Ты будешь жить на свете десять раз, Десятикратно в детях повторенный, И вправе будешь в свой последний час Торжествовать над смертью покоренной. Шекспир
Кончики ледяных, замерзших пальцев ощутили поток теплого и мягкого воздуха. С плавною чуткостью перебирая ими пустоту, словно клавиши фортепьяно, она улыбнулась. Голова чуть склонилась вбок, а руки потянулись вперед, ближе к сердцу пламени, источнику света, прорезающемуся в полузакрытые нежные глаза. Стало очень спокойно, безмятежно. Вся тяжесть, до сего времени нещадно сдавливающая ребра, распугивая, жестоко убивая сидящих внутри бабочек, уничтожая ее сказочный, кишащий чудесами мир, тихо и медленно ускользала прочь. Наконец грудь была свободна. Каждый вздох для нее был подобен глотку чистейшей, кристальной воды, будто она только что, не останавливаясь, пробежала несколько километров, сдирая кожу на ногах в кровь. Разум погрузился в долгожданное расслабление. В черепной коробке размерено крутились многочисленные шестеренки и стрелочки циферблатов, а в груди тихо отбивало ритм сердце, из которого произрастали с густым, сочным опьяняющим ароматом кровавые розы, испещренные острыми тонкими шипами, что порой так подло влезали под кожу, болезненными импульсами тревожа и без этого непрочное сознание. Подслащенная двумя ложками сахара горячая, кипящая и раздающая по телу жар, кровь, бурлила и быстро текла по жилам, как никогда прежде. Словно ей сделали укол адреналина прямо в сердце. Сначала была пустота. Призрачно-белая, тихая и туманная. Но постепенно все вокруг начало приобретать краски. И картинки неразборчиво замелькали одна за другой. Смазанные, ничего не выражающие лица. Какие-то действия, непонятные диалоги. Все смешалось в одну массу. Кто-то кричал, кто-то размахивал руками, кто-то смеялся, кто-то истерично рыдал… Она зажмурилась. Все многочисленные звуки вошли в одно русло и превратились в протяжный писк. Ее начало тошнить. К горлу подползала огромная масса, забивающая желудок. Еще мгновение и, казалось, она взорвется. Под носом чувствовалось что-то чужеродное. Проведя пальцем, она, хоть и расплывчато видя окружающее, обнаружила на нем черную вязкую обжигающую субстанцию. Известь, похожая на плавленную резину, темную раскаленную лаву. Она не смогла стряхнуть ее. Угольная смола прожигала мягкую плоть до костей, врастала в нее. В попытке издать крик, рот широко раскрылся, но из него в тотчас полилась темная скверна, не давая возможности дышать и раскаляя горло, сжигая его. Зубы не выдерживали напора и свободно выскальзывали из размякших, деформированных десен. Тело резко согнулось пополам и всепоглощающая чернота затапливала сверкающую пустоту. Она хотела закричать, но тягучее вещество не позволяло. Стекла глаз лопнули. Все исказилось. А ее существо варилось в собственном соку. Сгнившие души вырывались наружу и истошно кричали, мелькая в бесконечных осколках. Загробную тишину комнаты разрезал внезапный, наполненный испуга и страха вздох. В сбивчивом, нервном дыхании слышались нотки сумасшествия. Кошмар налил все тело свинцом, сковывающим движения. Боль вспышками тревожила головной мозг, пребывающий в неумолимой панике. Помещение было погружено в могильную темноту. Лишь линия утреннего, солнечного света, проскользнувшая в щель между длинными, тяжелыми шторами, тянулась по неровной поверхности смятой постели, в которой лежало, содрогаясь, хрупкое, исхудавшее женское тело. Девушка по несколько раз бегло оглядывала сонными глазами комнату, пытаясь хоть что-то разглядеть, зацепиться за какое-нибудь очертание или образ в кромешной тьме. Но тщетно. Разум парил в неведении и оставалось только догадываться, где она находится. Во рту пересохло. Ее мучила опаляющая внутренности жажда. Словно ощущения из сна сохранились, и ожоги волдырями облепили глотку. Лихорадочно пытаясь сглотнуть слюну, дабы хоть на самую малость избавиться от неприятных ощущений, она начала кашлять. Ослабленное, истощенное тело плавно скрутилось в позе эмбриона. Так ей было более комфортно. Она чувствовала себя защищенной от темноты и монстров, обитающих в ней. Только вот от пожирающих, уничтожающих гнилых мыслей абстрагироваться было сложнее. Ведь это неотъемлемая ее часть. Тысяча и одна дума одолевали ее сознание. Тысяча и два сомнения. Но все это в мгновение прекратилось, когда она почувствовала чье-то неспешное прикосновение. Хриплый голос раздался позади и озарил ее сознание подобно резко включенной лампочке. — Уже проснулась?.. Мужская рука плавно скользила по талии девушки, остановившись на животе, возле выпячивающих ребер, тем самым обняв. Она ощущала, как теплое размеренное дыхание скользит по затылку и шее. Огромными шокированными глазами она смотрела в темноту, не в силах выдавить из себя и звука. Но парень, похоже, не нуждался в ответе. Он крепче обнял ее, прижав спину девушки к своему торсу. — Я так скучал по тебе, — потрескавшиеся, покрытые ожогами губы не спеша коснулись мочки ее уха. Затем еще раз, увереннее и ласковее. Он осыпал жадными поцелуями каждый сантиметр бледной кожи, не желая ее больше с кем-то делить. Слишком долго он был погружен в эту пожирающую тоску. Слишком долго мечтания заменяли ему реальность. Он отплатил сполна своими страданиями и заслуживает своего. — Слышишь, любимая Лаура? — дыхание Рубена сбилось от непривычных пестрящих в душе чувств. Он очень давно подобного не испытывал. Все его былые светлые эмоции и ощущения сгорели в том беспощадном и чудовищном пожаре, оставив после себя лишь черные угли, превратив его в бесстрастного и бессердечного монстра. — Нас ничто не разлучит теперь… Она все так же молчала, не в состоянии понять сути слов, трепетно и сумбурно вылетающих из уст юноши. В голове творился ужасный беспорядок. Незнакомая обстановка давила на разум, а исполненные любви фразы молодого человека заставляли ее паниковать. Ледяные ладони вспотели и задрожали. Он принимает ее за кого-то другого. — Я не… — пересохшее разодранное горло отдало резкой и неприятной болью, поэтому пришлось замолчать. Девушка не смогла закончить фразу не только по этой причине. Ее тонких, холодно-розовых губ коснулись губы юноши. Очень осторожно и предельно аккуратно. Будто он боялся потревожить что-то чрезвычайно хрупкое и нежное. Что-то, подобное фантомам, порой навещающим его в одиночестве громадного и мрачного особняка. Подобное призрачным дразнящим воспоминаниям, которые исчезают с той же быстротой, с какой и появляются. Рубен чувствовал, как она хочет ускользнуть от него. Но слабое, опустошенное тело ей не подчинялось. Она была похожа на раненную птичку, отчаянно барахтающуюся на земле и пытающуюся взмахнуть крыльями. Однако она попала в лапы до невозможности хитрого и предусмотрительного кота. И ему решать, пощадить, убить, или просто играть с беззащитным и перепуганным созданием. Забинтованная и с виду слабая рука грубовато стиснула тонкую шейку непослушной девицы. Она хрипло замычала, все еще стараясь отстраниться. Страх завладел душой, и ей абсолютно ничего не хотелось, кроме как просто исчезнуть, провалиться под землю, чтобы ее наконец оставили в покое. — Ты так и не поняла, глупышка… — судорожное, разгоряченное до предела дыхание обжигало ее впалые и мокрые от слез щеки. — Б… боль… — Ты моя, — подчистую игнорируя протесты и паническую дрожь пташки, Рубен практически рычал сквозь стиснутые от злости зубы. Все-таки нестабильность его рассудка порой очень ярко давала о себе знать. Особенно когда кто-то не подчинялся ему, пытаясь убежать. — И я сделаю с тобой все, что захочу…***
Мощный разряд тока пробежался по телу. Девушка лихорадочно дергалась и дрожала на койке, скованная по рукам и ногам жесткими, туго затянутыми ремнями. Она громко мычала и выла, ибо рот ее был чем-то заткнут. Каждая новая волна электричества в ее организм и ветви хрупкой нервной системы отзывалась адской и невыносимой болью. Хотелось кричать и вопить, чтобы кто-нибудь это прекратил. Но никто не мог прийти на помощь. Перед глазами вспышками всплывали два силуэта. Они что-то обсуждали между собой, но она не могла расслышать разговора. Собственные мычания и оглушительный треск в голове блокировали все остальные звуки в помещении. Она окончательно потеряла надежду на помилование. И, когда напряжение начало расти, ее сознание не выдержало беспощадной нагрузки. Все померкло. Прошлое, настоящее, будущее. Абсолютно все.***
— Увидишь. — Рубен снял резиновые перчатки, убирая все приборы на свои места. — Эта терапия ей поможет. — Ты чудовище, Рубен… — Марсело в ужасе оглядывал лежащую на койке девушку. Точнее скелет, обтянутый белой, в некоторых местах синеватой и багровой кожей. Под ужасно впалыми закрытыми глазами виднелись черные круги. Губы стали практически бесцветны. Лишь черные волосы напоминали о том, кем она является. Точнее являлась. Ничего не осталось от прежней Алисы Лидделл. — Да? Чудовищнее тех уродов, держащих ее в той лечебнице? — юноша угрожающе нахмурился. Коллега тут же смолк, все еще осматривая находящуюся без сознания девушку. Капельки пота выступили на ее лбу. Он представил, что она испытывала, и весь его ужин подкатил к горлу. — Я ее спас, — твердо проговорил Викториано, — Возвратил к нормальной, даже прекрасной, по сравнению с предыдущими условиями, жизни. Будь добр делать то, что Я говорю. Хименеза задели эти слова. Настроение Рубена тут же передалось ему, словно болезнь или какая-то мерзкая аллергия. Поэтому оба молча наводили порядок в лаборатории доктора Викториано, что находилась в подвале его собственного особняка.