Твоё тело - машина

Криденс смотрел на гиацинт, воробьём нахохлившийся на узком подоконнике, задвинутый за тяжёлую занавеску в гостиной. Он был ещё маленьким, но цвёл, со всех сторон прикрывая мелкие пепельно-голубые цветки пухлыми продолговатыми листьями. Бэрбоун видел горшки с азалией в спальне мужчины и сразу признал в ней свой старый подарок. Сколько лет прошло, а она ещё жива. Удивительно. Грэйвс, конечно же, понимал, что паренёк, некогда подаривший ему цветок, и Криденс – один и тот же человек, но они об этом не говорили, притворяясь, что всё случилось когда-то давно, в другой жизни. Гиацинт был крохой, до забавного милым, и его ужасно хотелось убрать с холодного окна. После Рождества балет прогонял «Щелкунчика» ещё несколько раз: по спектаклю в течение пяти дней. К первым числам января вся труппа была уже без сил, и в перерыве между репетициями балерины щебетали о том, как они хотят поскорее отдохнуть с друзьями. Криденс отмалчивался о том, с кем он проведёт выходные, забивался куда-нибудь, чтобы ловить взгляды проходящего мимо Грэйвса как можно менее заметно. После спектаклей они разъезжались каждый в свой угол, не позволяя себе обсуждать планы на ближайшие дни. Ночи в маленькой холодной квартире Криденсу казались короткими, потому что он отрубался почти сразу по возвращении и вставал ещё затемно, чтобы привести себя в порядок и вернуться на Манхэттен. На работе они с Персивалем по негласной договорённости забывали о том, как близко они друг друга узнали, проведя вместе целое Рождество, а потом и Новый год. Грэйвс любил морковный пирог, имел привычку расправлять, а затем складывать пополам фантики от съеденных конфет (а ел он их много), ещё он частенько валялся на ковре перед телевизором. Персиваль одинаково хорошо был знаком с работами Ларса фон Триера и Кевина Смита и каждый раз сдержанно смеялся, понимая отсылки к старому «Стартреку», «Южному парку» или «Симпсонам», зрителем которых его было сложно представить. За праздники Криденс пропах его шампунем, гелем для душа, духами, на работу десятого января он вышел в его белье и домашней футболке, благо во время приветственных объятий только Рэйчел подметила: «Тебе кто-то парфюм подарил? Пахнешь по-новому». В ответ она получила немногословное: да, мол, сделал себе подарок. Криденс пришёл к Грэйвсу днём пятнадцатого числа. И пока Персиваль переодевался, парень ходил по гостиной и рассматривал всё вокруг, пытаясь найти что-то, что ещё не попалось ему на глаза несколькими днями ранее. На гиацинт он наткнулся случайно, когда от скуки начал разглядывать из окна улицу внизу. На любителя домашнего растениеводства Грэйвс похож не был. *** - … нет, просто хочу понять, почему вы у меня интересуетесь? – пожал плечами Криденс, пнув в сторону маленький осколок грязного льда, который каким-то образом оказался посреди очищенной от снега дорожки парка. - Потому что хочу знать твоё мнение по этому поводу, - Грэйвс деликатно коснулся плечом плеча юноши. - Моё мнение? - Твоё мнение. У тебя ведь оно есть, не так ли? - Есть, но… - Бэрбоун замялся, подбирая правильные слова. «Есть, но что?». У Криденса не так часто просили совета люди, стоящие выше: ни в семье, в которой он рос, ни там, где ему приходилось работать, ни в балетной школе. Грэйвс-человек сменил Грэйвса-бога, но отчего-то менее значимым он казаться не стал, даже наоборот, а потому Криденс видел себя рядом с ним в привычной роли ученика-подчинённого. Почему-то для юноши было совершенно естественно думать, что данная позиция в отношениях предполагает исключительно односторонний обмен. Односторонний обмен? Как он может быть односторонним? Обмен же заключается в том, чтобы… - «Есть, но…» что? - Персиваль проговорил вслух мысль, мелькнувшую в голове у его спутника. Криденс встрепенулся, возвращаясь в реальность. - Да так, ничего… - Бэрбоун мотнул головой и перевёл дыхание. – Я бы на вашем месте поставил что-нибудь, ну, чувственное что ли? - Чувственное? – Грэйвс улыбнулся без издёвки. – Что ты понимаешь под чувственным? - Нечто, чего нет в классическом балете… - Криденс осёкся, прикусив нижнюю губу. – Не принимайте на свой счёт… - Нет, что ты… - … просто в классическом балете я никогда, на самом деле, не любил эту, знаете, рафинированность чувств. – Юноша подбирал слова с трудом. – Всё такое чистое, у всего есть свои движения, а как в жизни не бывает, ну знаете, чтобы одновременно и грустно, и член стоял. Персиваль прыснул со смеху, остановившись для осмысления сказанного. «… чтобы одновременно и грустно, и член стоял». Надо же было так сказать! Смех мужчины был искренний, звонкий. «… и грустно, и член стоял». Господи! Криденс тоже остановился, но молчал, недоумевая. Подумать о Грэйвсе плохо он просто не успел, ведь мужчина силой подавил смех, вздохнул и сказал, широко улыбаясь: - А это имеет смысл, ты гений. - Что? - Да, знаешь, ты прав. Мне нравится это. «Чтобы грустно и член стоял»! – Последнее Грэйвс произнёс, как рекламный слоган. Мужчина попытался вспомнить сюжеты, которые подходили бы под предложенные характеристики или хотя бы вписывались в концепцию естественной чувственности, однако его отвлёк внезапно возникший вопрос: - А у тебя было когда-нибудь «чтобы грустно и член стоял»? Криденс заметно покраснел, но всё же ответил, предварительно прочистив горло: - В прошлом году, когда мастурбировал на ваши фотографии в трико. *** Труппа была на выходных. Репетиционный зал пустой. Криденс смотрел на себя в зеркало, физически ощущая движение мыслей в своей голове. Что-то начало меняться в нём, а что именно – не ясно. Совершенно не хотелось отрабатывать привычные вариации после разогрева, не хотелось повторять проблемные места в связках. А танца хотелось больше. Был минутный (а может быть, и не минутный) ступор. Бэрбоун сделал несколько коротких шагов назад, вгляделся в своё отражение, выделявшееся контрастным пятном на фоне светлых стен. Ещё пара шагов назад. Ещё пара. Криденс повернулся вправо и просто решил обойти зал по кругу, постепенно ускоряясь. Красота? Убрать красоту. К чертям красоту! Криденсу захотелось сломать свои движения. Он шёл по кругу торопливо, будто расталкивал народ в неповоротливой утренней толпе на станции, уклонялся от ударов тяжёлых плеч воображаемых незнакомцев, протискивался последним в закрывающиеся двери электрички. Потом пришла музыка. Из наушников. Звуки размеренных холодных битов, отмеряющих смену динамичных городских пейзажей за окном вагона. Криденс оттолкнулся от пола опорной ногой, завел корпус на поворот и позволил своему телу стремительно и грубо влететь в жете ан турнан. Он закручивал прыжки один за одним, и в них не было красоты, в них была только сила и сонная злость на мерзкий будильник, голод, прохожих, невкусный горький кофе. Pop, pop, pop, drop this top, top, top I roll like a rock, rock'n'roll to the top I don't give a motherfuck, watchin' Star Wars smokin' pot I take what I got, I live till it stops...* Криденс неуклюже сменил траекторию и врезался в затяжной гранд жете, не погасив движение в левой ноге, а позволив ей вылететь вперёд, пнуть воздух, топнуть. ...I take what I got, you hate you're not Like me and me, I don't give a motherfuck What I am, what I'm not...** Тяжёлым шагом Бэрбоун бил тонкий свежий лёд на лужах, бил его с высоких ритмичных прыжков. *** - Я не вижу смысла в данный момент пытаться прыгнуть выше головы. - Грэйвс откинулся на спинку своего кресла, разминая пальцы. - Мы вам предлагали пост художественного руководителя, ожидая чего-то нового, - ответил директор театра, выстраивая серебряные ромбы запонок по невидимой прямой. - Я сам бы с радостью завершил сезон чем-нибудь грандиозным, мистер Шварц, но зрителям надо поскучать, чтобы нечто новое воспринималось с большим энтузиазмом. В любом случае помидоры от критиков полетят на меня, я лицо всех постановок. - От нас начнут уходить зрители... - Продажи могут упасть незначительно, на театре это не отразится, - сухо отрезал Персиваль. - Сделаем плавный переход от классики к экспериментам. Предлагаю следующий сезон начать с классики в современном прочтении. Например, можем поставить «Золушку» со слегка изменёнными вариациями, но сильно изменёнными костюмами и декорациями. Куда-нибудь до Рождества присовокупим «Пер Гюнт». - Грэйвс качнулся в кресле пару раз, заглядывая в глаза собеседника. - Вишенкой на торте будет «Майерлинг», который мы поставим к следующей весне, у меня серьёзные планы на наших серых лошадок из кордебалета. - «Майерлинг»? - тусклые глаза директора округлились и странно блеснули. - Да, он самый. Понимаю, выглядит он очень по-классически, но тут дело не в обёртке, а в содержании. Из всех, как мне кажется, этот балет наиболее понятный в плане чувств. Накал сильный, в постановке есть много драмы и эротики. Люди будут выходить из зала заплаканные... и потные от возбуждения, конечно же. Вы оцените. Обещаю. Мистер Шварц сдержанно засмеялся: - В мои годы до возбуждения меня доводит только лошадиная доза «Виагры»... - … и «Майерлинг», поставленный под моим руководством, - продолжил Грэйвс начатую фразу, а затем ухмыльнулся директору, как старому другу.