Могила

Существует определённое чувство страха, которое человек испытывает, когда знает, что его смерть или другого человека близка. Это больше, чем мурашки на затылке; больше, чем просто встающие дыбом волосы на руках. Это скрученный живот и сжавшаяся грудная клетка; это тяжесть ног с каждый шагом и дрожание пальцев, даже когда они неподвижны. Нельзя прогнать страх; это не эмоция, которая легко приходит и уходит спустя минуты. Страх перерастает в безумие внутри нас, пока не почувствуешь себя почти больным от него. Его нельзя рассеять одной лишь концентрацией или отвлечённым вниманием. Единственное, что на самом деле может положить конец страху — это исчезновение причины самого страха. Только тогда настанет приятное, освобождающее избавление. Вместе с тем иногда ситуация, вызывающая страх, может закончиться лишь несколькими способами, один из которых означает конец жизни в целом. Джек столкнулся с этим чувством в ту же секунду, как Анджело Сабатино позвонил на его мобильный телефон и попросил спуститься на склад Джонни. Тот факт, что он находился на складе Джонни без самого Джонни там, должен был быть причиной для ликования в голосе человека, доказательством того, что они наконец одержали победу. Однако ничего такого. Была только какая-то странная, напряжённая жестокость. Эта девушка находилась в больнице с Лолой, когда он ушёл после того, что казалось целыми тридцатью минутами стояния столбом в надежде, что одна или обе из них вернутся, чтобы он смог увидеть их лица, прежде чем уйти. В телефонном звонке было что-то зловещее для него, предвещавшее беду не только для него самого, но и для Анджело. Что-то пошло не так. Что-то было не так. Его пистолет казался тяжёлым в кармане, и он знал о каждом шаге, который делал, приближаясь к тому месту, где когда-то правил Джонни Сабатино, уверенный в том, что он не может пасть. У входа на склад Джек остановился и прислушался, отчаянно желая найти какой-то признак того, что всё противоречит его убеждению — он услышал только тишину. Никаких возгласов, смеха или пьяного пения, что было бы обязательным, если оставшиеся Сабатино праздновали успешный захват власти. Ужас наполнил его конечности, пытающиеся вынудить его отойти от двери. Но что-то другое, может быть, судьба, может быть, сама смерть, тянуло его вперёд. Последняя сила была сильнее, и наконец Джек сделал решительный шаг вперёд и вошёл. Ржавая дверь заскрипела, когда он вошёл, чего никогда раньше не случалось. Он задумался — было ли это дурным предзнаменованием? И затем, как только эта мысль мелькнула в его голове, он фыркнул в ответ на свою собственную глупость и выровнял шаги, двинувшись вперёд. Внутри было темно, и Джек прошёл через главную кладовую, оборудованную многочисленными столами и стульями для сортировки наркотиков, когда те поступали, и несколькими док-станциями для грузовых автомобилей. Было темно — достаточное доказательство того, что чувство беспокойства, которое он нёс с собой, не было необоснованным. Достав пистолет, Джек продолжил путь в ближайший из офисов, проверяя каждую комнату, двигаясь дальше. Первое помещение, которое Джонни использовал, как своё личное пространство, было таким же пустым и тёмным, как склад. Претенциозная кожаная мебель была окутана пеленой и тенью; любое количество людей могло спрятаться за ней, ожидая своего шанса вскочить и выстрелить в него, пока он отвернулся. Так или иначе, Джек сомневался, что это была нужная комната — Джонни не хотел бы запачкать ковёр кровью и мозгами. Следующие две, одна из которых служила конференц-залом и вмещала просторный овальный стол, окружённый неподходящими стульями, а другая предназначалась исключительно для тех, кто был связан с Сабатино, чтобы расслабиться и отдохнуть после долгой ночи, были одинаково пустыми. Оставалось только две комнаты, не считая двух туалетов, которые отделялись от главного входа, плюс одно складское помещение, которое было заперто на висячий замок и загружено боеприпасами и оружием. Первой была «приёмная», никогда не используемая Сабатино, с вещами внутри которой никто не знал, что делать — вещами, которые могут быть компрометирующими и которые были спрятаны до тех пор, пока не случится пожар, сжигающий доказательства. Эта тоже была заперта и недоступна. Так что нужна была последняя комната, дверь номер три. Комната, где обычным головорезам и дилерам разрешалось взять чашку чая и посидеть в пёстрых креслах, чтобы посмотреть один размытый и древний телевизор. Именно там можно было найти Анджело Сабатино. Без сомнения, в компании кого-то другого. Он как раз подходил к двери этого офиса, когда его нога оступилась на неровном полу, что-то захрустело и закрошилось под подошвой его теннисных туфель. Он поднял ногу и увидел тысячу крошечных кусочков стекла, некоторые из которых превратились в сверкающий порошок. Глазами, которые уже ожидали худшего, Джек проследил за стеклянным следом в тёмный угол, который ускользнул от его внимания. Он был так сосредоточен на последней двери, комнате, в которой должен находиться тот, кто привёл его сюда по какой-то причине, что он забыл продолжить осматривать своё окружение. В конце этого стеклянного следа был разбитый стеклянный журнальный столик. И на земле рядом с этим журнальным столиком, с лицом, прижатым к полу и неподвижным телом, лежала узнаваемая фигура Пейтон Райли. Её светлые волосы выделялись в темноте, и он задался вопросом, как он мог не заметить её. Джек был уверен, когда впервые взглянул на неё, такую неподвижную и в окружении осколков стекла, что она была мертва. Как оказалось, он ошибся; но было ли это в его пользу, всё ещё не было ясно. Когда он перевернул её и взял на руки, то обнаружил, что она слабо дышит, пульс трепетал под его пальцами, когда он прижал их к её шее. Но несмотря на то, что она была жива, она не осталась невредимой. Убрав большой локон спутанных волос с её лица, которое, должно быть, ударилось об стол, он увидел степень повреждений — правая сторона её лица была кровавым месивом из того, что было раньше, черты были искажены и изрезаны до неузнаваемости. Скула была сильно повреждена и деформирована, очевидно, сломана. И её глаз… её глаз был выбит без возможности восстановления. Она никогда больше не будет видеть им. Уцелевшая сторона её лица — та, которая избежала встречи с хрупким предметом — была избита, напоминая о тех днях, когда Джек впервые увидел её в мясной лавке, до всего этого… Он сразу понял, что это работа Джонни Сабатино. Ему как-то удалось нанести ответный удар. Без влияния, без надежды восстановить уважение или положение, которое у него когда-то было, он собрал всю бессильную ярость, которую чувствовал, и сосредоточил её на одной цели — уничтожить жену, причину его падения, и двоюродного брата, предавшего его доверие. Либо Анджело мёртв, либо скоро умрёт, Джек не знал. Он знал только то, что если задержится ещё хоть на минуту на этом складе, он тоже будет мёртв, и это… был совсем не вариант. Единственное, что осталось решить — брать или не брать обмякшее тело Райли на руки и отвезти ли её в ближайшую больницу. Без сомнения, это нарисует очевидную мишень на его спине… Но разве её там ещё не было? Разве Анджело не пригласил его сюда сегодня, возможно, под дулом пистолета Джонни? И всё же… мог ли он встретиться с этой девушкой, зная, что он, возможно, мог спасти жизнь женщины — не невинной, нет, но всё же женщины — и ничего не сделал? Он только решил протянуть руки и вытащить Райли с дороги опасности, когда опасность нашла его. За его спиной послышался хруст стекла и тихий смешок. Джек повернулся и оказался лицом к Джонни Сабатино с Анджело впереди, с пистолетом, приставленным к его затылку. — Рад, что ты смог прийти, Джек… — произнёс Джонни низким голосом. Джек прищурился и был почти рад увидеть, что что-то заметно и болезненно сломало нос Джонни. Похоже было, что его ударили по лицу огнетушителем. — Как видишь, я устроил небольшую вечеринку. Два человека, которые пытались украсть моё право по рождению. Можно сказать, что дела у моей жены или моего дорогого кузена идут не так хорошо, — Джонни подчеркнул свою фразу, надавив пистолетом в основание черепа Анджело и склонив его голову вперёд. Тёмные глаза Анджело метнулись к Джеку, его избитое лицо свидетельствовало о борьбе, что он пережил, и поражении, которое потерпел. Анджело никогда не был лучшим бойцом, лучшим гангстером, чем Джонни. Он всегда был лучшим человеком, и в таких ситуациях этого никогда не было достаточно. На самом деле это абсолютно ничего не значило. — Видишь ли, я знал, что ты как-то связан с этой сукой. — Джонни резко указал в сторону распростёртого тела своей умирающей жены. — С самого начала. Я знал это в первый день, когда Генри предложил встретиться с тобой. Но ты хорошо лгал, хорошо скрывал это. Я подумал, что смогу что-то из тебя вытянуть, если Анджело притворится твоим лучшим другом. Но я не знал, что Анджело давно перешёл на другую сторону. Джонни бросил ненавидящий взгляд на своего кузена, человека, которому он доверял больше всех остальных. — Ты должен был знать, Андж. Ты должен был знать, что эта сука играет с тобой. Ты думал, что она любила тебя? Ты пошёл на предательство ради этого? Он резко засмеялся, его рука качнулась назад, а затем с ошеломляющей силой ударила прикладом пистолета по затылку Анджело. Анджело сразу упал на колени, его глаза закатились в глазницах от сильного удара. Джек стоял беспомощно с пистолетом в руке. Он хорошо стрелял, но Джонни… Джонни был быстрее. И было столько всего, ради чего стоило жить. — Никто тебя не любит, Анджело. Ты ничтожество. Просто какой-то тупой мафиози, который даже не помнит, как заряжать пистолет. Джек не знал, слышал ли Анджело, как Джонни оскорбляет его; не знал, засели ли глубоко внутри груди мужчины резкие комментарии. Но ему было всё равно. Джек был достаточно зол на них обоих.  — Если ты собираешься убить меня, то сделай это быстро, Джон, — почти пьяно пробормотал Анджело. — У меня нет времени — Бог ждёт. И Пейтон… Я должен встретить её у ворот. — Ты не попадёшь в рай, Андж. Предатели вроде тебя горят в аду. Но я не отрицаю, что ты найдёшь эту никчёмную шлюху где-нибудь там внизу. Надеюсь, вы будете гореть вместе, — Джонни ухмыльнулся, увидев беспомощное тело своего кузена, и вернулся к Джеку, который неподвижно стоял в ожидании. — Кроме того я не собираюсь убивать тебя. Это сделает Джей. Джек крепче схватился за пистолет, как и Джонни, и они оба выпрямились. — Ты убьёшь Анджело, Джей, а потом сбежишь. А я скажу своей семье — этим тупым уёбкам, которые думали, что могут свергнуть меня — что ты всё это время работал на Фальконе. Что ты пытался уничтожить Сабатино — всех нас — изнутри, чтобы Фальконе смогли захватить Нэрроуз. Что ты убил Анджело и Пейтон и пытался убить меня, но я отбился от тебя. Сначала они мне не поверят, но как только поймут, что ты сбежал — поверят. Как только они найдут твою пулю в голове Анджело. А потом я собираюсь забрать то, что у меня украли, — Джонни поморщился. — Ты заслуживаешь смерти. И однажды я найду тебя. Но если ты не хочешь умереть в следующие десять секунд, ты сделаешь то, что я тебе сказал. Джек ничего не ответил, но его разум яростно работал внутри его черепа. Он мог драться — изменит ли это что-то? Его глаза метались по окружающим предметам в поисках возможного оружия. Большой осколок стекла на полу? Нет, слишком долго, чтобы поднять, а затем слишком далеко, чтобы вонзить — Джонни застрелит его первым. Его собственный пистолет? Выстрелить Анджело в плечо, куда он его не убьёт, а когда Джонни отвлечётся на его же раздражение, выстрелить ему в голову? Может быть, но… Он ждал на две секунды дольше, чем следовало. Джонни выстрелил из пистолета; Джек услышал выстрел и почувствовал, что пуля попала в его свободную руку, и его глаза поплыли от боли. Он покачнулся, будучи близок к тому, чтобы свалиться на колени. Но он должен был стоять, иначе было бы так легко оказаться убитым, и та девушка… — Пристрели его сейчас или следующая окажется у тебя между глаз. Яростно моргая, чтобы его зрение стало чётким, Джек выпрямился и поднял пистолет, направив его на Анджело. Этот человек спасал его жизнь много раз. В дымке боли от пули, глубоко вошедшей в его плечо, Джек увидел Анджело таким, каким он впервые действительно увидел его, сидящим, дрожа, на куче подпорок со сжатой сигаретой во рту. А потом в его квартире, смеющимся над стаканом водки и стопкой карт. А потом падающим на кровать, пока Джек вынимал сигарету из его руки, чтобы не дать ему поджечь кровать, когда он вырубился. Ему нравился Анджело Сабатино. Может быть, это был единственный мужчина, который ему когда-либо нравился. Но он любил себя больше. — Постарайся не задеть мою целую сторону, а, Джей? — произнёс Анджело, и затем отвернул неповреждённую часть своего лица, показывая только широкую и неровную отметину, которая изуродовала его лицо. Ровная линия его голоса несла мрачное принятие. Он плевал на жизнь, когда перед ним маячила мысль о мире без женщины, которую он обожает. Джек мог сказать ему, что она всё ещё жива… но это ничего не изменит, не для него. — Я хочу красиво выглядеть на своих похоронах. В каком-то смысле Джек решил, что когда он выстрелит, это будет походить на тот первый раз, когда он нажал на курок — игра в русскую рулетку. Три пустых каморы и три заполненных, но та, которую он получит, будет пустой, конечно. Несмотря на то, что это был его пистолет, и он знал отличие, знал, что в каждой есть пуля, пуля, которая разрушит череп самой твёрдой головы, он по-прежнему ожидал, что барабан пусто щёлкнет после выстрела. Это не случилось. Даже дрожа от боли, Джек сумел целиться ровно. Пуля попала прямо над бровью, прорезав участок рубцовой кожи. Все закончилось быстро; кровь хлынула из раны в беспорядочных, неправильных брызгах кожи и черепа, и Анджело Сабатино упал назад, его ноги сложились под ним. Умерев прежде, чем он ударился об пол, а алый цветущий гриб разлился и полосами прошёл мимо острых углов его привычного лица. Джек стоял, наставив пистолет на то место, где всего секунду назад существовал, жил его единственный друг, который у него когда-либо был. Момент боли и эгоистичного принятия решений и он… исчез. Джек сделал вдох, а затем побежал.

~***~

Его адреналина хватило на три четверти пути домой без проблем, и только когда он оказался почти в своём доме, он начал спотыкаться. Очевидно, выстрел не был смертельным, за исключением того факта, что он позволил себе истекать кровью в течение десяти минут, а его сердце часто билось и увеличивало потерю крови, когда он бежал. Потребовалось усилие, чтобы, шатаясь, подняться вверх по лестнице, обычно он мог перешагивать через две или три ступени за раз. Его конечности были тяжёлыми, а голова странно лёгкой, словно в любую минуту он мог просто отправиться в космос или же упасть в обморок. Джек не думал, что его гордость сегодня может ещё больше быть задетой. Бегства от Джонни Сабатино было достаточно, но потеря сознания… Как только он поднялся на лестничную площадку, он вытащил свой мобильный телефон и нажал кнопку, которую очень редко использовал. Гудок раздался четыре раза, прежде чем кто-то взял трубку. «Мистер Джей, ты где? — бешеный голос Вилли раздался на линии. Мужчина задыхался от страха и напряжения. — Миссис Райли…» — Джонни схватил её, на складе. Она ранена, думаю, что она умрёт. Или уже мертва, не знаю. И Анджело… всё конечно. Всё. Всё кончено. Вся эта работа, деньги, которые ему обещали, его надежда на выздоровление Лолы. Исчезли. Так же, как исчез Анджело Сабатино, безвозвратно и навсегда. И ради чего? Для чего? Это было так многообещающе, так… Это был такой хороший план. Этот план работал. Его отец всегда опасался планов, которые он мог создать, он помнил это. Он почти избил его до смерти в пьяном страхе, что Джек может в один прекрасный день спланировать, как избавиться от него. Он сказал своему отцу, что никогда не планировал, и он верил… Он верил, что это ни к чему не приведёт. Что с этим случилось? Что случилось с ним? «Ничего ещё не закончено, мистер Джей. Со мной миссис Райли. Она будет жить. Но она сильно пострадала… доктор сейчас с ней». Итак, Райли каким-то образом оказалась жива. Но когда она проснётся, то обнаружит, что всё, ради чего она работала, разбилось на тысячи осколков, а Анджело… Не то чтобы её взволновала бы его смерть. Для неё он был лишь несчастной пешкой, брошенной в бой перед ней. Без сомнения она думала, что Анджело возьмёт на себя всю тяжесть гнева Джонни, и она уйдёт невредимой. Она могла даже взять Анджело на тот склад, надеясь… на что? Что Джонни убьёт его, а она сбежит, чтобы рассказать слезливую историю, и в этот момент другие Сабатино объявят абсолютную месть и выследят Джонни. Это было возможно. — Что случилось, Вилли? Как такое могло произойти? За ней должны были следить. За ними двумя, Анджело и Пейтон… у них должны были быть все Сабатино… — Джек остановился, чтобы перевести дыхание, а головокружение заставило всё вокруг вертеться. Здоровым плечом он тяжело прислонился к дверному косяку своей квартиры. Его голова плыла, и он почти чувствовал, как будто мог слышать смех призрака Анджело, словно он преследовал его. Мужчина, которого он убил, смеялся над ним сейчас, поскольку он едва мог встать. «Ты в порядке, мистер Джей? Мистер Джей?» — Я в порядке, в порядке. Просто… Что произошло? Как Джонни добрался до них? «Её и мистера Анджело затащили в машину с мистером Райли. Водитель, должно быть, работает на Джонни. Я не могу найти мистера Райли. Думаю… Думаю, его убили». Дрожащими пальцами Джек вытер пот с глаз. Он оставил кровавую полоску на лбу и услышал, как смех Анджело становится всё громче в его ушах, пока тот не оглушил его. Он что, сошёл с ума? У него не было выбора… А у Анджело был… «Ты должен уехать отсюда, мистер Джей. Взять свою девушку и маленькую сестру и уехать. У тебя здесь ничего не осталось. У меня твои шестьдесят тысяч. Ты получишь их завтра и уезжаешь. И никогда не возвращаешься». Шестьдесят тысяч… Это не оплатит лечение Лолы. Но был ли сейчас другой выбор? Вилли был прав, он не мог остаться здесь. Он должен был взять всё, что мог, и уехать. Но это было так мало по сравнению с тем, что требовалось… Она не смогла бы получить пересадку костного мозга, даже если бы нашла донора. Она не пойдёт на поправку. Всё кончено. Всё было кончено. — Я приду за ними завтра. — Джек вздрогнул, когда выпрямился, ещё одна вспышка скручивающей боли в левой руке прошла по всей длине его позвоночника. Ему придётся вытащить пулю и привести себя в порядок… Идти в больницу не было вариантом. «Хорошо, мистер Джей». В его квартире было странно тихо, когда он вошёл, краем сознания понимая, насколько ужасно он выглядел, пропитанный кровью, дрожащий, бледный. Идея заключалась в том, что если бы он мог проскользнуть мимо той девушкой и попасть в ванную, чтобы привести себя в порядок, он мог бы избежать ужасной конфронтации, которая обязательно последует, как только она увидит его в этом состоянии. Объяснение, которое ему придётся озвучить… но он не мог сказать ей правду, это точно. Что он убил своего друга, что он убийца, что они, все Сабатино, или, по крайней мере, Джонни и несколько лучших головорезов, будут искать его… Он приведёт себя в порядок, возьмёт те пятьдесят тысяч, оставит десять, чтобы найти себе новую берлогу в каком-то другом городе, а остальное отдаст Лоле. И затем устроится на работу и будет трудиться до тех пор… до тех пор, пока что? Он не знал. Пока нет. Но ему нужно было уехать. Но сначала он должен был вытащить пулю из руки. Та девушка была в комнате Лолы — старой комнате его родителей. Тихое бормотание, достигшее его ушей, было непонятным. Она не встала, чтобы увидеться с ним, когда он вошёл, и за это он был благодарен. Это дало ему время проскользнуть в ванную и закрыть за собой дверь. Но как только он оказался внутри, он не знал, что делать. Её голос был громче, лишь тонкая стена отделяла ванную от комнаты, где она преклонила колени у постели Лолы. Она что-то говорила, произнося это в приглушённом тоне, как будто не хотела, чтобы её услышали. — Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твоё. Его отражение выглядело виноватым, когда он смотрел на себя, кожа была шокирующе белой, и эта полоса крови размазалась по его лбу. Рубашка, которая была на нём, была в кровавом месиве, покрытая липким алым цветом, который быстро превращался в уродливый, тёмный коричневый. — Да придёт Царствие Твоё. Да будет воля Твоя и на земле, как на небе, — Лола закашляла. Прерывистый звук. Жалостный, но внушающий страх и отвращение. Успокаивающе бормотание сострадания и ласки наполнило ванную комнату, и Джек задрожал. — Хлеб наш насущный дай нам сей день. И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим… Слова скользнули сквозь стены, трещину в двери; заполнили крошечную комнату святыми словами, безгрешными молитвами. Они казались огнём на его коже, поглаживая его плоть ножами, выкованными из вины. Прощение… Он этого хотел? Ему это было необходимо? Согрешил ли он? Его разум сказал ему, что нет, но та девушка. Что бы сказала она? — И не введи нас в искушение… Кран загудел, когда он включил воду, пытаясь заглушить слова. Из него хлынули нерегулярные всплески воды, прежде чем наконец выровнялся устойчивый сильный поток. Джек опустил под него руку. Он запятнал раковину кроваво-красным. — Но избавь нас от лукавого. Плесневелые обои вяли вокруг него, слезали перед его глазами. Вся ванная таяла вокруг него, заглатывая его, втягивая в себя… Куда? Где было его место? Ад? Он заслужил ад после того, что сделал? Анджело… — Ибо Твоё есть Царствие, и сила, и слава во веки… У него больше не было власти, никакой власти над чем-либо. Почему он считал, что справится? Почему считал, что может всё контролировать? Он должен был знать… Он понимал, что ничего нельзя контролировать. Но Райли дала ему надежду; она посадила семя амбиция в его сердце, а мафия подпитывала его по мере того, как оно росло, поглощая его. Он чувствовал, что тонет, погружаясь в море крови. В крови Анджело, Пейтон, Билла, одноклассников, которых он избил до полусмерти без угрызений совести. И кровь, которая не была его виной, но всё же запятнала его руки и разум — его отца, его матери, Лолы, той девушки… это всё было здесь. Вся его жизнь определялась кровью. — Аминь. Ноги под ним подкашивались, головокружение окутывало его зрение в нечёткой темноте. Перед ним плавали искорки света. Он по-прежнему находился в сознании, всё ещё там, но его чувства, казалось, были полностью затуманены, ничего не осталось, кроме больного чувства глубоко в его животе. Он пытался взять себя в руки. Холод его влажных рук вернул его зрение, когда он потёр ими глаза. Как раз достаточно, чтобы увидеть, что ванная перестала накладываться на саму себя — было ли это когда-нибудь? Достаточно было услышать, что молитва прекратилась, и шаги приближались к двери ванной. Кончик её ноги упёрся в старое, гнилое дерево. — Джек, хочешь пиццу или ещё что-нибудь? Я могу разогреть еду для тебя. Она говорила о еде? Как она могла быть такой беспечной в такое время? Как она могла говорить так спокойно, после того, как цитировала те религиозные слова, после того, как они так недавно сошли с её губ? Губы, которые никогда не грешили сами по себе, без его помощи. Он сходил с ума. Была это потеря крови или ужас его ситуации: вся надежда исчезла, и Анджело умер от его руки, и очевидная красота Райли уничтожена навсегда — он не знал, ему было всё равно. Он просто сходил с ума. — Джек? Ты в порядке? Вода всё ещё была включена, аритмичный поток, который затмил тишину и почти скрыл резкие вздохи, которые, по его мнению, должны были быть его дыханием. Та девушка постучала ещё раз. Произнесла его имя. Теперь она казалась взволнованной. Дверь на самом деле не была заперта. Она скоро ворвётся к нему. Снова мысль «вытащить пулю» глупо пришла голову. Приложив гораздо больше усилий, чем обычно для движения, Джек отступил к стене и потянулся, чтобы закатать рукав его рубашки. Это возможно было сделать до локтевого сустава, но отверстие от пули было намного выше. Неудача. Она снова произнесла его имя, сказала, что войдёт, если он не ответит. Его рука казалась бесполезной, безвольно свисая на боку. Когда его отец подходил к нему с доской, он наносил сильный, скользящий удар по этой самой руке. Она болела неделями, так же, как и сейчас. Резкость, которую он хорошо помнил. — Я в порядке. — Его голос дрогнул на слове «порядке». Он звучал слабо; почти по-детски. Испуганным. Покрытым грехом. Как ребёнок, которого только что поймали за руку, покрытую заварным кремом, предназначенным для десерта, и который сказал, что это не он съел его. Он должен звучать убедительнее, сильнее, увереннее. Как он сам. — Не… — Недостаточно уверенно. Ещё раз. — Не входи. Она всё равно это сделала, потому что, конечно, он забыл, с кем он разговаривал — она знала его лучше, чем кто-либо, кого он вообще знал. Она могла сказать, что что-то не так. Он хотел закричать, чтобы она ушла, держалась от него подальше. Как будто он мог каким-то образом осквернить её; перенести свой грех на неё через поры её светлой кожи. Её крик ужаса был хуже, чем он себе представлял — хриплый, резкий и намёком на печаль с безмерным горем. В мгновение ока она опустилась рядом с ним, задрав его рубашку, её холодные руки нащупали липкую кожу на его груди и живота в спешном бешенстве. Она остановилась у его сердца в поиске входного отверстия, которого там не было. Когда она обнаружила, что его туловище не пострадало, она испустила дрожащий вздох, полувсхлип. — Джек… — Её дыхание перехватило, когда она последовала за тёмными пятнами крови к его руке, где она провела пальцами по его ране. Он зашипел, и её губы задрожали. — Тебе нужно поехать в больницу. Ты потерял так много крови… — Пуля… — Он снова схватился за порванный рукав, но она убрала его руку. — Не глупи. Я где-то читала, что попытка вытащить пулю может оказаться ещё хуже, чем оставить её внутри. Кроме того это работа для врача. Ну же, вставай. Она потянулась к нему, обняла его за здоровую руку и попыталась поднять. — Нет, я не пойду в больницу.  Это привлекло бы к нему слишком много внимания; сообщило бы Джонни и Сабатино о том, что он всё ещё находился в Нэрроуз, всё ещё в Готэме… А потом вопрос коснулся денег. Он потерял свой доход. Лола… она нуждалась во всём этом. Ничего не должно тратиться на него. — Не глупи… — Я не пойду. Прекрати дёргать меня. — Джек, если ты… — Заткнись! Лола зашевелилась в соседней комнате. Он думал, что как только заставит эту девушку прекратить болтать о том, чтобы поехать в больницу, невыносимый шум перестанет давить в уши. Но этого не случилось. В отсутствие произносимых слов её осуждение ложилось толстым слоем на его окровавленную кожу. Он был монстром, и теперь она это увидела, и… Теперь он не мог скрыть от неё своих грехов. Не тогда, когда они были размазаны по нему, окрашены его собственной кровью. Его дыхание было отрывистым и виноватым, это чувствовалось. Оно наполнило каждый уголок небольшой комнаты, упираясь в заплесневевшие стены. Как это могло случиться? Он лежал, окровавленный, у самой стены, к которой он прижимал её месяцами, может, годом ранее? Все те выборы, которые он сделал, предполагая, что всё будет лучше… всё это нелепое планирование. Всё кончено. Всё это, каждый кусочек прошлого, каждая надежда на будущее, всё это исчезло. — Я не могу пойти в больницу. Это не вариант. Не упоминай это снова. — Он посмотрел на свою алую руку. Её рука всё ещё лежала на его бицепсе, её бледная кожа была багровой. — Хорошо. Она легко уступила. Было очевидно, что она знала, что он сделал что-то непростительное, что-то ужасное. Что-то, что заставило бы даже её непоколебимую преданность рассыпаться в пыль вокруг него. Он не мог сказать ей, он не думал, что слова сформируются в понятные предложения. «Я убил человека. Я убил Анджело. Я убил его. Я убил его. Я убил его». Это не казалось реальным, и уже чувство пустоты снова начало подкрадываться к нему, пытаясь размыть реальность всего этого и покрыть её так, чтобы она стала более управляемой. Он всегда полагал, что в конце концов убьёт, но никогда… никогда что? Того, кто нравился ему? В чём разница? На кону была его жизнь, друг или враг, и кто-то должен был умереть. Это не мог быть он. Это не мог быть он, с умирающей сестрой и девушкой, которая… Он ей тоже был нужен, не так ли? Кто у неё был, кроме него? Он должен был это сделать, вот и всё. И он больше не будет чувствовать себя плохо из-за этого. Он убил Анджело Сабатино, прострелил когда-то повреждённый череп и увидел, как мозги, которые он недооценил и которыми восхищался, в какой-то момент брызнули на старый, грязный пол. Это была правда, но это также было в прошлом, и он не мог остановиться на этом в данный момент. Он сейчас был сильнее, чем это, сильнее, чтобы не позволить небольшому количеству крови и кишкам встать на пути холодного обоснования и логики. Действительно важным вещам. Прежде всего, он должен был убедиться, что не истечёт кровью на полу в ванной. — У тебя есть что-нибудь, чтобы остановить кровотечение? — спросил он её, объединив все свои силы, чтобы встать. Было легче, когда он не дышал так тяжело от бега и чистого шока. Боль была пульсирующей, тупой, едва заметной. Она встала вместе с ним и на мгновение задумалась. — Я… да. У меня есть аптечка. В ней марля, бинты и что-то от укусов змей, но, конечно, тебе это не нужно прямо сейчас. — Просто иди принеси то, что у тебя есть, и увидимся на кухне. Она, казалось, неохотно отошла от него и зависла в колебаниях, глядя на его руку, словно конечность могла отвалиться. — У меня кровь не бесконечна, знаешь. Она повернулась и сразу же ушла, расчистив ему путь, так что он смог пройти в кухню и выдвинуть стул. Он осторожно расстегнул рубашку и сдвинул ткань с плеч. Левый рукав не двигался с места, он застыл от засохшей крови и был липким от влаги. С гримасой на лице он отодрал ткань от повреждённой кожи, а затем бросил изорванный кусок ткани на пол комком. Та девушка копалась в своей комнате около двух минут после того, как Джек закончил снимать одежду, и когда она появилась, то несла большую белую пластиковую коробку в руках, с большим красным крестом на крышке. — Я, эм… вроде как украла её из школы. — Она пожала плечами и подошла к раковине, намочив тряпку. — Я решила, что они не будут скучать по ней, и как только я поняла, что ты имеешь дело… Я подумала, что было бы хорошо иметь её под рукой, на всякий случай. Они рассказали нам, как действовать при огнестрельных ранениях на уроках здоровья, который я выбрала, но это была только незначительная помощь. Вроде как до тех пор, пока ты не отвезёшь человека в больницу. — Я не могу пойти в больницу. Так что всё зависит от тебя. Она поджала губы и опустилась перед ним на колени, протирая участки вокруг его раны. Он вздрогнул при первом прикосновении, а затем расслабился, больше не дёргаясь, даже после того, как она нанесла на ткань небольшое количество перекиси водорода, охватив заднюю часть его руки, чтобы вытереть кровь там. — Думаю… Ты это чувствуешь? — Она провела пальцем по его руки, и вспышка боли, похожая на ту, что он испытал, когда она коснулась его пулевого ранения, прошла через него. Он кивнул. — Думаю, что это входное отверстие. Это хорошо, я считаю. Это значит, что пуля прошла прямо навылет. Нечего доставать. По крайней мере, я так подозреваю. — Ну, замечательно. Теперь мои мечты стать профессиональным подающим могут наконец сбыться. — Это не смешно, Джек. Ты ушёл и был подстрелен. Тебе повезло, что я не убила тебя сама за то, что заставил пройти через это… — Марля была плотной, она обернула её вокруг его руки, убедившись, что положила два абсорбирующих ватных тампона спереди и сзади. Вход, выход. — Когда я увидела тебя лежащим на полу вот так, в крови… Я думала, что ты умираешь. Джек ничего не сказал, закусив губу. Тусклое флуоресцентное освещение его квартиры было таким безошибочно реальным. Это так резко контрастировало с тем, как он себя чувствовал, когда бежал сюда, его голова кружилась и плыла, кровь покрывала его тело, смех Анджело звенел в ушах… Теперь, когда та девушка опустилась рядом с ним на колени, обрабатывая его раны, и свет освещал каждую грязную щель в полу и на стенах. Это был не мир грёз, и даже не ад — это была реальная жизнь. Вещи были чёткими и твёрдыми, и стены не таяли на него. И уже Анджело угасал, скрытый потоком флуоресцентного света. — Нам необходимо уехать отсюда. — Та девушка взглянула на него, когда приложила хирургическую ленту к марле, обёрнутой вокруг его руки. Её глаза были насторожены. — Завтра. Тебе нужно собрать вещи. Мы должны уехать отсюда. — И куда? — Почему она была такой спокойной? Выражение её лица почти не изменилось. Так много раз она слишком остро реагировала на мелочи, и когда он, наконец, был серьёзен насчёт чего-то… — Палисад? Снять комнату с видом для нас или что? Она встала и пошла отмывать руки от его крови, как будто делала такое постоянно. Только когда она начала вычищать под ногтями, она согнулась и её вырвало в раковину. Джек сидел неподвижно, цепляясь за кусок марли, пока её рвало. Он думал над её вопросом. Существовало тысячи мест, куда они могли пойти, и, действительно, почему они этого не сделали раньше? Трущобы были в каждом большом городе. Чикаго, возможно. Атланта, Джорджия. Может, даже Калифорния. Джек слышал, у них там была высокая активность банд. Может быть, он присоединится. Или, может быть, он просто будет переезжать из одного города в другой, грабить магазины и людей, отходящих от банкомата. Та девушка ополоснула рот и вытерла глаза, а затем снова вымыла руки. — Ненавижу кровь. Правда, ненавижу. Ты и Лола… Я чувствую, что это всё, что я когда-либо видела. И я могу чувствовать этот запах. Это место пропиталось им. — Она вытерла руки о джинсы, а затем схватила стакан из шкафа, наливая Джеку апельсинового сока, чей срок годности, он был уверен, уже истёк. — Держи, — сказала она, протягивая ему стакан. Сверху плавал слой пены и мякоти. — Нужно пить много жидкости и то, что содержит… витамин С или что-то в этом роде. Чтобы восполнить потерю крови. — Спасибо, что подлатали, Док, — пробормотал Джек в стакан. Он выпил весь стакан залпом, а затем вытер рот. Сок имел кислый, прокисший вкус, с давно истёкшим сроком годности, когда он должен был быть выброшен, неприятно остававшийся на его языке. — Но я не лгал, когда сказал, что нам нужно идти. Собирай вещи сегодня. — Мы не можем уехать, Джек. — Мы не можем остаться. — Ну, мы не можем уйти. Лола слишком больна. Ты не можешь её перевезти. Она… ей очень плохо. Думаю, что её органы отказывают. Я не… Мы не можем её перевозить. Мы не можем поехать в другой город прямо сейчас, не тогда, когда ей может понадобиться врач в любую секунду. Мы не можем уехать. Джек наклонился и схватил розовую тряпку, которую она использовала, чтобы вытереть его кровь, выбирая самые чистые стороны, чтобы очистить остальную часть его кожи. — Думаешь, что я отношусь к этому как к шутке. Нет. Когда я говорю тебе, что мы должны уехать — мы должны уехать. Ты не знаешь… Ты думаешь, что я намного лучше, чем кажусь. Я совершал ужасные вещи. Я сделал ужасную вещь сегодня, и… Я сделал это ради Лолы. — Джек указал на комнату Лолы, в его руке болталась окровавленная ткань… — Завтра я получу шестьдесят тысяч долларов. Этого недостаточно, но это всё, что есть. Я… Я был глуп. Всё, что я сделал, было глупо, но уже поздно всё вернуть. Мы должны уехать. Она прижала костяшки пальцев к губам, сжатым в тонкую нервную линию. После некоторого молчания она покачала головой. — Нет. Ты так часто уходишь, что даже не знаешь, насколько она больна. Она умирает, Джек. Она даже ходить не может. Она даже не может встать, чтобы сходить в туалет. Ты думаешь, что ты единственный, кто пошёл на жертвы, но это не так. Я пропустила столько дней в школе, что чуть не завалила четыре предмета. Если бы не моя подруга Сидни, которая принесла мне работу, я бы завалила. Я бы не смогла закончить школу. Возможно, я не продаю наркотики… — она тяжело сглотнула. — Но я через многое прошла. Смотрела, как она умирает… И, возможно, тебе нужно уйти прямо сейчас, но я не пойду. Нет, пока не похороню её под тем деревом. Под тем, о котором она нас просила, на кладбище. Я обещала ей. Похороню её, а потом мы сможем уехать. Между ними воцарилась тишина, и они уставились друг на друга. Противостояние, почти ультиматум. На самом деле она этого не говорила, но негласные слова всё равно висели в воздухе между ними. Ты можешь уехать, если хочешь. Но если ты это сделаешь, ты поедешь один. Сможет ли он пойти без неё? Без Лолы? В чём вообще был смысл? Джонни Сабатино преследовал его… но Сабатино, которые присоединились к Анджело, не могли быть настолько тупыми, чтобы поверить, что он был двойным агентом Кармайна Фальконе. Они должны были бы посчитать это подозрительным, что Анджело и Пейтон подверглись нападению накануне их захвата власти. Им придётся задаться вопросом. Нет, рассудил Джек. Уезжать было необязательно.