Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес, Оттого что лес — моя колыбель, и могила — лес, Оттого что я на земле стою лишь одной ногой, Оттого что я о тебе спою, как никто другой. — Марина Цветаева (исп. Операция Пластилин)
Иногда он являлся ей в облике человека, иногда на Сильви смотрели огромные горящие глаза аспидно-чёрного дракона. В этих глазах, словно в зеркале, отражалась её тощая, ссутуленная фигура. Как правило, он молчал, но некоторые дни выдавались особенно удачными, и тогда Алдуин говорил с ней — не о важных вещах, о чём-то отстранённом. К восходу солнца Довакин почти ничего не помнила, лишь тонкий налёт секундной радости оставался на душе. Она могла видеться с ним когда угодно, но не могла сделать то, чего желала больше всего — прикоснуться. Стоило ей подойти слишком близко, и бесплотный образ растворялся в воздухе. Только благодаря этому девушка понимала, что перед ней иллюзия, галлюцинация, сон — не реальность. После того, как заканчивалось действие скумы, около часа Сильви пребывала в блаженном спокойствии: тело приятно расслаблено, голова свободна от каких-либо мыслей. А затем её накрывала паника, которая не прекращалась до следующей дозы, до тех пор, пока она дрожащими пальцами не открывала фиолетовую склянку, глотая терпкий яд. Это было отвратительно и в то же время хорошо. Да… отвратительно хорошо. Чтобы не мучить Лидию, Довакин переехала в своё второе поместье — «Медовик», хотя основная причина заключалась в том, что в городе воров намного легче было достать запрещённые вещи. Да и прохожие не глядели на неё так подозрительно, как в Вайтране, ибо здесь с подозрением относились ко всем. Сильви всегда нравились эти разношёрстные люди, деревянные улочки и запах рыбы. В один день Рифтен мог быть мрачным, как кладбище за храмом Мары, а в другой — удивлять красотой закатов, золотисто-оранжевых, как берёзы в её родном Айварстеде… Девушка старалась не запускать поместье: даже с таким образом жизни она не хотела уподобляться животному, однако слой пыли на полках медленно рос. Единственное, что оставалось неизменным — балкон с видом на озеро. Только это, пожалуй, отделяло её от Совнгарда. Это и эфемерные встречи с Алдуином. Когда Драконорождённая переступила порог «Буйной фляги», она была на грани. Уже сутки, если не больше, Сильви ничего не ела, картинка перед глазами расплывалась, а думать она могла лишь о том, где достать ещё скумы. Наконец добравшись до барной стойки, она плюхнулась на стул. Светловолосая прочистила горло, прежде чем заговорить: — Здравствуй, Векел. Продашь мне четыре, как обычно? — А не многовато? Не то чтобы меня волновало, сколько недель ты протянешь такими темпами, — равнодушно ответил норд и полез в какой-то ящик внизу, закончив вытирать стеклянный бокал. Теперь перед Сильви лежало четыре драгоценных бутылочки. — Триста восемьдесят септимов. Она достала из кармана кошелёк. Сорок, пятьдесят, шестьдесят… Обливион его подери! Когда она умудрилась всё истратить? — Слушай, у меня есть шестьдесят два и серебряное кольцо, этого ведь хватит хотя бы на одну? Векел бросил на неё суровый взгляд и спрятал каджитский напиток туда, откуда взял, пока Сильви не успела ничего схватить. — Нет денег — проваливай отсюда. — Н-но я могу отработать! Или дай мне несколько дней, и я верну долг, клянусь Акатошем! — о нет, очередной приступ паники. Просто дыши… — Выметайся, или я клянусь Акатошем, что о тебе позаботится Могильщик! — Меня кто-то звал? Сильви была в полной растерянности: где можно буквально за пару часов раздобыть такую сумму? Ибо дольше пары часов она не продержится. Она уже начинала чувствовать признаки ломки, как вдруг ей улыбнулась удача: краем глаза девушка заметила Бриньольфа. — Брин! — Она подбежала к нему на нетвёрдых ногах, с надеждой шепча: — Я согласна выполнить то задание, пожалуйста, Брин, мне нужны деньги, срочно… — Он не мог отказать своей «детке», ведь так? — О каком задании речь, ты еле стоишь! Такими руками не вскроешь и самый лёгкий замок, — он подтолкнул её в сторону свободной комнаты, после чего усадил на кровать. — Я сейчас вернусь. «Может, продать "Медовик"? Да… это единственный выход. Но балкон…» Бриньольф сдержал обещание и вернулся с тарелкой горячего супа. При виде еды у Сильви больно скрутило живот; её всю трясло, пальцы перебирали подол зелёной рубашки, которой Алдуин когда-то сделал комплимент, хотя сейчас она скорее походила на мятую тряпку. Бриньольф опустился на другую сторону кровати. Суп — кажется, щавелевый — он поставил на прикроватную тумбу, когда светловолосая не приложила усилий, чтобы его взять. Вор беспокойно заглянул ей в глаза, однако Сильвия по-прежнему смотрела в пол, сотрясаясь всем телом. — Детка, что же ты натворила?.. Дай мне слово, что больше не притронешься к этому злокрысьему яду. — Я н-не могу… — замотала она головой и обхватила себя за плечи. Она вся словно сжалась в одну маленькую точку — но от чего она пряталась? — Почему? — Я не могу тебе сказать. — Но должна же быть причина. — Просто не могу и всё! — крикнула Довакин практически со злобой, зато Бриньольф добился своей цели и заставил её на себя посмотреть. Она была такой бледной и худенькой; казалось, она вот-вот потеряет сознание или, точно мать-дымок, внезапно раздвоится. А ведь он помнил эту девчушку совершенно другой — остроумной и бойкой, с дерзким огоньком в глазах, даже если это было чем-то, что она демонстрировала только на публике. Сильви всегда тяготило её довакинское бремя — и вместе с тем она была единственным человеком в Скайриме, кто подходил на эту почётную роль. Брину не хотелось думать, что теперь она потеряна навеки. Быть может, чтобы вытащить её из этой ямы, ей просто нужно подать руку?.. — Детка, ты должна поесть, — сказал он гораздо более твёрдо. Но снова наткнулся на отрицание. — Не заставляй меня кормить тебя с ложечки, потому что, если ты не съешь этот суп, тебя ждёт именно такая участь. К счастью, угроза возымела эффект, и Сильви нехотя склонилась над тарелкой. — Во-от так, ещё немного, — подбадривал её Бриньольф. — Какая ты умница. Нет, честно, я тобой горжусь. Когда нордка закончила есть, она уже чуть меньше походила на труп и, вроде, даже осознала, где она находится — в Крысиной норе, на грани того, чтобы продать себя в рабство, и в одном из худших дней своей жизни. — Прости меня, Бриньольф, — её голос стал тихим, но довольно отчётливым. — Прости, что вынужден возиться с этим… недоразумением. — Да пустяки. Видела бы ты Векс, когда она убивалась по Делвину, — криво усмехнулся вор, ничем не выдавая свою ложь. — В сравнении с ней ты просто Мара во плоти. Как вспомню эти слёзы, сопли, скандалы, интриги, расследования — короче, жертвой ревности пала вся «Буйная фляга»! Притом что эта бешеная драма была разведена на ровном месте. Детка, поверь, если меня кто-то здесь и напрягает, то точно не ты. — Сильви наградила его полувиноватым-полублагодарным взглядом. — Конечно, скума — это не игрушка… хотя я уверен, что ты не стала бы её принимать забавы ради. Так зачем она тебе нужна? Минуту или две Сильви собиралась с мыслями — либо очень тщательно подбирала слова. Наконец, она заговорила: — Кое-что случилось. Страшное, тяжёлое. Я потеряла то, ради чего жила. И очень хотела это вернуть — или хотя бы не думать об этом каждый божий день, — судя по её виду, она была близка к тому, чтобы расплакаться, однако Сильви себя сдерживала с достойным восхищения упрямством. — Мне предлагали разные решения, но ни одно из них не работало — кроме скумы. Вот ответ на твой вопрос. Бриньольф слегка откинулся назад на низкой кровати; Сильви повернулась к нему. — Ты помнишь свой первый день в Рифтене? — произнёс гильдиец. — День нашего знакомства? — О да, тот самый день, когда я впервые ошибся. — В глазах Драконорождённой мелькнуло непонимание. — Обычно, подбирая кандидатов для пробного задания, я сразу же попадал в яблочко. Либо это был кто-то, уже знакомый с воровским ремеслом, либо кто-то очень перспективный. Тебя я отнёс ко второй категории, которая, в свою очередь, подразделяется ещё на три, — он начал загибать пальцы, — те, кому осточертело жить без денег; те, кто мечтает обрести семью — семью не по крови, но по духу; и те, чьё сердце горит жаждой приключений. В тебе я видел признаки всех трёх, — печально улыбнулся Бриньольф, — вот только до тебя мне не встречались люди с принципами. Не внушёнными, не показными — а искренними принципами. Если честно, я был просто поражён… — Но не показывал этого внешне, — добавила Сильви. — Потому что не верил. Я пытался снова и снова, но твоё «нет» было твёрже скалы. Видит Ноктюрнал, в какой-то момент я чуть о него лоб не расшиб. Уголки её губ приподнялись в намёке на улыбку. Бриньольф счёл это за личное достижение. — Так почему сегодня «нет» вдруг превратилось в «да»? Довакин тотчас помрачнела и глухим голосом ответила: — Мне правда нужна эта скума. В Обливион принципы! Если б не мои принципы, мы не полезли бы в Стражу Рассвета и он был бы жив!.. — она закрыла лицо ладонями, чтобы Брин не видел её слёз, но было уже слишком поздно: болезненные приступы накатывали на неё один за другим, её щёки намокли, а в горле, наоборот, было сухо, как в пустыне Алик'р. Бриньольф придвинулся к ней на кровати, обхватил за плечи, позволил ей уткнуться лбом в свою воровскую броню. — Так я хотя бы могу его видеть, слышать, вспоминать… — шептала девушка. — Даже сейчас он как будто бы здесь, рядом со мной, в этой комнате, мне нужен лишь глоточек скумы — всего один глоток! — чтобы он появился. Бриньольф, дай мне задание — просто дай ты мне уже своё даэдрово задание, и я больше ни о чём тебя не попрошу! — воскликнула она и со всей силы ударила его в грудь кулаком. — Эй, эй, меня-то за что, — пробормотал мужчина, перехватив её руку, которая уже готовилась ко второму удару. — По-моему, всё очень даже справедливо: раньше мне отказывала ты, теперь тебе отказываю я. — Сильви лишь тихо всхлипнула куда-то в область его ключицы. — Детка, все люди справляются с горем так, как могут. Я ни за что тебя не осуждаю, но пойми, зависимость тебя погубит. Я не знаю, какую конкретно историю ты всё не можешь отпустить — но выход точно есть, и это не скума, даже если тебе кажется, что без неё у тебя ничего не останется. Твоя главная опора — это ты сама. Не стоит надеяться, что ей может стать другой человек, будь он хоть трижды надёжным. Сильви не могла сказать, что Бриньольф в чём-то был неправ, но между пониманием и непосредственным действием пролегала гигантская пропасть. В конце концов она вернулась в «Медовик», открыла свой гардероб и выудила оттуда длинное чёрное платье с кружевными рукавами. Хотя наряд стоил баснословную сумму, ей он достался бесплатно от эльфийки Тари, владелицы «Сияющих одежд» — по её просьбе Сильви надела это шикарное платье на приём у ярла Элисиф в Синем дворце. Теперь же её первой и самой очевидной мыслью было продать его к чертям на рифтенском рынке, чтоб выручить немного денег на скуму или лунный сахар. И всё-таки Бриньольф был прав… «Для него есть лучшее применение», — подумала Драконорождённая, влезая в атласную чёрную юбку. «И да начнётся траур». Она просидела на балконе поместья всю ночь, смотря то на сумеречное скайримское небо, то на стул у противоположного края стола, будто бы созданный специально для Алдуина, то на своё пышное чернильное платье. Без видений, вызываемых скумой, она снова оказалась в одиночестве — не в том смысле, что ей не с кем было поболтать, а в фундаментальном, всестороннем одиночестве человеческой жизни. Оно по-прежнему пугало Довакин, но, как и сказал Бриньольф, она должна была обрести новую точку опоры. Уставшая от долгих лет сиротства, от героических скитаний по всему Скайриму, от опыта, который не с кем было разделить, она с головой окунулась в любовь — любовь такого масштаба, какую она ещё никогда не испытывала, — и случайно потеряла в ней саму себя. Сильви сделала Ала вместилищем всех своих чувств, однако правда заключалась в том, что эти чувства принадлежали исключительно ей. Её печаль, радость, трусость и храбрость — все они были только её, и теперь ей предстояло научиться с ними сосуществовать. — Чтобы ты знал, — обратилась она к духу Алдуина, где бы он сейчас ни находился, — я с тобой не прощаюсь. Я обязательно тебя найду, просто буду делать это не такими… разрушительными способами. А может, ты найдёшь меня первым?***
Раздался глухой стук в дверь, отчего курица, расхаживающая по заднему двору, недовольно кудахнула. «Да не трогаю я тебя, не трогаю. Себе дороже…» Дом хозяев лесопилки уступал по размерам лишь таверне «Спящий великан». Мало кто в Ривервуде мог позволить себе каменную постройку, хотя чему тут удивляться — именно предки Гердур были основателями поселения. Наконец, дверь отворилась, и Драконорождённая встретилась взглядом с небесно-голубыми глазами — точно такими же, как у Ралофа. Она хотела было поздороваться и извиниться за неожиданный визит, но Гердур её опередила: — Заходи, он дома. Мы как раз собирались ужинать. — Спасибо, — выдохнула Сильви, дивясь проницательности этой женщины. Сразу на входе в гостиную она оказалась заключена в крепкие объятия. Возможно, чересчур крепкие. Пенёк завилял хвостом, крутясь у её ног, и только одиннадцатилетний Фроднар с пренебрежением фыркнул. Вся семья — за исключением собаки, которую выгнали во двор, чтоб не попрошайничала — села ужинать. Гердур заботливо принесла для Сильви ещё один стул и приборы. Говорили в основном о политике да о насущных проблемах; то, что хотела поведать Драконорождённая, не мог знать никто, кроме Ралофа. Не было сил держать всё внутри, а этому человеку она бы без колебаний доверила свою жизнь. В маленькой комнате, отделённой перегородкой, Сильви рассказала ему всё с самого начала. О том, как она убила своего первого дракона, и ей это понравилось. О том, как она прошла испытание Седобородых и встретилась с Партурнаксом. О Храме Небесной Гавани, Стене Алдуина, Совнгарде — и о том, что было после… — В твою историю поверил бы только безумец, — Ралоф сидел, опёршись локтями о колени, и хмуро смотрел в пол. — Именно этого я и боялась… — Но я верю, — перебил её норд. Теперь в его глазах читалось искреннее сочувствие. — Что же ты делала в последние месяцы? Как справлялась, совсем одна? — В том-то и дело, что не справлялась. Подсела на скуму. С большим трудом поборола зависимость — благодаря Гильдии воров, кстати, — невесело усмехнулась она. Ралоф прикрыл рот ладонями. — И вот, я здесь. Прости уж за беспокойство, мне просто некуда было идти. — Напротив, я рад, что ты мне доверилась! Но, Сильви, разве ты забыла, что ты Довакин? Твоё место на Высоком Хротгаре. — Говоришь прямо как ярл Балгруф, — иронично заметила девушка. — Может, ты и прав. Сейчас больше всего я хочу обрести покой. — Давай я отправлюсь с тобой! — предложил Ралоф. — Возьму у Галмара отпуск, я определённо его заслужил. На рассвете двое друзей покинули Ривервуд, и началось их восхождение на семь тысяч ступеней.***
Горный воздух влиял на неё так же хорошо, как разговоры с Партурнаксом. Сильви часто просила его рассказать что-нибудь об Алдуине; наверное, она бы могла уже написать толстенную книгу по истории Драконьего культа. В остальное время они медитировали и размышляли над Словами Силы. Ал — разрушать. Это огненные метеориты, падающие на Хелген. Ду — пожирать. Это острые когти, уносящие в туман души погибших нордов. Это пророчество о Конце Времён. Ин — хозяин. Это страх, который испытывает жертва. Безграничная власть. Но подчиняться можно и добровольно… Мастер Арнгейр был поистине счастлив, что Довакин решила продолжить обучение. Ралофа Седобородые также приняли в ученики. Никто этого не ожидал, но монахам надо было выбрать преемника, потому что Ульфрик Буревестник с этой ролью не справился. Он сошёл с Пути Голоса, когда использовал свой дар в корыстных целях, убив юного короля Торуга; Ралоф же обладал недюжим умом и терпением, а с помощью мудрого наставника мог добиться небывалых высот. Вместе с Сильвией он потихоньку привыкал к аскетичной жизни в монастыре. Каждый вечер, перед сном, Довакин молилась Акатошу. Она взывала к Великому Дракону с одной только просьбой — вернуть Алдуина. Девушка знала, что Богу Времени небезразличны смертные, иначе он не стал бы вмешиваться в ход событий, чтобы изгнать из Нирна Мерунеса Дагона. Неужели его не заботила судьба той, с кем он поделился частичкой собственной крови? Всё вокруг было залито ярким светом, почти до боли режущим глаза. Казалось, будто это — первоначальное состояние Вселенной, абсолютный хаос, вечность. Она не могла управлять своим телом и вообще не была уверена в том, что жива. Словно её заточил в камень душ злой волшебник. — На протяжении веков многие искали моей помощи. Твоё упорство достойно похвалы, Довакин. Пытаясь определить, откуда исходит этот нечеловеческий голос, Драконорождённая вглядывалась в пустоту. Сквозь белое зарево прорезались очертания могучих крыльев, хотя в глубине души она давно уже поняла, с кем говорит. — Умоляю… Я была так глупа и столькое не успела ему показать… — Законы мироздания непоколебимы, — обрушилось громом в ответ. — Всё имеет цену. — И я готова её заплатить! Забери мой дар, мою жизнь!.. Она резко вскочила с кровати, вытирая со лба холодный пот. Сильви могла поклясться, что видела какой-то сон, тревожный и непонятный. Но, как это часто бывает, вспомнить конкретные детали она не могла. День по обыкновению начался с короткой медитации, после чего нордка оделась и пошла завтракать. Вроде, в кладовке ещё оставалось немного сушёного мяса. Как же она скучала по нормальной еде… До её слуха донёсся голос мастера Арнгейра, эхом отражающийся от стен восточного коридора. Он что-то объяснял Ралофу, а это значило, что в ближайшие несколько часов её друг будет занят. Не желая лицезреть серые стены монастыря, девушка решила подняться на Глотку Мира, чтобы скоротать время в компании Партурнакса. Она подошла к заколдованным воротам, набирая в лёгкие побольше воздуха. Если б её разбудили посреди ночи, слова этого Крика она назвала бы мгновенно. — Лок Ва Кор! [с др.: Небо Весна Лето] Сильви закашлялась. Ледяная буря по-прежнему застилала ей путь. — Не может быть… Её спину обдало мощным порывом ветра, и земля под её ногами содрогнулась. Партурнакс знал, что это случится? Поэтому прилетел сюда? Когда Сильви обернулась, она безвольно упала на колени. Ибо перед ней возвышался чёрный, словно ночь, дракон с красными, словно раскалённые угли, глазами. По её щекам заструились слёзы, которые тотчас превращались в маленькие льдинки, обжигающие лицо. Это было слишком похоже на очередную галлюцинацию. «Есть только один способ проверить». Найдя в себе силы, чтобы подняться, Драконорождённая — или уже простая смертная — бросилась навстречу Алдуину. Оказавшись возле него, девушка медленно, неуверенно вытянула вперёд правую руку, до дрожи боясь, что он сейчас рассыплется пеплом, что всё происходящее — лишь плод её фантазий. Когда её пальцы коснулись жёстких чешуек, глаза вновь защипало от слёз. Но теперь это были слёзы неверия в собственное счастье. Она плакала оттого, что жизнь обрела утерянный смысл и впервые за долгое время ей стало тепло. — Настоящий, — всхлипнула Сильви, обвивая руками его шею, не обращая внимания на царапины, проступающие на бледной коже. — Какой же ещё? — отозвался дракон. — Не помню, чтобы у меня был брат-близнец. Только непутёвый младший. Губы невольно растянулись в улыбке. Светловолосая зажмурила глаза. Она даже не осознавала, насколько ей этого не хватало. — Как на драконьем сказать «я люблю тебя»? — У нас нет слова «любовь». Но я могу сказать: зу'у лос хин мафаерак. Я твой навечно. Или: хи лос риник брит, ди мал дова. Ты прекрасна, моя маленькая дова. — Не уверена, что меня можно так называть. Акатош лишил меня Голоса, больше я… не особенная. — Ты живёшь с Седобородыми, глупенькая. Им не составит труда тебя обучить. И, Сильви — ты всегда была и будешь особенной.