Лекарство для Карлайла

      Я стояла у плиты и перемешивала суп, который варила Карлайлу. Он чувствовал себя плохо, больше лежал. Мы почти не говорили. Просто не о чем было.       Я часто ощущала усталость и беспомощность. Карлайл старался помочь, подсовывал мне учебники турецкого. Но изучение нового языка шло очень плохо, хотя я старалась. Ben — «Бэн», yaşamak — «йейсамак», istemek — «истемэк», dilek — «дилэк», canım — «дженэм».       Я, жить, хотеть, желать, возлюбленный…       Пожалуй, это те слова, что вертелись у меня в голове.       Турецкий — певучий язык. Он нравился мне, но повторять за Карлайлом в те короткие минуты, когда он разговаривал по-турецки, было сложно. Но выжить здесь — значит говорить на языке турков, поэтому я старалась.  Карлайл читал какую-то книгу, я же продолжала варить суп. Однообразие, рутина. Это быть человеком.       За моей спиной раздался звучный кашель, заставший меня обернуться. Я положила ложку на специальную миску и посмотрела на Карлайла. Он держался за грудь и не мог откашляться. На его лбу выступили капли пота, и я поспешила налить в маленькую чашку немного отвара, приготовленного из местных трав, которые помогали смягчить приступы, мучившие Каллена. Он поспешно отпил из чашки и снова закашлялся. В такие минуты я чувствовала себя по-настоящему беспомощной.       Он выпил все до дна, и только тогда приступ прекратился. Я присела напротив, глядя, как он вытирает лоб платочком, который теперь всегда носил с собой. Бумажные платочки быстро заканчивались, и мне приходилось покупать их в ближайшем супермаркете, на улицу Каллен пока выходил очень осторожно, потому что был очень слаб. Карлайл грустно посмотрел на меня. Ему явно было больно, но он не хотел в этом признаваться.       — Спасибо, Белла, что заботишься обо мне. Без тебя было бы совсем худо.       Я пожала плечами, не желая отвечать на его слова, встала, подошла к плите, снова перемешала суп, аккуратно высыпала туда заранее нашинкованную морковку.  Я чувствовала, как Карлайл буравит меня взглядом, прямо-таки спиной ощущала его, но оборачиваться мне не хотелось. Мне не нужна была его благодарность, просто в радость было заботиться о нем.       — Белла, что ты сделаешь, если я умру?       Ложка, которой я продолжала помешивать суп, выпала из моих рук и с шумом приземлилась на пол. Я даже чуть покачнулась, но устояла, ухватившись за столешницу.  Чудом не получив ожог от газовой плиты, я еще больше испугалась.       — Осторожно, Белла! — Карлайл подскочил и схватил меня за локоть. Я осторожно высвободила свою руку, подняла ложку, кинула ее в раковину. Карлайл странно посмотрел на меня и вернулся на свое место. Видно он устыдился своего внезапного порыва.       Я выключила суп, хотя он еще был недоварен. На меня навалилось. Не знаю, почему его вопрос так вывел меня из равновесия. Сейчас смерть пугала меня, страшило лишь только упоминание о ней. Я стала бояться всего: машин, людей, шумных улиц, чересчур яркого света и громких звуков. После того, как Карлайл угодил в больницу, я превратилась в один сплошной страх смерти и того, что может к этой самой смерти привести. Наверное, поэтому его вопрос выбил меня из колеи.       — Прости меня, не хотел тебя напугать. Я к собственной отношусь просто. Я готов к ней, и не хочу, чтобы ты боялась за меня.       Хрясь!       Это я ударила ладонью по столешнице. Развернувшись к нему, я заорала, плохо контролируя себя в данный момент:       — Хватит! Хватит! Тебя только вытащили с того света, я не хочу даже думать о том, что ты можешь умереть, и я останусь одна. Тогда, право, мне стоит лечь рядом с тобой в могилу, потому что я без тебя не выживу.       — Белла, Белла, — Карлайл подскочил, попытался взять меня за руку, но я не далась, вырвалась, отскочила на несколько шагов. Из груди вырвался не то вой, не то всхлипывание, я чувствовала, как по щекам катятся соленые слезы, но сил их утереть не было. Карлайл все же схватил меня, прижал к своей груди, не давая вырваться, а я исступленно стала бить его по рукам, по бокам, по спине, пытаясь отстраниться.       Я чувствовала себя ужасно, но не могла ничего сделать. Истерика подкатила, как рвота, и я не могла успокоиться. Я то смеялась, то рыдала, вскоре Карлайл помог мне дойти до моей маленькой комнаты, где уложил в постель, прикрыл одеялом и принес воды.       Он прикрыл меня одеялом, дал стакан в руки и заставил выпить, хоть я и сопротивлялась. Его забота была приятна мне, но я никогда в этом бы не призналась.       Он уже хотел уйти, но я не дала ему, удержала, схватив его за руку.       — Посиди со мной. Мне так страшно одной. Посиди, пожалуйста, рядом. Я так устала… Побудь со мной, Карлайл.       Его лицо на минуту помрачнело, но я не придала этому значения, но он подчинился, присел на край кровати, не выпуская моей руки из своей. Его пальцы были холодными. Карлайл не просто держал мою руку, а аккуратно поглаживал ее, его прикосновения были совсем невесомыми, но по-своему приятными и успокаивающими. Он был прирожденным врачом, который мог и успокоить пациента, и придать ему уверенности в счастливом будущем, коего, порой, у него не было. Я искренне надеялась, что нам отсутствие будущего не грозило…       — Как ты думаешь, там есть что-то? После смерти? Я говорила об этом с Эдвардом, — имя мужа далось мне с трудом, но я торопливо продолжила, — но не помню, что говорил о тебе. Я знаю, что говорил твое мнение по этому вопросу.       — С того момента, как сама понимаешь, все изменилось. Я не знаю, есть ли что-то там, за чертой, мне хотелось бы верить в загробную жизнь, но, с другой стороны, и не хотелось бы. Знаешь, размышлять об этом сейчас сложней чем, когда я был вампиром. Тогда все проще, перед тобой вечность, а в вечности ты не один, с тобой твоя семья.       — А сейчас?       — А сейчас смерть для меня — это покой, который мне дали бы в награду. Подобно самому заблудшему грешнику я готов отрицать существование высшей силы, лишь бы мне дали покой, просто возможность уйти в небытие, которое так порой желанно. Но ты не бойся, Белла, я готов прожить еще достаточно долго, чтоб помочь тебе. Я хочу, чтоб ты имела хорошую жизнь.       — Разве важно, как будет мне, если тебя не станет?       — Я не эгоистичен в этом вопросе, милая, дорогая Изабелла, — он усмехнулся, — главное, чтоб ты жила. Я слишком долго был вампиром, слишком много видел, чтоб желать еще чего-либо.       — Мне страшно слышать тебя.       — Götterdämmerung. Сумерки богов. Рагнарек не случится, Белла, если я умру.       — Я не знаю, что такое этот твой Рагнарек, — он пугал меня, но я старалась держать себя в руках, помня о недавней истерике.       — Конец света в скандинавской мифологии. Гибель всего живого, знаменующий возрождение мира. Только вот я не бог и даже не вампир больше, я слишком много видел и чувствовал, хватит с меня этого. А ты только начала свой путь.       Он выпустил мою руку и коснулся моего лица. Его прикосновение не было мимолетным, как и прежде, Карлайл по-отечески мягко провел кончиками пальцев по щеке. Голова вдруг стала тяжелой, перед глазами все поплыло. Мне захотелось, чтобы это длилось вечность, но, конечно, все быстро закончилось. А потом я устыдилась своего необъяснимого влечения к Карлайлу.       — Вдруг ты сможешь снова полюбить? Создать новую семью? И тебе будет ради чего счастливо прожить последующие годы.       — Ты забыла, что сказала мне тогда, — он снова коснулся моего лица, а я тяжело сглотнула, — ты и есть моя семья, Белла.       Как же мне тяжело...       Карлайл.       Carlisle yaşamak zorundadır.       Эти слова звучали в моей голове, когда я смотрела в его зеленые глаза в той маленькой спальне.       Он должен жить.