Могила

Она сказала, когда он ушёл, что свяжется с ним, чтобы начать всё сначала. Прошли дни, и он ожидал с тревогой, со злостью, с нетерпением — со всем этим сразу. До сих пор не было никаких сообщений ни от Райли, ни от Вилли, но он надеялся. Это был его последний шанс, это стало его единственной спасительной благодатью. С обещанием возможного побега, хотя и опасного и, вероятно, невероятно глупого, он обнаружил, что всё остальное, что он так сильно желал, ничего не значило. Школа была бессмысленной, но так было всегда. Но теперь его работа, с чёрной зарплаты он ушёл в конце недели, казалась ненужной и незначительной. И боль в его руках, спине и запястьях, казалось, не стоила того, когда он сравнивал её с деньгами, которые мог бы получить, когда свяжется с Сабатино. Он рассчитывал, что это пройдёт. Больше, чем хотел. Больше, чем хотел признаться в этом. Была ночь, и Джек тащился домой в десять часов, его пальцы болели от множества сосисок, которые он должен был сделать в тот день — по крайней мере, сотню сосисок, он был уверен. Всё, что чего он хотел, это залезть в кровать и спать годами, и никогда больше ни за что не пользоваться своими руками. Он был на полпути к своему дому, когда гибкая фигура выбежала из-за угла здания и врезалась в него. Джек попятился назад и наблюдал, как фигура растянулась на тротуаре, тёмные волосы растрепались, а белая кожа сияла в бледном лунном свете. Девушка выглядела так, будто была покрыта звёздной пылью, и он сразу понял, кто это был. — Почему, чёрт возьми, ты бегаешь здесь? — спросил Джек, потянувшись вниз, чтобы поднять её. Её тело оттолкнулось от него, вялое и гибкое, и у него появилось ощущение, что она, возможно, ударилась головой, когда упала. Либо это, либо она была полностью выведена из строя его близостью, что он был бы рад предложить, если оно так и было. Её голова запрокинулась назад, когда она посмотрела на него. Лунный свет осветил её лицо, и хрустальные слёзы повисли на её чёрных ресницах, готовясь упасть. Один из его грубых пальцев коснулся её щеки и смахнул слезу, и она вздохнула, издав тяжёлый нервный звук, её губы дрожали. Она прижалась лицом к его груди и цеплялась за него, рыдая, трясясь всем телом и дыша, грея его кожу через тонкую ткань, когда ахнула. Джек никогда не был одним из тех, кто был плаксой, или вообще плакал. Тем не менее, он не мог точно вспомнить последний раз, когда она прижималась к нему так сильно, поэтому его руки обняли её по собственному желанию, притягивая ближе, чтобы он смог спрятать своё лицо в её волосах и вдохнуть сладкий запах. Последний раз, наверно, это произошло в тот день в ванной комнате, что было так давно. Слишком давно. Почему они с тех пор не общались? Он не мог вспомнить причину… — Лола… Эта девушка фыркнула и яростно вытерла глаза: «Она в порядке, не волнуйся». — Тогда почему ты плачешь? Она снова вытерла своё сияющее лицо. Джек жаждал поцеловать её, вкусить соль, которые оставили её слезы на губах, но подавил желание и вместо этого ждал её ответа. Её глаза были красными и опухшими, её кожа бледная, и он знал, что всё, что случилось, сильно расстроило её. Тёплое дыхание коснулось его шеи, когда она выдохнула, достаточно успокоив себя, чтобы говорить связно: — Ничего. Просто моя мама была… собой… Я должна была прийти к тебе час назад. Лола, наверно, ждёт меня. — Она протянула руку и схватила его кисть, крепко сжимая, а затем поднесла её к губам, чтобы поцеловать его грязные костяшки пальцев в внезапном и восторженном выражении преданности. Жест смутил и порадовал его. — Ну же. Она будет рада, что ты рано вернулся. Сейчас едва ли десять часов. Эта девушка прижалась к его боку, когда они шли в его дом, её рука крепко сжимала его, пока он не почувствовал, как его пальцы снова начали болеть. Он не был в таком ужасном настроении сегодня, с другой стороны, и его удовольствие от веса этой девушки, прижимающейся к его боку, в сочетании с его странным удовлетворением при виде её лица, было почти тревожным. Не часто он чувствовал себя достаточно довольным, чтобы наслаждаться её внешним видом, и даже боль в его пальцах умирала благодаря облегчающему давлению её рук. Он даже отважился позволить себе минуту блаженной беспечности, представляя себя входящим в его дом, принимающим горячий душ, сидящим на их избитом диване с Лолой и с ней, и отдыхая до конца ночи так же, как они делали это раньше. До того, как всё стало таким хаотичным и мрачным. Назад, когда слёзы, покрывающие её ресницы, были от её чрезмерного смеха, а не от разочарования. Но Джек забыл, что всё было не так, как в старые времена, не могло быть, как в старые времена. Нельзя было вернуть прошлое. Особенно, когда твоё настоящее было бездельным засранцем, который настаивал на том, чтобы влезть в твою жизнь. Билл Уиттинг сидел на своём обычном месте, на диване с пивом, сжатым в его кулаке, как в первый раз, когда Джек вообще встретил его. Он обычно вырубался в постели его матери к тому времени, как Джек возвращался домой, поэтому обычно Джек мог игнорировать его существование. Но Джек пришёл домой рано вечером, и он мог сразу сказать, что это хорошо, что он пришёл. Лола сидела на диване на противоположном конце, её поза была неподвижна, а кожа неестественно бледная даже для неё. Джек видел, как её грудь быстро поднималась и опускалась с того места, где он стоял у двери с этой девушкой. Отдыхая между худым правым бедром Лолы и мясистым левым Билла, находилась его свободная рука, которая постукивала пальцами по выцветавшей и грязной подушке. Воздух был тяжёлым внутри дома — бесспорно странным. Один взгляд на поражённое лицо Лолы и то, как её виноватые глаза метались от руки Билла к лицу Джека, и Джек знал, что Билл Уиттинг пытался прикоснуться к тому, что не было его — что не было ничьим — чтобы потрогать. Не задумываясь, Джек наклонился и дотянулся до своего носка, вытаскивая оттуда нож, который держал там. Он уже шёл вперёд к дивану, когда он щелкнул им в руке, и он услышал, как эта девушка начала кричать его имя позади него, но всё это было туманно и неясно, и, похоже, не смогло отрезвить его. Лола упала с дивана и поползла по полу к той девушке, когда Джек схватил мужчину за переднюю часть рубашки и прижал нож к его толстому горлу, порезав его кожу. Открытая банка пива выскользнула из пальцев мужчины, он всплеснул руками, чтобы попытаться оттолкнуть Джека от себя, когда он начал задыхаться от страха и боли, но Джек не двигался. Он отбросил толстые руки, как если бы Лола потянулась к нему, словно они были не более, чем хрупкими веточками, и сильнее прижал нож. Он надрезал ещё один слой кожи, и Джек почувствовал, как его конечности покалывает от счастья — это было тем, что он знал, как делать. Резать свиней было так легко… — Джек, прекрати это! — Его рука остановилась, высокий голос девушки пробивался сквозь туман в его голове, словно свет от маяка во время сильной пасмурной ночи. Он слышал, как Лола рыдала, повторяя: «Прости, прости», — снова и снова. Его дыхание было резким и неровным, что говорило скорее о волнении, чем о гневе, которое охватило его тело. Присутствовало глубокое чувство разочарования, нависшее над ним, потому что он не хотел приходить в себя, не хотел слышать рассудок — он хотел убить отвратительно человека, который корчился под ним, пролить его кровь и очистить мир от подобной траты костей, кожи и ума. — Он трогал тебя? — Джек врезал Биллу по лицу, хотя он говорил не с ним. Билл попытался прохрипеть что-то в ответ, но Джек прервал его, прижимая лезвие сильнее к его губам и отрезая ложь прежде, чем она покинула его губы. Его слова потерялись в удушающем крике. Лола кашлянула и сбивчиво прошептала у ног той девушки: «Н-нет! Он с-собирался… н-но ты п-пришёл!» Нож резанул глубже, и Джек почувствовал горячую липкую кровь на и между его пальцев. Этого было недостаточно, чтобы перерезать его горло полностью, как следует, и Джек так хотел это сделать правильно… но эта девушка стояла прямо за ним, и её руки оттаскивали его назад с силой, которая была необычной для кого-то её размера, одной рукой, которую она обернула вокруг его шеи, когда она оттаскивала его от Билла, который продолжал истекать кровью и задыхаться на диване. Они упали на пол с приглушённым грохотом, Джек всё ещё держал окровавленный нож в руке и трясся от гнева. Мысль о толстых мясистых пальцах, тянущихся к его ногам его сестры, осквернила его разум, вызвала конвульсии его тела в перемешку с каким-то гневом, который был совершенно новым, смесь гнева, которое он испытывал к людям, жаждущим его девушки, отвращение, которое он испытывал к отбросам общества, с которыми часто приходилось контактировать в Нэрроуз, и ненависть, которую он всегда сохранял, чтобы направить на жестокого животного, которым являлся его отец. — Если ты прикоснёшься к ней, клянусь, я убью тебя. — Слова были грубыми и ядовитыми, будто ядовитая наждачная бумага. Билл прижал руку к своему окровавленному горлу, бормоча хриплые ругательства и угрозы в адрес Джека, тяжело дыша. — Ты меня слышишь? Я перережу тебе глотку! Лола задохнулась где-то рядом с ним, и эта девушка держала его так крепко, что он едва мог двигаться. — Тебе лучше уйти отсюда, пока она меня не отпустила. Билл вскочил на ноги и бросил взгляд отвращения и страха на Джека, прежде чем неуверенно направиться к двери и скрыться в коридоре. Эта девушка держала его так крепко очень долго после того, как дверь закрылась за Биллом, пока его конечности не перестали дрожать, а его дыхание стало ровным. — Господи… Господи Иисусе, Джек… Джек оттолкнул её от себя, она так же тряслась, как и он. Когда он встал, то твёрдо и устойчиво стоял, но Лола и та девушка обе сидели на полу, из носа Лолы шла кровь, а эта девушка выглядела так, как будто увидела монстра. Джек ничего не ответил её задыхающемуся шёпоту: он только вытер окровавленный нож, находящийся в его руке, об внутреннюю сторону рубашки и спрятал лезвие, а затем снова спрятал в носок. — Боже… Я думала, ты собираешься убить его. Джек встретился своими глазами с её пристальным взглядом, в его глазах не было ни одного следа раскаяния из-за того, что он только что сделал. Он задался вопросом, может ли она почувствовать разочарование, которое испытывал он, не имея возможности закончить работу. Это сильно въелось в его мозг, и присутствовала большая часть него, которая хотела, чтобы он мог выбежать на улицы в погоню за Биллом Уттингом, выследить его, как животное, которым он был, а затем убить точно так же. — Я собирался это сделать. И убью, если он когда-нибудь снова взглянет на Лолу. Этот ебучий мерзкий ублюдок… — Не надо! — ахнула Лола, прижимая одну ладонь к острым ключицам. Уже проявился синяк, цветущий синим, фиолетовым и жёлтым цветом — она, должно быть, упала на что-нибудь, когда сползла с дивана, подальше от него и его ножа. Синяки всегда быстро проявлялись на её нежной коже, так же, как она всегда быстро истекала кровью. — Не надо… выражаться. — Что? — огрызнулся Джек, его дыхание стало резким. — Я ненавижу… когда ты… ругаешься… — Лола изо всех сил пыталась выдавить слова, и эта девушка поползла по полу, чтобы обнять дрожащее тело молодой девушки. — Ты… говоришь как… папа. Я ненавижу это. Ненавижу… это. Не ругайся, Джек. Джек ненавидел то, как она задыхалась и лепетала, и то, как она всегда была такой слабой, настолько слабой, что он всегда должен был следить за собой и всеми остальными, когда они были рядом с ней, но он этого не сказал. — Хорошо. Хорошо! С этого момента я буду немного святым, да, Лола? Я никогда больше не буду ругаться, пока живу. Джек с отвращением покачал головой, а затем повернулся, чтобы посмотреть на ту девушку, которая всё ещё сидела на полу рядом с Лолой, поглаживая бледную кожу её рук. Он сразу отвернулся, выбросив отчаянную мысль — «Я хочу, чтобы она прикоснулась ко мне так» — из его головы. Было не время, и это было глупо к тому же. Но он не мог перестать думать о таких вещах в такие моменты, когда горячая кровь циркулировала в венах, и он чувствовал себя таким бодрым. Бодрым? Что он должен чувствовать после такого? Он был так зол, чувствовал себя таким жестоким, и в то же время он чувствовал себя почти… почти хорошо. Таким живым и таким… могущественным. Держащим всё под контролем. Он вытер одной рукой верхнюю губу, а затем снова посмотрел на ту девушку. Она всё ещё смотрела на него со смесью ужаса и боли в глазах, которую он не понимал. То, что он только что сделал, было совершенно необходимо; даже правильно. Это был его долг как старшего брата, старшего брата больной сестры, разбираться с такими извращенцами. Он не убил его, и это было главное. Она была бы оправдана, смотря на него так, если бы он убил его, но этого не произошло. Он хотел, но позволил ей проникнуть в его нежелательный и упрямый разум. Она должна благодарить его за сдержанность. Почему-то он не думал, что она почувствует то же самое, если он попытается объяснить это ей. — С этого момента ты должна быть здесь теперь, — приказал Джек. — Если он вернётся… я не хочу, чтобы он и Лола были здесь одни. И, Лола, ты будешь находиться в её доме столько, сколько сможешь. Никогда не находись с ним наедине. Понятно? Они обе медленно кивнули, и та девушка встала, потянув за собой Лолу, кровь из носа размазалась по щекам его сестры. Они исчезли в ванной, чтобы привести её в порядок и, вероятно, поплакать вместе. Может быть, они обсудят его и как он стал таким холодным и безразличным, готовым забрать человеческую жизнь, не задумываясь об этом. Он чувствовал себя изолированным от них, отдалённым. Как будто он был единственным, кто действительно понимал, кто мог действительно видеть. Как будто он был единственным здравомыслящим, кто остался в этом месте.

~***~

Его мать была в ярости. Она всегда была той женщиной, которая жила и дышала ради мужчин в своей жизни. Тип, которому требуется, физически и эмоционально, мужчина, чтобы заботиться о ней, любить её всё время. Это был постоянный и движущийся страх одиночества, который заставлял её искать мужчин и хвататься за первых, кто выглядел так, как будто они могли бы очень хорошо поклоняться ей в течение некоторого времени. Его отец был первым, кто выполнил эту жадную и эгоистичную потребность внутри неё — они встретились в средней школе и поженились, как только им исполнилось восемнадцать. Джек родился спустя чуть меньше года, и в то время между ними всё было в порядке. У его отца была работа, и он пил только в очень затруднительных денежных положениях, и больше всего он всё ещё любил его мать. Джек знал, что это правда, потому что он помнил, смутно, времена, когда его отец приходил домой и поднимал его мать на руки и кружился с ней вокруг. Они смеялись и целовались, а Джек строил выражение отвращения, но, на самом деле, смотрел на них сквозь пальцы и на то, как они улыбались друг другу, и он надеялся, что когда-нибудь он будет счастлив с кем-то точно так же. Конечно, эта детская вера длилась недолго. Место, где работал отец Джека — он не мог точно вспомнить, что именно отец делал — начало разоряться, и его отец потерял работу. Возможно, он нашёл другую, но именно тогда, из-за депрессии и новообретённого комплекса неполноценности, он начал пить. И его мать была настолько влюблена, настолько уступчива, что позволила ему погрязнуть в этом, позволила ему утонуть на дне его бутылок. Любовь исчезла так же быстро, как и деньги, и Джек всё ещё верил, что это потому, что отец Джека был жестокий, что его жена позволила ему превратиться в бесполезный кусок мяса, коим он стал, не говоря ничего об этом. Нельзя любить женщину, которая сидит и играет роль безмозглой тупицы, но всё ещё ожидает, что ты поклонишься ей на согнутом колене, как и во время медового месяца. Его мать жила и дышала ради мужчин в своей жизни, но она не очень беспокоилась о своих детях. Она их достаточно любила. Заботилась о них и учила, когда это было необходимо. Но её интерес был минимальным, только по отношению к той части мужа, которую они представляли. Джек был её любимым, когда у неё вообще не было мужчины, потому что он парень и выглядел так же, как его отец. Но со временем даже это исчезло, и они оба, Лола и он, стали помехой для неё. Тем более сейчас. Она действительно обнаружила, что дети мешали сейчас, когда всё, что она хотела — сбежать со своим новым «принцем» и начать заново, снова замужем, с мужчиной, преданным ей душой и телом. Никакой больной дочери, о которой нужно беспокоиться или которая высасывала все её с трудом заработанные деньги; никакого жестокого нахального сына, чтобы напоминать ей о человеке, которого она потеряла навсегда. Как только их отец умер, Лола и Джек стали для неё вчерашними новостями. Сейчас всё дело в Билле Уиттинге и той любви, которую он мог ей подарить. Любое слово против Билла Уиттинга было словом против неё. — Ты просто не хочешь, чтобы кто-то был счастлив, — обвинила его мать. Она ворвалась в дом и загнала его в угол посреди поцелуя с той девушкой, которая в настоящее время сидела на диване, выглядя мучительно больной. Джек посмотрел на неё через плечо матери. Она кусала губу и барабанила пальцами по коленке в знак нелепого дискомфорта, но Джеку понравилось, что она была там, чтобы засвидетельствовать это. — Именно так, не правда ли, Джек? Ты всегда был несчастным человеком, и ты хочешь, чтобы все были такими же несчастными, как и ты. Его мать была живее, чем он мог вспомнить, видя её годами, её волосы были взъерошены, а тёмные глаза сияли от эмоций. Ей нравилось, что она ставила на место своего сына перед его девушкой; ей нравилось, что она прервала их. Джек нашёл её абсолютно отвратительной в этот момент. Ему пришло в голову, что было бы так легко протянуть руку и сильно ударить её по лицу. Выбить из неё эту новообретённую решимость. Для неё было слишком поздно возвращать нечто подобное и из-за чего-то неправильного. Всё, что она делала, было неправильным, и это приводило его в ярость. — Знаешь, что делает меня несчастным? — К его безграничному удовольствию, мать сделала шаг назад. Почти как рефлекс с тех времён, когда голос его отца рявкал на неё прямо перед тем, как его кулак прилетал прямо в её лицо. — Иметь такую мать, как ты. Ты, эм, пропустила то, что я пытаюсь донести? Что твой возлюбленный позволил своему мясистому кулаку залезть между ног твоей больной дочери? Х-м-м? Полагаю, что что-то подобное просто не имеет значения… пока ты можешь держать мужчину рядом с собой. Она издала звук, полный возмущения, и пальцы Джека начало покалывать из-за желания сжать их в кулак и избить её, пока она не признает, что она ужасная мать, и что занималась своими и только своими интересами.  — Ты не любил Билла с того момента, как узнал о нём! Ты просто выдумываешь ложь, чтобы я выгнала его, вот и всё, что ты пытаешься сделать. Его смех был резким: «О, нет, нет, нет. Мне не нужно, чтобы ты его выгнала. Я могу гарантировать, что если он когда-нибудь снова попытается войти в этот дом, я отпилю ему ноги». Эта девушка перевернулась на диване, положив локти на колени и прижимая кончики пальцев к губам. Его мать издала ещё одно гневное фырканье. — Кем ты себя возомнил, Джек? Я твоя ма… — Не слишком хорошая… — Я та, кто устанавливает правила здесь, не ты и не Лола. Я горбатилась в течение многих лет ради вас двоих, особенно ради Лолы, такой больной. Я знаю Билла. Лучше, чем ты. Если бы это было не так, я бы не подвергала свою девочку опасности, когда он рядом. Но она позволяла его отцу избивать его до полусмерти каждую ночь, пока кровь не начинала мешать видеть, и даже он верил, что он умрёт… Она ничего не сказала тогда, точно так же, как она ничего не скажет сейчас. Он знал это. — В сторону больной бред, я остаюсь на своём… Мне всё равно, насколько благородным ты считаешь этого человека. Если он попытается вернуться сюда, его вынесут по кусочкам. Их взгляды встретились, это был вызов — она никогда не демонстрировала такого рвения насчёт этой темы раньше. Никогда не выступала за что-то вроде этого сейчас, и из-за человека, который ничего не значил… — Ты не можешь так себя вести. Кем ты себя считаешь, раз так со мной разговариваешь? После того, что ты сделал с Биллом? Я заявлю на тебя в полицию, Джек. За нападение. Они посадят тебя в тюрьму. Может быть, ты узнаешь, как надо уважать старших, пока будешь находиться там. Угроза была ощутима, но Джек мог только смеяться. Годы и годы жестокого обращения со стороны пьяного варвара, и теперь, теперь, когда безопасность её дочери под угрозой, и перспектива быть в одиночестве снова маячила на расстоянии, теперь она кричала о нападении. На не того человека. Она всегда ошибалась во всём, что делала. — Ты жалка! — Джек пронзительно рассмеялся, хватаясь за бок, когда его тело содрогалось от смеха и недоверия. — Нападение… Ты рассмешила меня! — Я серьёзно! — закричала его мать, её голос срывался. Она подошла к двери и распахнула её, выйдя в коридор и вытащив телефон, который висел на крючке снаружи. Эта девушка встала и бросила на него тревожный взгляд, когда его мать рылась в своих карманах в поиске мелочи. Джек продолжал хихикать даже после того, как жестокий смех утих. — Я вызову полицию прямо сейчас, если ты не уйдёшь! Джек снова рассмеялся, а затем повернулся к той девушке, которая сразу же заговорила: «Моя мама не впустит тебя… она просто не впустит тебя. Она настроена против нас, потому что я не стала заниматься проституцией ради неё». Он очистил свой разум, и его мысли внезапно остановились, давая ему возможность ясно увидеть нужную: пыльный склад, полный удобных диванов. Улыбка медленно расползалась на его лице, и он ответил: «Не волнуйся, просто убедись, что Лола останется у тебя». — Ты не можешь просто жить на улице. Куда ты пойдёшь? Но она не знала, никто из них не знал, что он уже гарантировал себе место для проживания — уже пробил место для себя, отдельно от этого мерзкого существования. Он не понимал, как этот простой шаг уже смог изменить ситуацию, но теперь… — Скажем так, у меня есть очень… близкий… деловой партнёр. Она мне поможет. С его идеей, укрепившейся внутри его головы, Джек повернулся и крикнул в сторону открытого дверного проёма на свою мать, чей голос, как слышал он, бормотал что-то в трубку телефона. — Я ухожу! Но я вернусь, и если он не уйдёт к тому времени… Ну, к тому времени, как я закончу с ним, он не будет полезен тебе как мужчина. Он повернулся к этой девушке и поцеловал её быстро и сильно, прежде чем войти в свою комнату и вытащить одежду, чтобы переодеться, пока он будет у Райли. Кроме того, ему много не нужно было, за исключением денег, которые он спрятал под свободной доской — его личным швейцарским хранилищем. Эта девушка последовала за ним и встала в дверях. Она, казалось, колебалась на мгновенье, а затем из кармана джинсов вытащила смятый лист бумаги, который она разгладила в руках и посмотрела вниз с непроницаемым выражением лица. — Я собиралась дать тебе это после того, как вы оба перестанете драться, но… — Она протянула руку, и Джек забрал у неё бумагу. Почерк был узнаваем. — Она была прицеплена к двери, когда я пришла сюда. Голубые глаза выжигали его, когда он прочитал записку: «Сегодня, в то же время, в том же месте. Ты и я, детка. Ты готов к этому? — Райли». Даже её почерк казался неровным от предвкушения и желания начать то, что начала она. Его пальцы смяли записку в плотный шар в кулаке — лихорадка Райли, казалось, передавалась через записку, потому что Джек чувствовал, что она горит прямо под его кожей. Казалось, что всё это уже так прекрасно встало на свои места… Даже сейчас ему удалось обеспечить себе безопасное место, место за пределами своего дома, в которое он мог бы вернуться. И после сегодняшней ночи… Возможно, он сможет найти себе квартиру, поселить туда Лолу, заплатить за неё сам. — Ты хочешь сказать мне, что ты делаешь, Джек? — Голос этой девушки был холодным, было ясно, что её переполняют эмоции, хотя казалось, что она не была близка к слезам — больше похоже, что она была близка к тому, чтобы подойти ближе и отвесить ему пощёчину. — И пока ты этим занимаешься, может, ты скажешь мне, кто эта Райли, и почему она называет тебя «деткой»? Джек моргнул, а затем, прежде чем он смог остановиться, снова начал смеяться. Абсурдность всей ситуации поразила его и полностью взяла его врасплох — быть выгнанным его матерью, а затем столкнуться с его ревнивой девушкой. Как мелодраматично. Как мыльная опера, почти, за исключением того, что единственной аномально красивой, была девушка, стоящая перед ним сейчас, и единственным злым двойником, который был у парня, являлось его собственное отражение, которое смотрело на него из зеркала ночью. Тем не менее, это было довольно забавно, если он думал об этом. — Что такое… ты ревнуешь? — Джек снова рассмеялся, вытирая слезящиеся глаза. — Знаешь, я не могу больше терпеть это веселье. Мне действительно нужно идти. Эта девушка с недоверием покачала головой, следуя за ним из его комнаты, когда он покинул её с одеждой в руках. — Ты же не собираешься уходить, не объяснив мне содержание этой записки, Джек? Просто скажи мне, что это не та девушка, с которой ты останешься сегодня ночью… Их глаза встретились. Когда он не смог ответить ей, она моргнула, её рот открылся, она была в шоке. Он мог ударить её, она выглядела такой недоверчивой. Было так неудобно из-за нужды объяснять ей всё, особенно когда он не мог этого сделать. Почему она была такой упрямой, такой идиоткой? Как будто он будет развлекаться за её спиной с Пейтон Райли, замужней дочерью босса мафии. Она, должно быть, сошла с ума. Как будто он был тем типом парней, чтобы развлекаться с кем угодно. — Я вызвала копов! — Его мать вернулась в комнату и позлорадствовала. — Ты захочешь уйти, быстро. Они уже в пути. Джек вздохнул и закатил глаза, обсуждая, стоит ли оставаться и объяснять что-то, что он на самом деле не хотел объяснять — не мог объяснить, на самом деле. Позже появится время, чтобы заставить её понять, насколько она глупа, насколько невыносимо предсказуема. Достаточно времени, чтобы взять её на руки и положить конец этому мучительно и бесцельному ожиданию, которое они сами создали, танцуя вокруг друг друга всё это время и, наконец, позволить ей узнать лучшим способом, что он думал о том, что она была его и он был её, и это навсегда. После того, как он заключил сделку и обеспечил себе место в мафии. Как только позаботиться о Билле. Тогда он объяснит. Но не сейчас, когда его мать смотрит на него с отвращением и ждёт, когда он уйдёт. Не сейчас. Последнее, что он увидел, когда повернулся, чтобы уйти, было недоверчивое и оскорблённое лицо этой девушки, самодовольная фигура его матери исчезла и стала незначительной позади неё. Он сказал бы ей, в конце концов. Он бы всё уладил между ними. Через несколько дней он снова вернёт всё на круги своя.