Могила

Большинство из нас — это не мы. Наши мысли — это чужие суждения; наша жизнь — мимикрия; наши страсти — цитата! Оскар Уайльд

Луиза не могла вспомнить, когда именно потеряла контроль над собой, но она без сомнения знала, что это произошло. Её внутренняя борьба, демонстративное поведение, это абсолютное отвращение — они медленно рассеялись, словно дымка на ветру. Однажды ночью она расхаживала по своей освещённой свечами квартире, заламывала руки и проклинала имя Джека; некоторое время спустя она равнодушно смотрела на него, когда он стоял у кухонного стола, просматривая её почту и с несчастным видом разглядывая банковские счета. — Так вот почему ты не можешь держать свет включённым? — с упрёком спросил он, держа давно просроченный счёт за электричество и размахивая им в воздухе. Он цокнул языком, как матушка-наседка, и она никак не могла смириться с тем, что на его шее запеклось пятно крови, явно не его крови. И она, Луиза Спеллер, смотрела на Джокера так спокойно, как только могла. Когда всё пришло к этому? Когда она сдалась? Она даже не подозревала, что делает это, и прежде чем она успела опомниться или взбунтоваться и взять себя в руки… это исчезло. — Ну, что тут скажешь. Твоё маленькое празднование по возвращению домой отбросило меня назад. Я всё ещё оплачиваю больничные счета. Если ты планируешь остаться, страховые компании могут рассмотреть вопрос о включении пункта «Джокер» в некоторые из своих пакетов. Когда она начала шутить над ним так спокойно, так пресыщено? Что за человек сделал эту гениальную смену их ролей? Что за человек впустил Джокер в её дом, позволил ему спокойно говорить с ней, позволил поцеловать её? Она, Луиза Спеллер, позволила ему делать все эти вещи. Теперь она была монстром, как и он. Когда это случилось? Когда он сделал это с ней? Так тихо, так гладко, что она даже не заметила, как это происходило? Визиты были в лучшем случае спорадическими, но за последний месяц их стало больше. Это было, по её мнению, из-за огромного количества снега, которым Готэм засыпало в течение праздников. Декабрь сменился январём, и всё же снег падал, покрывая улицы, вызывая больше несчастных случаев, чем даже Джокер. Джокер был недоволен тем, что его царство террора было прервано и немного отодвинуто на задний план Матерью-Природой. Чтобы излечить свою скуку или просто выместить на ней часть своего разочарование с помощью небольшой психологической пытки, он нанесёт Луизе визит. Сегодня он взглянул на её почту и осмотрел ушибленные пальцы. Эта проверка продолжалась в течение нескольких недель. Это явно не было связано с чувством вины со стороны Джокера — в его глазах никогда не было ни тени сожаления или раскаяния. Причины, по которым он следил за её ранами, были тайными и известными только ему. Сегодня он, казалось, одобрял то, что видел. Когда он наклонился ближе, держа её руки в своих перчатках, она глубоко вдохнула и ощутила его запах на своём языке. От него пахло духами. Застигнутая врасплох, Луиза отдёрнула руки и уставилась на него, нахмурив брови. Из всего, что она ожидала учуять от него — кровь, огонь, пепел — женские духи были, пожалуй, последним. Не только это, но когда она сделала ещё один глубокий вдох, она поняла, что они пахли ужасно дёшево, те духи, где переборщили с мускусом, купив в аптеке на распродаже, «Eau de Sexii». Луиза, пытаясь придумать какое-нибудь правдоподобное объяснение, пришла к двум возможным выводам, ни одно из которых ей не нравился: Первый состоял в том, что его последней жертвой была какая-то бедная девушка, которая, совершенно не подозревая, что её жизнь вот-вот прервётся от рук Джокера, плеснула слишком много духов на шею и запястья. Второй вывод, Джокер подцепил проститутку. Нет. Луиза, как она теперь знала наверняка, испытала гораздо большее отвращение ко второй возможности. Осознание этого не помогло ей почувствовать себя лучше в этой ситуации — во всяком случае, она понимала, каких новых низов достигла. Джокер не заметил никаких противоречивых эмоций на её лице. Он хрипло рассмеялся, когда она отстранилась от него, а затем взял другой счёт, на этот раз из больницы. — Ты убил кого-нибудь сегодня? — резко спросила Луиза. Он лишь поднял брови и больше ничего. — Ага, — наконец ответил Джокер. — Сегодня вторник, знаешь. — Женщина? Джокер вздохнул, отбросил счёт и уставился на неё. — Ну, это инте-рес-ный вопрос, Луиза. Один из них был похож на женщину, но этот кадык… — Так ты теперь убиваешь трансвеститов? Какой в этом смысл? В глубине души она почувствовала огромное облегчение. Почему-то при мысли о том, что Джек, даже столь развращённый, как сейчас, в поисках секса от какой-то отвратительной женщины, у неё по коже побежали мурашки. Она знала, что у неё нет права судить, учитывая историю, историю её матери. Но она судила. Никто никогда не был так хорош, как их намерения, и Луиза не была уверена, что её намерения были так уж хороши для начала. — Его нет, — ответил Джокер, на этот раз взяв журнал с нижним бельём и перелистнув его прямо на середину. Его уголки рта опустились вниз, и он наклонил голову набок, изучая страницу. — По-прежнему ме-тёт? — Да, — машинально ответила она, даже не глядя в окно. Большие, огромные хлопья падали с раннего полудня, и такая погода, по прогнозам, должна была сохраниться в течение всей ночи. — Но если ты планируешь терроризировать окрестности города или что-то ещё, может, захочешь помыться. Ты пахнешь как дамский отдел благотворительного магазина. Этот подкол должен был вывести его из себя, возможно, указать на то, что он сам пропустил. Когда он поднёс рукав к лицу, чтобы понюхать его, она не ожидала, что выражения отвращения и гнева промелькнут на его загримированном лице. — Не выгляди таким уж испуганным, — сухо бросила она ему, — это просто духи. Может, тебе не стоит так близко подходить к своим несчастным жертвам… От одного его испепеляющего взгляда она затихла. Луиза инстинктивно сжала руки, но тут же пожалела об этом. Она сняла все шины, кроме одной, но большинство пальцев всё ещё болели. Джокер протиснулся мимо неё, сбросив по пути тяжёлое пальто. Как обычно, при виде его тела, тела Джека, у неё перехватило дыхание. Было так легко забыть, что Джокер и Джек Напьер были одним и тем же человеком. Много раз Луиза предпочитала сваливать их сходство на удивительное совпадение. Бывали моменты, когда она лежала в постели, притворяясь, что Джокер — не более чем очередная её интрижка, тень Джека, которую нужно осторожно отбросить, когда иллюзия начинала исчезать. Суть в том, что они никогда не исчезали. Он был Джеком точно так же, как и не был. Когда он был с краской на лице и в зловещем наряде, она вполне могла убедить себя, что они были отдельными личностями. Но это не так. Не тогда, когда она увидела этот расшитый на заказ костюм, так идеально облегающий его тело. И это была её слабость, это был её эгоизм. Луиза Спеллер позволила убийце переступить её порог, потому что когда она смотрела на него… когда она смотрела на него, худшие вещи, которые когда-либо случились в её жизни, казалось, исчезали. Джокер аккуратно положил пиджак на кофейный столик, заваленный почтовым мусором и коробками из-под китайской еды на вынос. Часть беспорядка он небрежно свалил на пол, и она не осмелилась протестовать, когда выражение его лица было таким грозным. Долгое время они не разговаривали, и Луиза неуверенно топталась на заднем плане, нерешительно просматривая почту. Счета были помечены красными чернилами, яркое напоминание «ОПЛАТИ НАМ» от того, кто посылал. В ближайшие два дня она получала зарплату. Будет ли чек вовремя обналичен, чтобы заплатить за квартиру? На этот вопрос она не могла ответить. — Помнишь, как мы часами сидели и просматривали счета? — наконец спросила она, проведя пальцами по одному из вышеупомянутых предметов. Всё было так знакомо. Джек и Луиза снова вместе, разделённые кучей счетов и напряжением. — И ты постукивал пальцами в том раздражающем ритме, к которому ты приберегал как раз для таких случаев… Джокер медленно провёл руками по жилету, сглаживая мятые места. Он резко выделялся на фоне бело-бежевого убранства её квартиры — вспышка агрессивного цвета сквозь красивую, безопасную маленькую картинку. Луиза почувствовала, что её взгляд задерживается на его плечах. Непреодолимое желание прижаться губами к впадинке на его шее охватило её. — Нет, — ответил он. — Не могу сказать, что помню. В том, как он это сказал, в том, как его тёмные глаза встретились с её глазами, когда слова сорвались с его губ, была какая-то дикая жестокость. Лгал он или говорил правду, не имело значения, и он это знал. Его намерение было жестоким; он любил заставлять её страдать. Чем ближе они становились, тем легче стало ранить друг друга. Его проницательный ум перебирал точные пытки, которые были бы наиболее эффективны для неё; она, в свою очередь, отвечала точными вопросами, которые злили его больше всего. Луиза чувствовала себя так, словно они были магнитными полюсами, сдвинутыми вместе руками судьбы. Ей оставалось только гадать, когда именно они столкнутся — случайно, криво, но всё же разбившись вдребезги. Луиза не знала, когда сдалась, но даже сейчас она чувствовала, что последние остатки решимости покидают её. Потребность в нём уже была угнетающей, достигая кульминации в той боли, что она испытывала после дней, недель, не видя его. Когда он был рядом, это был ад — каждая частичка её ненавидела его вид. И всё же были моменты, что наступали непредсказуемо, когда она изо всех сил пыталась отодвинуться, когда смотрела на Джокера и хотела прикоснуться к нему так же, как всегда хотела прикоснуться к Джеку. Её ладони на его груди, прохладные губы прижаты к пульсу на его шее, бёдра прижаты к нему. Когда они были вместе, это было прекрасно. Среди всего этого — Нэрроуз, болезни Лолы, родители, бросившие своих детей — всё было прекрасно. Независимо от того, как сильно она тосковала по этим вещам, Луиза решила никогда не сдаваться. Не по этому скучала. Не по нему, не в этом смысле. С бедностью, деньгами мафии и лейкемией она могла справиться, но клоунский грим и массовые убийства? Это было слишком. Оставалось ещё несколько черт, которые Луиза Спеллер никогда не пересекла бы.

~***~

После нескольких больших, шокирующих потрясений, жизнь Луизы снова пошла гладко. Её «нормальное состояние» изменилось навсегда, но в хаосе было спокойствие, к которому она, к удивлению, привыкла. Очевидно, Джокер с ней ещё не закончил. Но его визиты были расслабляющими и случались реже по мере того, как затягивалась зима; его бездействие почти погрузило Луизу в чувство безопасности. Иногда поздно ночью она лежала без сна в постели и думала про себя: «Это Джек. Я знаю это. Не может быть совпадение то, что после того, как он снова нашёл меня, его деятельность резко практически прекращается — это не может быть совпадением. Не может быть. Не может быть». Луиза говорила себе много лжи. Жители Готэма затаили дыхание до конца января, ожидая нового кошмара, но к началу февраля они выдохнули. Большинство полагало, что Джокер впал в угрюмую депрессию, потому что не смог призвать Бэтмена к действию, и что пока мститель в маске не появится снова, они будут в порядке. Это не было полностью ошибочно, за исключением одной вещи — Джокер не был угрюм, он был зол. Он также был упрямо предан Бэтмену, и Луиза поняла по выражению его тлеющих глаз, что он воспринял отказ Бэтмена, как личное оскорбление. Он ещё не закончил — ни в коем случае. При мысли о том, что ждёт Готэм, Луизу прошиб холодный пот. Она изо всех сил старалась не думать об этом. Луиза, наконец, смогла встать на ноги. У неё снова была стабильная работа, электричество снова работало, пальцы больше не были сломаны, и уродливая рана на задней части бедра начала заживать быстрее. По крайней мере, она полностью зарубцевалась, что было большим прогрессом по оценке Луизы. Единственной постоянная проблема, с которой столкнулась Луиза, заключалась в том, в чём, как она думала, ей никогда не придётся признаться даже самой себе: Джокер навещал её так редко, что она по-настоящему тосковала по нему. На какое-то время его интерес к ней угас. Эта мысль сама по себе задела Луизу, хотя она была уверена, что он даже не был близок к тому, чтобы покончить с ней. Больше всего её беспокоила неопределённость происходящего. Если Джокер не терроризировал Готэм и не терроризировал Луизу… тогда что он делал? Вопрос был зловещим и тревожным, и Луиза погрузилась в работу, чтобы не вспоминать об отсутствии Джокера. Большинство вечеров Луиза работала сверхурочно, что было возможно только из-за того, что месье Дюбуа изменил своё отношение к «Уэйн Энтерпрайзис». Возможно, их возобновлённое партнёрство было как-то связано с миллиардами, которые Брюс Уэйн вложил в «Дюбуа и Компания» в последней отчаянной попытке сохранить одного делового партнёра, но Луиза не возражала. Дополнительная работа занимала её, не давала задавать слишком много вопросов о Джокере, на которые у неё не было ни времени, ни сил. Сам Брюс Уэйн выглядел ещё более измождённым, чем обычно. Люди избегали его, и, возможно, впервые в жизни миллиардера двери были закрыты для него. Теперь рядом с ним стоял только его друг детства, Томас Эллиот, как любили драматично заявлять все таблоидов в своих заголовках. Продолжающаяся битва Уэйна с Хашем заняла центральное место в Готэме, удивительный поворот событий, на который «Новости Готэма» опасались обратить внимание из-за страха спровоцировать Джокера на новую атаку на город. И это было странно — что Джокер, худший преступник, с которым когда-либо сталкивался Готэм, был свободен, и всё же имя Хаша было у всех на устах? Это всё же… Это было немыслимо, нелепо, совершенно… неправильно. Февральская погода была морозной, в воздухе витало затаённое чувство беспокойства и тревоги. Но даже это не могло успокоить духов. День святого Валентина приближался быстро, и хотя Готэм сменил одного безумца на другого, публика предпочитала Хаша. Хаш исключительно нацелился на одного человека — Джокер был непредсказуемым и изменчивым, и обычный гражданин с такой же вероятностью мог встретить свою смерть от его рук, как и государственный служащий. По крайней мере, большинство могут расслабиться. Такое мышление было эгоистичным и жестоким, и всё же Луиза сталкивалась с ним повсюду. Даже Луиза была рада бездействию Джокера, хотя и по совершенно другим причинам. Убийства и разрушения, которые он совершил, причиняли ей боль, которую никто в Готэме не мог по-настоящему оценить. Однако Луиза никогда не думала, что всё кончено. Факт оставался фактом: Джокер был хитёр и умён, и любое отступление он делал с явной целью нанести удар позже с новой силой. Это должно было когда-нибудь случиться, в этом не было сомнений. Луиза просто глупо желала, чтобы этого никогда не случилось. В этот день в начале февраля Луиза, как и остальные её измотанные коллеги, находилась в полувзбешённом состоянии. Месье Дюбуа нанёс один из своих спорадических, неожиданных визитов в компанию, чтобы распять их всех за то, что они были некомпетентными ослами и загнали его компанию в могилу — преувеличение, конечно, но этот человек был никем иным, как садистом. Луиза была уверена, что этот злобный старый ублюдок совершил эту поездку — вторую, которую она удостоилась с момента своего пребывания в компании — ради собственного развлечения. Почти как отпуск. Не помогало и то, что она должна была всё время быть рядом с ним, потому что, хотя мужчина свободно говорил по-английски, он категорически отказывался говорить на языке, который не был его родным языком. Его решимость и несгибаемая воля обеспечили ему компанию, богатство и прекрасную жену — именно поэтому каждый, кто встречался с ним, презирал его. Уже уволилось семь человек, и Луиза была ответственна за то, что выкрикивала ругательства им в спину, когда они уходили, чтобы её не уволили за отказ подчиниться. Она слишком много прожила без электричества — несколько ругательств были наименьшей из её проблем. Так продолжалось до тех пор, пока Шерил, личный помощник, месье Дюбуа на время его пребывания в Америке, не воспользовалась первой возможностью спрятаться в кладовке и принять слишком много рецептурных лекарств, тогда и день Луизы стал совсем плохим. Всё это случилось до полудня, и, поскольку месье Дюбуа потратил свой обеденный перерыв, объясняя парамедикам, почему, по его мнению, Шерил могла захотеть впасть в кому, он был в состоянии сильного возбуждения. Он ткнул кривым пальцем в Луизу. — Toi! Je veux du café. Noir, sans sucre, sans crème. Bien, pourquoi attends-tu? Vas-y!* Когда Луиза попыталась сама сварить кофе в одной из комнат, месье Дюбуа выплюнул его ей на рубашку. С отвращением, едва держа язык за зубами, Луиза молча кипела от злости, пока Дюбуа осыпал её личными оскорблениями, а затем потребовал, чтобы она вышла из здания и купила кофе в его любимом кафе в трёх кварталах отсюда. Испорченная блузка тёмной жидкостью, волосы в беспорядке, и сверкающие глаза, Луиза схватила сумочку, куртку и поспешила покинуть свой кабинет. Её телефон настойчиво звонил, когда она выбежала, столкнувшись со своим коллегой, Гленном Брэдли. — Луиза, куколка, твой телефон звонит уже… — Нет времени, Гленн, — огрызнулась Луиза. Ухоженный гей, возможно, любимый человек Луизы в компании, посмотрел на её растрёпанный вид и сочувственно нахмурился. — Дюбуа — грёбаный тиран, и теперь мне нужно выполнить все его поручения. Не говоря уже о том, что ублюдок не будет ни с кем общаться, пока я не скажу его слова за него, так что если я не слетаю в кафе и не вернусь менее чем через две секунды, меня уволят. И, чёрт возьми, может кто-нибудь отключит мой чёртов телефон! — Сейчас займусь! — быстро сказал Гленн. Луиза бросила на него взгляд благодарности, а затем поспешила по своим делам. Пять минут, которые потребовались, чтобы пробежать на каблуках три квартала до любимого кафе месье Дюбуа, были неприемлемы. А поскольку было время обеда, заведение было переполнено. Даже после упоминания о заказе месье Дюбуа, известного клиента, прошло ещё десять минут. К тому времени, как Луиза отправилась в компанию, прошло почти двадцать минут. Она не дошла до середины пути обратно, как услышала выстрелы. Они были такими громкими, столь близко, что Луиза выронила кофе и упала на колени, дрожа от страха. Как будто только вчера она вышла гулять, и внезапно Сара Бёртон была мертва, и люди кричали, и… Джокер. Она вдруг поняла это так, как не поняла в прошлый раз. Это его рук дело. Выстрелы, разрывающие воздух, раздавались из его оружий, которые держали его люди. Крики, доносящиеся из соседнего квартала, разбитое стекло, просьбы о помощи — Готэм ждал возвращения, и теперь она знала, что они это получили. Тогда её охватила яростная ненависть, возможно, проистекающая из всех тех поздних, идеалистических ночей, которые она провела, надеясь, молясь, что её появление в жизни Джека заставило его переосмыслить вещи. Раньше она быстро говорила себе, что была идиоткой, даже думая о чём-то подобном. Теперь это было похоже на предательство. Она поднялась на ноги и поспешила к источнику ужаса. Начал идти снегопад, покрывая улицу белым снегом, который танцевал на слабом ветру. Бегущие ноги людей поднимали этот снег; все, кто мчался по улицам, спасаясь от выстрелов, которые всё ещё эхом отдавались в воздухе, выглядели так, как будто у них были ураганы вместо ног. Луиза побежала на шум, не думая о своей безопасности. Она должна была увидеть его в действии, должна увидеть, как он заряжает полуавтоматический пистолет и убивает невинных людей. Может быть, увидев это, она узнает наверняка… может быть, тогда у неё хватит сил пойти в полицию и рассказать им всё. Может быть, тогда она не будет смотреть на него и хотеть чего-то такого, что вызывало у неё тошноту даже от одной мысли об этом. Когда она подошла к своему офисному зданию и увидела разбитые окна, увидела охранника, лежащего лицом вниз в луже собственной крови у входа — его звали Фрэнк, не так ли? — она едва могла это понять. В нескольких футах от Фрэнка, погибшего, лежал ещё один мертвец — на этом была белая клоунская маска, рыжие пучки искусственных волос торчали по бокам, как раз над ушами. Накрашенные губы хмурились. Крики по-прежнему разрывали воздух, и бесконечные звуки пуль не прекращались. В её здании были люди, террористы, люди Джокера, и они стреляли во всех. Убивая всех, мужчин, женщин, не имело значения — там работало больше тысячи человек. Масштаб резни был немыслим. Луиза почувствовала, что её колени ослабли. Он нацелился не просто куда-то, он нацелился на неё — он нацелился на её место работы; он убивал всех, кого она знала, всех, с кем она разговаривала; избавляясь от всех мирских уз, которые имела она, чтобы спасти его, чтобы… чтобы у неё никого не было. Чтобы никого не было. И каким способом лучше всего это сделать? Такое насилие, такое разрушение, такое вопиющее пренебрежение к человеческой жизни. Взрыв слишком легко и просто — эти люди смотрели своим жертвам в глаза и застреливали их. Это было ужасно. Что он сделает, когда поймёт, что её там нет? Если он намеревался убить и её, то он потерпел неудачу, и это привело бы его в ярость. Если бы он намеревался пощадить её, поставить её в центр всего этого, заставить её увидеть это, а затем оторвать её от умирающих, когда она начала молиться, она пошла бы с ними… Её там не было. Она ходила за кофе. Все в этом здании умирали, а Луиза ушла за кофе. Позади неё раздался визг шин, когда из-за угла вывернула машина, направляясь к месту происшествия. Луиза предположила, что это должна быть полиция, потому что она всё ещё могла слышать пули, всё ещё слышать слабые крики. Она осталась на месте, в ужасе глядя на приземистое стеклянное здание, слишком потрясённая, чтобы двигаться, испытывая слишком сильную тошноту, чтобы кричать. Машина остановилась прямо за ней, и она услышала, как открылась дверь фургона. В следующую секунду сильные руки схватили её сзади за рубашку и потащили по цементному тротуару. Она не сопротивлялась, потому что знала, что это был он, и ярость заставляла её неудержимо дрожать. Джокер швырнул её в заднюю часть фургона, сам запрыгнул в него, захлопнул дверцу и обернулся к ней с яростью на лице. Луиза лежала, растянувшись на полу фургона, окружённая спортивными сумками, ржавыми инструментами и пистолетами, и только на мгновение, прежде чем она бросилась на него, выпустила когти. — Зачем? Зачем ты это сделал, зачем ты убил их всех? Ты ублюдок, ты ёбаный ублюдок! — Она колотила его кулаками, ударяя каждый дюйм, до которого могла дотянуться — его челюсть, грудь, руки, шея — зная всё это время, что её попытки были безрезультатны. Луизе было всё равно. Она хотела причинить Джеку боль больше, чем когда-либо за всё свою жизнь. Ей хотелось обхватить пальцами его горло и сжать, заставить его почувствовать, как у него забирают жизнь. — Почему ты не там, почему ты тоже этого не делаешь? У тебя патроны закончились? Не мог смотреть мне в глаза? Ты бы предпочёл, чтобы меня прикончил какой-нибудь… блядский… бандит? Она подчеркнула это ещё большим количеством ударов; она ударила его по лицу смесью между пощёчиной и ударом, который казался слишком слабым даже для неё. С Джокера было достаточно — его руки взметнулись в воздух и схватили её за запястья, развернули и прижали к борту фургона. Луиза чувствовала, как машина качается под ними, мчась по улицам, прочь от её рабочего места, прочь от этих мёртвых людей. Подальше от его беспорядка. Наконец Джокер развернул её, так сильно прижав основания ладоней к её плечам, что она почувствовала, как её лопатки соприкоснулись с металлической стеной фургона. Он был заметно бледен, зубы обнажены, а губа рассечена кольцом её правой руки. — Так… много… вопросов! — Фургон завернул за угол, Джокер едва покачнулся. — Вот хороший вопрос — сколько масок нужно, чтобы убить тебя? Одна, две, тричетырепять, хм? — Он покачал головой, его зелёные кудри затряслись, и он разразился хохотом. Это продолжалось вечно, пока Луиза чуть не плакала от несчастья. — Прекрати это, прекрати! Несколько раз тяжело вздохнув, Джокер возобновил своё веселье. Он всё ещё улыбался, шрамы натянулись, обнажая прямые, испачканные зубы, когда он вытирал слёзы разочарования с её щёк. — Что ты делала за пределами этого здания? — пропел он ей. Он говорил, как мужчина, со своей маленькой дочерью, которая только что ввязалась в неприятности, а потом встала перед ним с дрожащими губами. Мягко упрекая, нежно забавляясь. Его руки в перчатках поднялись, чтобы обхватить её затылок. — Ты пошла на работу, я видел. — Думаю, ты не видел, как я ушла за кофе, — выдавила Луиза, взбешённая тем, что вот-вот расплачется. Джокер посмотрел на неё сверху вниз, прищурившись. Она не видела в них гнева, но пальцы на затылке сильнее сжали пряди волос, дёргая их до тех пор, пока её глаза не наполнились слезами, и она почувствовала, как запрокидывала голову назад, поддаваясь давлению. В ту минуту, когда она открыла рот, чтобы закричать от боли, Джокер накрыл её рот своим. В ту минуту, когда их губы соприкоснулись, Луиза поняла, что это не было похоже на два последних поцелуя — первый был мучительным способом, используемый, чтобы насмехаться над ней, второй — перемирием, обвёрнутым ложью. Он поцеловал её яростно, дико, и когда она пришла в себя достаточно, чтобы попытаться закрыть рот, он укусил её до крови. И всё же она могла бы чувствовать то же самое, она могла бы полагать, что это всего лишь очередной его трюк, если бы не резкий поворот, который совершил автомобиль, и Джокер, настолько расчётливый, настолько контролирующий свои движения и конечности, потерял равновесие и упал. Он потянул её за собой, когда они рухнули на пол фургона, её тело неловко растянулось поверх его. Он по-прежнему крепко держал её за волосы, причиняя ей боль. Луиза откинула с глаз спутанные волосы, а затем потянулась к его запястью, впиваясь ногтями в его кожу, пока, наконец, он не отпустил её. Его язык постоянно высовывался, чтобы пробежаться по краям шрамов, привычка, которая случалась чаще, когда он испытывал сильные эмоции, обычно возбуждение. — Зачем ты это сделал, Джек? — Она схватила его за жилет и сжала руки в кулаки. — Почему ты пытался убить меня? Джокер на мгновение всосал внутренние рубцы шрамов, прежде чем он покачал головой и ответил: — Я не пытался. Луиза ударила Джокера рукой по вздымающейся груди, её губы дрожали. Она устала от игр; устала от того, что он использует её физическую привязанность, как отвлекающий манёвр, как оружие; устала постоянно чувствовать себя таким образом — пойманной в ловушке, униженной, разъярённой, испуганной. — Твои люди, твои маски — не лги, я видели их, я… — Нет, нет, нет. Только… мои маски. Луиза, всё ещё неловко сидевшая на нём, с недоверием уставилась на его раскрашенное лицо. Джокер поднял брови и посмотрел на неё сверху вниз. Луиза на это не повелась. — Ты хочешь, чтобы я поверила, что кто-то ещё нарядил парней в клоунские маски, чтобы массово убить всех в моей компании? Ты думаешь, что я, блядь, тупая? Кто это мог быть? Теперь ярость вернулась, безудержная ненависть, которую Луиза впервые испытала, когда он затащил её в фургон. Джокер стиснул зубы так, что она увидела пульсирующую под кожей вену. Когда он прошипел слово, оно стало ядовитым, наполненным обещанием возмездия: — Хаш. _________________________________________________________________ 1) Ты! Я хочу чёрный кофе, без сахара, без сливок. Ну, чего ты ждёшь? Иди!