Могила

Желание — это источник наших самых высоких порывов и самых сильных скорбей. Удовольствие и боль сливаются в нем воедино; и на самом деле, они берут начало в одной и той же области сердца. Мы не можем жить без сильных желаний, но в то же время эти желания являются причиной наших разочарований, иногда глубоких и опустошительных. Джон Элдридж

Фургон занесло в резком торможении. Луиза, ошеломлённо глядя на мертвенно-бледное лицо Джокера, потеряла равновесие и повалилась на бок. Её голова ударилась о раздвижную металлическую дверь, и она услышала, как Джокер завопил от смеха. Он поднялся на ноги. Даже несмотря на высоту машины, Джокер должен был сутулиться, чтобы не удариться о потолок. Джокер постучал кулаком по почерневшей стеклянной перегородке, отделявшей заднюю часть фургона от водительского сиденья. Через несколько секунд она открылась. Оттуда выглянул молодой человек, со светлой короткой стрижкой. Он выглядел обычно, не особо привлекательно или не особенно некрасиво — но его глаза были мертвы, полностью или совершенно лишены выражения или чувства. Ни одна линия его лица не изменилась, когда он посмотрел на Джокера. Луиза знала, что с этим человеком что-то не так, хотя она не была психиатром. Все волоски на её теле встали дыбом. — Как насчёт… немного изящности, хм? — Джокер изобразил, что крутит руль, и мужчина медленно кивнул. — Хороший мальчик. У нас тут, эм, маленький гость. Джокер откашлялся и чинно указал на Луизу, которая сидела в куче на ржавом полу, её одежда была грязной, а юбка была задрана почти до бёдер. Белокурый мужчина тут же окинул её взглядом с тем же леденящим равнодушием. — Ты знаешь, что это значит… — продолжил Джокер, приподняв одну бровь и ожидая от водителя ответа, который бы ему понравился. Блондину потребовалось довольно много времени, чтобы ответить; он поработал челюстью, прищурился и почесал нос, прежде чем ответить. — Местоположение три. — Верно! — Джокер хлопнул в ладоши в перчатках и потёр их друг о друга. — Теперь это настоящая вечеринка. Луиза вздрогнула от угрозы в его голосе. Визиты в её квартиру — одно дело, но это уже совсем другое. Луиза никогда раньше не была в одном из укрытий Джокера. По крайней мере, она предполагала, что именно туда он их и везёт. Последствия этого действия были в лучшем случае тревожащими. Грань стёрта. — Почему Хаш убил всех этих людей? — тут же спросила она. Фургон двинулся вперёд; Джокер протянул руку, чтобы удержаться на ногах. — Он предупредил твоего босса насчёт работы с Уэйном. Да ладно, ты же знаешь его почерк. Сложи два и два вместе. — Джокер переплёл свои фиолетовые пальцы и щёлкнул языком в её сторону. Когда её глаза расширились от осознания, Джокер опустился на пол фургона, вытянув перед собой длинные ноги. — О, Боже, — простонала Луиза, проводя руками по лицу. — Это потому, что он был там, этот ублюдок, месье Дюбуа. Масштаб коммерческой сделки месье Дюбуа, а также серьёзное затруднение, в котором находился Брюс Уэйн, на мгновение поглотили Луизу целиком. Ей казалось, что случайное спасение было просто… несправедливым. Чашка кофе — ебаная чашка кофе — в конечном счёте спасла ей жизнь. А остальные? Эти бедные невинные люди, которые, вероятно, никогда даже не видела Брюса Уэйна? Где же они теперь? Их окровавленные тела, семьи, которые у них, вероятно, были — всё это было так реально, так ужасно. Когда она задала следующий вопрос, её голос был едва слышным хрипом. — Но я не понимаю: зачем ему использовать твои маски? Почему он хотел, чтобы все думали, что ты убил этих людей? Не то чтобы у него есть репутация, которую он должен поддерживать или что-то в этом роде, я имею в виду, что он уби… Луиза резко замолчала, сердце замерло на полпути, когда поняла, что именно говорит и кому. Однако мужчина, о котором шла речь, лишь противно ухмыльнулся в её сторону. — Убийца? Такова его репутация. И все маленькие новостные станции в Готэме сходят по нему с ума прямо сейчас. Большой, плохой Хаш. Он стал немного самоуверенным. — Какое это имеет отношение к тебе? Джокер выглядел совершенно разгневанным к этому моменту. — Несколько недель назад он пришёл ко мне… с просьбой о трудоустройстве. — Он хотел работать на тебя? — Ах, ах, ах — он хотел, чтобы я работал на него. Конечно, были сделаны и более нелепые предположения, но в тот момент Луиза Спеллер не могла придумать ни одного. Это было похоже на новости Готэма, которые день и ночь транслировали Хаша, документируя его, выражая свои опасения по поводу того, что он может планировать, когда кто-то вроде Джокера свободно бродит по их улицам — во всём этом было неведение, полное отсутствие понимания со стороны общественности. Хаш был убийцей, он был сумасшедшим, но он был никем. Он был никем по сравнению с человеком, растянувшимся на полу фургона напротив неё, весь изменчивый блеск и беспорядочное насилие. Луиза знала это, а она даже не была в Готэме, когда Джокер впервые нарушил спокойствие. Предложение Хаша не только демонстрировало самомнение и самонадеянность, что было, откровенно говоря, ужасно — оно оскорбило интеллект Джокера, его хитрость и его статус в этом городе, как самого разрушительного, умного преступника, которого когда-либо знал Готэм. Луиза достаточно хорошо поняла огромное эго Джокера, чтобы понять, что это значит. Хаш начал войну. — Что ты ему сказал? — Я засмеялся. — Джокер, казалось, глубоко задумался на мгновение, а затем добавил: — О, может быть, что-то ещё о том, чтобы дать ему настоящую причину носить эти бин-ты на его лице. Он вульгарно всосал внутренние шрамы и поиграл бровями, глядя на неё. Луиза обхватила руками колени и потянула за дыру в чулках. Бледная кожа проглядывала сквозь неё, обрамляя уродливый фиолетовый синяк, расцветающий в форме цветка лотоса на её коже. Она даже не почувствовала, как это произошло. — Но он всё равно это сделал. Он устроил шоу, и он надеется, что публика подумает, что он стал настолько сильным, что даже ты работаешь на него? — Наш мальчик был немного обижен на меня. Думая, что я… не воспринимаю его всерьёз. — Его голос резонировал в полой металлической оболочке фургона, гудя, как натянутая струна на акустической гитаре. — Но знаешь… к этому должно было прийти. У тебя есть такой новичок, как он… думающий… что это просто так легко. — Разве? — Ну, теперь… да. — Фургон снова затормозил; Джокер вскочил на ноги, проворно как кошка. — Но дело не в этом. Любой маленький Том, Дик или Гарри может сделать беспорядок в доме, когда он дома один. Это всего лишь утверждение, когда ты делаешь это… прямо… под… носом… отца. Джокер постучал указательным пальцем по виску, а затем прошёл мимо неё, распахивая двери фургона; Луиза вздрогнула и зажала уши от ужасного металлического скрежета, который они издавали. Он выпрыгнул из машины, едва взглянув на неё, когда она неуклюже выбралась из машины. Часть её хотела остаться там, переждать всё это, возможно, испытать свою удачу и попробовать угнать фургон, и убраться к чёрту из… У Луизы перехватило дыхание, когда она поняла, где они находятся, куда он отвёз её. После всех его пустых взглядов и горьких ответов, после всех его кислых заверений, что он не имеет отношения к человеку, которым он был до Джокера, что он не помнит, после всего этого… Он привёл их домой. Было уже далеко за полдень, но Нэрроуз был пуст. Улицы были пустынны. Это место когда-то процветало, гудело человеческой жизнью — люди были повсюду, живя вместе, как сардины, греховно, опасно и отчаянно. Тогда это было ужасное место, но почему-то отсутствие всего этого сейчас было зловещим; почему-то было хуже. Все эти люди, тысячи бедных, многострадальных семей, которые называли это презренное место своим домом — где они теперь? Куда они делись после той печально известной ночи, когда токсин страха Джонатана Крейна распространил хаос в городе? Сколько людей погибло прямо здесь, перед зданием, в котором она когда-то жила? Сколько сейчас было бездомных и напуганных, были ли закрыты для них единственные доступные приюты в Готэме? Эта пустота была леденящей, и Луиза стояла посреди неё. Джокера нигде не было видно, но Луиза не беспокоилась о том, чтобы найти его. На фоне серого неба чёрным пятном стоял старый жилой дом Джека, его старый дом. Она знала, где он будет, и сейчас он мог подождать. Она быстро прошлась глазами по его зданию, осматривая улицу в поисках ещё одного узнаваемого архитектурного объекта. Когда она точно определила место, которое когда-то занимал её дом, необъяснимое чувство потери наполнило её. Дом, который она презирала всем своим существом с первой же секунды, как увидела его; место, которое она поклялась ненавидеть, пока жила там; место, где всего через несколько часов после того, как она нецензурно выразилась насчёт всего, она вышла на улицу, села на крыльцо и увидела мальчика, стоящего на улице… Оно исчезло. Асбест, пожар, нарушение строительных норм — что бы это ни было, его место занял винный магазин. От него не осталось и следа. Та комната, которую она покрасила сама, используя собственные карманные деньги для банок пастельных тонов, была разрушена навсегда. Внезапно испугавшись, что если она будет ждать слишком долго, то не успеет снова увидеть старую квартиру Джека, прежде чем та тоже рассыплется в пыль, Луиза поспешила в дом. Место было разрушено — граффити выстроились вдоль каждой стены, и большие, зияющие дыры, заполненные шуршащими, скрипящими звуками, подчёркивали юные произведения искусства. Мусор и куски гипсокартона валялись на полу. Поднимаясь по лестничной клетке, которую она всё ещё помнила наизусть, даже спустя столько времени, Луиза закрыла нос, чтобы не вдыхать гнилостный запах мочи, фекалий и гнили. Неизвестно, что или кто умер в этих комнатах, но она догадывалась, что большинству из них совершенно некуда было идти. Подойдя к двери квартиры, Луиза остановилась. Она была закрыта, и номер на двери пропал — теперь она не могла вспомнить, что это были за цифры. В детстве она протирала их, стучала ногами в дверь, из какого-то ошибочного суеверия. Мол, если бы она это не сделает, всё пошло бы ужасно неправильно. Как будто, продолжая делать это, она могла бы остановить их от ужасной ошибки. Она была так молода и глупа. Ей потребовалось некоторое время, чтобы собраться с духом и открыть эту дверь. Сколько лет она провела, одержимая людьми, которые там жили? Сколько лет спустя после того, как она уехала, она жаждала этого каждой частицей своего существа? Сколько ночей она металась в доме, в комнате, которые никогда не были её собственными? Джека рядом с ней было, Джек был в холодных тёмных водах Готэма, и место, где они в последний раз спали вместе, имело новых обитателей, новых людей, которые наполняли его историями о разбитом сердце. Луиза ненавидела воспоминания об этой квартире так же сильно, как и любила их. Ни разу с тех пор, как она покинула это место, она не ожидала открыть эту дверь с абсолютной уверенностью, что Джек Напьер будет ждать её внутри. При этой мысли Луиза повернула дверную ручку и поспешила внутрь. За мгновение до того, как она вошла, она представила его таким, каким он был, когда они в последний раз видели друг друга — она стояла на цыпочках, чтобы поцеловать его в губы, сложенные в прямую линию, и на мгновение они задержались. Это было их единственное прощание. — И ты сказала… Я не помню. Конечно, её праздные фантазии никогда не могли осуществиться. Она это знала. И всё же приветствие Джокера ранило. Это было так больно, что она не могла даже объяснить себе, не говоря уже о том, чтобы попытаться сформулировать. Дверь со щелчком закрылась за ней, и Луиза осталась наедине с Джокером, стоящим в оболочке дома, который они когда-то делили. — Дело даже не в памяти, Джек. Ты жесток. Речь идёт о пытках. Это всё, что когда-либо происходило с тобой. — Это ранит, — сказал он, прижимая руку к сердцу. Тон его голоса подсказал ей, что она была совершенно права. — И это тоже. — Что я могу сказать? Наверное, я просто… не так хорош в дарении подарков. К этому моменту она уже не обращала на него внимания. Были более важные вещи, чем его пассивно-агрессивные насмешки, чтобы принять во внимание. Например, все кухонные шкафы были распахнуты настежь, как будто кто-то лихорадочно рылся в них. В гостиной не было никакой мебели. Ковёр был грязный, а у окна — мокрый. Луиза очень близко обошла Джокера, чтобы пройти в коридор; он ничего не сказал, но эти горящие глаза следили за ней, когда она направилась в самую дальнюю комнату и открыла дверь. Комната Лолы тоже была пуста. Луиза была не в состоянии забрать все вещи, когда ушла. Кровать, в которой умерла Лола, всё ещё стояла там с тех пор, как она покинула это место одиннадцать лет назад. Пушистое растение в горшке, которое так любила Лола, по-прежнему стояло на подоконнике, увядая, словно понимая, что его нежный хозяин больше не часть этого мира. Луиза положила в пустой гроб Джека папку с рисунками Лолы, дневниковыми записями и фотографиями, а также свитер с изображение божества, который она подарила ему, и поношенную куртку, которую он носил почти шесть лет подряд зимой. Они всё ещё пахли им, когда она отдала их директору похоронного бюро. Это было почти самое большее, что она могла сделать, чтобы позволить ему взять их. Но если бы она их сохранила, это свело бы её с ума, толкнуло бы к краю пропасти, и она не знала, что делать, кроме как двигаться дальше. — Я думал, ты пойдёшь в другую комнату. О да, другая комната. Возможно, он имел в виду ту, которую они делили несколько блаженных недель вместе. Может быть, он говорил о жалкой пародии на комнату, которой являлся шкаф большую часть его юности. Это не имело значения. — Это та комната, в которую ты вошёл первым? Он ничего не ответил. Они оба знали. Это место никогда не принадлежало им. Оно принадлежало ей, Лоле, и именно её отсутствие заставляло рушиться стены, именно поэтому это место было, вероятно, наименее осквернённой комнатой в здании. Ни человеческих экскрементов, ни граффити, ни вандализма. Это был дом Лолы, она умерла здесь, и даже если вы не знали её, вы могли чувствовать это. — Иногда я забываю… — начала Луиза, у неё перехватило горло. — Форму её носа, то, как она смеялась… иногда я не могу вспомнить. Знаешь что? Это больнее чем то, что ты когда-либо делал со мной. Её глаза были затуманены, когда она повернулась, чтобы посмотреть на него, понимая, что ей не очень интересно знать, как он воспринял её слова. Не обращая внимания на выражения его лица, Луиза прошла мимо него. Следующая комната была их. Она тоже пустовала. Луиза задержалась на мгновение, прежде чем двигаться дальше. Туалет был рядом, и именно здесь она столкнулась с первым предметом мебели. Это была койка, очень похожа на ту, что когда-то стояла здесь. Внизу лежало скомканное одеяло, а на другом конце лежала мятая подушка, измазанная гримом. Здесь спал Джокер. — Немного тесновато, не так ли? — спросила Луиза. — Ты устроился здесь из-за ностальгии? — Не совсем. Мои парни немного… непостоянны. Иногда голоса, они, хм, дают хороший аргумент в пользу моего убийства, пока я сплю. У меня есть секунда, чтобы схватить пистолет. — А другая комната? Почему не она? Джокер не ответил ей. В некотором смысле ему не нужно было. — Ты не часто пользуешься этим местом. — У меня есть другое место, где я вешаю свою шляпу. — Джокер прислонился к стене и скрестил руки на груди. — Это, эм, остановочный пункт. Поесть, помыться, отдохнуть. — Помыться? — пренебрежительно повторила Луиза, глядя на его жирные корни волос, а затем прерывая тишину отрывистым смехом. — Вот это шутка. Её колкое замечание было встречено резким взрывом смеха. Джокер погрозил ей пальцем. — Продолжай. — Или что? Может быть, причина была в здании; может быть, это из-за того, что они стояли там, в его старой комнате, столь не изменившейся со временем. Перед ней стоял Джек, раздражённый после долгого дня убийств и интриг с мафией, с обеих сторон кипели страсти. Луиза была настолько терпелива, насколько могла быть с ним, но он всегда всё усложнял. Джокер открыл рот, втянул в себя воздух, как будто готовясь к длинной тираде, прерываемой его характерной, протяжной интонацией. По правде говоря, Луиза устала от этого. Он отвёз её обратно в то место, где она была в своей стихии, по крайней мере, в отношении него. Часть её прошептала: «Что бы сказала Лола, если бы она была здесь, и ты позволила бы ему обращаться с тобой, как раньше? Она почувствовала бы отвращение. Она не хотела бы видеть тебя в своём доме». — Знаешь что? Я не думаю, что ты причинишь мне боль. — Не думаешь. Он склонил голову набок и долго смотрел на неё. Луиза встретила этот холодный взгляд собственным взглядом упрямой обиды. Вместо того, чтобы успокоить его, как она надеялась, её упрямство, казалось, забавляло его. Его губы дрогнули, в глазах сверкнуло что-то похожее на ликование. Джокер сделал один преднамеренный шаг к ней, его плечи осунулись. Луиза оглядела его с ног до головы и скрестила руки на груди. За долю секунды до того, как Джокер набросился на неё, Луиза увидела всё совершенно ясно: то, как он переступил с ноги на ногу; тихий скрип его ботинка по полу, когда он твёрдо встал; то, как его пальцы согнулись и задвигались, как ноги паука, в нервном проявлении его собственного волнения. Джокер бросился к ней, но Луиза была далеко впереди него: она нырнула под его вытянутую руку и выскользнула из шкафа, спотыкаясь и скользя по полу, но так же быстро восстанавливая равновесие. Она услышала, как тело Джокера врезалось в стену сразу после того, как он промахнулся, вся эта сила была потрачена впустую. Однако он был проворен; она прошла только полпути до их старой спальни, когда он появился в дверях шкафа, и к тому времени, когда она фактически добралась до комнаты и распахнула дверь, он был за её спиной. Ноги у Джокера были гораздо длиннее, гораздо более привычны к бегу на короткие дистанции, чем у Луизы. Таким образом, когда она развернулась и захлопнула дверь, его ладонь была там в качестве дверного ограничителя. Он рывком распахнул дверь, вошёл в комнату и захлопнул её за собой. Теперь на его лице была отчётливая улыбка: Джокер вполне наслаждался её небольшим всплеском сопротивления. Послание, однако, было ясным, сияя на неё из-за его тёмных, бурых радужек глаз: игра окончена. Я выиграл. После всего, что он пережил с Хашем, он был не в настроении играть. — Так что теперь ты будешь держать меня и наградишь очередным шрамом? Порежешь меня, пока я не буду выглядеть так же, как ты? Джокер поднял брови, словно не мог поверить, как далеко она зашла. Луиза чувствовала себя одержимой; она не могла остановиться, хотя сердце её сильно колотилось в груди. Этот дом, в котором они стояли, был их, это была их комната. Он обнимал её, пока она спала в этой комнате; она отдала ему свою девственность именно на том месте, где стояла. С Луизой не будут обращаться, как с мусором; не позволит ему запугать и сломить её, как она позволяла это каждый раз. Это место напомнило ей о том, кем она являлась, кем она была — кем она всё ещё могла бы быть, если бы захотела. В ответ на её едкое замечание Джокер сбросил своё длинное пальто. Они принялись кружить друг вокруг друга, Луиза медленно отступала от него, пока он крался, прирождённый хищник. Дело бы не в том, насколько хорошо они играли свои роли: дело было в заявлении. Речь шла о неповиновении. Луиза никогда не сможет выиграть с ним битву воли. Она это знала. В конце концов, дело было не в победе. То, как она проиграет, значило всё. Джокер застыл как вкопанный. На долю секунды, всего лишь на мгновение, Луиза подумала, что она могла бы одержать над ним победу. А потом, палец за пальцем, он снял перчатки. Потрясение от вида обнажённой кожи, бежевой плоти, ошеломило Луизу. Она стояла неподвижно, широко раскрыв глаза, пока он сбрасывал фиолетовое кожаное изделие. На секунду эти длинные белые пальцы крепко сжали перчатки в кулаках. Затем, так же легко, как вам угодно, он отбросил их. С того места, где она стояла, через всю комнату Луиза могла разглядеть мягкость тыльной стороны его рук; она могла видеть кости, сухожилия, даже крошечные выступы, где в синих венах циркулировала, как ручей, кровь под его кожей. Но кроме этого — ничего. Ни маленькие тонкости, которые значили для неё всё; ни царапин, ни веснушек, к которым она могла прижаться губами и подумать: «Я помню это, я целовала этот шрам раньше». Джокер мрачно усмехнулся, глядя на её зачарованное лицо. Он поднял их, сжал в кулак, а затем медленно разжал, вытянув вперёд, как будто впервые за много лет они были освобождены из своей кожаной тюрьмы. Луиза следила за его движениями голодными глазами. Она ненавидела себя за это. Презирать себя так легко, почти слишком легко, когда имеешь дело с Джокером. Глядя на него, видя его руки, тоскуя по невыразимым вещам — так легко было презирать себя, и она презирала, по крайней мере, каждую секунду. Однако это отвращение к себе, каким бы сильным оно ни было, никак не могло развеять её потребность в Джеке. Никогда. Когда Луизе было шестнадцать лет, она испортила свои оценки, чтобы помочь ему заботиться о Лоле; когда ей было семнадцать, она нарушила свои религиозные обеты, чтобы отдаться ему; теперь, в тридцать лет, она разрушала себя, свои собственные инстинкты самосохранения и нравственности, только чтобы быть рядом с ним. Сильные руки обхватили её, притягивая ближе. С намеренным колебанием он приложил ладонь к её щеке. Луиза сразу же закрыла глаза, скрывая Джокера из виду, чтобы она могла свободно ощущать — и он ощущался, как Джек. Его рука местами была мозолистой, кожа сухой и нежной, форма её точно соответствовала контурам её лица. В этот момент, с закрытыми глазами и щекочущим нос запахом старой комнаты, Луиза не могла отличить мужчину, который к ней прикасался, от того, кто давно прикасался к ней. Каждый дюйм его тела под этим костюмом, под этим гримом был одинаковым — Джек был там, он был жив, возможно, более живой, чем она. Более живой, чем Лола. Скорее жив, чем Рэйчел Доуз, и Харви Дент, и Сара Бёртон и тот несчастный, с оторванными конечностями ребёнок… — Не трогай меня! — прошипела она. Ногти впились ей в щёку; Луиза рефлекторно потянулась, чтобы вырвать его руку. Джокер просто рассмеялся над этой глупой попыткой и притянул её ближе. — Эй, эй! Может быть, ты не слышала, но быть дразнящей — это жестоко… Я имею в виду, что со всеми этими неоднозначными сигналами, а? Разве ты не… хочешь этого? След, который его пальцы проложили на её шее и ярёмной вене, заставил Луизу почувствовать головокружение и стыд. Много лет назад они стояли в этой комнате точно так же, его руки обнимали её, его голос шептал хриплые, болезненные обещания в ухо, в её сердце. Однажды, возможно, посреди великого одиночества, тоски и уязвимости, которые он чувствовал в дни, предшествовавшие смерти Лолы, Джек прошептал «навсегда» — всего одно слово, едва произнесённое. Это так много значило. Луиза никогда не верила, что оно будет значить это. Этот порочный круг, ненависть к себе, отвращение. Джокер не отпустил бы её, потому что она слишком много знала, а Луиза не отпустила бы его, потому что его кожа пахла, как у мальчика, который пообещал ей всё, прямо в этой комнате. Навсегда. — Я не хочу тебя. Не так. Таким никогда. Его обнажённые пальцы скользнули по неровному v-образному вырезу её блузки, пуговица порвалась и болталась на единственной серебряной нитке, а затем замер. Луиза вызывающе подняла глаза и встретилась с ним взглядом. Ей почти удалось подавить нервную дрожь в руках и ногах, когда она поняла, что он улыбается ей сверху вниз. Кровь застыла у неё в жилах. — Посмотрим. Он отпустил её, не сказав больше ни слова, и вышел из комнаты. Луиза стояла в пустоте своей старой спальни — спальни, которую она делила со своим первым возлюбленным, своей первой любовью, и дрожала.

~***~

Примерно через час он ушёл на двадцать минут, и Луиза только собиралась бежать, когда он хлопнул входной дверью и вошёл обратно. Под мышкой он держал длинную прямоугольную коробку, а изо рта у него торчала половина гигантского кренделя. Джокер бросил коробку на пол перед ней, а затем взял огромный кусок кренделя. Луиза с опаской смотрела на мятую, печального вида коробку целую минуту, прежде чем Джокер закатил глаза и сам сорвал с неё крышку. Внутри был предмет одежды — ярко-красный, из атласа. Луиза уставилась на Джокера, которого, казалось, совершенно не беспокоила абсурдность своего подарка, когда он жадно жевал свою закуску. Достаточно заинтригованная, Луиза опустилась на колени и подняла одежду. Она осторожно развернулась перед ней, плавно перейдя в свою полную форму. Платье выглядело дёшево. Это было единственное слово, которое пришло на ум Луизе, и она быстро пришла к выводу, что его было достаточно. Оно было коротким и облегающим, сделанным из зернистой ткани, которая показывала недостатки даже в этом тусклом освещении. Бретельки были тонкими, а вырез прямым и глубоким. Это было платье шлюхи. — Что это? Джокер проглотил еду, затем сардонически ответил: — Это твоё бальное платье, Золушка. Время, чтобы поцеловать принца. — Прости? — Ты же не думала, что я привёл тебя сюда просто так? — Джокер цокнул на поражённое, оскорблённое выражение лица Луизы. — У меня есть… для тебя… работёнка. Как будто её тело рухнуло в резервуар с ледяной водой. Конечно, был подвох, конечно. Она знала, что до этого дойдёт, не так ли? Все эти недели он приходил к ней домой, изучая её порезанную плоть и сломанные пальцы? Она уже давно ждала ответной реакции, и всё же по какой-то причине её застали врасплох? Луиза стыдилась себя, стыдилась болезненного чувства предательства, которое сопровождало каждый крученый мяч, брошенный в неё Джокером. Чёрт побери, она уже должна привыкнуть к этому. Она должна понять его лучше. Когда он привёл их сюда, это потрясло её. Эти крошечные жесты, моменты, когда жестокие линии на его лице смягчились… её мысли о нём постоянно и быстро менялись, потому что она хотела, чтобы Джек всё ещё был там, чтобы его всё ещё можно спасти. Луиза знала, что единственный способ вырваться из этого замкнутого круга, освободиться от Джокера, принять тот факт, что он и Джек Напьер — один и тот же человек, и она никогда не сможет вернуть любимого, потому что его больше не существует. Легче сказать, чем сделать. — Для чего ты меня используешь? — дрожащим голосом спросила Луиза, сжимая в руках дешёвую ткань. — Люди Хаша устраивают небольшую вечеринку. Сегодня вечером. Ты нарядишься и поколдуешь над одним из его парней. Мне нужна информация. Места. — И я должна одеваться, как дешёвая шлюха, чтобы получить информацию? — Они головорезы. Они не заинтересованы, эм, в стимулирующем разговоре. Порочная интонация в его голосе не оставляла места для воображения; Луиза точно поняла, какую роль она играла в этой извращённой шараде. — Боже, ты хочешь, чтобы я переспала с одним из них? — Джокер просто рассмеялся, увидев выражение ужаса на её лице. — О нет! Мораль проснулась? — Иди нахуй, Джек. Я ни за что не стану спать с одним из тех головорезов, которые снесли бы мне голову сегодня утром, если бы… Джокер закатил глаза и повернулся спиной к её яростной обличительной речи, не обращая внимания на её протесты. Лицо Луизы вспыхнуло от смущения и гнева; она не могла поверить, что после всего, через что он заставил её пройти из-за того, что она спала с другими мужчинами, он допустит нечто подобное. Это была пощёчина — её ценность для него теперь была ясна. Она ничего не значила. Иррациональный гнев захлестнул её вместе с сильным желанием заставить Джокера пожалеть о том, что он думал, что может сбагрить её тело другим мужчинам ради собственной выгоды. Он не был её сутенёром бога ради. Ей было тридцать ёбаных лет, и пару часов назад у неё была хорошо оплачиваемая, достойная работа. Но если он хочет играть так, то Луиза, чёрт возьми, может подыграть. Сдерживая злые слёзы, которые наполнили её глаза, Луиза схватила коробку с платьем и сказала: — Хорошо! Я пойду на эту развратную вечеринку и устроюсь поудобнее с головорезами Хаша. Я имею в виду, с моего последнего раза прошло много времени, так почему бы и нет? Джокер бросил на неё непроницаемый взгляд, и хотя Луиза не могла понять, что он чувствует, изучая его стоическое лицо, она была воодушевлена тем, что вообще получила от него какую-то реакцию. По крайней мере, он повернулся, что посмотреть на неё. — Может быть, я расскажу ему всё о тебе и попрошу забрать меня. Джокер просто улыбнулся ей, как будто её слабые угрозы очень его позабавили. — Иди в душ. У нас мало времени, — всё, что он сказал в ответ, а затем отвернулся от неё, на этот раз полностью покидая апартаменты и захлопывая за собой дверь. Луиза, заметно сдавшаяся после ухода Джокера, почувствовала слабость. Она всё ещё была в шоке от событий, которые произошли ранее в этот день — все её коллеги, боссы мертвы — и теперь Джокер заставлял её делать это? Хуже всего было то, что Луизу обидел тот факт, что он использовал её в своих планах. Долгое время она знала, что нечто подобное произойдёт. Она полагала, возможно, несколько высокомерно, что Джокер будет использовать её в качестве приманки для Бэтмена, который всё ещё не появился. Но чтобы он бросил её на мелких головорезов, преступников, нанятых человеком, которого он ненавидел? Чтобы он использовал её, чтобы Джек использовал её, как сексуальное устройство, чтобы просто получить информацию? Это было немыслимо. Луизе хотелось плакать, она была сильно оскорблена. Но боль, которую она чувствовала, только усугубляла её состояние. Бросив дешёвое платье на пол, Луиза вытерла глаза и решила, что принять душ действительно может быть хорошей идеей. В конце концов, её тело было грязным, покрытым грязью, кровью и потом. Смыть с себя первую часть этого дня — только могло улучшить её настроение. Чувствуя себя угрюмой, Луиза разделась по пути в свою старую ванную, единственную комнату в квартире, которую она ещё не осмотрела. Возможно, неудивительно, что эта комната была одной из немногих, в которой что-то было. На держателе душа было наброшено единственное полотенце; Луиза протянула руку и коснулась тонкой ткани, слегка влажной с того времени, когда Джокер в последний раз пользовался этим местом. Заставив себя игнорировать всплывший в голове образ Джокера, обнажённого и без краски на лице, Луиза закончила сбрасывать одежду и шагнула в душ. Маленькие бутылочки шампуня — почти пустые — были разбросаны по всем поверхностям; кусок мыла стоял рядом с контейнером какого-то сверхмощного средства для снятия макияжа и мочалкой, вымазанной выцветшим белым гримом. Она глубоко вздохнула, когда включила воду, пальцы лениво потянулись к средству для умывания Джокера. Луиза сделает всё что угодно, лишь бы увидеть его без этого грима. Какая-то часть её почти жаждала снять маску и показать, что он вовсе не Джек — просто какой-то психопат, который хочет ментально мучить бедную женщину. Это бы так всё упростило. Водопроводные трубы застонали и затряслись, когда Луиза, наконец, начала принимать душ; потребовалась целая минута, чтобы вода хлынула из насадки для душа нерегулярными, ржавыми на вид струями. По-настоящему удивительным было то, что водопровод всё ещё был подключен к этому зданию, хотя Луиза предполагала, что подключение здания к городскому водоснабжению было одной из самых простых задач Джокера. Погрузившись в густой пар и обжигающие капли, Луиза мысленно вернулась к тому, что ей было поручено сделать сегодня вечером. Конечно, она могла бежать. Что-то подсказывало ей, что Джокер не за горами, и если она попытается сбежать, он, несомненно, поймает её. С другой стороны, он мог бы на время полностью покинуть здание, полагая, что Луиза слишком привязана к нему, чтобы уйти. Хотя эта мысль раздражала, Луизе пришлось признать, что не сделала ничего, чтобы доказать его неправоту. Даже сегодня вечером, когда она чувствовала тошноту, казалось невозможным предотвратить это. Факт оставался фактом: если её ценность для Джокера действительно снизилась до такой степени, то у него не было абсолютно никаких причин поддерживать её жизнь, когда она стала неуправляемой или сопротивляющейся. А что, если сегодня вечером она займёт твёрдую позицию и наотрез откажется сделать это? По какому принципу? Не то чтобы она не спала со случайными мужчинами, которые ничего для неё не значили в прошлом. А что, если из-за её упрямого неповиновения Джокер застрелит её? Или, что ещё хуже, замучит до смерти? Угроза, которую она бросила Джокеру насчёт использования этой возможности, чтобы покинуть его, сбежать, тоже не была плохой. Кто лучше поможет ей убежать от сумасшедшего, чем его нынешний противник? Хаш был бы только рад украсть один из активов Джокера, хотя бы для того, чтобы разозлить его. А потом? Теннесси, с Молли, может быть, даже обратно во Францию. И если это было слишком предсказуемо, то Монако, Йемен, если необходимо. Чувствуя себя немного лучше в этой ситуации, Луиза закончила мыться, а затем вышла из душа, плотно обернув полотенце Джокера вокруг своего тела. Его запах был повсюду, висел в тёплых парах ванной и цеплялся за ткань полотенца, окутывающего её. Луиза решительным взглядом смотрела на своё отражение в треснувшем зеркале ванной комнаты. Она пройдёт через это сегодня вечером. Час дискомфорта и стыда будет стоить свободы, которую она обретёт. Потому что после этого она ни за что не вернётся в это место, к Джокеру. Она ни за что не предоставит ему удовольствия. Во всяком случае, она ускользнёт незамеченной ещё до того, как закончит представление, и побежит в первый попавшийся аэропорт. Её последней зарплаты может хватить, чтобы добраться до Теннесси; если нет, то всегда можно было рассчитывать, что Молли внесёт несколько сотен долларов на её банковский счёт. Луиза решительно кивнула своему отражению, повернулась и вышла из ванной, на ходу подбирая разбросанную одежду. Выйдя из тёмного коридора, она наткнулась прямо на Джокера; он стоял у кухонного стола с парой туфель на шпильках в одной руке и колготками в другой. Луиза изумлённо уставилась на него. — Одевайся, — небрежно бросил он, полностью игнорируя тот факт, что она стояла перед ним полуголая. Луиза скривила губы и выхватила у него вещи. Только когда она повернулась, чтобы поднять платье, которое отбросила в сторону, он схватил её за талию и поцеловал в шею. Застигнутая врасплох, Луиза прижалась к нему спиной, слишком потрясённая, чтобы издать хоть звук, даже когда его рука — снова без перчатки — скользнула по острым углам её бедра. Луиза понимала, что должна оттолкнуть его, особенно после того, как он обошёлся с ней, после того, что он потребовал от неё сегодня вечером. Но его рука была такой… совершенной. Для него это казалось правильным — прикоснуться к ней. Казалось, давно пора. Так близко Луиза могла видеть гораздо больше его кожи, оттенком чуть темнее, чем её собственная, несмотря на то, как мало солнца он получал. Она чувствовала каждую царапину и шрам на его тонких пальцах, могла даже точно определить, какой был самым грубым — правый указательный палец. Его палец на спусковом крючке. Когда они встречались сто лет назад, Луиза заметила это в те ленивые дни, которые он проводил, исследуя её тело. Тогда она ещё не подозревала, откуда это; теперь она уже не была такой наивной. — Джек… — пробормотала она, и ей захотелось закончить свою мысль, но она не знала как. Она могла попросить его остановиться? Могла ли она умолять его продолжать прикасаться к ней? Луиза судорожно вздохнула, чтобы заговорить, сказать то, что она хотела от него, а затем закричала, когда его длинные тонкие пальцы обхватили что-то острое, спрятанное в рукаве, и погрузили его в мягкую, чувствительную кожу её ягодиц. Джокер крепко прижал её к себе, достаточно долго, чтобы Луиза поняла, что он уколол её шприцем и что-то ввёл. Страх пронзил её, и она боролась с ним, отчаянно пытаясь вырваться из его объятий, прежде чем он закончил работу. В этом шприце может быть много чего смертельного — яд, опасные химические вещества, возбудители болезней. Луиза представляла себя умирающей медленной мучительной смертью, увядая изнутри… так же, как и Лола. Наконец, его руки ослабли, и Луиза сумела выскользнуть из его хватки. — Что, чёрт возьми, ты вколол мне? — просипела Луиза грубым голосом. Она была слишком напугана и боялась за своё здоровье, чтобы понять растрёпанный и смущённый вид Джокера. Он не смеялся, и в его глазах не было ни торжества, ни радости от того, что он снова смутил её. Мускул на его челюсти напрягся; последовала долгая пауза, прежде чем он заговорил. Когда он это сделал, его голос звучал так же тихо, как много лет назад. — Давай просто назовём это… Мрачной Сывороткой. Луиза решила, что не хочет знать, что он имел в виду.