Длань Провидения

      Холодные капли медленно стекали по каменной кладке темницы, скапливаясь у угла в лужу. Сырые стены плотно покрывала чёрная плесень, чьи колонии надолго обосновались в подземелье и чувствовали себя здесь как полноправные хозяева. В непроветриваемой камере стоял затхлый воздух и вонь от человеческих испражнений. Где-то за стенами скреблись крысы, очень часто и бесцеремонно ползавшие за едой в тарелку, наполненную гнилыми помоями, от которых отказались бы даже свиньи, но с жадностью пожирали крысы и заключённые. Единственным источником света было узкое отверстие, почти у потолка, размером с мизинец. Проникающий в камеру тонкий луч света, сверкая пылью, падал на словно ледяной каменный пол.       Ратибор сидел на набитом соломой куске ткани, именуемом матрасом, прислонившись спиной к сырой стене и уткнувшись затылком в крупное пятно плесени, прилипая к слипшимся от запёкшейся крови волосам. Его потухший взор был устремлён на луч света — единственное, что он лицезрел дни напролёт, наблюдая за тем, как тот перемещается из одного конца камеры в другой, а затем исчезает. Так происходило из-за дня в день. Сколько времени прошло? Неделя? Месяц? Ратибор не знал, потеряв счёт дням и часам. Кроме луча света в камере два раза в день появлялись тюремщики, которые приносили еду и периодически избивали Ратибора — когда ещё им представится случай истязать великого князя.       Тарелка с завтраком, если его так можно было назвать, стояла на полу, и пищащие крысы бесцеремонно вытаскивали из неё куски подгнившей конины, едва сваренной на огне, и проглатывали, не замечая присутствия того, кому этот завтрак был предназначен.       Ратибор не ел два дня, решив закончить свою жизнь голодной смертью. Он потерял старшего сына — эта боль сжимала сердце и не давала покоя. Но семья его жива… Во всяком случае он надеялся, что им удалось бежать. Он молил богов, в которых верил, чтобы они помогли родным спастись, но боги не отвечали, и лишь крысы косо поглядывали на его бормотание.       Послышались далёкие шаги, приближавшиеся всё ближе и ближе. Вскоре сквозь решетчатую дверь забрезжил свет от факела и в коридоре появился человек, закутанный в тёмный плащ. Лицо его скрывал платок, а руки — кожаные перчатки. Он был один. Крысы, испугавшись света, разбежались по щелям.       Сначала Ратибор подумал, что это пришли тюремщики, неся с собой ужин и очередную порцию издевательств. Но потом, приглядевшись, он затёкшими руками и ногами подполз к решетке, тяжело схватился за её прутья и, шатаясь, встал на ноги.       Гость взглянул на измученное лицо великого князя, с которого даже не была смыта засохшая кровь его сына, и поморщился так, что это выражение лица было заметно даже под платком.       — Кто ты такой? — хрипло спросил Ратибор. — Если пришел поглазеть на меня, то вот я весь перед тобой, великий князь Борейградский, перед которым склонялись армии. Смотри, вот я какой теперь. Наслаждайся и вали на хер.       Гость опустил платок, открыл своё лицо и осветил факелом — это был боярин Анаклет из рода Ширяевых.       — Ты? — Ратибор был изумлён и вытаращил серые глаза. — Какого чёрта ты здесь забыл?       — Да, я, — незлобно ответил советник. — Решил вас проведать, ваше высочество.       — Пришел позлорадствовать, червь? — оскалившись, презрительно выговаривал Ратибор. Из-за засохшей крови и грязи его лицо выглядело ещё более жутко. — Из-за тебя умер император Родомир. По твоей вине началось восстание Тихомира…       — Ваше право винить меня, ваше высочество. Конечно, вы мне не поверите, если я скажу вам, что я тут совсем ни причём, а империей, за время трёхлетнего отсутствия Родомира, управлял великий князь Олег, заменив императора не только на троне, но и в постели императрицы. Впрочем, на любовном поприще он трудился вместо государя на протяжении двадцати лет, да так хорошо отрабатывал, что зачал Седлене троих ребятишек. Теперь дети Олега будут править империей, а бастарды, которых плодил Родомир, совокупляясь на биваках с крестьянками, будут работать мотыгой в поле… Ирония судьбы… А вы обвиняли меня во всех грехах. Я лишь пешка в руках Седлены и Олега, их приказы я подписывал своим именем, поэтому именно моей смерти желает огромное количество людей.       — Зачем ты мне это говоришь?       — Просто, чтобы вы знали кто ваш истинный враг, а кто я.       — Я знаю своих врагов.       — Не достаточно, раз вы здесь, а они не свободе.       — Хватит! — рыкнул Родомир. — Ты действуешь мне на нервы, как те крысы, что жрали из моей тарелки пару минут назад. Говори, зачем пришел или выматывайся?       — Мне жаль вас, князь. Вы благородный человек, знающий, что такое честь и достоинство. Вы попали в капкан, он впился в ваше тело, и из него, увы, вам не вырваться. И они сделают вам ещё больнее.       — Себя пожалей. Я привык к боли.       — Боюсь, что к такой боли вы не готовы.       — О чём ты толкуешь?       — Я пришел поддержать вас, пусть только морально, но поддержать, ибо вас ждут пытки, ужасающие пытки.       — Я уже сказал, что боли не боюсь.       — Но такую боль вы ещё не испытывали. Крепитесь, князь, крепитесь… Нужно идти. Скоро они будут здесь. Меня не должны застать.       Анаклет повернулся, чтобы уйти, но задержался и вновь взглянул на Ратибора.       — Мне очень жаль, — произнёс он с искренним сожалением в голосе, — что наши судьбы раскидали нас по разные стороны баррикад. Крепитесь.       Вновь закрыв лицо платком, Анаклет побрёл обратно, и вскоре свет факела угас далеко в коридоре. Ратибор вернулся на своё место и снова уткнулся головой в стену, обдумывая слова советника:       «Что он хотел мне сказать? О чём предупредить?»       Мысли Ратибора вновь были прерваны звуком шагов, только на этот раз их было много, они шли быстро, освещая путь нескольким факелами. Вскоре, как и ожидалось, у решетки появились тюремщики в коричневых костюмах. Открыв решетчатую дверь, они ввалились в камеру, бранясь матом налетели на Ратибора, несколько раз ударили его ногами в живот и по почкам, потом подняли и поволокли прочь. Ратибор выносил всё ледяным терпением борейца.       Как и предупредил Анаклет, Ратибора приволокли в большой пыточный знал, где рядами стояли приспособления и механизмы для истязания заключённых. Судя по внешнему виду, их не использовали со времени правления императора Пересвета, часто отправлявшего на пытки тех, кого подозревал в заговорах против себя. Чуть дальше в стороне у правой стены лежал стог сены, неизвестно зачем оказавшийся здесь.       Ратибора усадили и приковали к железному креслу, привинченному к полу. Рядом стоял столик с выложенными на нём разнообразными ножами, щипцами и прочими инструментами для пыток. Палачи с чёрными мешками на головах готовы были приступить к своему грязному делу.       Ратибор стиснул зубы и ждал, когда они начнут.       Но вместо пыток перед ним вдруг предстал великий князь Олег. Ратибор впился в него пылающим от ярости взором, если бы он мог сжигать глазами, то он бы непременно сделал это.       — Чудна вся наша жизнь, друг мой, — произнёс Олег, пройдясь перед креслом Ратибора. — Когда-то в этих стенах страдающий паранойей император Пересвет нещадно пытал людей. После его смерти взошедший на престол император Владимир разогнал отсюда всех палачей и запер на замок все эти чудесные произведения искусства пыточного дела. Подземелья были заброшены и забыты. И вот, теперь, спустя столько лет, всей этой красоте снова появится применение.       — Ты больной ублюдок, Олег, — процедил сквозь зубы Ратибор. — Не называй меня другом. Ты, чёртов предатель! Я доверял тебе больше, чем самому себе. Тебе не запугать меня пытками, я не буду вопить и молить тебя о пощаде.       — Как же, как же. Все знают о стойкости богатыря Севера. Но давай с тобой поспорим, что ты будешь рыдать, визжать и умолять, чтобы эти славные ребята прекратили? Спорим?       — Пошел ты, ублюдок! — Ратибор харкнул в лицо Олегу. — Это твои дети — все трое. Я знаю, ты хочешь основать свою династию, стать новым Велимиром, отцом императора…       — Теперь ты понимаешь мои мотивы? Я забочусь о своих детях, только о них. У нас не было с тобой вражды, пока ты не узнал правду и не стал задумываться о том, чтобы свернуть мою любимую женщину и моих сыновей. Само Провидение улыбнулось мне… коснулось меня в тот миг, когда ты раскрыл мне свои планы. Я думал… боялся, что ты расскажешь всё императору, всё вскроется и алые плащи незамедлительно отрежут мне голову. Но ты же гордый, благородный и сострадающий, всё захотел сделать сам, не тревожа умирающего государя, но только с моей помощью… Ты выбрал не того.       — Да, я выбрал не того.       — И чего ты добился? Ты сидишь здесь, в ожидании страшных пыток, что тебя ожидают, всеми забытый и презренный изменник.       — Забытый? — ухмыльнулся Ратибор. — Нет, Олег, я не забыт. Со мной Борейград, со мной вся Северная Гиперборея. Они не предадут своего великого князя.       Олег смутился, либо показал вид, что смутился.       — Да, ты, чёрт возьми, прав! — сказал он с язвительной улыбкой. — Великий князь Воибор, твой двоюродный брат, поднял восстание, объединил все княжества на Снежном полуострове, пересёк с армией реку Пустинью и вторгся в Ведагорье. Он движется сюда, в Лукоморье, чтобы освободить тебя… Проклятый Станислав, ускользнувший от преследования, поднял против нас все четыре великих княжества к западу от реки Смородины. Империя в огне, Ратибор, и всё это по твоей вине. Ты учинил гражданскую войну.       — Нет, Олег, это ты её устроил, когда совал свой член в Седлену и плодил ублюдков. Ты сделал Родомира рогоносцем… Если бы он был жив, ты бы испытал такие страдания…       — Кстати, о страданиях! — перебил Олег, хлопнув в ладоши. — Что-то мы заболтались с тобой, а пора бы приступить к самому главному представлению сегодняшнего вечера. Думаю, тебе понравится, — шепнул он на ухо Ратибору и презрительно улыбнулся.       Ратибор ожидал всего… он думал, что ожидал всего и был готов выносить боль, но такие страдания он никак не ждал. Олег отошел в сторону, чтобы на загораживать собой вид.       В противоположной части пыточного зала отрылась дверь и двое палачей выволокли за волосы женщину, избитую, в изорванной одежде и не стоящую на сломанных ногах.       Ратибор с ужасом узнал свою супругу Екатерину.       — Нет! — закричал он вне себя. — Нет, Олег! Не тронь её! Нет!       Сердце бешено забилось, по телу прошла дрожь. Он смотрел ошалевшими глазами на жену, пытался вырваться из кресла, но не мог.       Олег молчал. Палачи содрали с женщины рубашку и начали бить её по спине плетьми, оставляя ужасные следы, раздирая кожу и мясо. Княгиня кричала, вопил её муж.       — Хороша сучка, — проговорил один из палачей, нанося удар за ударом.       — Старовата для нас, — сказал второй, не отставая по темпу от товарища.       Ратибор закрыл глаза и съёжился, чтобы не смотреть.       — Поднимите ему голову, — скомандовал Олег. — Заставьте его смотреть. Пусть смотрит на дело рук своих.       Двое палачей подскочили к Ратибору, рывком выровняли его голову и силой раскрыли пальцами его веки.       Палачи продолжали бить, раскроив спину почти до костей. Несчастная женщина затихла, потеряв сознание, только тогда истязатели успокоились.       — Заканчивайте, — приказал Олег, указав на княгиню. — Перестаньте его держать. Думаю, он уже понял, что мы так или иначе заставим его смотреть. Ты ведь понял, Ратибор?       Один из истязателей кивнул, достал нож, нагнулся и перерезал Екатерине горло. Кровь несчастной струёй полилась на каменный пол.       Палачи отступили от Ратибора. Он был безмолвен и подавлен, глядя на убитую жену. По его щеке прокатилась слеза.       — Вот! — воскликнул обрадованно Олег. — Вот и первая слеза богатыря Севера. Начало дано, ведь это был только первый акт выступления. Императрица просила тебе передать, что именно она придумала всё это… Женщины очень мстительные и беспощадные существа, особенно когда кто-то смеет покушаться на их детёнышей. Если ты не возражаешь, то мы приступим ко второму акту. Кстати, вот и она.       Дверь в той стороне отворилась и в комнату вошла императрица Седлена, вся в чёрном, как подобает при трауре, он раскинула волосы цвета вороного крыла на плечи и взглянула тёмными очами на Ратибора, перешагнула через тело Екатерины.       — И как наш изменник? — спросила она. — Раскаялся?       — Думаю, что нет, моя государыня, — отрицательно завертел головой Олег.       — Тогда продолжайте.       В ту же дверь палачи ввели испуганного четырнадцатилетнего Далибора, младшего сына Ратибора, и подвели его к странному ящику, сделанному в форме человеческого тела. Мальчик был настолько напуган, что не заметил собственную мать, лежащую на полу, и почти споткнулся об неё, когда его проводили мимо.       — Зачем вы это делаете? — взмолился Ратибор. — Прекратите это безумство, умоляю вас… Требуйте от меня, что хотите. Я раскаюсь… Признаю, что Владислав император и заставлю Воибора уйти на север. Только не трогайте моих детей… Сжальтесь. Прошу. Вы же тоже мать.       — Да, я мать! — резко ответила Седлена, сверкнув гневно чёрными глазами. — Я мать детей, которых вы хотели убить и посадить на трон Станислава. Ваши дети страдают за ваши грехи, за ваше предательство. Вы их истязаете, а не я. Поздно умолять о прощении. Вы приговорили своих родных, когда вошли с оружием в Гриднечный зал.       — Седлена, — вмешался Олег, решив переубедить любовницу, — я бы не стал так рубить с плеча. Он действительно может остановить армию борейцев. Мы добились того, что от него требуется. Если они уйдут на свой промёрзший полуостров, то мы сможем перебросить армии на запад и плотно заняться Станиславом. Подумай, больше половины страны от нас откололо…       — Нет, ни капли пощады предателям! — закричала Седлена, заставив Олега замолчать. — Продолжайте.       Палачи толкнули Далибора в ящик и резко захлопнули дверь. Раздался протяжный крик — крик сына, проколотого острыми как иглы шипами, и нечленораздельные вопли отца. Когда крики затихли, из ящика послышались стоны, и полилась кровь.       — Прекратите, прошу вас, — продолжал умолять Ратибор, а из его глаз лились слёзы, но он ещё не рыдал. — Что вы хотите этим добиться?       Но императрица не внимала словам.       — Третий акт! — крикнула она, хлопнув в ладоши.       В зал ввели Радославу, её под руку вёл сам молодой император Владислав. Увидев мёртвую мать, Рада вскрикнула, зарыдала и закрыла лицо ладонями.       — Почему ты плачешь? — спросил издевательски Владислав. — Ведь это жена предателя. Разве можно рыдать по жене предателя? Ах, да, я же совсем забыл, что ты дочь предателя. Тогда тебя тоже ждёт кара.       — Нет, государь! — закричал Ратибор. — Смилуйтесь, не троньте мою дочь! Она ни в чём не виновата. Казните меня… Меня! Пытайте меня, рвите на части, но не трогайте её.       — А мы и пытаем вас, — ответил Владислав, — ведь что для человека физические страдания по сравнения с душевными муками, когда он видит, как страдают и умирают дорогие ему люди, его любимые дети.       — Смилуйтесь… Вы ведь сам ещё ребёнок.       — Я — император Гипербореи! — гордо произнёс Владислав. — Вы предали доверие моего отца императора Родомира, который считал вас другом. Вы решили отнять трон у меня, его законного наследника. Своим гнусным поступком вы навлекли беду на ваших родных… У вас красивая дочь, очень красивая. Ещё девственница? Да… Молчите, но я знаю… Жаль, убивать такую красоту, так и ни разу ею не воспользовавшись. Ребята, она вся ваша, — обратился он к палачам. — Не стесняйтесь, ведь это мой приказ.       Малолетний император-садист горделивой походкой отошел в сторону, а толпа палачей и тюремщиков накинулись на Раду. Грубо срывая с неё одежду, они повалили её на стог сена, — теперь понятно для чего сюда принесённый, –и стали насиловать. Девушка кричала, рыдала, билась ногами и руками, царапалась ногтями, кусалась зубами, но ничего не действовала на толпу охваченных похотью мужиков. Владислав глядел на происходящее с наслаждением. Императрица-мать отвернулась, дабы ничего не видеть, но не приняла никаких мер, чтобы прекратить издевательство.       Ратибор зарыдал… он не просто рыдал, а выл, как волк, страдая от собственной беспомощности, что он не может прекратить страдания родной крови, но судьба, казалось, смиловалась над ним — один из насильников, слишком увлёкшись, придушил Раду, чем прекратил её страдания и разочаровал товарищей, которые ещё не успели единственный раз в жизни опробовать девушку княжеских крове. Бросив мёртвую девушку на стоге, угрюмые палачи и тюремщики вернулись к своим обязанностям.       — Приступаем к последнему акту пытки предателя! — Владислав хлопнул в ладоши и самодовольно потёр ими.       В зал ввели пятилетнюю Аксинью. Сердце Ратибора едва не остановилось, когда он увидел её и представил, что сейчас с ней могут сотворить эти изверги.       — Остановитесь! — закричал он из последних сил. — Пощадите хотя бы её… Умоляю! Она совсем ребёнок! Не трогайте её… Вы не можете так поступить.       Аксинью усадили на железное кресло, стоящее рядом с жаровней, и приковали её. Ратибор знал, что сейчас произойдёт. Его глаза глядели на дочь, а душа рвалась наружу. Он не мог вытерпеть, не мог вынесли зрелища, не мог плакать.       — Папуля, что они собираются делать? — спросила девочка дрожащим голосом. — Папуля, мне страшно. Папуля, дядя Анаклет дал мне отвар, чтобы я не боялась, но мне всё равно страшно… Папуля, тут жарко.       — Ничего не бойся, радость моя, — выдавил из себя Ратибор, говоря не своим голосом. — Боль… Она пройдёт…       Ком подступил к горлу, Ратибор не мог больше ничего сказать, лишь смотреть, как палач приближается к его маленькой дочурке и берёт из жаровни раскалённый металлический прут. Отец не смог вынести это кошмарное зрелище и закрыл глаза, ожидая услышать крик своего последнего ребёнка, но в зале вдруг повисла тишина.       — Она мертва, — сказал палач растерянно, так и не дотронувшись раскалённым прутом до девочки.       Ратибор открыл глаза и увидел, что его Аксинья замерла с перекошенным лицом и пеной из-за рта.       Анаклет дал ей яд.       — Поймайте Анаклета и на плаху его! — закричал Владислав в гневе. — Кругом одни предатели. И этого туда же, — указал он на Ратибора.       — Подумайте, государь, — вмешался Олег, пытаясь остановить сына, потерявшего всякий контроль над своими желаниями и наклонностями, — Ратибор будет полезен нам живым. Мы можем его использовать, чтобы договориться с Воибором. Если он умрёт, армия борейцев никогда не согласится на мир.       — Плевать! Пусть приходят, я их всех отправлю в могилы, где предателям самое место. А вы, великий князь, уж больно страстно защищаете изменника… Помнится, вы с ним были заодно, когда он пытался свергнуть меня… Хотелось бы узнать, когда именно вам пришла мысль перейти… перебежать на сторону победителей? Не перечьте мне, иначе тоже отправитесь на плаху, как соучастник заговора.       Олег задрожал от злости, ему захотелось ударить этого наглого мальчишку по лицу, но он стерпел и склонил голову. Нити контроля над собственным сыном, который не считал его отцом, были утрачены.       Ратибор погрузился в беспамятство, его безжизненный, потускневший и ничего не видящий взгляд упёрся в пол. Его тяга к жизни оборвалась в тот момент, когда остановилось сердце его маленькой дочери, он больше не видел смысла своего существования и готов был отправиться на казнь. Он не обращал внимание на то, как его отвязывают от стула и куда-то ведут, ему было наплевать, когда его выволокли силой наружу, и глаза ослепил солнечный свет, который он давно не видел.       При свете дня, все, кто были рядом, увидели удивительную картину –Ратибор поседел, из-под слоя грязи и засохшей крови выглядывали белые, как молоко, волосы.       Ратибор шел вперёд, не понимая куда его ведут, и вдруг перед ним словно из-под земли вырос эшафот. Он всходит на него по скрипящим ступенькам, его пинают сзади, подгоняя вперёд. Белая площадь полна народа, гул голосов не затихает, слышаться оскорбления, летят гнилые помидоры, а потом и камни. Один из булыжников попадает Ратибору в лицо и отлетает вместе с куском кожи со щеки. Боли больше нет.       Ратибор увидел стоящие на пиках отрубленные головы, среди которых три были ему знакомы: тиуна Бахрамея, лекаря Никона и старого воеводы Всеслава Ярополкова. Две оставшиеся пики ожидали свои обладателей.       Только сейчас Ратибор заметил, что перед ним идёт боярин Анаклет — его очередь лишиться головы. Бывший советник встаёт на колени перед плахой и гордо откидывает назад свои чёрные пышные волосы.       — Надеюсь, моя причёска не помешает вам исполнить ваш долг? — спросил Анаклет у двухметрового палача, держащего в руках огромный топор.       — Не боись, милок, — ответит хриплым голосом палач, — отрублю по лучшему рецепту. Хрясь и башка в корзине, а ты на небесах.       — Вот потеха будет для всей Гипербореи, когда узнают, что ненавистный Анаклет потерял свою голову не из-за казнокрадства, а из-за милосердия.       — Кончай языком молоть! Клади тыкву свою на плаху, иначе тресну прям щас по твоей морде, будешь корячится и долго подыхать с проломленным черепом.       Анаклет кивнул и положил голову на деревянную колоду, залитую кровью предыдущих казнённых. Ратибор восхитился мужеством этого человека, которого раньше считал «паршивым чиновнишкой».       — Мне жаль, — выдавил из себя Ратибор, не узнав своего голоса.       — А мне не жаль, — сказал Анаклет, взглянув на Ратибора, — что я облегчил страдания ребёнка. Я никогда не был тем негодяем, которым меня все считают. Меня бы всё равно казнили рано или… — он не успел договорить.       Топор палача опустился. Послышался треск разрубленных шейных позвонков, голова Анаклета упала в корзину, а из туловища хлынула кровь, смешавшись с той, что уже была на плахе. Палач пинком откинул в сторону обезглавленное тело советника, жестом приглашая Ратибора.       — Смерть! Смерть изменнику! Руби! Руби, собаку! — кричала чернь, требуя крови великого князя.       Ратибор встал на колени перед колодой и провёл презрительным взглядом по толпе. Но тут его словно ударило молнией — он увидел среди черни ту самую боярскую семейную пару, которая была вчера на его ужине: белоголовый Григорий и рыжая Тайя. Они стояли молча, не шевелясь, и смотрели на него завораживающим взглядом. Ратибор вдруг почувствовал резкий аромат роз, который не оставил его до самого конца. Почему он вновь ощущал этот запах? Что всё это могло означать? Он не успел найти ответ.       Видя, что осуждённый не спешит класть голову на плаху, помощники палача ударили Ратибора дубиной по спине, затем силой положили его на плаху, придавив сапогом.       — Вот так и лежи, сука! — выругался один из помощников, отойдя назад, чтобы палач случайно не отрубил что-нибудь у него.       Ратибор закрыл глаза, в мыслях пробежали образы родных, жены и детей.       «Я буду скоро с вами, любимые мои».       Лезвие топора с треском врезалось в деревянную колоду, а голова Ратибора упала в корзину, рядом с головой Анаклета. Палач был мастером. Головы подняли за волосы и насадили на пики, на радость визжащей толпе. Не часто им приходится видеть отрубленные головы великих князей.       Над окровавленной плахой пахло кровью, мочой и… розами.