Могила

Джек не был уверен, с какого момента он начал думать о той девушке таким образом. Казалось, это случилось в одночасье. На самом деле, часть его была уверена, что это произошло в одночасье. Он, казалось, вспоминал о том, как однажды он должен был спать одной ночью в её доме, и затем начал засыпать и… и потом всё стало размытым и стремительным, и у него присутствовало смутное воспоминание о том, что он проснулся лишь наполовину, но всё ещё был поглощён сном. Он вспомнил, что, тяжело дыша, и, будучи хорошо завёрнутым в простыню, он был невыносимо разгорячённым, и не мог успокоиться. Он вспомнил, что во сне она была там, и её руки были везде, скользили по его телу, были везде одновременно. Большая часть его даже не понимала, почему ему снится она, трогающего его, и, хотя он знал всё о сексе и о самом процессе этого акта, он никогда не был заинтересован в том, чтобы делать с кем-то что-то подобное. Он был озабочен болезнью Лолы, и тот факт, что его отец каждый раз напивался всё сильнее, чем когда-либо, и в результате чего постоянно избивал его, хоть с течением времени Джек и медленно научился защищать себя и бороться. Он не ожидал заснуть ночью и вдруг просто… захотеть вещи, которых он никогда не жаждал раньше. И он не ожидал, что та девушка вниз по улице, та, кто сводила его с ума всю половину того времени, что он находился с ней, будет в его снах и заставит его чувствовать себя так… так… он даже не думал, как объяснить это чувство, в этот первый раз. Он только знал, что никогда не хотел, чтобы этот сон прекращался, и он был сильно разочарован, что её пальцы и руки, казалось, были везде и ещё никогда не находились там. Но, в конце концов, это не имело значения, потому что её руки были повсюду, что заставило тело Джека напрячься, а затем задрожать, пока его кожа горела, а разум покидал его. Он полностью проснулся, чувство утихло, сознание возвращалось к нему так же медленно, как и дрожь, исчезнувшая в его конечностях и разуме. Ничто не могло заставить его забыть тревожные чувства реальности, заползающие в его мозг и предупреждающие его, что сейчас действительно произошло, а не то, что ему приснилось. Громкая тишина, главенствующая в спящем доме и то, как его грудь всё ещё поднималась, пока он всё ещё пытался отдышаться, заставили его чувствовать себя противно громким и заметным; он был уверен, что вся его семья знает, о чём он мечтал, и как его тело отреагировало на это. Но никто не слышал хихиканья через дверь, так как Джек был уверен, что Лоле было бы известно; и его отец не пришёл, чтобы избить его, глядя на сына с отвращением, что сделал бы он, как считал Джек, если бы узнал. Это было началом, не единичным случаем, но и не самый худшим, или, по его мнению, не самым странным моментом. В некотором роде Джек презирал себя за то, что думал о таких вещах, и считал своё тело почти предателем из-за то, что оно так легко реагирует на малейший намёк на её ароматные фиалковые духи или глянцевые чёрные кудри, которые красиво обрамляли её лицо. Но он ничего не мог поделать; это развратило его разум, будто психическое заболевание, неуклонно становясь всё более мерзким и извращённым с течением времени. Если бы она знала о вещах, которые он думает о ней; если бы у неё присутствовало то, что могло бы указать на эти ночи, когда он, идя домой, прикусывал губу до крови, думая о ней, фантазируя о её губах и руках, и шее, и её голых бёдрах, и её голой груди, и совершенно голом теле… если бы она знала, он бы никогда больше не смог смотреть ей в лицо. Он пытался ограничить количество сознательно времени, которое он провёл, останавливаясь на этих вещах, но он никогда не смог бы избежать этого в своих снах, и даже, если ему каким-то образом удастся воздержаться от того, он не сможет остановить сны. И он не мог изменить грядущее. — Эй, мне нужно поговорить с тобой.  Её голос был тихим, а дыхание на его шее — тёплым. Он не знал, почему она решила, что ей нужно наклониться так близко к нему, так близко, что её грудь прижималась к его руке, и её волосы падали каскадом сладко-пахнущих прядей на его плечо, но он был не в том состоянии, чтобы волноваться об этом. Подобно тем ночам, когда он мог подавить то неприличное желание, которое он испытывал к ней, он не мог остановить своё сознательное «я», наклонившись к ней, затаив дыхание. — Ладно. — Он встал со свёртком, который она дала ему, всё ещё сжимая в его руке, а затем взглянул на Лолу, которая крутилась перед зеркалом в полный рост, которое девушка установила в углу, рассматривая платье, держащееся на худом словно щепка теле в шокирующе лестном образом. — Только со мной? — Да… — Она взяла его за руку и вывела из комнаты, не предупредив Лолу об их уходе, и Джек почувствовал, как его сердце прыгает в его груди. Для этой девушки было редкостью вытащить его куда-то самостоятельно — их всегда было трое: она, он и Лола. Присутствовали тысячи различных мыслей в его разуме, которые невероятно быстро сменяли одна другую, когда он размышлял над тем, о чём она могла говорить с ним наедине. Это должно быть нечто тайное, что касается только их обоих… Эгоистичная часть его хотела, чтобы было больше вещей, которые касались только их. Она потянула Джека в ванную, а затем закрыла за ними дверь и встала, переступая с ноги на ногу, и ломая руки перед собой в очень нехарактерном для неё проявлении застенчивости. — Эм, о чём… о чём ты хотела поговорить? Она взглянула на него — встревоженными глазами в этот раз. Её взгляд мелькнул к свёртку, что он рассеянно сжал в руках. — Она… она тебе нравится? Я не знала, твоего ли она размера, но… Джек посмотрел на свёрток в руках и кивнул. Она подарила ему тёмную толстовку с изображением многорукого божества, сидящего на земле рядом с деревом, скрестив ноги, каждая рука которого держала яблоко. «Тот раз, как мы встретились впервые, помнишь? Я увидела её в том магазине в городе, когда поехала покупать новую одежду… она заставила меня подумать о тебе и улыбнуться». Он не рассказывал ей о чувстве восторга, которое испытывал, переполнявшие его грудь из-за того, что она нежно подумала о нём, пока они находились порознь. Она протянула ему ещё две рубашки, простую белую, ослепительно чистую, вместе с полосатой светло-оранжевой, которую он никогда не носил. «Думаю, что эта одежда подойдёт к твоим волосам и коже… я знаю, что ты предпочитаешь чёрный и синий, и все те цвета, которые напоминают тебе о синяках или что-то в этом роде, но я подумала, что тебе понравятся некоторые перемены». Ему было наплевать на перемены — его волновал слабый аромат фиалок, который цепляется за волокна этой одежды в руках. Вот что его волновало, и поэтому он ответил ей так, как и раньше. — Мне нравится. Конечно. Конечно, мне нравится. — Хорошо. Это хорошо.  Она убрала мешающиеся волосы, затем глубоко вздохнула, надув щёки. Джек понял тогда, благодаря выражению на её лице и тому, как она практически открыто кричала о дискомфорте, который был вызван тем, что ей нужно было находится рядом с ним одной ванной, чтобы сообщить хорошие новости. — В чём дело? Что ты скрываешь? — потребовал Джек, его пальцы плотно сжимали свёрток. Он представил, что она собирается рассказать ему о парне, или что она больше не хочет с ним дружить. — Джек… — Просто скажи мне. Просто скажи мне, хорошо? Я не люблю играть в эти глупые игры. Девушка сделала ещё один глубокий вздох, а затем сказала: «Это насчёт твоего отца…» Отца Джека. Отец Джека, который приходил домой поздно ночью, поэтому Джек, к счастью, почти был в состоянии притвориться, что у него его нет. Его отец, который на самом деле ушёл и получил работу на этот раз, что объясняет то, что он поздно возвращается домой и отсутствует за обеденным столом. Присутствие настоящего обеда — было тем, чем Джек мог похвастаться впервые за многие годы. Его отец всё ещё был пьян, когда приходил домой, и он всё ещё избивал Джека так же неустанно, как обычно, но он был дома гораздо меньше времени, чтобы он смог настолько сильно его избивать. Джек понял, что это было весомым улучшением, на которое он мог надеяться. — Что насчёт него? — спросил Джек осторожно. Что бы она ни собиралась ему сказать, он знал, что это нечто плохое, и что часть его не хотела знать об этом. Всё шло хорошо — Лола, казалось, поправлялась, отец где-то работал и умудрялся сохранять работу, а вечером у них был мясной рулет на ужин. Он был не самым лучшим, и непохожим на еду, что девушка могла приготовить, когда Джек и Лола становились действительно голодными, но это было хоть чем-то. — Он… ну, в последнее время он часто здесь… бывал. — Девушка посмотрела вниз на свои босые ноги с облупившимся лаком на ногтях, и Джек знал, что она прикусила губы за прядями тёмных волос. — Что ты имеешь в виду «здесь»? С какой стати ему быть в твоём доме? — О, Джек… он работает в доках, торгует наркотиками. Моя мама, она спит с ним. Она делает это в обмен на… кокаин. Джек тупо покачал головой, взбешённый тем, как она недоговаривала и тем, насколько непонятной она была. Он даже не понимал, что она пыталась ему сказать. Его отец продавал наркотики — он врал им, но, по крайней мере, он зарабатывал деньги. По крайней мере, он что-то делал, чтобы обеспечить свою семью. Он должен быть расстроен? Кто не знал кого-либо, кто продаёт наркотики здесь? — И? Что, твоя мама заставила моего отца работать, и она ожидает бесплатную дозу за свои усилия. И что? — Нет, Джек… он даёт ей бесплатные наркотики… за её услуги. Он находится здесь почти каждую ночь после того, как выходит на улицы. Я слышу, как они входят, и я слышу их… они… они идут в её комнату и… ну, ты знаешь, что она делает. Джек облизал губы и взглянул на неё, больше интересуясь, как её лицо перешло к блестящему оттенку малинового, чем информацией, которую она только что передала ему. Это не было особенно шокирующим, что его отец изменяет его матери. Хотя он любил мать больше, чем своего отца, он не мог сказать, что ему действительно наплевать, где его отец решил провести ночь, или с кем. Он не собирался создавать проблему из-за чего-то подобного. Он тихо рассмеялся, а потом сказал: «О. Хорошо, думаю… думаю, это расстроит некоторых людей». Девушка посмотрела на него с упрёком в глазах, и Джек нахмурился и попытался выглядеть обеспокоенным тем, что она сказала ему. Он был смущён тем, как сильно она беспокоилась о таких мелочах и воспринимала их слишком серьёзно — она выросла с матерью и знала, что она спала с огромным количеством мужчин. Её собственный отец был женат, когда она была зачата. Просто потому, что это был его отец — различий быть не должно. — Послушай, мне плевать, что делает этот ублюдок. Тебе должно быть тоже. Это не может быть для тебя чем-то новым… — Джек протянул руку и облокотился на раковину, барабаня пальцами по белому фарфору, смотря на неё, кусающую губы. Он задался вопросом, каково это — прикусить её губу его зубами. — Мне не плевать. Я знаю, что тебе всё равно. Но я подумала, что ты должен знать, потому что… Ну, это твой отец, понимаешь? И Лола… она может узнать, в конце концов. Ей на самом деле интересно, какой человек моя мама… — Ну, тогда, наверное, ей было бы хорошо увидеть, какая она есть — отвратительная шлюха, — прервал Джек. — Так что, если узнает? Сейчас она в порядке. Ей не пять лет. И, честно говоря, ей тоже всё равно. Не похоже, что наша мама и папа когда-либо… ты знаешь, «Я люблю Люси» или ещё что… — Кто бы говорил, — протестовала девушка. — Возмущался, когда я даже упомянула, что Лоле нужен парень. — Ей не нужен парень, — прошипел ей Джек. Девушка скрестила руки на груди и закатила свои большие голубые глаза. — Но, если были бы здесь какие-нибудь хорошие парни, тогда, возможно, я бы нормально к этому отнёсся. Что… Кто здесь достаточно хорош для неё? Хм? — Ты никогда не будешь считать, что кто-то достаточно хорош для неё.  В её словах была большая доля раздражения, но на её красивом лице присутствовала и некая мягкость, которая заставила гнев Джека улетучиться. Все разговоры о том, что у Лолы появится парень, было одним из наименее любимых вещей Джека, о которых можно было подумать после той мысли, что у этой девушки тоже может появиться парень, казавшейся бессмысленной в свете того, как она смотрела на него. Стало внезапно очевидно, что они стояли вдвоём в крошечной ванной комнате. Джек сглотнул, осознавая, что её глаза исследовали выступ гортани у его кадыка. Он был немного рад этому свёртку одежды в руках — он бы понятия не имел, что делать с ними, если бы те были свободными, хотя и знал, что хотел сделать с ними. Он хотел шагнуть вперёд и пробежаться пальцами по её коже; может, по её губам и вниз по шее, пока не сможет опереться ладонью об её грудь и почувствовать ровное биение её сердца. — Думаю, ты прав, знаешь, — она говорила так тихо, что Джек едва мог слышать её голос, такой спокойный, что он почти хотел закрыть глаза и заснуть под него. — Здесь нет хороших парней. Они все… подлые или жестокие, или грубые, или откровенно тупы. Им плевать на всё, кроме секса и наркотиков, и самих себя. Иногда я думаю, что единственный хороший парень в Нэрроуз это… это ты. Она протянула одну худую руку и приложила ладонь к его животу, проводя небольшие круги, едва касаясь его. Его горло, казалось, что-то сдавило; во рту было слишком сухо. Но он не мог просто стоять там и ничего не говорить, и он не мог наклониться вперёд и поцеловать её так, как действительно хотел. Поэтому он попытался выглядеть непринуждённо, молясь, чтобы она не заметила, что он краснеет. — Я не… я бы так не сказал. Я бы не сказал, что я такой хороший. Её крошечными круги увеличивались в окружности и даже переходили в извилистые линии и беспорядочные фигуры, которые не принимали никакой формы, но заставляли мышцы Джека под тонкой футболкой сокращаться. Он жаждал вдохнуть глубоко и наклониться ближе к её прикосновениям, чтобы полностью расслабиться, полностью отдаться ей, позволить её пальцам пробежаться по нему, где хотела она. Но он напряжённо стоял, согнувшись, ожидая, что она будет делать, очарованный тем, насколько её глаза казались мутными, когда она смотрела на него. — Нет, такой. Ты заботишься о людях, Джек. Ты всегда будешь хорошим. Джек не хотел говорить ей правду. Правду, что он не заботился ни о ком, кроме Лолы и неё. Правду, что целый город мог быть сожжён до основания, и он не прольёт ни одной слезы, если его сестра и эта девушка окажутся в безопасности. Он хотел, чтобы она продолжала верить, что он был хорошим, что он не представлял, как сам сжигает иногда свой собственный дом… ему нравилось, что она видела его таким, каким он был, даже если это не то, кем он являлся на самом деле. Часть его надеялась, что если она достаточно верила в него, он может просто стать тем, кем она его считала. Ногти её пальцев лениво опускались на его грудь и шею, останавливаясь на самой мягкой части его горла, где бился его пульс. Тихий вздох сорвался с его губ, дрожащий и сдержанный. Джек не хотел дышать, опасаясь разрушить хотя бы частичку момента, как бы это ни было — он боялся двигаться, неуверенный относительно того, должен ли он ответить или ждать, пока она что-то скажет, чтобы он тогда смог что-либо сделать, и частично неуверенный, неправильно ли прочитал всю ситуацию в целом. Может быть, он воображал, что кончики пальцев девушки прижаты к его пульсу; может быть, она на самом деле не наклонилась к нему, и её губы не были расслаблены, а веки не трепетали, будучи закрытыми. Свёрток одежды выскользнул из рук и приземлился на кафельный пол. Джек осознал, что это смесь её запаха — запах фиалки в паре со сладостью её дыхания — и чувство теплоты её тела, когда она прижалась к нему, что придало ему уверенности. Его губы почти с жадностью коснулся её губ, и, хотя он никогда не целовал никого раньше, он не мог быть обеспокоенным терзаниями о том, куда повернуть голову или что делать со своим языком — мягкость её губ, тихий вздох, который издала она, когда он, наконец, смог запустить пальцы в её волосах, и её вкус на его языке, когда он провёл языком по её нижней губе, прогоняя все сомнения прочь. За исключением грохота, который раздался секундой спустя, вскоре последовал звон разбившегося стекла, за которым пошёл своеобразный удар худого тела, рухнувшего на пол. Девушка резко отстранилась, прижимая руку ко рту и глядя на дверь ванной с таким выражением смущения, что Джек был уверен, что она едва помнила, что Лола находилась с ними в одной квартире. Он знал, что так же не помнил этого. Она была той, кто открыл дверь, но Джек обошёл её и первым ворвался в её комнату. Он был первым, кто увидел, как Лола лежала на полу, как сломанная марионетка, чьи верёвки были только что обрезаны; он первым увидел, как алая кровь бежала из её носа и по щеке. — Но она должна поправляться. Должна быть… ремиссия, верно? Это… может, она просто… — Умирает. — Джек опустился на колени и положил обмякшее тело на свои колени, вытирая кровь из носа тыльной стороной ладони. Липкий багровый цвет размазался по его руке, и он услышал вздох той девушки, находясь в поиске чего-то, что Джек мог использовать вместо своей голой кожи. Как будто его беспокоила кровь, или словно так он и должен был сделать. — Она умирает, ты знаешь это. Девушка протянула старую футболку Джеку, который использовал её, чтобы остановить кровь и не лишить Лолу возможности дышать: «Не говори так, Джек. О-она может поправиться, ты не знаешь этого наверняка. Она была в порядке в течение нескольких месяцев». Джек ничего не сказал, и девушка замолчала, её прерывистое дыхание было единственным звуком в абсолютной тишине её комнаты. Джек заметил, что на этом милом жёлтом ковре-ромашке присутствовали пятна крови, одно из них было там с тех пор, как он впервые ступил ногой в эту комнату. Каким-то образом он не жалел об этом — иногда ему казалось, что он уже испачкан чем-то. Жизнь этой девушки были испачкана ими двумя. Лола, он, разбрызганные точки тьмы по всему её совершенному, маслянисто-жёлтому миру… сложно было поверить, что он целовал её всего за несколько минут до этого, и теперь он стоял на коленях на её полу со своей истекающей кровью сестрой на руках и понятия не имел, что с этим делать. — Нам нужно позвать доктора, Джек. Ей нужно в больницу. — На какие деньги? После того, как к ней приедет скорая помощь и проведёт несколько процедур, они просто скажут, что она больна и ей не становится лучше… — Мы не может позволить ей просто истекать кровью. — У тебя есть идея получше? Девушка скрутила перед собой руки и открыла рот, чтобы что-то сказать, в то время как Лола закашляла и застонала. Её веки затрепетали, а затем открылись, и одна худая рука устало поднялась, опустившись на её измазанной кровью щеку. — Я… в порядке. Девушка бросилась вперёд и упала на колени, более изящно, чем смог бы Джек, если бы практиковался: «Лола, ты не в порядке. Тебе нужно в больницу». — Просто… из носа идёт кровь, — скрипуче произнесла Лола, вытирая свой нос. Она умоляюще взглянула на Джека. — Воды? — Я принесу. — Быстро кивнула эта девушка. Джек частично ожидал, что она предложит им также крекеры. Она бесшумно выскользнула из комнаты, и Джек услышал дребезжание и визг крана, что всегда происходило, когда кто-то включал его. Лола взглянула на Джека и прохрипела: «Ты… женишься на Луизе… Джек?» Джек подумал о том, как её волосы выскользнули из его пальцев и на минуту решил, что идея это делать — целовать её так — каждый день, была невероятно привлекательной. Но Джек ненавидел задумываться о подобных вещах, ненавидел планировать, когда в итоге единственным возможным результатом являлись разочарование и смятение. Поэтому он посмотрел на лицо своей сестры, так ужасно испачканное кровью, и ответил: «Нет. Почему ты спрашиваешь такую глупость?» — Я думала… что вы целовались… там. — Что, если бы мы это делали? Это не значит, что мы поженимся. — Но… — Ты просто молчи и сосредоточься на том, чтобы не истекать кровью. Думаешь, ты сможешь это сделать? — Джек прервал её с раздражительным хмурым взглядом, быстро вытирая высыхающую кровь на предплечье футболкой, которую дала ему девушка. Он вспомнил, когда она впервые начала истекать кровью. Это произошло спустя год, когда ей поставили диагноз, и Джек частично поверил, что ей станет лучше. Несмотря на то, что он знал, что они бедны и не могут позволить себе дорогостоящего лечения, мысль о том, что его младшая сестра просто умрёт в один прекрасный день, показалась ему немного нереальной. Он понял, что хоть она и легко может упасть или запыхаться, просто поднимаясь по ступенькам в свой дом, она, в конце концов, будет в порядке. Он думал, что она перерастёт это — как из сумасшедшей склонности к поеданию мела или чего-то подобного. Как перерос он из любви к редискам, фаза, которая длилась две недели, а затем исчезла так же быстро, как и появилась. Но в первый раз, когда она истекала кровью, он знал, что Лола умрёт. Они сидели вместе, Лола и он, и та девушка, конечно, которая всегда была рядом, когда случались подобные вещи. Лола пила апельсиновый сок из стакана, и она начала захлёбываться им. Джек рассеянно потянулся и похлопал её по спине. Он не обратил на это особого внимания, потому что она просто кашляла, вот и всё. Все кашляли. Он не обратил внимания, пока эта девушка не прошептала ругательное слово, и Джек посмотрел на густые красные пятна на желтовато-оранжевом соке в стакане Лолы. Когда он взял его в руку, на её губах и подбородке, и ниже, была кровь, и она всё ещё кашляла, и если бы не было той девушки, Джек, вероятно, просто сидел бы там и наблюдал, как Лола истекает кровью, пока бы она не сморщилась, как чернослив, и упала на землю мёртвой. Но та девушка бросилась на кухню и набросила на лицо Лолы полотенце, вытирая кровь, как медсестра, готовая к подобным вещам, а не молодая девушка, которая только что встретила истекающую девочку. Они менялись, эта девушка и он. С годами Лола каждый раз неожиданно начинала истекать кровью. Иногда это был он, кто стоял на месте, просто смотря, и иногда, как сегодня, именно та девушка, которая прижала пальцы к своему рту и терзаясь в шквале страха и неопределённости. Ни один из них никогда не злился на другого за глупость, потому что они знали, что в следующий раз, когда это случится, где бы то ни было, другой может быть застигнут врасплох и не быть готовым. Она вернулась в комнату и снова встала на колени, вода стекала по краям стакана, что находился в её руке, заставив темнеть ковёр-ромашку. Лола протянула руку, чтобы схватить стакан, но им обоим пришлось помочь ей пить, пока Джек держал её в вертикальном положении. — Я… в порядке, — демонстративно сказала Лола. — Просто… дайте мне вздремнуть? Джек не хотел, чтобы она засыпала. Это всегда доставляло ему беспокойство, когда она это делала, после таких случаев, как этот. Он часто задавался вопросом, будет ли на этот раз, этот сон, из которого она никогда не проснётся. Наверняка подобное произойдёт в один из этих разов. — Тебе действительно нужно… — настойчиво продолжила эта девушка. — Вздремнуть, — перебила Лола. — Помоги мне… Джек. Джек проигнорировал неодобрительный взгляд девушки и наполовину перенёс сестру на кровать, которая сидела у частично приоткрытого окна. Оно было по-настоящему закрыто только во время мёртвой зимы, когда становилось слишком холодно, чтобы оставлять окно даже на миллиметр открытым. Но даже тогда она не хотела закрывать его. Если бы у неё имелось достаточное количество одеял и возможность задержать дыхание под стопкой покрывал, Джек был уверен, что она оставляла бы окно открытым круглымй год. Она сказала ему, что ей нравится свежий воздух, и что однажды она переедет куда-нибудь, где тепло, в провинциальную деревушку, где она сможет постоянно оставлять окно открытым, и ощущать запах жасмина, когда будет идти спать. В Нэрроуз невозможно учуять цветущий ночью жасмин. Обычно пахло гниющим мусором и дерьмом, которое путешествовало по водопроводной системе. Единственный цветочный запах в Нэрроуз источали пряди волос этой девушки. Лола легла на кровать, и Джек передал ей футболку на случай, если она снова начнёт истекать кровью. Эта девушка сменила столько одеял из-за постоянного кровотечения Лолы, что это едва ли было ей в новинку. Джек в каком-то роде надеялся, что Лола снова сделает это. Обычно, когда это случалось, девушка давала Джеку испорченные простыни и одеяла, потому что его семья была слишком бедна, чтобы купить новые. Он никогда не забудет первый раз, когда она дала ему своё старое покрывало, свежее и чистое, за исключением большого высветившегося коричневого пятна, которое обесцветило один угол. «Я решила, что ты можешь пользоваться им в течение зимы, понимаешь? С тех пор, как ты спишь в той дыре, которую называют комнатой без вентиляции. Удивительно, что ты ещё не превратился в эскимо. Но, в любом случае, я знаю, что ты ненавидишь то, когда вещи выбрасывают только потому, что на них присутствует кровь. Я бы и сама ими пользовалась, но…» Но она знала, что ему всё равно нужны одеяла, поэтому всегда отдавала их ему. И они пахли ей. Они пахли фиалковыми духами, которые её отец постоянно посылал ей, её фирменный запах. Они пахли весной даже мёртвой холодной зимой. Ему было всё равно, что эти простыни — девчачьи, и ему было всё равно, что когда его отец увидел их, он невероятно сильно избил его за то, что он вёл себя, как педик — они пахли, как она. Она спала на них. Простыни были обёрнуты вокруг её тела, вокруг её ног, рук и талии. Ему было всё равно, как сильно его отец злился насчёт педиков, или о нём, как одном из них. Это стоило того, чтобы заснуть, вдыхая её запах и делая вид, что она только что покинула постель на мгновение, но вернётся назад в любое время. Эта девушка всегда покупала Лоле новые одеяла, настоящие плотные, которые пахли магазином, откуда пришли, в городе. Но она никогда не давала Джеку новых — она всегда давала ему испорченные, те, которые она срывала прямо с её матраца. Те, что пахли, как она. — Я в порядке. Я не буду… оставлять кровь на простынях. — Последние четыре слова она выпалила на одном дыхании, и Джек поднял глаза, чтобы посмотреть на вызывающее лицо сестры. — Ты считаешь, что буду… но я в порядке. — Я ничего не думаю. Вот твоя вода. — Джек поставил наполовину пустой стакан на подоконник и затем подтолкнул дальше, когда подул холодный сквозняк. Девушка ни разу не возражала. — Если почувствуешь что-нибудь, просто… я не знаю. Урони стакан. Ударь по окну. — Ты уверена, что ты в порядке, Лола? — спросила эта девушка из-за спины Джека. Её голос звучал более ровно, и её руки были скрещены на груди, её ногти теперь уже не впивались в кожу. — Да, — Лола тяжело вздохнула, а потом от досады опустила голову под одеяло, заканчивая разговор. Джек фыркнул с раздражением и некой забавой, а затем развернулся и покинул комнату. Ему показалось, что прошло несколько минут, прежде чем он услышал мягкие шаги девушки, последовавшей за ним, и щелчок двери её спальни, когда она закрыла её. — Джек, ей нужно в больницу. — Она решительно уставилась на него. Он хотел бы просто поцеловать её снова, как сделал до того, как Лола упала в обморок. Но сейчас момент был испорчен, и решимость в её глазах сказала ему, что она хочет поспорить. — Послушай, чего ты не понимаешь? У. Нас. Нет. Денег. — Денег! Боже, почему всегда всё дело, всегда, в деньгах? — Она уронила руки по обе стороны от себя и сжала тонкие пальцы в кулаки. Джек пытался не начать улыбаться из-за этого её всплеска гнева: «Не я придумал правила. Не я говорю, что речь идёт о деньгах. Но так и есть. Все эти идиотские корпорации со своими коммерцией и облигациями, и что бы там ни было у них и что бы они не делали… они устанавливают правила. Они уже давно решили, что деньги контролируют всё. Не я». Эта девушка ничего не сказала. Джек был уверен, что она не знает, что сказать, потому что, конечно, он знал, что был прав. Это были те бизнесмены, те политики, как её отсутствующий отец, который решил, что девушки, как Лола, бедные девушки из плохих семей, не заслуживают такой же заботы, как девушки с родителями, которые не имеют проблем с алкоголем и которые не работают на двух работах в качестве продавцов в магазине, а поздней ночью — продавцом, но уже по телефону. Лола умирала, потому что им не хватало денег. И это было несправедливо. — Ты получил какую-то часть из Организации Уэйна… — начала эта девушка, её голос дрожал. — Джек, разве не осталось? — Нет. Её лечение всё забрало. Ничего нет. Каждому пациенту было так много выделено, и она потратила свою долю. Она потратила солидную порцию этой доброй воли. Она не поправилась в течение отведённого периода времени; нужно больше, чем предполагалось. Так что для неё это всё. Она умрёт. Безнадёжный случай. Его голос был резким и горьким, и эта девушка вздрогнула, услышав это. Джек знал, что эта девушка ненавидела, когда он звучал именно так. «Это заставляет меня чувствовать, что ты меняешься. Словно ты становишься как остальные… этими злыми-на-весь-мир протестующими, которые не знают, почему они кричат и пикетируют, но продолжают делать это, потому что просто хотят причинить кому-то боль». Джек не хотел говорить ей, что он чувствовал, что именно таким человеком он и является. Ему хотелось бы найти способ сделать этим людям, тем людям с их комфортном и спокойной жизнью, больно. Он хотел, чтобы они корчились от боли. Так же, как Лола иногда плакала от боли, когда у неё был по-настоящему плохой день. — Ну, тогда нам нужны деньги. Нам нужно найти способ заработать деньги. — Эта девушка закусила губы, а затем сказала: — Мы могли бы что-то придумать. Что-то, что каждому нужно и что купят, и мы заработаем миллионы. — Верно. Эм… ты поработаешь над этим. Я просто устроюсь на работу, на время, пока ты будешь думать. — О, ну, конечно. И… и мой отец. Он может дать мне немного денег. Я могу попросить его. М… может дополнительную тысячу в месяц. Я скажу ему, что мне нужно больше книг или ещё чего-нибудь. Это поможет? Тысяча в месяц не сильно поможет, если Лола снова заболеет. Нет, если ей понадобится больше процедур каждый месяц. Лечение, которое стоит десятки тысяч долларов. Организация Уэйна пожертвовала миллионы на больницы в Нэрроуз, чтобы позаботиться о бедных больных, но не слишком много, чтобы хватило на всех, и, как сказала главный врач Джеку и его матери в последний раз, когда Лола находилась в больнице: «Нечестно забирать деньги у других детей, когда им может помочь это, и Лола уже исчерпала лимит выделенной части, и вряд ли… поправится». Выбор. Они выбирали, какие жизни значат больше, чем другие. Какой-то дерьмовый главный врач больнице, у которой даже не хватило ума попасть в настоящую больницу. Она та, кто решил, что его сестра не стоит спасения. Было больно осознавать, что это произошло; что кто-то, не будучи родственником, мог сделать подобное решение для человека. Что им позволено выбирать, кому жить, а кому умереть. Это заставило его хотеть изменить всё и показать им, насколько они были несправедливы, насколько извращены, чтобы верить, что выбор, кто из их пациентов погибнет, а кто — нет, не отличался от выбора застрелить любого случайного человека в голову. Совершенно случайный; выбор, сделанный совершенно незнакомым человеком. То же самое. За исключением того, что они считали всех, кто совершал последнее, как зло, а самих себя — богами, которые имели право принять такое решение. Они ошибались. — Конечно. Думаю, это поможет. — Хорошо. Хорошо, и я найду работу. Думаю, что прачечная ниже по улице нанимает персонал. Где ты будешь работать, Джек? Джек небрежно пожал плечами и засунул руки в карманы. Левый был дырявым, и он чувствовал кусочек кожи на его кончиках пальцев: «Может, доки. Ты знаешь, разгрузка ящиков с вещами с кораблей». Они замолчали, та девушка кивнула своей головой, а затем подняла свои искусанные ногти. Джек не кусал ногти, но эта девушка — да, когда ей становилось неудобно или беспокойно. Ему они нравились, когда отрастали и блистали, но они редко доходили до этого этапа. Он предположил, что в эти дни она была почти всегда обеспокоена и чувствовала себя в не в своей тарелке, что заставляло его быть немного грустным. Джек сразу понял, что они оба вспоминают, прежде чем Лола упала в обморок, вернувшись в её небольшую ванную комнату, как они впервые поцеловались. Он внезапно задался вопросом, целовала ли она кого-то раньше. Казалось, что она знала, что делать. Она училась в женской школе, и он никогда не видел её с другими парнями, кроме него, но… — Мы… нам надо просто, наверное… я имею в виду… — Она оторвала часть своего розового ногтя своими пальцами, её лоб сморщился. — Я имею в виду… — Мы поцеловались, — просто произнёс Джек. Девушка подняла голову с широко раскрытыми глазами. — Я знаю. — Она сощурила глаза, посмотрев на его лицо, словно пыталась прочесть его мысли или ещё что. Она бы не нашла ничего, даже если бы могла. Единственное, о чём он думал, так это о том, каково было бы поцеловать её снова, и гуляла ли она когда-либо с каким-то парнем без него. Каждый раз, когда он думал о ней и о каком-то другом парне, его желудок скручивался в узел всё сильнее и сильнее. — Так что… что это значит? Джек никогда не торопился анализировать, что это значит. Это означало, что они поцеловались, вот и всё. И это очевидно означало, что они любили друг друга, по крайней мере, достаточно, чтобы захотеть попробовать слюну друг друга, которая, по мнению Джека, в значительной степени нравится кому-то. Конечно, у него никогда не было желания попробовать чужую слюну. Ни разу, ни с кем, кроме неё. Тот факт, что он хотел бы попробовать больше, чем просто её слюну — как, скажем, каждый дюйм её гладкой кожи — была ещё одной его проблемой в целом. — Я не знаю. Ничего. Это значит, что мы хотели поцеловаться, что и сделали. И если мы захотим снова, мы сделаем. Верно? — Я… верно. Конечно. Полагаю, мы повторим. — Она отвернулась от него и выглядела более смущённой, чем когда-либо, хотя казалось, что она перестала пытаться открыть его череп и исследовать его мозг, просто используя силу своего разума. — Ты раньше целовалась с парнем? — резко спросил Джек. Она перестала кусать ноготь, взглянув на него с выражением удивления на лице. — А что, я сделала это неправильно? — выпалила она, затем покраснела. — Я… эм, нет. Не целовалась. Я имею в виду, один мальчик поцеловал меня в щёку, когда мне было десять. Но потом он убежал. Это было на детской площадке. До того, как я переехала сюда. И… познакомилась с тобой. — О. Хорошо. — Джек чувствовал, как узел в его желудке расслабился и распутался, словно он только что распутал верёвку, без которой всё стало легче. Снова настала долгая тишина, и щёки этой девушки долго не могло вернуться до обычного бледного цвета. — Знаешь, мы, вероятно, должны быть более опытными, — сказала она наконец. В её голосе присутствовал намёк на удовольствие, которое почему-то принесло ей разочарование. — Большинство подростков, живущие здесь, впереди нас на световые годы. Я имею в виду, они уже занимаются сексом и делают минеты, или ещё что. Почти все девушки в моём классе сделали это. А мы целуемся только сейчас. Джек приподнял бровь и попытался вести обычный разговор о сексе с этой девушкой, о которой он мечтал почти каждую ночь и которую он часто представлял без одежды. — Думаю, мы должны быть. Но когда мы получим больше опыта? Я занят Лолой и всегда с тобой. Больше ни с кем не бываю, кроме тебя. — Джек пожал плечами, а затем двинулся, чтобы сесть на диван. Он был довольно новым, который её мать получила почти ни за что, подрочив какому-то парню из мебельного магазина — он даже не имел продавленных мест, которые появлялись после того, как на нём постоянно сидели, он был новым. Он не был уверен, что сказанное им — неправильно, но, очевидно, это было чем-то, из-за чего она сразу же встревожилась. — Ты хочешь встречаться с другими девушками? Джек и представить себе не мог, что будет находиться рядом с другой. Не было других, которых хотел он рядом, кроме этой девушки. Все они были отвратительными, и большинство из них имели слишком дешёвый макияж и носили слишком заниженные джинсы и футболки в облипку. И ни одна из них, ни одна, не была такой красивой, как эта девушка. Кроме того, они, во всяком случае, все думали, что он урод, потому что он не хотел флиртовать с ними и не пытаться залезть им в штаны, как любой другой парень. — Нет, — ответил он. В этот раз он взглянул на неё, потому что она продолжала стоять. — Ты хочешь слоняться с другими парнями? Её «нет» было гораздо более убедительным, чем его, что заставило его грудь сжаться. Словно он был наполнен гордостью или чем-то вроде того, чего было достаточно, чтобы привлечь её внимание. Хотя это был слишком глупый повод для гордости, из-за чего он чувствовал отвращение к самому себе из-за этого. — Я не могу представить, что когда-нибудь захочу общаться с другим парнем больше, чем с тобой, Джек.  Джек посмотрел на неё, расставив свои ноги, а его ладони покоились на коленях, и он улыбался. Он чувствовал своё эго, словно оно выросло в десять раз с тех пор, как он проснулся в то утра, и даже несмотря на то, что он знал, что ему не должно было нравится то, что она только что сказала, но это его радовало. — Так ты хочешь поцеловать кого-то ещё или что? — спросил он своим повседневным тоном и не мог скрыть улыбку удовольствия, что коснулась его губ, когда она двинулась, чтобы сесть рядом с ним. Вероятно, впервые в жизни он почувствовал, что наконец-то достиг вершины чего-то. И ему нравилось это чувство. Ему это очень нравилось.