~***~
Его разбудили сопящие звуки рыданий. На этот раз вспоминать было проще. Слабость исчезала быстрее, или, может быть, он уже привык к этому ощущению, он не был уверен. Всё, что он знал, так это то, что он мог описать свою искажённую историю как-то адекватно: Пейтон Райли с одним глазом; его больная сестра Лола; Джонни Сабатино, который порезал его; Анджело Сабатино, которого Джей убил; и Вилли, который плакал. Он попытался открыть рот, прежде чем понял, что это неправильно, что он не должен был этого делать, и при первом движении губ, неудобно сжатых, его глаза закатились от боли. — Ми-мистер Джей, — сглотнул Вилли. — Не пытайся говорить. Несомненно. Он протянул руку и прикоснулся к пересохшим губам, ужасающе потрескавшимся, а затем скользнул пальцами вдоль рта… Вилли опустил его руку, когда он почувствовал неровную шероховатость, которую не мог распознать, как плоскость своего лица. Опять же, он всё ещё не был уверен, как его зовут, так что, возможно, его лицо всегда было таким. Джей, Джей, Джей. Дж. Джон, Джейкоб, Джингл-Хеймер Шмидт, Его Имя Тоже Моё Имя. Казалось смешным, что он помнил эту мелочь, а не своё настоящее имя. Бумага блокнота оказалась в руках Джея с той же ручкой, что и в прошлый раз, когда он был в сознании. С гортанным вздохом он написал свои вопросы. «Ты сказал им, что я в порядке? Они получили эти деньги? Как Лола?» Вилли так сильно скрутил свои руки перед ним, что его большие костяшки хрустнули и щёлкнули. Джей ждал его ответа, с ощущением в животе, которое указывало на то, что, несмотря на невозможность вспомнить много других вещей и, по-видимому, неспособность открыть свои губы, часть его мозга, которая отвечала за ужас и умела определять изменения в атмосфере и делать выводы относительно этого, всё ещё была в строю. — Я… Я… — Вилли уставился в его глаза и успокаивающе вздохнул. — Я пришёл в твою квартиру, и… никого там не было. Джей пожал плечами, приятно отметив, что его рёбра болели на порядок меньше, чем в последний раз, когда он это делал. С последнего приступа ясности прошли дни? «Где они были?» Вилли шмыгнул носом, а затем замялся на месте. — Я поспрашивал вокруг. «Видели ли вы маленькую больную девушку?» — спросил я. И… И они сказали мне, что… что… О, мистер Джей, они сказали мне, что она ушла и умерла спустя неделю, как Джонни поймал тебя. «Да ладно тебе, большой брат… Почему такой серьёзный?» Джек быстро моргнул. Блокнот балансировал на колене, скатываясь на цементный пол, когда он качнулся вперёд. Он жаждал открыть рот и задохнуться, когда в его голове зазвучали слова: умерла, Лола умерла, она мертва, мертва, навсегда, не вернётся, всё конечно. Вилли издал ещё один приглушённый всхлип, который Джей едва расслышал, склонив голову между коленей, резко дыша через ноздри. Он запустил пальцы в волосы, впервые он коснулся их с тех пор, как проснулся. Жирные, слишком непослушные. Желание дотянуться и вырвать пряди с корнем захлестнуло его, и прежде чем он успел это принять во внимание, он почувствовал, как Вилли потянул и убрал его руки в стороны, между пальцев которых свисали пряди нерасчёсанных, жирных светлых волос. Он не мог вспомнить, как дал своему телу команду это сделать. Ему хотелось кричать, рвать Вилли, разрушать всё на своём пути. Всё было не так, как должно было. Лола умерла, а его там даже не было. Он даже не прикоснулся к её щеке, прежде чем она испустила последний вздох. Она любила его, любила его, он был всем, что у неё было, и он подвёл её последним возможным способом, которым он мог её подвести. Навсегда, назад дороги нет. Всё было конечно. Назло себе или просто чтобы доказать, что он может, он не знал, он открыл свои больные губы, игнорируя жгучую боль, которая штопором прошлась вверх по его нервным клеткам и подожгла мозг. С его лицом было что-то не так, он знал это, он ненавидел это, и именно поэтому он был на этом проклятом складе без сознания, когда умерла его младшая сестра, и он показал бы себя, показал мастерство Джонни, что он больше не будет подконтролен этому. Язык работал яростно, неуклюже, вяло, он нащупал границы собственного рта, отмечая, что потерял зуб, на обратном пути, как будто это даже имело значение, но остальное, казалось, осталось на своём месте. Однако сам его язык был толстым. Отвратительным. Как распухший угорь, беспомощно двигавшийся. Казалось, он не мог заставить его работать вместе с его потрескавшимися губами, когда он пытался произнести одно слово, которое резонировало в его голове, единственное, о чём он мог думать. Вилли плакал, пока он боролся, бормоча: «Прости, мистер Джей», — снова и снова. Джей игнорировал его, игнорировал всё, кроме одной команды: говорить. Говорить. Сказать одно слово. Только одно. Всего лишь это одно слово. Ты знаешь, как это делать, думай, помни, ты делал это всё время, в этом нет ничего нового. Но мышцы, мышцы, которые растягивались и складывали знакомые слоги, казалось, не реагировали. Повреждены. Что-то было не так с его лицом, не так ли? Действительно, действительно не так… Напрягая горло и сведя к минимуму количество движений губ, он сумел после нескольких яростных минут работы челюстью и борьбы со своей вялой беспомощностью произнести одно слово: — Ло… ла. Его голос был неправильным. Это было очевидно. Хриплый, но пронзительный звук. Разве он не был ниже, когда-то давным-давно? До боли и темноты он был ниже. Но неловкое положение языка и неудобное, но эффективное напряжение в горле создали гнусавый звук, что-то скрипучее. Он был совершенно неправильный. Всё было так неправильно. — Где… другая… Как первобытный пещерный человек Джей выдал полусформированные слова, ворчание, как дикарь. Вилли слушал его, слегка покачиваясь, где он стоял, слёзы стекали по его большому лицу. Темнокожий мужчина прикусил свою влажную, дрожащую нижнюю губу, чтобы заглушить ещё один всхлип. Другая девушка, жаждал он спросить. Где другая девушка? Почему ты о ней не упомянул? Почему ты не привёл её, чтобы она положила холодную руку на его лоб и позволила ему понять, что даже если он всё разрушил, всё будет в порядке? Они должны были пойти куда-то вместе, он это знал. Куда-то… Вилли ожидал такой реакции, последующий вопрос, потому что, несмотря на бессвязность Джея, он, очевидно, понял. — Она… Она… — Всё тело Вилли дрожало, готовое превратиться в массу дрожащего желе или, может быть, просто упасть в обморок, либо оба варианта одновременно, а затем он провыл в ответ: — Джонни добрался до неё тоже, мистер Джей! Её нет. Они обе в могиле, упокой Господь их души! Я сам видел могилы, под маленьким деревом на кладбище! «Твоя сучка заплатит за то, что ты только что сделал, Джей!» Весь его рот раскрывался, и Вилли обнял его, положив руку на губы и под челюсть, заставляя рот закрыться, даже когда Джей кричал ему в руку, веля ему остановиться, прекратить это, или он снова разорвёт щёки. По шее потекла влага, и чувство вернулось. Кровь, кровь изо рта, где Джонни порезал его. Джонни… Джонни, Боже, он бы убил его, он бы убил его, если это будет последним, что он сделает. Всё исчезло, он забрал всё, что когда-либо значило что-то. Все фиалки и мягкие прикосновения, и обещания — всё это исчезло. И он даже не знал её имени, он даже не мог вспомнить её лицо… Он любил её, и теперь она тоже мертва, как и всё, к чему он прикасался. Он всё уничтожал. Всё, к чему он прикасался, увядало и умирало. Джей споткнулся о Вилли, когда темнокожий мужчина безудержно зарыдал из-за всего, что он тоже потерял от рук Джонни. Недолго думая, Джей принялся ползти по полу на четвереньках навстречу пыльным полкам со спиртным, которые он помнил так давно, призрак памяти. Его ноги были похожи на желе, когда он попытался встать, и он упал боком, не в состоянии поднять себя после нескольких недель лежания на бугристом диване с плохим питанием. Когда добрался до ящиков, он вытащил их и начал жадно хватать бутылки, позволяя им падать на пол и разбиваться, проливая тёмно-красные, медовые, янтарные жидкости. Всё это намочило колени его потрёпанных пижамных штанов, и всё ещё Джей отодвигал флаконы и графины в сторону, пока не достиг того, что искал — зеркала сзади. Когда он увидел себя, раздался вздох, пауза, тишина, в которой потонул абсолютный абсурд ситуации, и что-то глубоко внутри него щёлкнуло, навсегда, безвозвратно. Джеку Напьеру потребовалось всего пять секунд ошеломлённого наблюдения, чтобы вспомнить своё имя, а затем отвергнуть его так же быстро, как он его восстановил, потому что ему потребовалось ещё две секунды, чтобы понять, что это больше не тот, кем он был, уже больше нет. Два гротескных шрама, покрытых багровым цветом, изогнулись по бокам его лица, один — сморщенная дуга, а другой неаккуратно зашитый и резко заканчивающийся. Это было похоже на судьбу, как трещины на потолке из гипса, которые закручивались и закручивались, соединяясь концами в бесшовный круг. В одно мгновение он почувствовал, что может проследить всё до самого начала, где всё началось, неизменное, неудержимое, предопределённое. Бесконечная цепь переплетения, манипуляции, садизма, радостное божественное вмешательство. Остановить это было невозможно. Не было ни несчастных случаев, ни совпадений. Это было написано с той минуты, как он родился, и всё, что произошло с тех пор, привело к этому, поскольку был предназначен для этого, и всё остальное было всего лишь необходимым прологом, подготовительным этапом, готовящим его к собственному помазанию, его перерождению. Он больше не был самим собой. Он даже не был человеком. Теперь он всё понял. Он был Смертью. Его смех заполнил склад, эхом отзываясь безумием. Но он не мог остановиться, не мог контролировать его. Потому что это было очень, очень смешно.~***~
Первое, что он замечает, это то, что шрамы исчезли. Его щёки гладкие, когда он проводит кончиками пальцев по плоскостям его лица, и он думает, что это кажется знакомым, как будто он делал это тысячу раз или больше в прошлом, но в то же время это чуждо. Он понимает, что проснулся в своей старой квартире, с голыми стенами и без мебели, кровати застелены белоснежными простынями. Всё отличается, но в тоже время всё то же самое. Не было сестры, не было Лолы, но где-то в воздухе едва витает аромат фиалок. Сначала он ищет её фотографии. Конечно, здесь ничего нет. Те, что он находит, изображают его, и он выглядит счастливым, глядя вдаль на кого-то, на неё, он знает, что это правда, потому что когда он вообще чувствовал себя счастливым, кроме тех моментов, когда смотрел на неё? Никогда. Без неё нет счастья. Внезапно всё меняется. Квартира, некогда сладко пропитанная её собственным брендом духов, теперь пахнет грязно и прогоркло. Затхлая. Неиспользованная. Когда он возвращается в комнату, где он проснулся в окружении этих белых простыней, они окрашены кровью. Простыни перевёрнуты и ржаво-коричневые, а место пахнет смертью, предательством. Его предательством. «Где ты был, Джек, где ты был?» Вид пробивает его ужасом, ледорубом в грудь, и он бежит. Кидается вниз по лестнице, которая рассыпается в пыль позади него. Когда он доходит до улицы, он не оглядывается назад, чтобы увидеть обломки, которые он оставляет на своём пути, тлеющую груду щебня, где его дом, не счастливый, но иногда, когда она была рядом с ним, мирный, стоял несколько криво. Улицы Нэрроуз пусты и напоминают пустошь, и они чище, чем обычно, и это заставляет его беспокоиться, как будто весь баланс Вселенной нарушен, и ничто не будет правильным снова, ничего, ничего. Он достигает кладбища в рекордно короткие сроки, задыхаясь, держа руки на коленях. Краем сознания он понимает, что его одежда другая. Изношенная куртка, которую он носил в прошлом, и кроссовки, которые жмут пальцы его ног и окрашены в чёрный цвет. Это моросящий день, и где-то вдалеке рыдает женщина, скрытая в мутном тумане, который окутывает все могилы. Его мать где-то там, и его отец тоже под землёй, но они не те, кого он ищет. Туман проник в землю; с каждым шагом он погружается глубоко во влажную почву, и каждое усилие при очередном шаге даётся с трудом. Кроссовки жмут его ноги так сильно, что он уверен, что они уменьшаются, и он вынужден остановиться на полпути, перемещаясь среди тумана, чтобы снять их. Он продолжает идти босиком, грязь хлюпает между пальцами ног, его затруднённое дыхание — единственное тепло, которое висит в воздухе. Его одежда сырая и тяжёлая от влажного воздуха, тянущего вниз, и он понимает, что с каждым шагом погружается и всё глубже и глубже в землю. Зыбучий песок. Но он ещё не закончил. Это дерево, стоящее вдалеке белого горизонта — его цель, и он не остановится, пока не доберётся туда. Это не значит, что это должно быть легко. Это не так. Каждый шаг тянет него вниз. Когда он пробирается сквозь могилы, гниющие руки прорываются сквозь грязь, чтобы схватить его за лодыжки; заставить его споткнуться, пока он не окажется на четвереньках, как животное, вытаскивая себя из грязи. Вопли его матери становятся тише, а затем громче, а затем превращаются в визг, как у демонов у врат Ада. И наконец он здесь. Тысяча ударов сердца, которые затем бьются о его грудь, и вот он перед тем деревом. Эти две свежие могилы, низко висящие ветви, которые необъяснимо покрыты рваными одеждами, как задние переулки Нэрроуз. Здесь некрасиво. Здесь не умиротворённо. Он находит её могилу, и он копает. Пустой надгробный камень стоит, наблюдая, потому что даже в этом адском кошмарном мире он не может вспомнить её имя. Он копает, пока его ногти не начинают кровоточить, пока кожа на его руках не слезает полностью, и личинки липнут к его плоти, жуя, жуя, жуя. Всё это кажется таким сложным, таким ужасным, но он думает, что это должна быть цена, которую он платит за то, что позволил ей умереть в первую очередь. Он ударяется о дуб и сражается мгновение с полированной крышкой гроба. Не осознавая этого, он зарылся в шестифутовую яму, прямоугольник неба над ним очень бледен и тонок. Но это ерунда. Самое главное, что гроб сотрясается, и он знает, что внутри она жива, похоронена заживо, и он подоспел как раз вовремя. В конце концов, он не опоздал. Дрожащими конечностями он распахивает крышку и готовится заключить её в свои объятия, уверенный в мысли, что когда он это сделает, то наконец вспомнит её имя, и уже никогда не перестанет его произносить. Крышка гроба снята, и прежде чем он достигает его, она выбирается оттуда. Руки обхватывают его шею и прижимают его лицо к её лицу, губы к губам, как это было раньше. За исключением того, что это не так. Она не пахнет фиалками или медовым солнечным светом. Она пахнет разложением, смертью, гнилью, гниющей плотью. Кожа её ладоней на его щеках пятнистая и грубая, ногти длинные, потрескавшиеся и жёлтые, и когда он фокусируется на её лице, столь близком к его, он видит поверх кости туго натянутую чёрную и тонкую кожу. Пустые глазницы и сломанные зубы. Он шарахается и карабкается назад, когда она поднимает своё тело из могилы и идёт за ним, вытягивая руки, как бы умоляя, умоляя обнять. Он не может этого вынести, это зрелище, это чудовище, эту ужасную шутку над его девушкой. Со всей силой, что у него осталась, пытается вытащить себя из отверстия, прежде чем она доберётся до него, прежде чем она прикоснётся к нему, но стенки могилы мокрые и не за что зацепиться. Нет никакого выхода. Позади себя он чувствует, как её руки обвиваются вокруг его живота. Её горячее, грязное дыхание у его уха. — Ты не хочешь остаться со мной, Джек? Голос искажённый и грубый, не её, он уже это знает. С новой силой он вцепляется ногтями в могилу, и на этот раз он находится за что схватиться — корни того дерева, торчащие и дающие ему рычаги воздействия на землю, которая его окружает. Её труп ещё дёргает его за ноги и одежду, зовёт его по имени, просит остаться с ней. Но он не может, он не может смотреть на неё, когда она такая. Не тогда, когда его вина, осознание того, что это всё его вина, лежит на нём каждую минуту. Наконец он достигает вершины и карабкается, чтобы вытащить себя через край. Он почти там, почти выбрался, эта девушка под ним с руками вокруг его лодыжек, но слишком слабая, чтобы удержать его. Небо почти как будто светлеет, прокладывая путь для его возвращения на поверхность… И затем тень выходит из-за ствола дерева, и он знает, что всё конечно, как только он бросает взгляд на то лицо. — Это должен быть ты, Джей, — говорит Анджело. — Ты знаешь, что должен быть здесь. Не я. Не она. Ты. Анджело пинает его прямо в грудь, отправляя его обратно в могилу, прямо в гроб, который был пуст. Оттуда, где он лежал, он смотрит вверх и видит итальянца, со шрамом, протянувшимся на его коже. — Ты не можешь обмануть смерть, Джей. Рано или поздно она найдёт тебя… Гниющий труп этой девушки забирается с ним в гроб, плавно двигается своим телом на его в страшной насмешке над тем, как она двигалась, а затем, незадолго до закрытия крышки гроба, растягивает лицо в широкой улыбке. — Теперь ты и я навсегда, Джек. Разве не этого ты хотел? Крышка гроба закрывается и погружает его в темноту, единственный звук — ударяющаяся почва о его могилу, когда Анджело хоронит его заживо.~***~
Он просыпается трясущимся, задыхающимся, его лицо мокрое от слёз, которые он не помнит, как начали течь, и в течение третьей ночи подряд он пытается заснуть до самого утра.~***~
— Ты не можешь отправиться за ним, мистер Джей. Слишком поздно. Слишком поздно? Для смерти? У него назначены другие встречи? Джей сидел, заряжая пистолет, переодевшись в одежду, которую узнавал. Одежда с той ночи, когда он умер, его некогда чистая рубашка была грязно-коричневого цвета вплоть до пупка, где он истекал кровью. В конце концов ему придётся купить новые вещи. Он ходил в квартиру и обнаружил, что она пуста, единственный признак того, что он когда-то там жил, когда-то смеялся там, когда-то занимался любовью в одной из этих комнат — зияющая дыра в ванной комнате у туалета, которую не чинили, и крошечная драгоценная серьга бирюзового цвета, которую он нашёл на полу и сунул в карман. Ему показалось, что он помнит себя прежнего, мёртвого, прижимающегося губами к изящной мочке уха, на которой когда-то болталось это украшение. Вилли переместил свой вес, и Джей был очень раздражён, увидев, что его чёрные глаза вновь заполнились переливчатыми слезами. Он тяжело вздохнул и убрал волосы с лица. — Прекрати рыдать. Теперь говорить стало легче. Потребовалось много неловких движений его рта, чтобы выдавить из себя слоги, и его щёки кровоточили, когда он предпринимал слишком много усилий для этого. Они сразу же становились болезненно раздражены, воспалены и странно немели снаружи. Например, при соприкосновении с ними кончиками пальцев, отдавалась очень слабая боль. На самом деле он как будто вообще не прикасался к лицу. Однако смех, который он так часто издавал в последнее время безудержно, был чем-то совсем другим. Затем сами мышцы в этом изысканном «исцеляющем» процессе, бесцеремонно разрывались, чтобы приспособиться к безграничному веселью своего хозяина. «Это было взаимно», — подумал Джей. В конце концов, они будут чесаться, а затем зарубцуются. Или нет. В любом случае ему было всё равно. Насколько он знал, они будут открытыми до тех пор, пока он жив. — Я предупреждаю тебя, мистер Джей. Ты не можешь убить Джонни, потому что… потому что моя миссис… Моя миссис уже сделала это и сделала ради тебя. Его голова щёлкнула в тот момент, когда он закончил заряжать свой пистолет. Это… Это раздражало, это вызывало разочарование, это было досадно, это было… это было смешно. Пейтон Райли, принцесса мафии, со своими стучащими каблуками и причудливой копной светлых кудрей, устранила человека, который в одиночку разрушил жизнь Джея. Она. Она! Но она сказала, что хочет сделать это сама. Он просто не воспринимал её всерьёз. Подавляя смех при этом интригующем повороте событий, проводя языком по ранам на щеках, Джей постучал пальцами по рукоятке пистолета и подумал о том, что он собирается делать теперь. — Ну? Как она это сделала? Вилли, возможно, счёл это бестактным, но не выказал этого. — Она выследила его. Неделю назад. И… они были в их доках. Он и три других Сабатино. Она застрелила других, а потом моя миссис поднялась и начала драться с Джонни. Яростна, как Демон из преисподней, мистер Джей. Она утащила его в воду, и… и никто из них не вышел оттуда снова. Неповоротливый мужчина вытащил большой пятнистый платок и шумно высморкался, наконец потекли слёзы. Итак, Пейтон Райли была мертва, безыскусно уничтожена в своём последнем акте возмездия против мужа, которого она презирала. Ужасно поэтично. Джею это нравилось. Разумеется, честь забрать жизнь у человека, который украл у него всякое здравомыслие, была бы слаще. Но, если это не мог быть он, он был рад, что это была Райли. Если кто ещё и имел право на его убийство, то это она. Он просто хотел бы находиться там, чтобы похлопать, когда последние пузырьки исчезнут. — Поэтому мы пойдём на склад Сабатино и убьём остальных. — Джей взглянул на Вилли, который только пожал плечами. Его дух тоже был сломлен. Больше никаких предостережений от дорогого, верного Вилли. Ради чего оставалось не умирать? — Не должно быть слишком трудно. Я имею в виду… Я новичок в этой работе, но, думаю, одного прикосновения к плечу будет достаточно. Он злобно усмехнулся, и Вилли задрожал при виде этого. — И если это не удастся, я уверен, что вырывание нескольких кишок, доведёт работу до конца. Покойный Шон Райли спрятал некоторое количество оружия на своём старом заброшенном складе. Джей не чувствовал себя слишком ужасно, пряча несколько ножей разной длины в карманах куртки в рамках подготовки к штурму замка. В конце концов, не похоже, что старый Шон вернётся, чтобы забрать их. Он предпочёл отказаться от большинства огнестрельного оружия, потому что, в конечном счете, они были такими быстрыми. Слишком быстрыми. Доли секунды яростно разряженного и компактного металла, а затем, БАМ, кровь, и кишки, и мозги, и фрагменты черепа, и всё это закончилось, не имея времени даже оценить это. Это не то, что они заслужили. Когда Джей шагнёт перед ними и позволит свету упасть на его изуродованное лицо, он хотел, чтобы они почувствовали липкую руку Смерти на их горле. Он хотел, чтобы они знали, что это, что бы ни случилось дальше, шло с той минуты, как они позволили Джонни Сабатино выскользнуть из их хватки на достаточно долгое время, чтобы порезать его щёки и убить его девушку. На этот раз он сидел на переднем сиденье с Вилли, дробовиком, который заставил Джека ухмыльнуться. В такие моменты, когда он чувствовал, как смех подступал к его горлу и безудержно выплёскивался, Вилли становился очень суровым, чувствуя дискомфорт. Джей не был полностью уверен, из-за чего это происходило — не был ли смех хорошим знаком? Лучше, конечно, чем раскачиваться взад и вперёд в углу и отрывать отшелушившиеся слои своей кожи, а затем есть их, что было, кстати, тем, что ему хотелось делать, когда он не думал о забавности своего несчастья — но это также немного удивляло его, только заставляя смеяться сильнее. Он не полностью привык к тому, как это делать в своём новом состоянии, поэтому звук варьировался от свистящего предсмертного хрипа до крика гиены. Он надеялся, что со временем появится «золотая середина». — Знаешь что, Вилли? Вилли тихо крякнул. — Я, гм, я думаю, что возьму костюм, как у тебя. Знаешь, что-то по-настоящему элегантное. Что… Что ты об этом думаешь? — Для чего тебе костюм, мистер Джей? Вилли выглядел обеспокоенным, его брови нахмурились, а пальцы сжались на руле, когда он ехал по мокрым улицам. Шёл сильный дождь. Его девушка, похороненная так глубоко под землёй, промокнет. Он пытался вспомнить уроки анатомии, которые изучал в школе. На какой стадии разложения она сейчас находится? Сколько недель прошло — четыре, пять? — значить, это должно означать… Он искал правильным ответ, посасывая уголок рта и закручивая свободный шов вокруг кончика языка. Бальзамировщики в Нэрроуз дерьмово работают, поэтому он мог предположить, что она не будет связанной, какой должна была бы быть, если бы её похоронили на кладбище в Палисаде. Зная это, он догадался, что она уже прошла через разложение. Чёрная и соответствующая норме, когда кожа начинает разрушаться внутрь и все мерзкие черви пробираются через крошечные отверстия в гробу и начинают ползти к плоти. Когда-то его губы были на этой коже. Если бы он закрыл глаза и достаточно сильно представил, то мог бы почти почувствовать сладость этого на своём языке. Это было так жестоко. — Думаю, это заставит меня выглядеть… важно. Хм? Выделит меня. Джей яростно задвигался на своём месте, перебирая ножи — некоторые без ножен и чрезвычайно острых концов — в его куртке. Мысли о его девушке беспокоили его. Он был почти рад, что всё, что он мог вспомнить о её лице, было размытым контуром и яркими глазами, потому что если бы он видел больше снов с разлагающимися, ходячими трупами, прижимающихся своими губами к его, было бы невыносимо. — Я не знаю насчёт этого… — неуверенно, произнёс Вилли. Чёрные глаза мелькнули к лицу Джея, глубоким ранам вокруг его рта. О, верно. У важных людей были безупречные лица. И у них была сильная челюсть, возможно, с ямочкой на подбородке. Они прибыли на склад в половине первого, как раз в то время, когда Вилли сказал, что большинство мужчин будут находиться там. Джей вылез из машины и стал раскачиваться взад и вперёд на тротуаре перед зданием, беспокойно щёлкая языком. Вот оно. В первый раз, когда он приехал сюда, пышногрудая блондинка со слишком большими амбициями ждала его внутри. Её разложение, на дне загрязнённой набережной Готэма, должно было быть гораздо более продвинутым, чем у его девушки. — Эй, думаешь, что Пейтон сейчас покрыта ракушками, Вилли? Просто поедается отбросами океана? Вилли побледнел и положил руку на сердце, выглядя больным и сокрушённым. Джей весело захихикал, а затем помчался вперёд, пробираясь сквозь тёмные тени переулка, где Анджело набросился на него в другой жизни. Он пробрался вдоль здания, подкрадываясь к задней двери. Она была заперта изнутри, надёжно заперта. Не было даже дверной ручки; не было рычага воздействия. Это был аккуратный трюк, чтобы никто не пытался проникнуть, не спланировать атаку или просто украсть что-то (а именно наркотики). Но Джею не нужна была дверная ручка, чтобы войти — ему просто нужно было, чтобы кто-то вышел. И он случайно узнал благодаря всем этим покерным играм у Анджело, что Беппе Артузо не мог выдержать больше тридцати минут без сигареты. Никому не было позволено курить внутри склада — зажечь пламя в месте, где часто хранились наркотики на миллионы долларов обеспечивало пулю в голову. Или, по крайней мере, так было во времена Джонни Сабатино, а от старых привычек тяжело избавиться. Насколько ему было известно, Джей и Вилли прибыли в ту минуту, когда Беппе отправился на улицу. Он был готов ждать тридцать, сорок, пятьдесят минут (если человек был выносливым). Ночь была мягкой, тёплой и комфортной, ещё не душной, и Джей полностью наслаждался. В конце концов, ему больше некуда было идти. Любой шанс на предыдущие встречи был бесцеремонно вырван у него людьми, ожидавшими внутри этих стальных стен. Он не знал, сколько времени это заняло. Секунды растекались в минуты, а минуты в то, что могло быть часами — всё, что знал Джей. Небо не выглядело светлее или темнее, чем когда он начинал, поэтому он решил, что это не заняло всю ночь. Беппе наконец вышел из двери, петли шумно завизжали, позволяя Джею скользнуть назад в тень бесшумно. Носком ботинка гангстер открыл дверь и подложил по неё кусок доски, чтобы она оставалась открытой на протяжении всего перекура. Беппе откашлялся и сплюнул мокроту на грязную улицу. Из-за уха он вытащил сигарету и сунул её между зубов, потянулся за спичками, которые засунул в задний карман. Джей видел, как он зажёг спичку от здания напротив, о ту самую стену, к которой он прижимал Пейтон Райли. Каждый дюйм тела Джея дрожал от бешенного возбуждения, его пальцы судорожно сжимались в ожидании. Он ждал, пока мужчина не повернётся спиной, прежде чем выскочить и обхватить рукой рот, чтобы заглушить крик. Беппе замахнулся, вывернул конечность и отчаянно пытался сбросить нападавшего, но он также мог быть пятилетней девочкой, бросающейся в истерику, во что бы это ни вылилось. Джей прижал его к земле, его колено опустилось к его спинному мозгу, а рот приблизился к уху мужчины менее чем за десять секунд. — Привет, Беппе. Помнишь меня? Тёмные глаза поднялись к лицу Джея, а затем расширились от шока и страха. Джей зажал его рот рукой, чтобы он не мог говорить, не мог кричать. Он компенсировал это отчаянным качанием головой, хотя Джей полагал, что это было в надежде сохранить себе жизнь, а не отрицание, что они когда-то виделись, в конце концов, он мог видеть признание на другом лице. — Это немного смешно, поскольку я… Я помню, как ты клялся в верности Анджело и Пейтон. Я имею в виду… Где ты был, когда Джонни убил их? А когда он наградил меня этими прекрасными шрамами? Был занят другими вещами? Хм. Что ж. Я рад, что ты свободен на данный момент, потому что я думаю, что нам нужно многое наверстать. С подавленным смешком Джей вонзил свой нож глубоко в основание позвоночника Беппе. Гортанные вопли без какого-либо жизнеспособного выхода, заполнили переулок. Недостаточно, чтобы пробраться на склад, в чём был весь смысл, в конце концов. Из раны, нанесённой Джеем, потекла кровь, но крики, подумал он, оказались немного короткими. Всё-таки, когда нож резал его плоть, он кричал так громко, что ему удалось разорвать раны ещё дальше. Для верности Джей повернул лезвие на сто восемьдесят градусов, надеясь, что ему удалось засунуть своё оружие между некоторыми позвонками или, возможно, проколоть корешок спинномозговых нервов. Если он собирался сделать что-то, чёрт возьми, он должен сделать это правильно. Беппе вырывался под тяжестью Джея, вопли издавались коротко, тёмные глаза закатились в глазницах. Конечно, он слишком задержался. Этот должен был быть быстрым. Не было никакой гарантии, что другие мафиози пробудут внутри гораздо дольше, и с Беппе, навеки нездоровым с этой ночи, будет трудно проскользнуть через чёрный вход в другой раз, если бы ему пришлось перепланировать. С тихим вздохом он выдернул нож из нижней части спины Беппе и, как только мужчина гортанно зарыдал от облегчения, вонзил его глубоко в шею. Вытирая окровавленные руки и нож о низ рубашки Беппе — шёлковой, к сожалению, так что она не работала, как он того хотел — Джей поспешил к двери и проскользнул внутрь, выбивая кусок дерева на всякий случай, если Беппе вернётся как зомби и решит отомстить. В таком случае ему придётся воспользоваться входной дверью. Двигаясь, как обычно, Джей прогуливался по коридорам. Его мозг, эта омертвевшая часть, которая закрылась с того момента, как лезвие Джонни прорезало его губы, испускал зернистые образы прошлого времени, когда атмосфера была напряжённой, и Анджело Сабатино лежал мёртвым на полу, а Пейтон Райли всё ещё была жива, но сильно обезображена, как и он, как и Джей сейчас. Он нашёл их в конференц-зале. Джино подавал кофе, смешанный с небольшим количеством алкоголя, выигрышная комбинация, которую Джей и Анджело глотали всякий раз, когда они задерживались, считая килограммы. Когда Джей распахнул дверь, его пистолет был вынут и готов к стрельбе (он не знал, есть ли у них свои пистолеты при себе), но никто даже не поднял голову. Они подумали, что это Беппе вернулся после выкуренной сигареты. — О, божечки, — проворковал он в плохо подавленном ликовании. Джино резко поднял глаза и уронил свой кофейник. Он разбился об стол и пролил мутную жидкость по всему столу переговоров, затемнив края официальных документов. Другие мужчины вокруг стола — десять Сабатино, или мужья сестёр Сабатино — резко встали со своих стульев, потянувшись за оружием, а затем в ужасе огляделись, когда поняли, как и рассчитывал Джей, что они не потрудились взять их в комнату. — Мы играем в семью. Похоже, на Джино пала роль «маленькой женщины», но, эм, я называю это домашней гориллой. Он усмехнулся, швы в его порезах затягивались и растягивали его сырую плоть. Он знал, что выглядел ужасно, когда улыбался, как труп, вышедший поиграть, и в этот момент он наслаждался этим; наслаждался этой полезностью. Мужчины, окружавшие стол переговоров, отступили. Один из них, особенно молодой, с острыми коленями, чуть не рухнул в обморок. Джей никогда его раньше не видел и мог только предполагать, что ещё одна девушка Сабатино подцепила победителя. — Послушай, Джей, мы ничего тебе не делали. Почему бы тебе просто не развернуться и не оставить нас в покое, хм? Клянусь, мы не имели никакого отношения к тому, что Джонни убил Пейтон и порезал тебя, — сказал Джино, подкрадываясь к шкафу в дальней части комнаты, где, как Джей знал, были спрятаны ножи. — На твоём месте я бы остановился, — холодно предложил Джей. — Я имею в виду, если ты не хочешь закончить, как Фредди. — Что не так с Фред… Джей поднял пистолет и выстрелил один раз, попав в Фредди, тихого мужчину, женатого на одной из троюродных сестёр Джонни, прямо под глаз. Он упал на сложенные конечности под собой. — Довольно много вещей, теперь, — весело произнёс Джей, совершая широкую дугу своим пистолетом, наблюдая, как мужчины вздрагивают, когда ствол указывает на каждого из них по очереди. — И для протокола, вы имеете отношение к убийству моей девушки вместе с ним? Потому что по правде говоря, парни… Я. Не. Очень. Этому… Рад. — Мы даже не знали, что у тебя есть девушка, Джей! — прохрипел Джино, его руки перед ним в выражении капитуляции, когда дуло пистолета Джея качнулось, чтобы указать прямо в центр груди Джино. — Видите, и это ваша проблема. Вы, парни, просто не обращаете внимания. — Джей щёлкнул языком в знак предостережения и посмотрел на каждого выжившего гангстера пронзительным, снисходительным взглядом. — Например, вы, кажется, не заметили, что, когда два дня назад вам доставили партию ликёра, ну, бесплатно, мужчина, который передал вам коробку, был одним из бывших телохранителей Пейтон Райли. Это была глупая маленькая оплошность. Мужчины переглянулись краем своих широко открытых глаз, беззвучно признавая ошибку. — И, эм, вы даже, кажется, не заметили, что ваш кофе пахнет… немного по-другому, чем обычно. Вероятно, вы сослались на плохое варево, но настоящей причиной был цианид, который я подсыпал в алкоголь. Джей наблюдал, как эта информация доходила, каждый из гангстеров разворачивался, довольно глупо, чтобы взглянуть на свои пустые чашки. Те самые, из которых они только что выпили пару чашек отравленного кофе. Их шокированные выражения лиц заставили Джея разразиться хохотом. — Я открою вам маленький секрет, если пообещаете не рассказывать. — Не дожидаясь ответа, Джей понизил голос до издевательского шёпота и продолжил: — Я взял идею из романа Агаты Кристи. Это моя тайная страсть. Мужчины вокруг стола начали безумно выглядеть, начали бормотать, что это всё шутка, ложь, обман, что они на самом деле не умрут. — О, вы умрёте. В этом нет никаких сомнений. Но… сколько времени это займёт, будет варьироваться. Может, у вас остались считанные минуты. Может, час. Я уверен, некоторые из вас начинают чувствовать себя немного… странно… сейчас. По меньшей мере трое мужчин вспотели, покраснели до вишнёвого цвета и тяжело дышали от чего-то, кроме страха. — Да… Это, эм… Это будет больно. Он улыбался, ликуя. — Но, эй, по крайней мере, вы сможете попрощаться. У… У меня не было такого шанса. Его рука сжалась на пистолете. Прошло по крайней мере сорок минут с момента первого глотка. К этому времени работа должна была быть сделана, за исключением той задней двери переулка, через которую он проскользнул. Бросив последний взгляд на людей, которых он фактически убил, он повернулся, чтобы уйти. Он услышал, как Джино бросается к оружейному шкафу, но к тому времени, как его неуклюжие пальцы смогли набрать правильную комбинацию замка, Джей уже ушёл, остановившись только для того, чтобы положить в карман колоду карт, почти идентичную той, с которой он видел Джонни в первую ночь, когда он вошёл в это здание. Это было сделано, не задумываясь, действительно, это тёмное место его разума, мёртвое, заставило его сделать это без особых причин. Точно так же, как культя от отрезанной конечности, всё ещё покалывала спустя годы после того, как она была окончательно отделена от хозяина. Он проскользнул через дверь, из которой вышел, и захлопнул её за собой. Вилли ждал с паяльной лампой в руке и защитным шлемом, закрывающим лицом. Как только дверь захлопнулась, он приступил к работе, соединив металл двери, сделав её непригодной для использования. — Всё закрыто? Линии электропередач к выходам отрезаны? — спросил Джей. Вилли кивнул, но ничего не сказал. — Потрясающе. Вилли закончил работу, а затем двое мужчин стояли, слушая звуки криков и ударов, когда гангстеры внутри здания поняли, что они оказали в ловушке внутри, не имея ничего, кроме друг друга и верной смерти в компании. И в темноте Джей смеялся, пока не раздался последний крик, а затем затих.~***~
Проблема с выполнением работы, которая до этого момента занимала всё время, заключается в том, что как только она будет выполнена, независимо от того, насколько прекрасно, всегда присутствует чувство разочарования и беспокойства. Например, как только Джей вернулся на склад Райли с Вилли на буксире. Таким образом, Сабатино были полностью устранены. Первая настоящая преступная семья в Готэме, убитая одним махом бедным парнем с другого конца города. И было славно слушать, как они умоляют своих богов; слышать, как они рыдают, царапая металл, пока их руки не начнут истекать кровью; слушать, как они бесполезно стреляют из пистолетов в металлические двери, когда задыхаются, прочищают желудок и кричат в агонии, когда яд вступает в силу. Но что потом? Всё закончилось. Люди, которые погубили его, все были мертвы; люди, которых он любил, были мертвы; даже его прежняя сущность была мертва. Что оставалось делать дальше? Какая у него была цель теперь, когда его месть была совершена безупречно, эффективно? Часть его хотела, чтобы это было не так чертовски легко. Если бы это заняло годы, скажем, он мог бы чудесным образом занять себя разрушительной и бурлящей яростью, клясться местью и скрежетать зубами при мысли о своих врагах. Стиль Графа Монте-Кристо. Но они пали, как мухи, доверчивые дураки, которые даже не проверили защитную печать, обернутую вокруг горлышек бутылок алкоголя, что была сделана из другой бумаги, чем обычно, чёткий знак, что они были тщательно заменены. Конечно, он мог бы использовать пистолеты. Но опять же, это было так безыскусно. Это не принесло бы такого удовольствия. Не слышалось бы никаких мучительных криков. Никаких предсмертных хрипов. Может быть, просто бульканье, если выстрелить в нужном месте. Как скучно. Конечно, ножи тоже являлись вариантом, и порезать их всех на маленькие кусочки, искажённые и четвертованные, было невероятно привлекательной мыслью. С другой стороны, десять против одного — просто глупость, и пускай у них отсутствовало оружие, не было никакой гарантии, что они не смогут вырвать оружие из его руки. Ему определённо понравилась идея взорвать здание. Вид пламени, облизывающего небо, запах горящих наркотиков и человеческой плоти, был бы для него как афродизиак. Проблема с этим планом заключалась в размещении взрывчатых веществ или легковоспламеняющихся жидкостей, которые не привлекали внимания и были достаточно сильными, чтобы снести всё стальное здание, лишая любого способа для бегства. Кроме того, он не смог бы сделать своё большое открытие в этом обстоятельстве, и выражения на лицах тех гангстеров, когда они поняли, что он сделал, что они навлекли на себя, перейдя ему дорогу, были бесценны. Так что да, он всё сделал правильно. И да, это был первый кульминационный момент его новой жизни. И, конечно, он наслаждался этим всеми фибрами своей души. Но вопрос после акта остался прежним: Что теперь? Теперь он сидел с карточной колодой Джонни перед собой, нераспечатанной, и размышлял обо всём, чего у него не было. Он задавался вопросом, что бы он делал сейчас, если бы его девушка была ещё жива. Если бы Вилли пошёл искать её той ночью и привёл к нему, или отвёз его в свою квартиру, чтобы она ухаживала за ним… Она бы по-прежнему любила его таким, каким он был? Смогла бы она смотреть на него, прикасаться к его щекам, целовать края его опухших губ, не чувствуя отвращения? Из того, что он помнил, она бы смогла, пускай это было бы трудно. А это было трудно. Иногда он смотрел на себя в зеркале после душа, и казалось, что он на мгновение забывал, что произошло, и всё это рушилось при виде его отражения, и даже он находился в ужасе. — Я чувствую себя лучше, зная, что эти сволочи, что обращались с моей Миссис столь плохо, умерли, — торжественно объявил Вилли. — Разве ты не чувствуешь себя лучше, мистер Джей? Нет, он не чувствовал. — Если честно, Вилли… Мне скучно. — Скучно, мистер Джей? Джей тяжело вздохнул. — Да. Я имею в виду… В чём смысл? Что теперь остаётся делать? Вилли, казалось, невероятно озадачен этим вопросом, и он сидел, молча повторяя слова про себя, в смешном представлении слабоумного телохранителя. — Думаю… жить, мистер Джей. — Жить? — Джей насмешливо фыркнул. — И что? Поехать в город и найти работу? С этим? — Он яростно указал на своё лицо, Вилли вздрогнул и опустил глаза на свои ноги. Джей издал резкий лающий смех. — Как я и сказал. В чём смысл? — Может быть, похоже на то, что сейчас нет смысла жить, мистер Джей, но ты не можешь просто сдаться из-за одного дня. Джей не согласился. Какой смысл жить, если каждый день будет банальным и отвратительно обыденным? Ни сладко пахнущей девушки, ни беззаботной сестры… Прежний он работал ради них, планировал ради них, надеялся с ними. Но сейчас… Он осуществил одну вещь, ради которой, как он считал, он пережил нападение Джонни — а именно свершил правосудие над Сабатино — и не было причин продолжать. Его палец стучал по колоде карт перед ним, и он встал, идея расцвела в его голове. — Хорошо, Вилли. Тогда оставим мою судьбу на усмотрение карт, — Джей весело улыбнулся и открыл пачку. Вилли выглядел смущённым и немного встревоженным. — Что ты имеешь в виду, мистер Джей? — Я имею в виду… Туз, король или дама, и я приставлю этот пистолет к голове, сказав: «Прощай, жестокий мир»; от двух до десяти, и я погружаюсь в лоно повседневной жизни и пытаюсь жить праведным путём. Как насчёт этого? Я даже вернусь в школу и получу свой диплом. Вилли яростно покачал головой, но решение было принято. Это было, в конце концов, так прекрасно. Правда, получение карты «исправиться» была намного выше, но случайность, исходившая из оставления всего на волю судьбы, компенсировала этот маленький недостаток. Он научился уступать тому, что судьба уготовила ему. Если у него имелась более важная цель, чем та, которую он уже исполнил, тогда карты отражали бы её. Он осторожно вынул карты из коробки и перетасовал их семь раз, чтобы обеспечить полную случайность, соблюдая предусмотрительность, не смотря ни на одну из карт. Вилли затаив дыхание смотрел, как Джей положил перетасованную и аккуратно поправленную колоду перед собой и потянулся к верхней карте. Он затаил дыхание, захихикал, когда Вилли нервно дёрнулся. А затем перевернул её. ДЖОКЕР. Джей усмехнулся и сказал: — Джокер. Тогда попробуем ещё раз. Вторая карта последовала за первой, и Джек недоверчиво прищурился и взглянул на шута. ДЖОКЕР. Обычно их было только два в колоде. Это значит, что ему не повезло. Так много для целой идеи перетасовки семь раз. С растущим раздражением, что его вдохновлённый план не шёл так, как он хотел, Джей вытянул руку и перевернул третью карту. ДЖОКЕР. Джей зарычал от разочарования и схватил всю колоду, вытаскивая одну карту за другой. Четвёртая, пятая, шестая, седьмая, восьмая… ДЖОКЕР, ДЖОКЕР, ДЖОКЕР, ДЖОКЕР, ДЖОКЕР. Он бросил оставшуюся колоду на стол и перебрал все карты. Все они были шутами. Он, сам того не понимая, схватил колоду, состоящую полностью из шутов, которые Джонни забрал со своих игр в пасьянс. На мгновение после того, как это его осенило, он сидел неподвижно, его руки были вытянуты на разбросанной колоде, как будто задаваясь вопросом, что всё это значит. Затем, слегка дрожа, Джей взял одну из карт, приблизив её к своему лицу и внимательно осмотрев. Клоун, одетый в зелёный и фиолетовый, с белым, раскрашенным лицом, тёмными глазами и широкой, дикой красной улыбкой, растянутой до ушей… Неосознанно он провёл языком по внутренней стороне рваных ран, и улыбка распространилась по его лицу. Это не было случайностью, это была судьба. И, о, это было прекрасно. — Неважно, — медленно произнёс Джей, одновременно потянувшись в карман куртки. — Я, эм… Кажется, получил ответ. Вилли выдохнул с облегчением и сказал: — Хорошо, мистер Джей. Вся твоя жизнь не должна оставаться на усмотрение… Мистер Джей? Глаза Вилли расширились, когда он заметил пистолет Джея в его руке, и его бешеный взгляд встретился со спокойным взглядом Джея с проницательным, умоляющим вопросом. Джей направил пистолет прямо на своего большого друга, человека, который в одиночку спас его от смерти и сказал: — Прости, Вилли, но я думаю, что с этого момента… это должно быть сольное выступление. И как только темнокожий мужчина схватился за своё оружие, Джей выстрел один, два, три раза, пока Вилли не умер на полу. Не оглядываясь назад, Джей покинул склад Райли в последний раз, с одной единственной картой ДЖОКЕРА в кармане.~***~
Утро только расцветало на кладбище в другом конце города. Могилы стояли прямо, спиной к солнечному свету, отбрасывая длинные тени, которые создавали видимость пятисот свежих вырытых могил, ожидающих быть заполненными трупами. Единственное место на этом кладбище, где смерть не передавалась, окружало крошечное иссохшее дерево, ветви которого низко свисали на землю, словно отягощённые каким-то тяжёлым грузом. Оно редко цвело, а если цвело, то почки были слабыми и бесцветными. Сам факт того, что оно было живым, демонстрировало его стойкость; в конце концов, очень мало растительности росло в Нэрроуз. Смотритель кладбища взглянул на дерево, а затем на две свежие могилы, которые только что были вырыты под ним. Это были грустные похороны под маленьким грустным деревом, с единственной девушкой — не старше, чем его Джулия — дрожащей, как будто холод самой смерти навис над ней, когда она произносила слова священника вместе с ним. При ней были слабые жёлтые маргаритки — едва успевшие расцвести — которые она поместила на две кучи земли. В ту же секунду она застыла, покачиваясь, и священник поймал её прямо перед тем, как она упала. В течение трёх недель могилы были голые, но надгробия прибыли этим утром. Он видел, как та же самая девушка прошла через ворота и села, ожидая на земле, как раз между ними, пока не пришёл груз, и мужчины поставили надгробия на места. Он не знал, кем были те, кто умер. Её родители, предположил он. Ограбление, или горящее здание, или самоубийство — ничто не было вне пределов в этом месте. Он видел, как она протянула руки и прошлась по именам, склонила голову, увидел, как трясутся её плечи. И после того, как она ушла, лавируя между неровными проходами крошащихся камней, смотритель кладбища поддался своему любопытству и подошёл, чтобы узнать, кого она оплакивала. Они стояли рядом под этим грустным, плачущим деревом, и когда он увидел имена и даты, то понял, насколько молоды они оба были, смотритель кладбища почувствовал, как сам немного плачет.Лола Мари Напьер 7 Марта, 1983 — 2 Мая, 1998 Любимая Сестра и Друг
Джек Эдвард Напьер 8 Ноября, 1980 — 25 Апреля, 1998 Любимый Брат и Друг
Конец первой части.