все же взял себя в руки и стал распутывать гирлянду вместе с Ацуши, краем глаза наблюдая за его сияющим от воодушевления лицом. Полутьма, синий свет в их руках, попеременно соприкасающиеся пальцы, случайно, но ласково и тепло. Наконец, они расправили все петли и выложили длинный провод змейкой на постели. Дазай заулыбался, перекинул один его конец за шеей Накаджимы и подобрался ближе, целуя его в щеку.       — Гирлянда тебе очень идет. Ты прекрасен, — шепнул он ему на ушко, и Ацуши хихикнул, обнимая его за плечи и так умилительно пряча взгляд.       — Ты... ты тоже, — смущенно ответил он, и Осаму не мог, просто не мог отказать себе в том, чтобы погладить его по щекам кончиками пальцев и коснуться губами губ, притягивая к себе, крепко сжимая плечи.       Они целовались часто, коротко и сухо, подолгу соприкасались ртами, терлись носами, тепло выдыхая в ласковые улыбки друг друга. Дазай первый лизнул его нижнюю губу, прихватил ее зубами, сминая и посасывая, и утянул его в поцелуй более глубокий, со сплетающимися языками и ниточками слюны, натягивающимися между ними снова и снова. Страстно. Когда мужчина прикусил шею Накаджимы и жарко выдохнул, облизывая ее, тот задрожал и крепко обнял его, вплетаясь пятерней в его волосы — это всегда было до ужаса приятно, и, когда его уложили на спину, он был совсем не против и даже обхватил чужое тело ногами, прижимая его к себе ближе.       — Ос-саму, — пискнул Ацуши и едва слышно застонал, стискивая бедра — Дазай продолжал целовать его, гладил его бока и заползал под ягодицы, сминая их и толкаясь пахом в его пах, до искр в глазах.       — Люблю тебя, — выдохнул Осаму и влажно поцеловал Накаджиму в ушко, облизывая языком мочку и доводя этим до крайней степени экстаза — парень судорожно цеплялся за его плечи, выгибался и рвано дышал, жалобно поскуливая. В низу живота запорхало жгучее возбуждение, расцветающее нежным горячим цветком, Ацуши пошире развел ноги, откидывая голову, и выдохнул:       — Еще... — облизывая вмиг пересохшие губы.       Его прикосновения, жар между их телами, пьянящие чистые чувства и море сладкого удовольствия, лавой бурлящее в жилах. Раньше Накаджима и подумать не мог, что кому-то захочется ласкать его так, захочется быть с ним, но судьба свела его с Дазаем, и жизнь перевернулась с ног на голову, наполнившись любовью, такой странной и в то же время жгучей. Самой прекрасной.       Распутанная гирлянда вновь стала путаться от их ерзаний и объятий, но Осаму это особо не волновало — он терял голову, облюбовывая своего возлюбленного языком и руками, скрадывал с его губ дрожащие стоны, медленно задирал его свитер большими пальцами.       — Мое солнышко... — шептал Осаму, обводя его грудь своими теплыми широкими ладонями. — Мой любимый мальчик... — продолжал своим тихим томным голосом, вгоняя Накаджиму в краску, — малыш...       — Я, ха-а... Дазай...       Было видно, как Ацуши смущался, но также было видно, как ему нравились эти дурацкие нежности, слишком интимные, прекрасные своей откровенностью — грех было отмахиваться от них в такой момент. Парень накрыл чужие пальцы своими и крепко сплел их, с упоением глядя любимому в глаза в предвкушении, с капелькой страха в океане желания. Как сложно было привыкнуть к ласке, как странно было смотреть в глаза и видеть там вожделение, почти такое же, какое Накаджима испытывал сам, но он старался, отдавал себя и выгибался в чужих руках, старательно отвечая если не словами, то движениями своего тела.       — Знаешь, думаю... — Дазай поцеловал Ацуши в уголок губ и пристроил голову на его груди, слыша, как его сердце отчаянно колотится под кожей и ребрами. — Думаю, мы будем доставать эту гирлянду не только на Новый год. В ее свете... мы как будто друг к другу ближе.       — Ах... — Накаджима вновь засмущался, но в этот раз быстро исправился, обхватывая руками лицо Осаму и притягивая его к себе так, чтобы почти соприкасаться с ним губами. — Хорошая мысль. Мне нравится...       Дазай стал трогать его увереннее, жестче, принялся мять бока, вдавливать ладонь в низ его живота, чуть проскальзывая пальцами под кромку резинки домашних штанов и заставляя парня томиться от желания, нервно и жалобно вздыхать. Накаджиме действительно хотелось. Льнуть к его рукам, прижиматься, тереться всем телом, и виновник всему этому — Осаму. Раскрепощающий своей уверенностью. Соблазняющий, шепчущий самые сладкие, приторные речи, от которых голова шла кругом, точно от хорошего кукурузного виски. Мужчина сжал его пах через ткань белья, вдавился стояком в его бедро, отираясь и мелко дрожа — как же Ацуши был желанен, как красив он был, с этими закусанными от нетерпения губами, разметанными по подушке волосами и в свете маленьких ярких огоньков, обрамляющих его мистическим светлым ореолом.       — Я... Хочу взять тебя.       Накаджима заулыбался, а потом и вовсе хихикнул, отвечая:       — Да я уж понял, — и Дазай тоже не сдержал смеха, но прижался настойчивее, глубоко поцеловал, оттягивая волосы, желая до беспамятства, до безумия. — Давай сделаем это, — кивнул Ацуши, выдыхая в чужие губы, стиснул пальцами край чужой толстовки и потянул, помогая снять ее. — В этот раз... я хочу видеть твое лицо. Можно? — спросил он неловко, и Осаму, откинув ненужную вещь, погладил его по щекам.       — Конечно можно.       Поцеловав парня в лоб, Дазай повел руками вниз, зацепился пальцами за пояс его штанов и потянул, тут же сминая мягкие теплые ягодицы, вжимаясь в них ладонями, крепко, почти до боли. Он задрал его ноги, вдавился пахом в его голый зад, и Накаджима застонал, прикрывая рот тыльной стороной ладони — такая открытая, развратная поза, колени упирались в чужую грудь, зато лицо Осаму действительно было видно. Ацуши боязливо заглянул ему в глаза, мелко дрогнул, и мужчина ответил ему ласковой улыбкой, вожделенно облизываясь — от этой страстной пробежавшей между ними искры внутри все затрепетало, Накаджима нетерпеливо выгнулся, напрягся, томимый жгучим возбуждением, и закинул ноги на его плечи, нервно поджимая пальцы. Дазай успокаивающе огладил его бедро, забравшись ладонью за неспущенную ткань, потянулся к подушке, чтобы достать из-под нее оставленный со вчерашнего вечера тюбик, выдавил немного смазки на пальцы и приставил их между чужих ног, растирая вход прохладной скользкой влагой. Первый палец вошел легко, Ацуши прикрыл глаза, умилительно жмурясь и краснея щеками, прижал к груди кулачки, прерывисто дыша. Осаму знал, как сделать ему приятно, часто толкался, преодолевая незначительное сопротивление мышц, ласкал изнутри, задевая самые чувствительные места, играя на струнах нервов, и это было невыносимо — парень метался, сжимался и хватался за собственные бедра, скуля от удовольствия. Он забывал сглатывать слюну, судорожно глотал воздух, и Дазай добавил второй палец, вводя до упора.       — Ацуши-чан... Посмотри на меня, — попросил Осаму, облизывая губы, и Накаджима посмотрел, умоляя его взглядом, ведя руками дальше по своим бедрам, по их внутренней стороне, коленкам, слишком соблазнительно, но довольно неловко из-за смущения.       Парень согнул ноги, вовсе стягивая с себя штаны с бельем, обхватил ими Дазая за талию и поймал его свободную руку, накрывая ей свою грудь, вновь задирая свитер — там, где ткань соприкасалась с кожей, было тепло, жарко, до безумия горячо, и он хотел, чтобы мужчина почувствовал это. Ацуши отвернул голову, медленно выгибаясь, и открыл глаза, смотря на возлюбленного одурманенным взглядом — нечеловеческим, с вертикальными зрачками и трезвостью хищника, оценивающего свою добычу. В свете огней гирлянды золотая радужка будто люминесцировала, а когда Накаджима нежно улыбнулся, сжимая пальцы Осаму своим нутром, когда это животное выражение пропало, смягчилось любовью на дне тонкого зрачка, мужчина торопливо убрал руки, смазал член, отбрасывая открытый тюбик лубриканта, и подхватил парня под коленом, медленно проталкиваясь внутрь.       Возбуждающе. Дазай не знал, что это было, но это было возбуждающе, и Ацуши хотелось еще сильнее, и в паху свело сладкой судорогой, когда он вошел до конца, прекращая движение.       Накаджима приподнялся, обнимая любимого за шею, обхватил ногами, роняя на себя, вжимая в себя, чтобы ближе и теснее, чтобы почувствовать его всем своим существом, и Осаму, облокотившись руками по обе стороны от его головы, поцеловал его, проскользнул языком между губ, звонко причмокивая, выдыхая с тихим стоном. Он повел бедрами, вдавливаясь животом в его живот, примял между ними сочащийся член парня, едва отстраняясь, и вновь вошел, задавая темп, попеременно толкаясь в простату, такую чувствительную, отдающуюся волнами жгучего наслаждения. Ацуши задрал голову, открывая шею для поцелуев, вцепился тонкими ногтями в чужую спину, скуля — нужно было держаться за что-нибудь, нужна была опора, поддержка, и Дазай был ей, как и всегда. Позволял впиваться в себя, как в подушечку для иголок. Вылизывал за ушком, кусал и сосал кожу, стараясь оставить как можно больше меток.       Холодное мерцание гирлянды совсем не заглушало их горячую страсть, наоборот — было ее продолжением, прятало под своим покровом, очерчивало тенями их искаженные блаженством лица, будто грубо обтачивая, чтобы обнажить их самую суть. Осаму зарылся одной рукой в серебряные волосы паренька, второй проскользнул меж их животами, сминая пальцами головку, и стал дрочить Накаджиме, целуя его, вылизывая его рот, млея от саднящих царапин на спине, совсем неглубоких, но красных, видных даже в этом тусклом свете.       Их приоткрытые губы соприкасались, их дыхание сливалось воедино, а биение сердец путалось и мешалось, яростно отстукивая в висках свой частый бешеный ритм. Ацуши чувствовал Дазая глубоко в себе, не только физически, но и ментально, он нашел в себе силы, чтобы погладить его по щеке, слабо, но требовательно притянул к себе ближе для нового глубокого поцелуя и кончил, сминая губами губы, прихватывая их зубами, скользя языком. Сперма размазалась по коже, Осаму жарко выдохнул, покидая чужое тело, и теперь стал дрочить себе, чтобы задрать бедра парня и излиться на них, пачкая белесыми горячими каплями.       Накаджима расслабленно откинулся на подушку, развел уставшие ноги, чтобы позволить Дазаю устроиться между ними и улечься сверху, но тот опустился напротив, принимаясь вылизывать его пах, низ живота и бедра, без капли брезгливости собирать на губах теплые следы их любви, пачкаться, блаженно мычать и вновь приникать устами к влажной коже, солоноватой и липкой.       — Ос-саму, — всхлипнул Ацуши, пытаясь свести колени, но Дазай не позволял — крепко держал их, намереваясь удовлетвориться и вылизать его дочиста. Закончив и отстранившись, он оглядел свою работу — парнишка дрожал, прижимая к груди напряженные руки, из уголка рта по подбородку тянулась слюнка, и Накаджима поспешил утереть ее рукавом, пряча взгляд.       Дазай обнял его и с тихим смехом завалился набок, прижимая к своей груди, поглаживая по волосам чистой рукой. Накаджима вновь расслабился, укладывая ладошки на его плечах, пригрелся, даже по-кошачьи замурлыкал, нежась и переживая остатки разливающегося по телу жара.       — ...А если мы так встретим Новый год?.. — задумчиво протянул Осаму и засмеялся, когда Ацуши смутился, ударил его несколько раз по плечу и вновь притих, подтягивая колени к груди, чтобы свернуться клубком. — Нет так нет, — мужчина сразу пошел на попятный, — я просто предложил.       — Дурак, — буркнул паренек, утыкаясь носом в его ключицы, но совсем не обижаясь и не осуждая его, просто все так же тушуясь, — вечно только одно на уме...       Дазай немного помолчал, опешив от того, как мило это прозвучало, но в итоге тонко улыбнулся, не соглашаясь, но и не отрицая. Он погладил Накаджиму за ушком, лениво зарываясь носом в его макушку, глубоко вдохнул его запах и укрыл нижнюю половину его тела тем концом одеяла, до которого смог дотянуться — этот заботливый жест не остался незамеченным, и Ацуши замурлыкал с новой силой.       — Твои глаза, — произнес Осаму, отстраняясь, заглянул парню в лицо и расправил его взъерошенную челку, ласково улыбаясь. — Сейчас у меня на уме только то, как мерцали твои глаза, — проговорил он, поглаживая Накаджиму по щеке, ведя кончиками пальцев по чувствительному местечку под челюстью, доводя его до щекотных мурашек. — В тебе так много животного... и такого прекрасного.       — Т-ты опять, — Ацуши вновь начал прятать взгляд, но Дазай сплел их пальцы и поцеловал его в щеку. — Прекрати меня смущать. Ничего такого... прекрасного... в этом нет.       Осаму продолжал зацеловывать его лицо, касался губами подбородка, рта, кончика носа и, уронив голову рядом на подушке, прикрыл глаза, растягиваясь в довольной улыбке.       — Есть, — возразил он, крепче сжимая его руку в своей, и прижал ее к своему рту. — Как ты мурлычешь, как прижимаешь руки к груди, как пищишь, словно маленький котенок, когда я ласкаю тебя. Все это прекрасно. А мерцание твоих глаз в свете гирлянды... — Мужчина поцеловал парня в лоб, обнимая его за плечи, и приблизился вплотную, шепча губы в губы: — Еще прекраснее...