Неимоверность

— Здравствуйте. Проходите, присаживайтесь, Игорь, — мягко произнёс Михаил, стоило Игорю возникнуть на пороге. Тальков повиновался. Фассбендер включил настольную лампу и его лицо залил блеклый искусственный свет. — Игорь, расскажите мне, как вы здесь оказались. — Мне было очень плохо. Я заболел. — Что именно у вас болело? — Душа. Сильная душевная боль не давала мне покоя. Было очень страшно. Мне казалось, я потерял всю свою прошлую жизнь. Это трудно объяснить. — Чем сопровождалась ваша душевная боль? Что ещё беспокоило? — Приступами рыданий. Психиатр сделал какие-то пометки в карточке и снова посмотрел на больного: — Вы всё ещё считаете меня новым доктором? — Д-да. А вы разве не он? — Мы с вами лечимся уже больше месяца, — едва заметно улыбнулся Михаил. — Я был здесь с самого начала. И лечил вас. — Но… как же… Иван Петрович? — Такого врача в нашей больнице никогда не было, Игорь. — Значит, я что-то напутал? — Выходит, что так. Талькову вдруг нестерпимо захотелось сообщить врачу, что он видел покойника, которого выносили из здания больницы, что санитары гнались за ним по стенам и у них были огромные тараканьи усы! Но что-то его остановило. Быть может, понимание, что подобными рассказами он усугубит своё положение. — Вы помните, когда и где вы родились? — голос Фассбендера звучал мелодично, гипнотически, располагающе. — Шестого ноября. Год забыл, — рассеянно ответил Игорь. — А город? — Москва. — Верно. Чем вы занимались до попадания сюда? — Я играл на фортепиано. — А поточнее? — Точнее не помню. — Вы помните, что в последний раз оказались здесь из-за того, что видели большие пузыри? Они были разноцветными и летали по комнате. — Да. В них появлялись различные образы… — Сейчас эти пузыри вас беспокоят? — Сейчас… нет, не беспокоят… — Хорошо. Спасибо. Игорь зайдите за ширму и разденьтесь. Тальков в смятении посмотрел в глаза доктора. Тот выглядел таким участливым и заинтересованным, что мужчина невольно подчинился, не задавая вопросов. Зайдя за ширму, он стянул больничную пижаму и бельё. Фассбендер медленно прошёл к двери, закрыл её на ключ, и убрал его в карман халата. Подойдя к Игорю, стал внимательно рассматривать его с ног до головы. Талькову стало стыдно от этого изучающего взгляда, захотелось закрыть руками причинное место и попросить отвернуться, но он терпел. Фассбендер скользил взглядом по редким родинкам на светлой коже, по крошечным царапинам. Он дышал неровно, с хрипотцой, что показалось Игорю очень странным. Протянув руку, психиатр коснулся длинными ухоженными пальцами груди Талькова. Мягко огладив её, шёпотом попросил больного повернуться спиной. Игорь снова подчинился и тут же ощутил, как кончики пальцев касаются ягодиц. Через пару секунд Фассбендер отстранился и позволил одеться. — Вы можете идти, Игорь, — натянуто улыбнувшись, произнёс психиатр, когда больной вышел из-за ширмы. Тот открыл было рот, чтобы что-то спросить, но передумал. Выходя из кабинета, он и подумать не мог, что доктор испытывал сильнейшее сексуальное возбуждение. Тальков вернулся на свою койку. Василий уже спал, отвернувшись к стене, поэтому Игорь лежал в полной тишине. Ему начинало казаться, что он один во всём мире. Или не один? Возможно, Михаил понимает куда больше, чем пытается показать? А вдруг он знает все мысли Талькова? Мужчина испытал смятение. Ему стало страшно, но вместе с тем до дрожи в коленях приятно. Подобное испытывают на американских горках… Адреналин. Да, это был он! Ведь как замечательно увлечь доктора в свои сети, показать ему свой внутренний мир, как жутко и как приятно осознавать, что Михаил видит его насквозь… Засыпая, Тальков вспоминал странные прикосновения доктора, и по коже бежали мурашки.

***

Утро вышло самым обыкновенным. Больные приняли свои таблетки, позавтракали, после чего кто-то отправился на процедуры, кто-то читал книги (в больнице была неплохая библиотека). Самые безнадёжные больные бродили вдоль стен в коридоре и что-то бормотали себе под нос. Игорь и Василий остановились у коридорного окна. На небе было пасмурно, начинал накрапывать дождь. — Страшно было оставлять свою квартиру. Вдруг клад-таки найдут? — грустно произнёс Василий. — А кто тебя сюда сдал? — Сестра. Мы, Кировские, пугливый люд. Бабка моя была пугливой, мать, Настя такая же. А в кого ей другой-то быть? — Может быть, она захотела этот клад себе забрать? — серые глаза Талькова блеснули от гениальности этой догадки. — Я… как-то даже не подумал об этом… — растерянно ответил Кировский, отвёл взгляд и замер. — А ты знаешь, что я нарисовал эту больницу? — громко спросил Печерский, подходя к Талькову. — Покажи. — Да всё, ушёл твой поезд! Мой батя-то был машинистом. Что, не веришь? Был-был. А ты кто, из поэтов или художников? — Я из художников, — важно отозвался Игорь, косясь на всё ещё стоящего без движения Василия. — Пф. Не люблю я вас, художников. Ты ж приходил к Агеевым на Рождество. Кого они распяли? Не видел? А я всё видел. Только ты относишься к Купчиным, а это дурная кровь. Мы же с тобой раньше и на Волгу, и на Обь! И цветы засохли. А воздух такой густой. Ужас… — протараторил Печерский отвернулся от Игоря, забыв о его существовании, стоило пройти мимо лысому старичку, еле передвигающему ногами. — Отец? Ты жив? Тебя закопали живьём, я же говорил! Я говорил!!! Анатолий Печерский был успешным студентом юридического факультета, ему пророчили потрясающую карьеру. Но болезнь не щадит никого. Шесть лет назад, почти перед самой защитой диплома он выбежал голышом на улицу и стал призывать всех пойти войной на марсиан, которые притаились в овощном магазине. Это было его первое попадание в психиатрическую клинику. Затем было ещё пять. В периоды ремиссии он был совершенно нормальным человеком, вот только эти самые периоды были быстротечны. Доучиться он не смог, его взяли на простую работу в районном ЖЭКе: разносить документы, регистрировать их и архивировать. Благодаря хлопотам Печерского-старшего место за ним всегда держат, даже когда он месяцами лежит в психушке. — Настька всё знает о кладе! — вдруг выкрикнул Василий и бросился прочь. Эта выходка дала волю чувствам и эмоциям других больных. Они принялись бегать, сталкиваясь друг с другом, и кричать. Василий затерялся среди толпы больных, а Игорю вдруг сделалось невыносимо страшно. Этот гвалт звенел в его голове, не давая думать. Закрыв уши ладонями, он понёсся по лестнице вниз и заперся в служебной каморке на первом этаже. Покачиваясь туда-сюда, Тальков изо всех сил старался успокоиться. Страх потихоньку уходил, звон в голове исчезал. И вот дверь приоткрылась. На пороге стояло белое полупрозрачное существо с длинными волосами. — Иди за мной… — шепнуло оно и поплыло по воздуху в сторону входных дверей, которые Тальков видел со своего места. Сглотнув, мужчина с трудом поднялся и вышел из каморки. Ему было страшно, но он следовал за призраком, поскольку понимал, что сейчас необходимо быть храбрым (или казаться таковым). Он должен узнать, что творится в этом чёртовом месте! Призрак пролетел сквозь дубовые двери. Игорь вышел на улицу следом. Шёл дождь. Его тихий шёпот навевал тревогу. В серебристой пелене всё казалось пугающим и фантомным: и силуэт старого фонтана, и высокий забор вдалеке, и золотые купола Троицкого собора, находящегося на вовышенности. Тальков сразу же вымок до нитки, но храбро двинулся в прохладную пелену. Десять шагов… Двадцать… И вот он стоял возле двух тел. Люди были мертвы, об этом говорили ножевые ранения на груди. Каждого полоснули ножом раз по десять, не меньше. Тальков вытирал воду с лица и рвано дышал. Ужас нарастал, заполнял всё его существо. Тем не менее, он стоял на месте и рассматривал мертвецов. Женщина была облачена в старомодное синее платье с белыми рюшками и высоким воротничком на пуговицах. Светло-рыжие волосы разметались по земле. Рядом покоилось тело мужчины. На нём был серый костюм и белая рубашка, на ногах — штиблеты. Так одевались в начале двадцатого века. Странно! А ещё поражало то, что дождевая вода никак не воздействовала на трупы. Они не намокали, оставаясь сухими. — Вот он! Хватайте его! — душераздирающий крик заставил Талькова вздрогнуть и быстро повернуться. Он не успел разглядеть людей, выскочивших из пелены дождя. Грубые санитары схватили его и поволокли в больницу. Уже находясь в процедурном кабинете, он понял, что орала старшая сестра Элеонора. Это была настоящая фурия. Очень нервная и злая. Она с ненавистью смотрела на мокрого Талькова, упирая руки бока: — Вот же свинья такая! Сколько грязи на полу! А убирать нам! Кто позволил убегать, а?! — Воспользовался тем, что Кировский галдёж поднял. Хитрый, — заметила старая и полная сестра Агриппина, ставя Игорю укол. Задница тут же заныла и Тальков зажмурился. Сознание начало плыть. В голове возникали размытые образы ярких геометрических фигур, сплетающиеся между собой. Очень яркие психоделические цвета давили на мозг и слепили. — Не надо так ярко, не надо так ярко… — простонал Игорь. На какой-то момент воцарилась блаженная тьма. Тальков не чувствовал ничего, кроме полной расслабленности; мозг отдыхал. Но спустя какое-то тёмная пелена разорвалась. Мужчина услышал голоса и шаги. Открыв глаза, он увидел Михаила, усаживающегося на стул возле койки, на которой лежал Тальков. — Где я? — прохрипел Игорь, облизав пересохшие губы. — В изоляторе. Мне сообщили, что вы пытались сбежать. — Нет, не пытался. Я увидел… — Тальков осёкся, понимая, что сказал лишнее. Фассбендер понимающе улыбнулся: — Что увидели? — Теперь я не уверен, что видел… Но сбежать я не хотел. Правда. — Ну хорошо, — Фассбендер подался вперёд и положил ладонь на лоб больного. Игоря будто бы пробило током. Он приподнял голову, прижимая к руке плотнее. Это была прекрасная, полная жизни и тепла, ладонь. Михаил замешкался, но уже через какой-то краткий миг пересел на койку Игоря. Он поглаживал его ещё влажные волосы, касался его лица, груди и живота. Талькову эту нравилось. Он уронил голову на подушку и наблюдал за доктором сквозь полуопущенные ресницы. Фассбендер раздувал ноздри, явно борясь с собой. И тут Игорь отчётливо понял, что хочет сделать доктор. И в крови снова взбунтовался адреналин. Тальков медленно расстегнул верх пижамы, как бы намекая, что психиатр может не сдерживать себя. Фассбендер изменился в лице. Его зрачки сделались чёрными от желания. Наклонившись, он замер в паре сантиметров от груди больного, но порыв победил. Врач касался раскалёнными губами груди Игоря, опаляя её жарким дыханием. Тальков застонал, начиная тихо бормотать: — Вот это да… Приятно… Чёёёрт… Как же… прияяятно… Михаил, уже покрывая поцелуями живот Игоря, приспустил его штаны. Обхватив вялый член ладонью, доктор принялся яростно надрачивать его. Потянувшись наверх, властно накрыл губами влажные губы Талькова, «проглатывая» его бормотания. Они целовались, будто оба были сумасшедшими: языки жадно сталкивались и сплетались в безумном танго. Игорь оказался очень отзывчивым любовником. Он вздрагивал от каждого прикосновения. От дрочки его член встал и сочился смазкой. Михаилу потребовалось усилие, чтобы разорвать поцелуй и глотнуть воздуха. Убрав руку с твёрдой плоти, он обхватил ладонями яички и взвесил их в ладони. Тальков изогнулся, кусая свои зацелованные губы. Ему хотелось кончить, он был на грани оргазма, внизу живота завязался приятный «узел». — Только не вздумай кончать. Накажу, — хрипло прошептал Михаил и слегка шлёпнул больного по яичкам. Тот застонал и широко распахнул глаза. По потолку скакали голубые, красные, жёлтые, бирюзовые и розовые искры. Внутри всё ликовало. Даже эта лёгкая боль была до ужаса приятной! Сжав запястье Талькова, Михаил положил его руку себе на пах. Член стоял колом, упираясь в брюки. Игорь слегка покраснел, нащупывая ширинку, затем цепляя резинку белья и доставая член. Бросив взгляд на орган доктора, он поражённо выдохнул: огромный. Тальков и сам не был обделён размерами, но член психиатра побивал все рекорды. Ровный, толстый, с прожилками вен, вдвое длиннее среднестатистического — ну просто красавец. Михаил застонал. Ему нравилось, с каким восхищением объект его тайных желаний рассматривает член. Не выдержав, мужчина встал, разулся, стянул штаны и подойдя вплотную к больному, стал быстро дрочить на него, просто любуясь. А Игорь был хорош: зацелованный, тяжело дышащий, со спущенными штанами и растрёпанными светлыми волосами. Уже находясь на грани оргазма Фассбендер содрогнулся и убрал руку с члена. Тальков внимательно наблюдал за тем, как на большой розовой головке застыла крупная прозрачная капля. — Идём за мной, — прохрипел доктор и вышел в смежное помещение. Тальков прошёл следом. Идти из-за острого возбуждения было непросто, поэтому он ковылял. Они оказались в гинекологическом кабинете. Михаил кивнул на кресло, мол, садись. Тальков повиновался. С трудом усевшись в кресло, он закинул ноги на железные подколенники и тут же попытался стыдливо свести ноги, но возникший рядом Михаил решительно развёл его колени как можно шире, дёрнув за бёдра на себя. Игорь оказался в постыдной позе с высоко задранными и разведёнными ногами. Михаил держал в руке баночку с вазелином и тяжело дышал. Вылив немного на ладонь, принялся аккуратно смазывать девственную дырочку ануса. Она была нежно-розовой и пугливо сжималась от каждого прикосновения. Прелесть! Михаил застонал, готовый кончить только от одного этого зрелища. Когда ждать стало невыносимо, он отставил бутылочку в сторону, взял в руки свой орган и начал медленно вводить в анус. Тальков вскрикнул и хотел снова свести ноги, но доктор больно шлёпнул его по ягодице и Игорь убрал руки. Член входил в узкое отверстие глубже и глубже, причиняя боль. Михаил смотрел то на мечущегося в кресле Талькова, то на свой член, входящий в анус. Игорь бормотал какой-то бред, задыхался, мотал головой, корчился в конвульсиях, словно эпилептик. — Бляяя… — простонал Фассбендер, — да ты создан, чтобы трахать тебя! В жизни он старался никогда не материться, но этот шизофреник сводил его с ума. Давно. И теперь врач не мог сдерживать эмоции. Михаил входил очень медленно, зная, что такие размеры могут причинить адскую боль. Игорь обхватил свой член, но тут же получил по руке. — Дрочить нельзя! И кончать нельзя! Это вредно, — прохрипел Фассбендер, запрокидывая голову и с последним движением бёдер входя целиком. Кайф! Игорь заскулил. На глазах проступили слёзы наслаждения и боли. Он хотел кончить, но ему не позволяли! Анус болел, но вместе с тем в крови бурлил адреналин: его имеет психиатр! Фассбендер начал делать ритмичные толчки, лапая зад своего пациента. Его лицо свело судорогой скорого оргазма, глаза по-волчьи блестели, белые ровные зубы блестели в полумгле кабинета. Тальков стонал, делая странные движения руками и открыв рот. Ощущения были безумными. Они импульсами распростерлись по всему телу, даря животную радость. Анус сжимал-разжимал огромный член. Фассбендер не знал, что бывает настолько узко, настолько горячо… Продолжая иметь Игоря в зад, он словил мощнейший оргазм. По-звериному зарычав, принялся обильно кончать и ускорять толчки. Как же прекрасно трахать этого шизофреника… Тальков хотел было обхватить свой член, вскрикивая от порций свежей спермы в своём анальном отверстии, но снова получил по руке и взвыл, ёрзая в кресле. Михаил трахал его с силой, с оттягом, горячо и властно. Игорь не выдержал и кончил, не касаясь руками плоти. Сперма брызгала во все стороны, глаза были зажмурены, изо рта вырывался бред вперемешку с криками. Фассбендер балдел от этого зрелища. — Какой плохой, какой непослушный… — прошептал он, останавливаясь и медленно вытаскивая член. Тальков открыл глаза, до крови кусая губы. Он почти ничего не видел, всё заволокли белёсые облачка. На их фоне выделялся лишь Михаил. Он обошёл кресло и склонился над Игорем. Его большой член от ходьбы покачивался туда-сюда, словно хоботок. — А теперь поспи. Ты был великолепен, — с нежностью шепнул доктор и поцеловал Талькова в губы. Это был поцелуй сна.