Могила

Часть II Луиза или —Цепляясь за поверхность— Слушай! — Что значат эти крики, эти вопли? Что за свирепый безумец цепь его рубит! Он идёт! Я вижу два ярких глаза его! Сейчас! В данный момент! Он решётку сотрясает темницы моей. Помогите! На помощь! Он ушёл! О! Страшное горе, Такие крики слышать — такой вид лицезреть! Мой разум! Мой разум! Я осознаю, понимаю, Я не сумасшедший, но скоро им стану. Мэтью Грегори Льюис

Есть две покрытые мхом могилы, которые покоятся на небольшом кладбище, как раз на краю этого заброшенного места под названием «Нэрроуз» в Готэме. Оба надгробия объяты ползучей растительностью, которая крайне редка во время осени и зимы; особенно усыпана листьями весной и летом. Обе могилы стоят под одиноким деревом с голым стволом и хлипкими ветвями, которые расцветают бледно-розовыми и белыми цветами почти на неделю весной, в хороший год. Две могилы лежат рядом друг с другом, одинокие, отдельно от остальных могил. Гравировка на обоих вырезает одинаковую фамилию и дату смерти. Для стороннего наблюдателя могилы не скажут ничего, кроме того, что здесь похоронены два родственных человека, одна девочка и одним парень, которые умерли в относительно молодом возрасте. Есть только один живой человек, который знает глубокую пропасть разницы, которая существует между этими двумя могилами. Есть только один человек, который знает, что в то время как в первой могиле лежит тело девушки, чьи страдания закончились навсегда, вторая же пуста — ничего, кроме пустой ямы, пустого гроба и пустого захоронения для всех, кто знал молодого человека, который должен там лежать. Есть только один человек, который знает, что Джек Напьер не лежит в могиле, которая знаменует его последнее пристанище. Только один человек признаёт, что он живёт, но не живёт; он умер, но не умер; он везде и нигде вообще; он есть всё и ничего. Есть только один человек, который знает это, и она единственная, кто хотел бы это знать; она единственный человек, который хотел бы посещать эти две могилы, которые стоят спокойно и незаметно на краю города, который занимается хаосом и навязчивостью. Есть только один человек, который знает пятилетнюю информацию о молодом человеке, который исчез в шквале отчаяния и глупости и был объявлен юридически мёртвым через год после этого, хотя его надгробие уже находилось над гробом, который был опущен в землю вместе с остальными его вещами задолго до этой даты. Остался только один человек, который помнит, который будет знать, как именно этот молодой человек стоял, дышал, смеялся и существовал. Есть только один живой человек, который знает всё это, но она не может жить так больше. Потому что некоторые тайны лучше оставить нераскрытыми; некоторые секреты лучше оставить на глубине шести футов. Некоторые вещи лучше, когда они остаются в могиле.

~***~

Луиза Спеллер не была уверена в возвращении в Готэм после десяти долгих лет постоянного отсутствия. По правде говоря, она не могла объяснить себе, почему она наконец решила сделать этот совершенно ненужный шаг. Она говорила себе, что это было основано исключительно на оппортунистическом выборе профессии, но она знала, что это было ложью. В Метрополисе было в два раза больше безопасных, надёжных рабочих мест, на которые предлагали ей должность — на самом деле она была совершенно уверена, что это был бы самый разумный выбор, остаться там, где она была, учитывая крайнюю вероятность того, что в любой момент она может зайти в здание Готэма, которое просто окажется заминированным и взорванным. Нет, хотя она сказала себе, что этот шаг должен был помочь ей профессионально, финансово и, возможно, даже социально, она не могла отрицать, что она действительно возвращалась в Готэм из-за этих могил. Она не видела их с того дня, как уехала. Одно последнее прощание; один последний затяжной взгляд, прежде чем она повернулась спиной к своему прошлому и поспешила в своё будущее, даже не подозревая о том, что она будет делать или куда пойдёт. Она только знала, что не сможет остаться, что у неё не будет соблазна вернуться на кладбище и взглянуть на два имени, которые знала она, единственных двух людей, которых она когда-либо по-настоящему любила. Когда-то она могла сесть, смотреть и так погрузиться в некое подобие смерти, что забывала, что сама всё ещё жива, всё ещё дышит. Переезд был выбором. Единственным выбором. Без этих двух людей нет смысла оставаться в Готэме. Нет смысла притворяться, что они не дышали этим воздухом и не ходили по этим улицам. Поэтому она уехала, и она думала, что на этом всё и закончится. Но это не так. Желание вернуться неуклонно росло внутри неё в течение последних трёх лет, постепенно душа её подавленной ностальгией и насильственно забытыми воспоминаниями. Её страх держал её подальше, эта ужасающая перспектива возвращения в город, частью которого был он — Готэм был почти как сон для неё, и в течение долгого времени идея вернуться и не найти его там была почти немыслимой для неё. Но время изменило её, и хотя боль была больше притупленной, чем уменьшенной, она чувствовала, что теперь может с этим справиться. Ощущала, что теперь, после стольких лет, она должна была. Было стыдно, что могилы так долго оставались без присмотра. Ей было стыдно за то, как быстро она убежала от них. Теперь они, казалось, звали её, призрачным шёпотом ночью, который манил её в город, в который, как верила она, не должна ступить ногой. Могилы были единственной законной причиной, по которой Луиза оставила своё настоящее и будущее позади и вернулась к своему прошлому, частично в надежде выкопать его и снова пережить его, и, возможно, на этот раз сделать это правильно. Поэтому она была, по понятным причинам, встревожена, когда всё пошло не так, как она изначально планировала. — Извините, я не понимаю. Вы говорите, что Нэрроуз… — Оцеплен, правильно. Луиза перекинула сумочку с одного плеча на другое. Полицейский участок, в котором стояла она, был переполнен, и он вонял преступностью, металлическими железными прутьями и несвежими документами, которые лежали на столах в течение нескольких недель. На стене рядом с ней висела захламлённая доска с бесчисленными фотографиями разыскиваемых преступников, насильников, убийц, грабителей, серийных убийц, коих было видно всем посетителям участка. Она отвернулась от них. Она не хотела видеть их лица. — Я пытаюсь добраться до кладбища. У меня там похоронена семья, и я хотела бы посетить их могилы. У мужчины, с которым она говорила, было скучающее выражение лица. Борода у него была потрёпанная, вся в крошках, костюм в складках поверх выделяющегося живота. Не похоже, что ему было дело до её умершей семьи. Возможно, она слишком долго жила в Метрополисе, городе гостеприимства и прекрасных моральных качеств. Видимо, адаптация к Готэму идёт медленно. Был ли он хуже, или она просто забыла, насколько он бездушен? — Извините, мисс, но, как я уже сказал, Нэрроуз — это изолированная зона для подавляющего большинства людей. Теперь это часть лечебницы Аркхем. Никто не входит туда и не молится Богу, никто не выходит. Дрожь прошла по её телу при упоминании о печально известной лечебнице, но её не остановит такая небольшая неудача. Она попрощалась со всей своей жизнью, чтобы вернуться в это место, чтобы встретиться со своими демонами. Теперь, когда она была здесь, ей нельзя было сказать, что её демоны задержались. — Должно же быть какое-то исключение… Честный человек не мог сознательно отказать мне в праве отдать дань уважения мёртвым. Это почти кощунство. Мужчина просто пожал плечами. — Понятия не имею, что это такое, но я знаю, что это протокол — отказывать любой запрос на допуск, если вы не придётся с одной уважительной причиной и официальным разрешением. Пока мы разрешаем доступ к острову только тем, кто работает в Аркхеме, правительственным чиновникам и копам, вроде меня. Извините, леди, но вам придётся зажечь свечу для них в церкви, если хотите выразить своё уважение. Луиза вздохнула, разочарование захлестнуло её волнами. Так вот к чему привели все эти муки стремления, которые она чувствовала поздно ночью? Один огромный тупик. Какой смысл был во всех этих затянувшихся чувствах решимости, которые она ощущала по ночам; в этой жестокой вере в то, что у неё здесь есть незаконченные дела? Она думала, так чертовски глупо, что она должна была вернуться сюда. Со стороны Готэма это казалось огромной смешной шуткой — они построили лечебницу, она вернулась, но когда приехала, не было никаких призраков, играющих в бейсбол… только сухие кукурузные поля, куда не кинешь взгляд. — Нет способа, которым я могла бы получить разрешение?.. — начала Луиза, наклонившись ближе к столу и широко открыв глаза с умоляющим выражением на лице. — Будь я проклята! Посмотрите, кто пришёл? Луиза выпрямилась, внутреннее осознание, которое говорило, что тот, кто бросил комментарий именно в её сторону, заставил её развернуться и искать источник звука. Он звучал довольно знакомо, с лёгким южным акцентом, который, казалось, вытягивала её память из долгого прошлого, хотя она не могла себе представить почему… это было не живое щебетание голоса Лолы, и это был не его голос, этот решительный альт, что заставлял дрожать её конечности; и это были единственные два голоса, которые она действительно хотела услышать, зовущие её. Она никогда больше их не услышит. Перед ней стояла стройная женская фигура с длинными ногами. Её зауженные брюки цвета хаки и кашемировый свитер говорили о её богатстве, а лаконичный тон её голоса сразу же отделял от остальных простых людей, мелькающих вокруг полицейского участка. Её лицо было красивым, но нормальным, без каких-либо отличительных признаков, чтобы узнать её. На самом деле, если бы не волосы — стрижка пикси, блестящих ярких красных кудрей — она, возможно, не узнала её вообще. Но Луиза узнала эти волосы, и этот акцент внезапно обрёл смысл и даже имя, к которому она смогла бы сопоставить всё это. — Сидни… Сидни Уайт, — запинаясь, произнесла Луиза. Точно Уайт? Или что-то другое, что-то похожее? Возможно, другой цвет, Грей, или Блэк или Грин? Она ухмыльнулась, обнажив зубы, которые, как была уверена Луиза, были гораздо более неровными и немного менее блестящими. — О, милая, теперь Карроуэй. — Она протянула ухоженную руку и пошевелила длинными пальцами. Бриллиантовое кольцо и серебряный браслет скудно блестели в тусклом свете участка. — Замужем уже пять лет. Разве это не фантастика? Энтузиазм был верен, и у Луизы появилось ощущение, что эта жена — привилегированная, возможно — на самом деле любила своего мужа. Было приятно в некотором смысле, что она вышла замуж по любви и просто случайно получила деньги вместе с этим. Обычно выходят замуж по любви и соглашаются на отсутствие денег, или выходят замуж из-за денег и сетуют на то, что нет любви. Было почти несправедливо, что кому-то там удалось заполучить и то и другое. — Замечательно. Но что ты делаешь в этом месте? — спросила Луиза, когда она подошла ближе, открывая сумку-клатч и резко доставая визитную карточку. Она протянула её мужчине за столом. — Скажите кому-нибудь позвонить мне, если что-нибудь услышите, хорошо? — рассеяно попросила Сидни, прежде чем повернулась к Луизе и убрала свои короткие красные, как помидор, волосы с глаз. — О, это было ужасно, позволь мне сказать тебе. Я пошла навестить своего муженька и принести ему обед, и когда я вышла, моя машина — я сама за рулём Мерседеса-Бенца, конечно — она исчезла, пуф, испарилась! Какой-то чёртов кретин украл её среди бела дня, и никто даже не сказал ни слова, чтобы остановить его. Но это ведь Готэм, верно? Хотя я должна признать, что днём раньше никогда не было так плохо. Мужчина за столом наблюдал, как они разговаривают, а затем вмешался: — Ну, по крайней мере, у нас нет убийцы, маскирующегося под нашего спасителя в эти дни. С этого момента всё может стать только лучше — как только город поймёт, что полиция снова взяла бразды правления. Сидни Карроуэй легко рассмеялась, и в её голосе имелась нотка определённой прохлады, когда она огрызнулась: — О, вы контролируете ситуацию? Скажи это владельцу мастерской, где ты найдёшь запчасти моей машины, ладно? Луиза подняла брови, а мужчина покраснел и залился от негодования. Сидни отвернулась от него, не сказав ни слова, и положила свою большую руку поверх Луизиной. — Чем ты занимаешься сейчас, дорогая? Почему бы нам не пойти куда-нибудь и не наверстать упущенное? Луиза нечего было делать и некуда было идти, кроме как вернуться в свою захламлённую квартиру и распаковать вещи. Она ещё даже не установила каркас кровати, а это значит, что она будет спать на матраце, который лежал на полу. Что было хорошо, но это, вероятно, имело бы намного меньше значения, когда в ней было бы несколько шотов мартини. Кроме того она не видела Сидни в течение десяти лет, со дня их выпуска из Святой Катерины, когда стройная девушка с красными волосами обняла её и сказала: «Береги себя и того, кто ещё может прийти», — хотя Луиза понятия не имела, что она имела в виду. Она была слишком расстроена, чтобы об этом волноваться. Выпускной состоялся только через три недели после смерти Лолы. Спустя четыре недели, как исчез он. Через три недели после того, как она услышала, что он не вернётся. Их надгробия пришли на следующее утро, и она ушла в тот день. — Конечно, — ответила Луиза, закинув сумочку на плечо и повернувшись к мужчине за столом. Он по-прежнему выглядел так, словно пытался сформулировать резкий ответ на пренебрежение Сидни. — Я вернусь через пару дней, чтобы ещё раз спросить об этом. Передайте это своему начальнику, пожалуйста? Я непреклонна в своём стремлении попасть на кладбище. Мужчина хмыкнул и посмотрел на свои бумаги. Она догадалась, что ей, вероятно, придётся пройти через весь этот процесс снова, когда она вернётся. Тем не менее это стоило того, если, в конце концов, она могла опуститься на землю перед этими двумя могилами и провести пальцами по именам, которые она сознательно не произносила вслух в течение десятилетия.

~***~

— Ты совершенно исчезла с лица планеты после окончания учёбы. Я пыталась связаться с тобой, знаешь, я даже нашла твою мать, но она сказала мне, что ты уехала, не сказав никому ни слова. Это было самое страшное. Я не смогла ничего понять. Луиза крутила свой напиток с соломинкой в руках и смотрела на Сидни, которая потягивала свой второй лимонад с водкой, через высокий стол. Она не выглядела так, как будто была пьяна, хотя её акцент стал отчётливей, и она расслабилась до такой степени, что фактически опиралась локтями о стол, что утончённая Сидни, вероятно, никогда бы не сделала. — Мне просто нужно было уехать на некоторое время, — мягко ответила Луиза, отпив своего Лонг-Айленда и поёрзав на стуле. Сидни взглянула на неё с вневременной сочувствующей улыбкой, которая заставила бы поверить, что она просто поняла, не нуждаясь в словах. Она задалась вопросом, могла ли Сидни узнать, что случилось. Если она встречалась с её матерью, то был шанс, что она знает, хотя то, что Луиза сказала своей матери, было не всей правдой. — Убежать от всего этого… Готэма… Нэрроуз. Боже, здесь негде было жить. — Я не виню тебя. Я живу в Палисаде, и я совершенно ненавижу приезжать сюда большую часть времени. Особенно в последний год или около того. Боже, но я даже не смогла попасть на самолёт обратно в Джорджию достаточно быстро в это время в прошлом году! Как будто сам ад пришёл в город, буквально. Она знала, о чём говорила Сидни. Даже Метрополис, город света, вкусил тьму, когда появился Джокер. Их приютили, они были спокойны и уверены в своей безопасности, они не желали вмешиваться, но они были потрясены. — Но сейчас всё стало лучше, не так ли? — спросила она Сидни, которая раздражённо закатила серые глаза и хлопнула ладонью по стулу. — Они бросили Джокера в лечебницу Аркхем месяц назад. — Лучше! Теперь, когда у нас нет Бэтмена, бегающего вокруг и пугающего воров до смерти? Нет, дела обстоят не лучше. У нас может не быть Джокера, угрожающего взорвать нас всех, но без Бэтмена? Скажем так, Готэм сейчас ориентирован на превращение в один огромный Нэрроуз, если что-то не изменится, и быстро. Луиза облизнула губы, без привкуса какого-либо сохранившегося алкоголя, и рассеянно кивнула, позволяя глазам бродить по заполненному дымом бару, в который они пришли. Это было место более высокого класса, чем большинство других, гарантирующих, по крайней мере, не такую хорошую защиту, пока они пьют, хотя её никогда полностью не гарантировали в Готэме. Она действительно не знала, что сказать Сидни о Бэтмене, об этом неуловимом мстителе в маске, которого обожала меньше половины города, а остальные ненавидели. Её не было рядом, когда он впервые появился в свет, и её не было рядом, когда произошло убийство Харви Дента, хотя Луизе было трудно поверить, что тот, кто убил кого-то столь хорошего, как бывший окружной прокурор, мог причинить ничего, кроме вреда. Тем не менее Бэтмен не был её героем — у них был свой собственный в Метрополисе. — Итак, ты замужем, — сказала Луиза, меняя тему и глядя на белую руку, которая плотно держала вспотевшее стекло. Драгоценный камень был большим и розовым, с бриллиантами поменьше вокруг него. Должно быть, оно стоило пятьдесят тысяч. Её собственный безымянный палец был гол, а правая рука Луизы опустилась на левую, почти в смущении. — М-м-м пять лет в сентябре этого года. Свадьба прошла осенью в моём родном городе. Листва была просто необыкновенной. Его зовут Николас, и он генеральный директор пластикового бизнеса с одной ногой за дверьми акций и облигации — как и все остальные мужья, предполагаю! — Сидни быстро рассмеялась и сдула свою тонкую челку с глаз. Луиза не заметила, насколько «остальные мужья» были похожи на Николаса Карроуэя. — Мы живём в Палисаде. Четыре акра. Я развожу своих собственных лошадей и даю всем маленьким детям уроки верховой езды. Они просто обожают ездить на пони в свои дни рождения. Сидни осушила очередной стакан, на её лице появилась довольная улыбка. Луиза сделала ещё глоток своего напитка, а затем спросила: «У тебя есть дети, Сид?» Она яростно покачала головой, приводя волосы в движение. — О, Боже, нет! Нет, я ещё не готова к этому. Ник пытался подтолкнуть меня к этому, но сейчас это не для меня. Луиза кивнула и снова начала крутить стакан в руках, она оглядывалась и рассматривали группы смеющихся, подвыпивших людей. Её взгляд остановился на мужчине возле бара, который только что сделал заказ, сняв с себя пиджак и закатав рукава на пуговицы, открыв жилистые предплечья и широкие плечи, которые переходили в тонкие бёдра. Её кожа начала покалывать, и она заставила себя отвернуться. — А что насчёт тебя? В твоей жизни должен быть мужчина. Дети? Луиза болезненно улыбнулась и ответила: «Было несколько мужчин. Но ничего серьёзного. Никаких детей». Сидни рассмеялась и наклонилась ближе, понизив голос до заговорщического шёпота. — Ну, большинство девушек говорило, как только ты уехала, что ты исчезла так быстро, потому что… попала в беду. Ты знаешь. С тем парнем, с которым ты была все эти годы. Мы решили, что ты ждёшь ребёнка, и он бросил тебя, поэтому ты сбежала из города. В то время это имело смысл; ты выглядела так ужасно в последний месяц. Но теперь очевидно, что мы ошибались. Она задалась вопросом, не должен ли её беспокоить тот факт, что большинство её одноклассниц думали, что она забеременела, после чего её бросили, а затем уехала, чтобы избежать какого-либо осуждения. Луиза обнаружила, что единственная проблема, которая у неё была с этим сценарием, заключалась в том, что это неправда. Лучше было быть брошенной им с его ребёнком, чем оставить его навсегда, в одиночестве, ни с чем. — Что случилось с тем парнем, так или иначе? Ты была так влюблена в него, что я была уверена, что ты сбежишь и выйдешь замуж, как только мы окончим школу. Это было так романтично, учитывая, что он был так беден и даже не окончил школу и всё такое. Приятные воспоминания о вечере закончились — вот та часть, которую она боялась, та часть, от которой она сбежала, сторонясь все эти годы. Правда. Два слова, которые снова и снова доказывали реальность ситуации, ударяя в её сердце каждым слогом. Но теперь она может их произнести. Они причиняли боль, они всегда причиняли боль, но она смогла произнести их. — Он умер.

~***~

— Хочешь сигарету, красавица? У него были бёдра Джека. Узкие, как раз тот тип, который сводил её с ума. Мужчины с длинными конечностями, выпуклыми мышцами, ничего не значили для неё. Они почти отталкивали её. Именно тощие — нет, возможно, не тощие, но определённо подтянутые, определённо худые — привлекали её внимание. Потому что они были похожи на него. Если она закроет глаза, они смогут почти походить на него. Она понимала, почему, чёрт возьми, бросила курить и наклонилась к нему. Мужчина осторожно просунул тонкий фильтр сигареты между её губ, и она подняла руку, чтобы схватить её. Она курила не часто, скорее для собственного удовольствия, чем из-за зависимости. Когда ей этого хотелось. Никогда недостаточно, чтобы жаждать это постоянно. Она постоянно жаждала только одну сигарету, и это было вполне достаточно. Луиза вдохнула, а затем с претенциозным жестом послала дымовое кольцо, поднимающееся к потолку. Парящие, серые и похожие на дымку завитки волною тянулись по воздуху. Это была призрачная вещь, прекрасная в печали, очаровательная тем, что, по какой-то причине, причиняла ей боль. — Это ловкий трюк. Где ты этому научилась? — Франция, — ответила она. — О, так ты француженка? Я-то думал… — Нет, — прервала она, ещё раз затянувшись. — Это не так. — О… Между ними нависла тишина. Луиза смотрела на медленно горящий кончик фильтра сигареты в её руке. Пепел светился красным, содрогался на концах, а затем падал вниз рядом с ней, опускаясь на пол. Две затяжки, и ей уже было скучно. — Держи, — сказала она. — Возьми свою раковую палочку. Он принял её с благодарностью, вдыхая долго и излишне глубоко. Когда он выдохнул, то издал низкий стон и закрыл глаза в высшей степени удовлетворения. Насыщенности. — Так зачем же ты тогда уезжала во Францию? Она могла проигнорировать это, как и большинство раз. Пустые разговоры так неуместны в подобных ситуациях. Но она ещё не хотела возвращаться в свою пустую квартиру, поэтому с мысленным пожиманием плеч она вздохнула и попыталась взбодриться. — Я училась за границей. Для университета. Я была там в течение полутора лет. — Звучит здорово. Не знаю, смог ли я там остаться. Все эти нежные круассаны и, фе, улитки. Я сам предпочитаю простые блюда. — Он сделал ещё одну затяжку. — Но, эй, — произнёс он сквозь клубок сигаретного дыма, — каждому своё. — Потому что все знают, что Франция предлагает только круассаны и улиток в своём меню, — горько заявила она. — Верно, — подтвердил он, ничего не замечая. — Никакой даже пиццы. — М-м-м. Для этого тебе придётся поехать в Италию, верно? — Да. Видишь, вот почему я люблю Америку. Мы — плавильный котёл. Никакие чёртовы коммуняки не скажут нам, какую еду мы можем и не можем есть. — Он снова затянулся, на этот раз почти свирепо, и Луиза закатила глаза. Таким образом, он был одним из тех. Как неприятно. Ей было ясно, что время пришло. Обычно она вставала и придумывала какое-то слабое оправдание, а затем уходила, оставив немного своего достоинства позади. На этот раз она едва сочла нужным что-то сказать. Она просто встала, подняла с пола разбросанную одежду и начала одеваться. Он смотрел на неё, наблюдая за её движениями, но она не была против. Раскаяние и отвращение не нахлынут на неё ещё до самого утра; она знала это из долгих лет практики. — Эй, может быть, это не моё дело… Она приготовилась к какому-то глупому комментарию или же ошибочной попытке заставить её позвонить ему через несколько дней. — Но кто такой Джек? Во время застёгивания молнии она застыла. Тупо смотрела в окно его спальни. Это был не очень хороший вид. Сторона здания прямо по соседству. Серый кирпич, занавешенные окна. — Что ты сказал? — Джек. Ты произнесла его имя, когда мы собирались это сделать. Я имею в виду, эй, я не осуждаю. Но мне любопытно, почему такая девушка, как ты, может сохнуть по парню, который не хочет её, когда она может заполучить любого. Ну, почти любого. Некоторые парни предпочитают блондинок. Или девушек с большими сиськами. Чувство сдавливания охватило её грудь. Его глупые комментарии, эти бестактные уколы разозлили её. Она обернулась и схватила свою сумочку с прикроватного столика, уставившись на его обнажённое тело, беззаботно лежащее, даже не прикрытое простынёй. В этом резком освещении она поняла, что оно не походило даже на половину на тело Джека, как она первоначально считала. — Не твоё собачье дело. Когда она выбежала из его квартиры, обувь находилась в её руке, чтобы ускорить её уход; она мрачно размышляла о том, что независимо от того, сколько бы мужчин с телом, напоминающим его, она бы не нашла, ей никогда не попадётся кто-то, у кого имелся бы его великолепный ум.