Могила

И всё же именно в нашей праздности, в наших мечтах скрытая истина иногда выходит на поверхность. Вирджиния Вульф

— Ты такой ребё-нок, — прорычал он, цокнув на букве «н», обнажив зубы. Он держал её руки, ушибленные пальцы были вытянуты до предельного дискомфорта. Он обзавёлся крошечными шинами из стали для пальцев, пеной и застёжкой на липучке, и теперь накладывал их на её пострадавшие пальцы. — Ты сломал мне пальцы! — Я растянул их. Кроме этого. И… может и его тоже. — Я сделаю это сама, я не хочу, чтобы ты прикасался ко мне, я не… — Если ты не прекратишь трепаться, я зашью твой рот. Он впился взглядом в неё из-под густо накрашенных век, и его приподнятая верхняя губа демонстрировала слабый блеск его зубов. Луиза понимала, что сопротивляется ему, но тот факт, что Джокер залечивал раны, которые сам же и нанёс ей… Ну, это было уже слишком. Она едва могла дышать, не посылая волны агонии через всё своё тело, сидя так, как сидела. Даже мешковатые боксёрские шорты, которые были на ней, натирали её перевязанную рану, как наждачная бумага цемент. Напряжение нарастало с обеих сторон, и, чтобы сделать вещи несравнимо более запутанными, Луиза понятия не имела, почему он это делает — лечит её, для того, чтобы она не ходила со скрюченными пальцами всю оставшуюся жизнь. Контраст между убийцей-психопатом, который, удерживая её, резал плоть ножами, и человеком, который помог ей одеться и перевязал руки, был ошеломляющим. Настолько ошеломляющим, что Луизе было едва ли легче со вторым человеком, чем с первым. — Почему ты помогаешь мне? — спросила она в первый раз. Он не смотрел на неё, только осматривал её средний палец, который, как он предположил, был сломан. — Мне нужно, чтобы ты выглядела как можно лучше, — наконец ответил он. — Для че… Быстрым движением запястья Джокер снова сломал средний палец. Луиза взывала от боли и наклонилась вперёд, ударившись лбом об острое плечо Джокера. Боль, омывавшая её руку и затуманивавшая разум, была очень сильной: её даже не волновало, что она продолжала прижимать лицо к пиджаку Джокера, продолжавшего работать над её пальцем, который он только что сломал — снова. — Я был прав, — объяснил он, когда Луиза всхлипнула и зарыдала в его верхнюю одежду. — Этот был сломан. — З-значит, ты делаешь это снова, — она сердито зарычала ему в шею. — Он не собирался зажить правильно, — сообщил он. Напряжённость в его голосе ясно выражала явное раздражение её слабостью — без сомнения, он сможет выдержать несколько сломанных пальцев, едва поморщившись, и гораздо более изящно, чем она. Но после шрамов, украшавших его щёки, несколько сломанных пальцев, должно быть, ничто в сравнении с ними. Уже не в первый раз Луиза испытывала глубокую, ноющую жалость к Джеку, к тем следам боли, которые он испытал, оставившим шрамы на его теле. В течение своего периода траура, после первого потрясения, она проводила дни за днями, просто размышляя о том, каково это должно было быть… Чтобы твои щёки, эти тонкие, почти нежные стенки плоти, были порваны, оставлены разорванными и обнажающими тёмные пещеры твоего рта… Боже, это была бы агония. И на этом всё не закончилось. Процесс заживления должен был быть адом сам по себе. У Луизы никогда не было причин думать о важной роли мышц лица в повседневной жизни, пока она не увидела раны Джека вблизи. Конечно, она ожидала, что это будет невероятно трудное испытание после того, как его порезали. Но не только это… при малейшем изменении выражения лица задействовались скулы, челюсти, губы… Улыбаться, зевать, хмуриться, плакать, сглатывать, облизывать губы или сердито смотреть на неё, как он только что делал — для него должно было быть мучением делать самые простые вещи, вещи, которые он даже не думал прекращать делать, пока не стало слишком поздно, и весь его разум взорвался болью от одного маленького чиха. Иногда Луиза жалела его так сильно, что трудно было даже ненавидеть его за то, что он сделал. Тяжело, но возможно. Потому что независимо от того, через что бы он прошёл, из-за чего он стал тем, кто он есть, Луиза всё равно презирала Джокера. Проблема заключалась в том, что Луиза никак не могла решить, действительно ли он был Джокером — или Джек существовал где-то глубоко, глубоко под поверхностью, раб безумия, овладевшего его разумом. Джеку и в голову не пришло бы замахнуться на неё, как это не раз делал Джокер без малейшего намёка на раскаяние. И всё же Джокер явно не из тех, кто останется рядом и станет помогать ей натягивать штаны, когда она не сможет, или лечить повреждённые руки. Итак, оставался вопрос, который душил её в груди: есть ли хоть какой-то шанс — хоть какой-то — на искупление для этого человека? Или Джек действительно мёртв, как она думала? На первый вопрос было трудно ответить «да», потому что он по-прежнему убивал безнаказанно и получал от этого удовольствие. И всё же сказать без лишних вопросов, что «нет, Джек мёртв, этот человек — ничто иное, как зло», возможно, было за пределами способностей Луизы, несмотря на все свои добрые намерения. — Я бы никому не сказала, знаешь, — пробормотала она, поднимая голову с его плеча и убирая мокрые от слёз волосы с глаз тыльной стороной ладони. — О тебе. О том, кто ты… Что случилось с тобой. Джокера, казалось, позабавило это признание. — Думаешь, поэтому я так с тобой поступаю? Пото-му что… Я стесняюсь? Не хочу, чтобы большой, плохой Бэтси знал моё имя? Я бы тут же обменял своё на его, не то чтобы он предложит… — Джокер нетерпеливо кудахтал, хрустя костяшками пальцев. Луиза вздрогнула от каждого пальца и тут же устыдилась этого. — Слушай, слушай… Я собирался убить тебя. И ты это знаешь. Луиза поёжилась и кивнула. — Но посмотри… Я вдруг понял, что ты могла бы быть мне гораздо полезнее, если я бы стал держать тебя рядом. А убить тебя. — Он махнул рукой в воздухе, словно отмахиваясь от глупой идеи. — Было бы просто, эм, бесполезным поступком. Я хотел убить тебя, потому что моё прежнее «я», прошлый я, узнал тебя. И, милая, было большим сюрпризом обнаружить, что это больно. Мне это не понравилось. Убить тебя будет легко. Но держать тебя рядом… это может быть катастрофой. И как ты знаешь… Мне вроде как нравятся катастрофы. Джокер встал, его врачевание, наконец, закончилось. Колени его фиолетовых брюк были покрыты бело-серой пылью; он похлопал по ним, пока не вернул им первоначально тёмно-сливовый цвет. Луиза положила онемевшие руки на колени, мини-шины были громоздкими и неудобными, и взглянула на него, её разум был озадачен и встревожен его словами. — Катастрофой для кого именно? — спросила Луиза. Джокер выпрямился и широко развёл руки, широко улыбаясь. — Для всех.

~***~

— Больно, да? Они стоят в месте, которое Луиза никогда раньше не видела, на месте, которое покрыто пышной, буйной растительностью. Это место далеко, далеко от Нэрроуз. Луиза чувствует себя потерянной и не в своей тарелке, но блондинка выглядит очень довольной. Она прогуливается среди зелени, заведя руки за спину — Луиза отмечает изящные, нежные запястья и тонкие, бледные руки. Девушка выглядит такой же хрупкой и грациозной, как фарфоровая балерина. Она, как всегда, стоит к ней спиной, но Луиза слышит боль в её голосе. — Да. Он… мои руки… Луиза вытягивает перед собой пальцы и сгибает их, но обнаруживает, что они целы и прекрасно функционируют, как и прежде. Даже задняя часть её ноги перестала пульсировать, и мигрень, от которой она пыталась избавиться последние три дня, исчезла. — Тебе надо было уйти, — снова говорит девушка, на этот раз печально. — Я знаю, — тихо соглашается Луиза. — Ещё не поздно. Ещё есть время, ещё есть кто-то, кто может тебе помочь. Ты знаешь, кто он, не так ли, Луиза? Ты знаешь, кто он. — Я… Я не знаю. В городе нет никого, кто мог бы помочь. Полиция… Блондинка качает головой, локоны подпрыгивают, ловя свет. Внезапно она начинает бежать. Луиза не хочет следовать за девушкой, но непреодолимое желание заставляет её сделать это, и она неуклюже бросается за небольшой порхающей фигурой. Они бегут сквозь растительность, которая с каждой секундой становится всё гуще. Луиза неуклюже двигалась вперёд, словно бык, пробирающийся сквозь завалы. Девушка, за которой она следует, кажется, парит над землёй, почти летит. В конце концов, когда растения становятся такими густыми, что хватают Луизу за руки и ноги, хлещут по лицу, хватают за горло, она падает лицом в пустое пространство перед собой. Она поднимает глаза. Комната, в которую она попала, лишена какой-либо роскоши — обтекаемая, металлическая, со стеклянными окнами, которые простираются от потолка до пола и показывают простор линии горизонта Готэма. Это конференц-зал на её рабочем месте, где нет людей. Девушка бросается во вращающееся кресло с высокой спинкой и крутиться, вытянув ноги, звонкий смех задевает уголки памяти Луизы, светлые волосы хлещут по её лицу и скрывают его черты, в то время как Луиза отчаянно пытается узнать… Девушка опускает ноги и останавливает стул, высокий, обтянутый кожей, спиной к Луизе. — Будьте уверены, джентльмены, мой бизнес остаётся таким же надёжным, как и прежде. Луиза вскакивает на ноги, в замешательстве глядя на спинку стула. — Ч-что? — заикается Луиза. — Будьте уверены, джентльмены, — снова говорит девушка, на этот раз более твёрдым голосом, — мой бизнес остаётся таким же надёжным, как и прежде. — Я не понимаю, что ты хочешь сказать? Что ты пытаешься… Внезапно она просыпается, её будильник пронзительно кричит ей в ухо.

~***~

Луиза долго стояла под душем, позволяя пару проникать под кожу и оседать в лёгких. Было бы так легко, если бы она осталась дома, свернулась калачиком в кровати и игнорировала реальность; если бы она ждала, когда Джокер придёт к ней в следующий раз, возможно, на этот раз, чтобы прикончить её. Это было бы так просто. Но она не могла этого сделать, потому что Луиза была на мели. По правде говоря, Луиза была хуже, чем на мели. Её задолженность составляла как минимум пятьсот долларов. На её банковском счёте не осталось денег, счета накапливались на столе, итоговые цены были обведены красными чернилами, чтобы сообщить ей, что она должна заплатить, а электричество выключили. Она провела весь предыдущий день, доедая скоропортящиеся продукты в холодильнике, надеясь, что пища прослужит ей несколько дней, если она набьёт живот. Даже домовладелец прислал ей письмо, в котором сообщал, что у неё есть семь дней, чтобы заплатить за квартиру, иначе её выселят. Жить в Готэме ей не хотелось, но жить на улицах Готэма — ещё меньше. Итак, Луиза не могла вечно стоять под душем, где вода заглушала мир за цветастой занавеской. Луиза должна была идти на работу. По закону «Дюбуа и Компания» не могли её уволить, хотя она знала, что они этого хотят. Было чертовски неудобно, что переводчик, которого они только что наняли, не сможет работать больше месяца или около того — взяв с собой их главного секретаря, не меньше. И всё же её не уволили. Они не платили ей, пока она «поправлялась» после взрыва, свидетелем которого стала, но она полагала, что это слишком много, чтобы просить. Время её выздоровления истекло, и она должна была вернуться. Если она сейчас не пойдёт, они могут уволить её. Необходимость требовала, чтобы Луиза вернулась на свой пост в компании, хотя сама мысль об этом была ей отвратительна. Сидеть в конференц-зале, слушать, как противный месье Дюбуа орёт по-французски в интерком, и притворяться, что с ней ничего не случилось… что Джокер не вторгся в её дом, что она не носит доказательство этого на бедре, под модной юбкой-карандаш… И эти люди, окружающие её, столь надёжные и безопасные в своих деловых костюмах и «Вольво»… Было бы удручающе стоять среди них, зная всё это время, что она может сказать им, может облегчить душу, может затащить одну из женщин в уборную и показать ей «J», которое Джокер вырезал на ней. Было бы таким облегчением избавиться от её ужаса, рассеять его в толпе, позволить другим раздумывать, волноваться и ёжиться от мысли о том, что Джокер прижимает её к полу. А некоторые могли и игнорировать её, сторониться её… Но другие, они бы обнимали её и уводили, предлагая советы, которые, как знала она, никогда не сработают, но это было бы приятно слышать. Было бы таким облегчением сообщить кому-нибудь об этом. Она выключила воду и вышла из душа, насухо вытирая тело полотенцем. Она осторожно промокнула порез, а затем начала долгий процесс обработки и перевязки раны. Прошло всего несколько дней с тех пор, как Джокер порезал её, но рана почти не затянулась. По краям она чувствовала утолщение кожи, как кровь сворачивается, чтобы остановить кровоток, но в центре всё ещё зияла рана, из которой время от времени сочилась кровь. Сочилась, но медленно, и каждый раз, когда она пыталась исправить это, ей напоминали о том, каким ужасным будет шрам. Было бы большим облегчением, если бы кто-нибудь узнал об этом, но она не могла рассказать. Она никогда и никому не скажет. Ибо, если бы они знали… если бы они знали, что она знала его, если бы они знали, что она любила его, что бы они сказали? Как они посмотрят на неё? Если бы они знали, что когда-то, давным-давно, она спала с ним, снова и снова, пока они оба не были истощены? Если бы они знали, что на днях она позволила ему поцеловать себя. Если бы они знали, как она иногда думает о нём. Когда он опустился перед ней на колени и провёл длинным пальцем по её ладони, накладывая шины, ей захотелось, чтобы он поцеловал её снова… Они никогда не узнают.

~***~

— Хорошо, что Вы вернулись, Луиза. Сейчас к ней подходило больше людей, чем когда-либо раньше, когда она работала в «Дюбуа и Компания». Без сомнения, им нужны были какие-то подробности о том, что произошло во время взрыва; какие-то детали безвременной смерти Сары. Луиза, однако, не поощряла этого, и, в конце концов, каждый, кто пытался завязать с ней разговор, начал скучать, становился апатичным и уходил. — М-м-м, — ответила Луиза, делая большой глоток кофе и переставляя ноги. Её рана пульсировала — она давно не сидела в таком жёстком кресле. Мужчина, который сейчас с ней разговаривал, был ей совершенно незнаком — она была уверена, что никогда его не видела, даже во время обязательного знакомства в первый день. — Я имею в виду, я знаю, что вернуться в поток событий будет трудно, но хорошо, что Вы двигаетесь вперёд. — Мужчина провёл рукой по коротко подстриженным волосам. Некоторое время они оба молчали, Луиза перечитывала расписание на сегодня — очень важная встреча с Брюсом Уэйном, чтобы пересмотреть участие «Дюбуа и Компания» в «Уэйн Энтерпрайзис». Эта встреча, без сомнения, была причиной, по которой они требовали её возвращения — переводчик, которого они вызывали, чтобы заменить её, имела склонность разражаться слезами после минуты или двух словесных оскорблений месье Дюбуа. — Сара была… Она и я… — снова заговорил мужчина. Луиза испуганно подняла глаза. Она почти забыла, что он всё ещё в комнате. Теперь в его голосе звучало напряжение, сдерживаемое болью, которую Луиза слишком хорошо знала. Он любил крошечную Сару Бёртон, и теперь она мертва. — Она упоминала обо мне? До… Охваченная сочувствием к этому незнакомцу, Луиза пыталась найти слова утешения. Однако смерть Сары была настолько жестокой, настолько неправильной, что ничего особенно успокаивающего в голову не приходило. — Не было… не было времени, понимаешь? Всё произошло так быстро, так внезапно. Глаза мужчины — приятного синего оттенка — метнулись вниз и уставились на уродливый ковёр красновато-лилового цвета в кабинете Луизы. — Конечно, я имею в виду… Я слышал, что это было неожиданно. «Неожиданно — грубо сказано», — подумала Луиза, но ничего не сказала вслух. Глядя на этого несчастного влюблённого мужчину, Луиза почувствовала отвращение к самой себе. Всего несколько дней назад она позволила убийце его любви прижаться губами к её губам. Она позволила Джокеру подлечить себя, говорила с ним почти спокойно. Луиза пожалела этого мужчину. Если и был кто-то, кто понимал, каково это — терять дорогого человека, так это она. — Мне жаль, — произнесла она. Мужчина пристально посмотрел на неё и кивнул. — Знаете, я думаю, что Вы единственный человек, который действительно искренне имел это в виду. В этот момент маленький мужчина в деловом костюме просунул голову в дверь и рявкнул: «Пять минут», — прежде чем поспешно уйти. Луиза вздохнула. Мужчина кивнул ей, на мгновение задержался у двери, а затем исчез в джунглях кабинок рядом с её кабинетом. Собрав все необходимые вещи, Луиза направилась в конференц-зал. Многие представили «Уэйн Энтерпрайзис» уже присутствовали, включая пожилого чернокожего мужчины, которого, как ей показалось, она видела в местных новостях пару раз. Хоть убей, она не могла вспомнить его имя. Она села на своё привычное место и разложила бумаги, положив сверху повестку дня, чтобы лучше следить за ходом разговора. Насколько ей было известно, в «Уэйн Энтерпрайзис» произошло нечто такое, что дало месье Дюбуа повод для беспокойства насчёт стабильности компании. И, поскольку «Дюбуа и Компания» имела более чем существенную долю в акциях «Уэйн Энтерпрайзис», пришлось провести переоценку их делового партнёрства. Луиза не знала, что произошло, но знала, каким неумолимым может быть месье Дюбуа. Она подумала, что сегодня дела у «Уэйн Энтерпрайзис» пойдут не так хорошо. Примерно через минуту конференц-зал был почти полон. Она узнала знакомые лица из своей компании, и по крайней мере пятерых, которых никогда раньше не видела, все они выглядели мрачными и безупречно одетыми — трутни «Уэйн Энтерпрайзис». Брюс Уэйн ещё не появился, хотя и должен был присутствовать на встрече. Луиза никогда не испытывала тёплых чувств к Брюсу Уэйну, готэмскому миллиардеру-сердцееду. Возможно, это была обида из-за того, как умерла Лола — без денег, которые были ей нужны, чтобы действительно дать ей шанс на выздоровление. Конечно, его родители были святыми. Их щедрые пожертвования малоимущим в значительной степени спасли жизнь Лоле, когда у неё впервые появился рак, но они умерли, и средства фонда, которые они создали, иссякли и в конечном итоге рассыпались в пыль. Старики, управляющие «Уэйн Энтерпрайзис», в то время как молодой наследник Уэйнов слонялся по лучшим учебным заведениям страны, не были заинтересованы в помощи бедным детям из Нэрроуз. И Брюс Уэйн оказался более заинтересован в том, чтобы трахаться со столькими красивыми потенциальными моделями, чем в управлении бизнесом, который по праву принадлежал ему. Не впечатлённая его внезапным появлением в Готэме и его многочисленными вечеринками по сбору средств, Луиза не могла не пожелать, чтобы сегодня у него всё пошло плохо — это казалось настолько несправедливым, что один человек мог получить абсолютно всё, что они хотели. Особенно такой развратный человек с пустой башкой, как Брюс Уэйн. Когда человек, о котором шла речь, наконец-то вошёл в конференц-зал, опоздав на три минуты, он лениво улыбнулся всем и с важным видом направился к своему месту, через два места от Луизы. — Извините, джентльмены, — объявил он, полностью игнорируя тот факт, что по крайней мере семеро из присутствующих в конференц-зале были женщинами. Она видела, как женщины обмениваются раздражительными взглядами. — Я столкнулся со старым знакомым и слишком долго болтал. Начнём? Несколько старших партнёров «Дюбуа и Компания» что-то беспокойно бормотали себе под нос. Луиза недоумевала, почему кто-то, идущий на переоценку миллиардного партнёрства между одной компанией и другой, ведёт себя так пресыщено. Уэйн уселся в кожаное кресло с высокой спинкой и поправил запонки. Они выглядели до нелепости дорогими; Луиза задалась вопросом, сможет ли одна из них вытащить её из долгов и, возможно, обеспечить ей дом, по крайней мере, ещё на два месяца. Всё это казалось невероятно несправедливым. Впрочем, так было всегда. Она представила, что сказал бы Джек, будь он здесь, наблюдая, как Брюс Уэйн поправляет свой стильный пиджак и выпрямляет галстук. Парень, которого она знала, вступил бы в саркастическую, язвительную обличительную беседу с миллиардером. — Месье Дюбуа в любой момент должен начать видеоконференцию, — ледяным тоном обратился к Уэйну Чарльз Лефер, старший партнёр. Уэйн ничего не сказал, только коротко кивнул головой. По правде говоря, он сидел совсем рядом с ней, и Луиза была поражена, насколько странной была ситуация. В детстве Брюс Уэйн был чем-то вроде сказочного рыцаря для большинства девочек в её школе. Большинство из них мечтали когда-нибудь завоевать сердце самого завидного холостяка Готэма, тем самым обеспечив себе жизнь, полную декаданса и гламура. Конечно, ничего подобного не случилось. Брюс Уэйн был известен тем, что был бабником; он определённо не был из тех, кто женится. С такого близкого расстояния Луиза могла разглядеть причину притяжения этих девушек к нему — даже в свои тридцать, сколько, наверно, должно быть ему, Брюс Уэйн был очень красивым мужчиной. Одет он был, конечно, безупречно, ни один волосок или пуговица не были не на своём месте. Однако тщательное внимание к гардеробу было не единственным его преимуществом — у Уэйна были классические красивые черты лица, какие можно найти у римской статуи. У него был узкий орлиный нос, высокий выразительный лоб, впалые щёки, широкий рот и сильная челюсть. Короче говоря, он был красив. Мужчина, идеально воплотивший роль миллиардера-плейбоя. За исключением… За исключением впадин под глазами, тёмно-фиолетовых дуг, которые ложились тяжёлым бременем на него. Возможно, он потерял сон из-за проблем, с которыми столкнулась его компания? Почему-то Луиза сомневалась в этом. Брюс Уэйн был не из тех, кто терял сон из-за своей компании. С другой стороны она никогда не считала Брюса Уэйна человеком, который из-за чего-то терял сон. Он не смотрел на неё, когда она осматривала его, за что она была ему благодарна. Наконец в конференц-зал ворвался месье Дюбуа, его раздражённый голос потребовал, все ли присутствуют. Луиза спросила у всех, готовы ли они начать, и получила необходимое бормочущее согласие присутствующих. Затем Дюбуа обратился к Уэйну: — Мы собирались здесь сегодня, чтобы обсудить тревожную личную проблему, которая угрожает разрушить деловые отношения между нашей компанией и «Уэйн Энтерпрайзис». Я смотрю на цифры Вашей компании, мистер Уэйн, и признаюсь, я глубоко разочарован. Когда мы договорились о создании партнёрства — Ваша компания финансирует разработку некоторых из моих более продвинутых проектов; моя компания предоставляет Вам доступ к множеству технических и электронных товаров, которые намного превосходят компании, скажем, из Китая — я ожидал, что Вы будете вести себя более уравновешенно. Луиза передала это сообщение Брюсу Уэйну, чувствуя себя неловко оттого, что ругает его из вторых рук. Тем не менее он даже не взглянул на неё. Его взгляд был прикован к источнику голоса месье Дюбуа — телевизору с плоским экраном, висевшему на стене. — Прошу прощения, месье, — сказал Уэйн, слегка улыбнувшись, — но я не помню, чтобы вёл себя неуравновешенно. — Вы прекрасно знаете, о чём я говорю, Уэйн. Эта история с… с этим Хашем… неприемлема. У Готэма уже давно очень… странная… репутация. Сначала человек, которого Вы назвали Пугалом, потом Джокер, а теперь этот человек, который, кажется, имеет личную вендетту против Вас… Вы понимаете, мистер Уэйн, что такие вещи не могут продолжаться, если Вы хотите сохранить наше деловое партнёрство? Луиза запнулась на слове «Хаш», когда месье Дюбуа произнёс его, уверенная, что он, должно быть, перепутал слова, или, может быть, она неправильно переводила. Однако, похоже, так оно и было, потому что Брюс Уэйн нисколько не удивился, когда она перевела ему послание. — Ситуация с этим сумасшедшим печальна, месье Дюбуа, но это личная проблема, над решением которой моя служба безопасности работает очень усердно. Это не имеет ничего общего с бизнесом, который мы ведём сейчас или в будущем. — Тогда почему продажи Вашей компании упали на одиннадцать процентов — одиннадцать процентов, мистер Уэйн! — с момента появления Хаша? Почему страдает мой бизнес, если, как Вы говорите, он не влияет на Ваши связи? До меня дошли слухи, Уэйн, что этот человек угрожает и даже вредит тем, кто продолжает вести с Вами дела. Брюс Уэйн откашлялся. — Любые смерти или травмы, полученные моими деловыми партнёрами, были объявлены ужасными несчастными случаями полицией Готэма. — Лично я, — холодно произнёс месье Дюбуа, — не питаю к полиции Готэма никакого уважения. Простите меня, мистер Уэйн, когда я говорю Вам, что нахожу Вашу компанию помехой для благополучия моей работы и моей жизни в целом. В этот момент Уэйн казался взволнованным, и Луиза заметила, как в его глазах вспыхнуло сильное негодование. Когда он заговорил снова, то обратился не только к месье Дюбуа, но и к старшим партнёрам, сидевшим за столом переговоров; все они с недоверием смотрели на Уэйна. — Будьте уверены, джентльмены, мой бизнес остаётся таким же надёжным, как и прежде. Его слова тяжело повисли в воздухе. Потрясённая Луиза сидела, тупо уставившись на Брюса Уэйна. Она не перевела это послание, и после короткого тридцатисекундного молчания сам Уэйн обратил на неё сбитый с толку взгляд. Дежавю было ошеломляющим. Разве это не было той ночью, может быть, вчера, та неуловимая блондинка сказала ей те же самые слова? И это было то самое место… теперь она вспомнила, что это было здесь, прямо в этом конференц-зале. Они о чём-то говорили, что-то насчёт Джека. Эта девушка давала ей какой-то совет… она что-то говорила… что-то о… Боже, что это было? Почему она не может вспомнить? Это было что-то важное, что-то поразительное, что выбило её из колеи. Это было… Брюс Уэйн громко откашлялся, и Луиза поняла, что сидит с открытым ртом, тупо уставившись на миллиардера. — И-извините, — быстро пробормотала она, покраснев от смущения. Месье Дюбуа недовольно прищурился, когда она передала ему заверение Уэйна. — Хотел бы я утешиться Вашими заверениями, мистер Уэйн, но боюсь, что веса Вашего слова просто недостаточно в деловом мире. Мои люди поговорят с Вашими о том, как мы будем действовать. Мои наилучшие пожелания. Экран погрузился в темноту. В конференц-зале воцарилась тишина. Худой чернокожий мужчина наклонился и прошептал что-то на ухо Брюсу Уэйну. Сам мужчина выглядел невероятно мрачным, но его жёсткое, как кремень, выражение лица, не выдавало ничего из того, что он мог думать. «Ещё непоздно. Ещё есть время, ещё есть кто-то, кто может тебе помочь. Ты знаешь, кто он, не так ли, Луиза? Ты знаешь, кто он». Наконец, слова стали иметь смысл. Луиза наблюдала, как Брюс Уэйн встал с кожаного кресла, в котором сидела её неуловимая девушка из сна. Не сказав никому ни слова, он вышел из комнаты, чернокожий мужчина последовал за ним. Несколько бизнесменов из «Уэйн Энтерпрайзис» принялись рыться в бумагах, готовясь к многочасовому поиску компромисса с представителями «Дюбуа и Компания». — Ты в порядке, милая? — Женщина с седеющими рыжими волосами, собранными в строгий пучок, положила руку на плечо Луизы и озабоченно посмотрела на неё. — Может быть, тебе стоит отпроситься сегодня пораньше — встреча, в конце концов, закончилась. Растерянная, Луиза пробормотала: — Нет, я в порядке, просто… — И потом встала, неуклюже сгребла свои вещи и выбежала из комнаты вслед за Брюсом Уэйном. Она сошла с ума, совершенно сошла с ума, если бежит по узким коридорам вслед за мужчиной, который едва заметил её присутствие в конференц-зале. И Брюс Уэйн? Что он мог сделать с её ситуацией? Максимум, что он мог внести в общество — это свои деньги, и хотя он щедро раздавал их некоторым приемлемым организациям, она сомневалась, что он действительно сможет ей помочь. Джокер не был какой-то разрушенной больницей, на которую он мог мобилизовать свои средства. Так почему же она бежала сейчас, лихорадочно оглядываясь в поисках его костюма за тысячу долларов? В тот момент, когда она была уверена, что он уже ушёл, Луиза повернула за угол и чуть не столкнулась с ним. Уэйн стоял очень близко к пожилому чернокожему мужчине из конференц-зала. Казалось, они говорили между собой на низких тонах. В ту минуту, когда Луиза, затаив дыхание, появилась перед ними, оба их рта были плотно сжаты. — Месье Дюбуа хочет ещё поговорить с мистером Уэйном? — спросил чернокожий мужчина. Луиза, которая не совсем знала, что должна была сказать сейчас, когда стояла перед этим человеком — этим совершенно эгоистичным, устрашающим, неблагодарным человеком — открыла и закрыла рот несколько раз, надеясь, что она вдруг найдёт слова, которые ей так нужно было сказать: «Помогите мне, пожалуйста, я не знаю, почему я прихожу к Вам из всех людей, но ради всего святого, помогите мне». — Нет, — прошептала она, наконец, желая произнести именно эти слова. Рана на задней стороне бедра причиняла острую боль от бега; казалось, это служило напоминанием о том, почему она преследовала Брюса Уэйна. Напоминание о её смертельном положении. Напоминание, что если она не получит помощь… если ей не помогут, неизвестно, что может случиться. Для всех. Брюс Уэйн смотрел на неё сверху вниз, засунув руки в карманы, с надменным выражением лица. — Вам что-то нужно? — прямо спросил он. Его раздражение по отношению к ней было вполне очевидным, и, возможно, её статус ненавистного гонца с самого начала не выставлял её в выгодном свете. И всё же, какая бы ни была надежда на его помощь, она рухнула в ту же минуту, как Луиза услышала резкие нотки в его голосе. Она медленно покачала головой, отступая. О чём она только думала? Брюс Уэйн? Никто, и меньше всего Брюс Уэйн, не мог ей помочь. Это всего лишь игра её разума, и она была идиоткой, слушая всю эту чепуху, которую подсознание сообщило ей во сне. — Нет, — ответила Луиза. — Нет, ничего. Извините. Она завернула за угол и скрылась из виду, прижимая ладони к раскрасневшемуся лицу и проклиная себя за каждую слабость. Она не могла сдать Джокера, не могла убежать от него, не могла даже попытаться получить помощь… На что она вообще годится? Вдалеке, тихий, успокаивающий голос чернокожего мужчины пробормотал: — Вы могли бы быть добрее к бедной женщине, мистер Уэйн. За этим высказыванием последовал громкий вздох, а затем голос плейбоя ответил: — Это была тяжёлая неделя, Люциус. Кроме того, с каких пор Брюс Уэйн известен своей добротой? Второй мужчина тихо усмехнулся. Луиза презрительно фыркнула. Оставьте самоуверенным миллиардерам обращения к себе в третьем лице. Она должна была быть не в своём уме, думая, что этот осёл может ей помочь. В тот день Луиза закончила работу и устало потащилась домой, едва хромая в сторону метро. Она больше никогда не увидит Брюса Уэйна.