Твоё тело - машина

Послевкусие поцелуя было долгоиграющим, заставляло поджилки трястись каждый раз, когда в разгаре рабочего процесса Грэйвс рассеянно мазал своим строгим задумчивым взглядом, мастерски делая вид, что ничего не было, и если бы не их встречи перед репетициями, то Криденс бы подумал, что Персиваль жалеет о том вечере. К утренним разминкам, всё ещё окутанным флёром формальности, добавилось ещё и странное, неразрешимое напряжение. Зрительные контакты стали дольше на доли секунд, как раз настолько, чтобы физически ощутить эту пьянящую электрическую щекотку притяжения. На загривке волоски дыбом становились. Так прошло несколько дней, неделя, две. Выходные они проводили порознь. Бэрбоун просто ждал отмашки, какого-нибудь знака или прямого обращения от Персиваля: «Поцелуй меня…», «Знаешь, мне не с кем погулять в парке…», «Хочу тебя коснуться…», «Я тут недавно продлил подписку на “Нетфликс”…», «Расстегни мою ширинку…». Мысли вообще заходили довольно далеко, и было интересно, насколько всё далеко зайдёт в действительности, ведь пропасть между ними, разницу в возрасте, воспитании, интеллектуальном уровне, вкусе и опыте отношений нельзя было игнорировать или преодолеть, играя в волнующий душу служебный роман. Насколько это нужно Грэйвсу? Потянет ли Криденс отношения с кем-то, кто настолько лучше него? У Бэрбоуна никогда не было достаточно уверенности в себе, и всё, на что он надеялся до того поцелуя, сводилось лишь к возможности находиться рядом с Персивалем, брать с него пример в попытках забраться так же далеко или хотя бы приблизиться к той вершине, на которой стоял мужчина. На что ему надеяться теперь? Дело близилось к премьере «Щелкунчика» в текущем сезоне, репетиции шли плотно, Грэйвс казался нервным и очень уставшим. Не до свиданий, флирта, мишуры. Мужчина не ворчал, на ошибки танцовщиков только громко выдыхал в микрофон и просил переделать, а Криденса не выделял вообще, потому что тот не мазал, вступал в такт и в общем делал всё, чтобы Персиваль не произносил его имя, не просил целую группу кордебалета повторить связку. Спектакль был назначен на шесть вечера двадцать четвёртого декабря. Нью-Йоркский Балет любил ставить «Щелкунчика» на праздники, не без причин считалось, что он создаёт нужное настроение, балет-то ведь про Рождество. Криденс с самого утра украдкой наблюдал за Грэйвсом: тот, где-то оставив свою трость, после утреннего прогона носился по театру вместе с Ньютом, да так быстро, что балерины оглядываться не успевали. Он проверял освещение вплоть до отдельных софитов, декорации, костюмы в мастерской, убедился, что поставщик привёз достаточно пуант. Когда спектакль начался, худрук стоял за кулисами с рацией в руках и постоянно отдавал шоу-менеджерам какие-то команды. Грэйвс стоял там, откуда должен был выходить на сцену Криденс. Парень держался в шеренге с танцовщиками и отсчитывал секунды до своего появления на сцене. Ещё он переглядывался с Персивалем. На лице мужчины мелькнула улыбка, а потом, прежде чем отдать команду на выход, он кивнул и проговорил одними лишь губами: «Сделай это». Вальс. Танец с кубками. Снова вальс. Через несколько минут Криденс вернулся за кулисы, чтобы переодеться, и, задев в толкучке плечо Грэйвса, почувствовал, как тот взял его за руку и что-то в неё вложил. Бумага. Парень даже не посмотрел на Персиваля, только на ходу развернул записку и мазнул по ней взглядом: «Если нет планов, останься после раздачи цветов». Планов на Рождество Криденс действительно не строил. *** Бэрбоуну пришлось ждать, пока все разойдутся. Ребята собирались, спрашивали, почему он никуда не торопится, получали невразумительный ответ и уходили, вежливо улыбаясь. Криденс попрощался с Рэйчел, благословив её на предпраздничное свидание, а сам, чтобы больше не пересекаться с другими коллегами, забрался на балкон репетиционного зала, откуда Грэйвс любил наблюдать за рабочим процессом. Там было темно, и никто не докучал вопросами. Телефон (старый добрый телефон, который где-то в здании Балета нашли охранники) тускло светил в полумраке своим экраном, чуть влажным от прикосновений вспотевших ладоней Бэрбоуна. Щелчок оповещения. «Ты уже ушёл?» - сообщение от Грэйвса. Криденс шмыгнул носом, тут же начав набирать негнущимися пальцами: «Я в зале наверху». Спустя несколько мгновений в тишине раздался звук шагов, а потом знакомый хрипловатый голос: - Мальчик, спускайся. – Персиваль стоял внизу, убрав руки в карманы тяжёлого длинного пальто, резная трость была прижата локтём к боку. - Добрый вечер, - отозвался Криденс, направившись к лестнице. Чтобы спуститься, ему понадобилась какая-то пара секунд. Дышал он глубоко, через нос, потому что знал, что начнёт глотать воздух ртом, если перестанет держать себя в руках хоть ненадолго. А что если это не второе свидание? Что если что-то серьёзное? Прежде чем Грэйвс улыбнулся ему, Криденс успел перебрать в голове несколько не очень приятных возможных ответов на вопросы. - Добрый, - кивнул Персиваль, приглядываясь, - а где твой букет? Отдал кому-то? - М? А! Ну…это, нет, нет! – Криденс похлопал по рюкзаку, висящему на одном плече. – Тут. Я завернул цветы в бумагу, чтоб не перемёрзли. – Объединять слова в предложения он, конечно же, разучился на радостях. - Ясно. – Грэйвс перевёл дыхание, а потом сказал спокойно и почти безэмоционально: - Я подумал, что мы бы могли провести праздники вместе. Если ты хочешь, конечно. - Праздники? Мужчина хмыкнул: - Да, праздники. Сегодня Сочельник, завтра Рождество будет, потом – Новый год. У тебя другие планы? Скажи, если я обнаглел. - Нисколько. Вообще было бы здорово. У меня все друзья к родителям уехали, ну, и… - Криденс сглотнул, - я весь ваш.