Люди просят совета только для поддержки решения, которое они уже приняли.
Сильви стояла у дверей монастыря и никак не решалась войти. Впервые в жизни она будет вынуждена утаить правду от Арнгейра, своего учителя. Драконорождённая сомневалась, что это вообще получится: Седобородые, казалось, могли видеть её насквозь. Хотя если бы они узнали, что Пожиратель Мира жив, то право определять его судьбу всё равно осталось бы за Довакин. Но по какой-то причине девушка не хотела даже заикаться об Алдуине в разговоре с монахами. Их мировоззрение ей было отчасти непонятно: в чём суть Пути Голоса и как она, Сильви, при всей чертовщине, что творится вокруг, может ему следовать? Наверно, «праведная жизнь» была не для неё: как ни старалась, нордка не могла питаться одними размышлениями. Ей была необходима деятельность. Когда она общалась с Арнгейром, Драконорождённую не покидало чувство, что он многое ей недоговаривает. С Партурнаксом же такого не было. Ещё в первую встречу Сильви прониклась к нему глубоким доверием, и то, что он был драконом, значения не имело. Теперь она очень надеялась, что предводитель Седобородых даст какой-нибудь разумный совет касательно брата: что дальше делать с Алдуином? Не таскать же его за собою всю жизнь. Спасибо, в тюремные надзиратели она не нанималась. Девушка медленно поднесла руку к двери, но через несколько секунд одёрнула её, закусив губу. «Талос, почему я так волнуюсь, словно пришла на первый урок в коллегии? Успокойся, Сильви, веди себя как обычно… Да мне же надо торопиться!» Вспомнив, что ей нужно вернуться в Айварстед прежде, чем проснётся Алдуин, Сильви резко распахнула двери Высокого Хротгара и наконец оказалась внутри. В обители отшельников ничего не изменилось со времён её последнего визита. Впрочем, на Высоком Хротгаре никогда ничего не менялось. Девушка прошла в холл, где не было ни души, и встала поближе к огню, чтобы согреться. Вскоре из дальних комнат послышались тихие шаги, и Драконорождённая безошибочно определила их обладателя: Арнгейр. Монах спустился к ней по небольшой лестнице, церемонно поклонился и произнёс своим ровным, хрипловатым голосом: — С возвращением, Довакин. Рад, что ты не забыла о нас после победы над Алдуином. Упоминание дракона заставило нордку заметно напрячься. — Здравствуй, Арнгейр, — она почтительно кивнула. — Прости, что заявилась в такую позднь. У меня разговор к Партурнаксу. — Что-то случилось? — старик обеспокоенно заглянул ей в глаза, ища ответа. Разумеется, у неё что-то случилось, раз она глубокой ночью вламывается в монастырь. Но Седобородым вовсе не обязательно знать подробности. Сильви, чтобы не выдать ложь, огромным усилием воли подавила в себе желание отвести взгляд и максимально уверенно сказала: — Ничего особенного, просто нужно его мнение по одному вопросу. — Что ж, думаю, он уже предвидел твой приход и ожидает тебя, Довакин. Арнгейр постоянно звал её «Довакин», а не по имени, и какую-то часть Сильви это жутко злило. Создавалось впечатление, будто её звание важнее её личности. А может, без своего дара она действительно никто? Лишь запутавшаяся в себе девчонка… Тем не менее, неприятный ей разговор благополучно миновал, и, ещё раз кивнув мастеру Голоса, Сильви удалилась на задний двор. Заподозрил Арнгейр что-то или нет — какая разница? Впереди лежал ненавистный путь на вершину Глотки Мира.***
— Лок Ва Кор! [с др.: Небо Весна Лето] — разогнала она бушующую вьюгу привычным приёмом и, преодолев арку, поплелась вверх по занесённой снегом тропе. После Чистого Неба голос восстанавливался довольно-таки быстро, но Крик приходилось повторять столько раз, что к концу дороги горло нещадно жгло и на девушку периодически накатывали болезненные приступы кашля. Однако, как только она вышла на площадку перед древней Стеной Слов, всю её усталость и боль точно рукой сняло. В этом месте, которого не достигали даже легчайшие порывы ветра, царило полное умиротворение. Временной разрыв никуда не делся, по-прежнему немного искажая пространство; Партурнакс, сложив крылья, сидел в самой высокой точке Скайрима. Издалека могло показаться, что дракон дремлет, но его мудрые глаза были открыты. Серебристые чешуйки переливались в лунном свете, и Сильви в который раз восхищалась его красотой и грацией. Всё-таки драконы — необыкновенные существа… От них веяло подлинным волшебством, и Довакин давно поняла, что её судьба неразрывно связана с этими величественными, гордыми созданиями. У Дов было принято приветствовать друг друга ту'умом. — Йол! [с др.: Огонь] — выкрикнула Драконорождённая, и от неё к Партурнаксу понёсся поток пламени, на секунду освещая снег жёлто-оранжевым светом. — Дрем Йол Лок [с др.: Приветствую тебя], Довакин, — старый дракон склонил голову, и на этом с официальной частью было покончено. — Зу'у миндок… Я знаю, зачем ты пришла. Ты хочешь поговорить о моём зейма… брате, — речь главы Седобородых была неспешной, с переводом драконьих слов прямо по ходу дела. Сильви это не раздражало, а, напротив, стало уже чем-то привычным, почти родным. — Так ты знал, что Алдуин жив? — девушка была удивлена, но не сильно. — Я почувствовал это, как только его ноги коснулись земли. Ан сил лос гро… Наши души связаны, — объяснил Партурнакс. Поразительно, насколько два брата были противоположны: белый и чёрный, добро и зло, мудрость и безрассудство… — Тогда тебе известно, что он превратился в человека, — сказала нордка. — И очень этому не рад, — прибавила она, нахмурившись. — Молю тебя, скажи, ты что-нибудь об этом знаешь? Быть может, существует способ его расколдовать? — Я никогда не слышал о подобной магии, — ответил Партурнакс, качая головой. — Но вот что я скажу тебе, вингну брина… бескрылая сестра… Это могли сделать только аэдра. А в дела Богов лучше не вмешиваться. — Дракон на время замолчал и о чём-то задумался. — Хи фент миндоран [с др.: Пойми], Алдуин зол на себя… и на весь мир. Он потерян, но его ещё можно вывести на ваза вен… на истинный путь. Если кому-то это под силу, то лишь тебе. — Мне?! — опешила Сильви. — Он мечтает меня убить — я та, кому он обязан поражением! — Ты доказала свою вур… доблесть. Потому к тебе единственной он и прислушается. — Не знаю, Партурнакс… — рассеянный взор Драконорождённой блуждал по драконьим символам на Стене, словно ища в них ответ. Она представила свои смехотворные попытки командовать сыном Акатоша и укрепилась в мысли, что Алдуин скорее послушает злокрыса, чем её. — С чего тут можно начать? — Пусть он ощутит то, что ощущают муз [с др.: люди]: восхищение чем-то грандиозным, сожаление о совершённом поступке, привязанность к другому человеку, удовлетворённость от сделанного добра… или леденящий душу страх перед смертью. Дай ему поучаствовать в спасении мира, Довакин, если не сочтёшь его обузой. — Не сочту. Как ни крути, а в бою он хорош, — припомнила она схватку с бандитами. — Хотя техника пока страдает. «Сделать так, чтобы он вместе со мной помогал людям? Надеяться, что его отношение изменится, если он увидит их жизнь изнутри? Это и было изначальным планом…» Девушка приблизилась к краю Глотки Мира, откуда открывался завораживающий вид на весь Скайрим. С такой высоты деревья казались травинками, а поселения были похожи на камни, разбросанные случайным образом. Отдельных людей было не разглядеть. Дракона, кружащего над скалами — да, но не маленького, ничего не значащего человечка. — Кажется, я начинаю его понимать. Алдуина, — сказала Сильви, глядя на всё сверху вниз. — Какой бы вклад ни внёс человек, однажды он умрёт и будет забыт. В чём тогда цель его существования? — Каждый придумывает свою, — ответил Партурнакс. Философствовать ему очень нравилось. Или, может, к этому склоняла обстановка. — Но это иллюзия. Ложь, которой мы себя так усердно кормим. Нет никакой чёртовой цели! — замотала головой Драконорождённая. — Подними же глаза на небо. Она послушалась, и Партурнакс повторил движение за ней. Он продолжил: — Разве ты не считаешь его красивым? Созерцать — это не цель? — Мама рассказывала, что звёзды — это Дети Магнуса, которые не захотели жертвовать своим бессмертием ради Нирна. И правильно сделали. Смертным остаётся лишь любоваться красотой всего Бессмертного. — Не худшая доля. Ты можешь не значить ничего для мира, но являться целым миром для тех, кто тебя любит. — То есть для семьи? Жаль, что у меня её нет, — горько усмехнулась Сильви. Те, кто её любил, уже почти десять лет как мертвы. — О Сильвия, ты ошибаешься, — возразил дракон. — В следующий раз обрати внимание на любовь в глазах своих фадонне… друзей. Друзей? Сразу вспомнились Вилхельм, Ралоф, Лидия… Их искреннее беспокойство за неё, их тёплые слова… Сильви стало до такой степени стыдно, что она прикрыла рот руками. Неужели она проповедует, как надо ценить близких, а сама этого не делает? Тем временем небо постепенно окрашивалось в розовый; приближался рассвет. Спохватившись, девушка быстро попрощалась: — Мне пора. Спасибо за помощь, Партурнакс. — Передай моему зейма [с др.: брату], что я жду встречи с ним. Не сейчас. Когда-нибудь, — взгляд Партурнакса стал грустным. Алдуин долго ещё не захочет его видеть. Сильви кивнула. Посмотрев на старого дракона, она подумала: «Был бы человеком — обняла бы!» Ей очень не хотелось его подвести, не хотелось больше видеть гнетущую печаль в его мудрых глазах. Она должна сделать всё возможное, чтобы Алдуин стал нормальным. Даже если придётся впихивать в него добро насильно. Но, если задуматься, после вечерней беседы он не казался ей таким безнадёжным. Пожиратель Мира с интересом выслушивал её историю жизни, пускай и под действием алкоголя. Не пожалеет ли она в будущем, что взболтнула лишнего?.. Сильви не могла объяснить, но что-то в бывшем драконе было, и это что-то не позволило ей убить его там, у статуи Мерунеса Дагона, и на мельнице тоже. Что уж говорить — он дважды спасал её жизнь, и нордка не знала, случайность это или судьба.***
С горы она спускалась чуть ли не бегом. На пути ей попадались то ледяные привидения, то волки. «Проклятье, откуда они взялись? Я перебила всех ещё вчера!» — раздражённо думала девушка, расправляясь с очередным чудовищем. Она сбилась со счёта, сколько раз поскальзывалась на обледенелых ступеньках из-за своей рассеянности. Сильви не спала целые сутки, и от усталости жутко болела голова. Она добралась до деревни где-то через час после восхода солнца. В голове невольно рисовались картинки того, что мог натворить Алдуин с похмелья… и вскоре Сильви об этом узнала. Волочась к «Вайлмиру», она случайно услышала разговор двух стражников, которые выглядели весьма встревоженными; она мигом сошла с главной дороги и нырнула в кусты — а когда она разобрала, о чём судачили стражники, её прошиб холодный пот. — Да я его вечером видел. На улице. Этот чернявый мне сразу показался каким-то вороватым. — Но кто ж знал, что ему хватит наглости угнать лошадь прямо на глазах у хозяина! — Гонец в Рифтен уже отправлен. Пусть ловят его, а мы, стало быть, больше никак делу не поможем. — Верно, верно… Ну, брат, пошли выпьем по мёду. — А ты слыхал, что он, мол, приехал с самой Довакин? — Чего только не выдумают люди, чтоб честь нашей Драконорождённой запятнать! «О даэдра!» — мысленно взревела вышеназванная.