Августовская прохлада

Сергею приснился Ганин. Он стоял в дверном проёме сумрачной комнаты и рассказывал о том, что его хотят убить. — Ты избавился от письма? — спрашивал он снова и снова. Есенин хотел ответить, но язык отказывался работать. Сергей просто лежал и смотрел на силуэт Алексея. Проснувшись, поэт бросился искать письмо, и лишь спустя некоторое время сообразил, что уже давно сжёг его. Он помнил каждое слово, которое было в том послании. «Серёжа, не ищи меня. Я сам тебя найду. Везде слежка. После прочтения сожги». Сергей закрыл дверцу шкафа и подошёл к окну. Очередное осеннее утро не принесло ничего, кроме листопада. Было всё так же мрачно и холодно, редкий прохожий поднимал воротник, спеша скрыться от непогоды. Есенин отворил окно, втянул запах улицы, осенних листьев и дыма. В эти мгновения в его голове стали формироваться стихотворные строчки. Сергей поспешно подошёл к столу, сел, взял карандаш и в нетерпении начал писать. Строка за строкой, четверостишие за четверостишием… Мужчина пришёл в себя только тогда, когда хлопнула входная дверь, и в комнате появился Маяковский. — Пишешь стихи? — спросил он, медленно снимая плащ. — Да, — отложив карандаш, Есенин постарался размять пальцы. — Сегодня красивый листопад. — Надеюсь, дашь их почитать? Потом, — футурист провёл ладонью по чёрным волосам и бросил плащ на диван. — Потом, — Сергей спрятал рукопись в верхний ящик стола. Прежде, чем дать стихотворению жизнь, нужно было кое-что подправить. — Я принёс кофе. Хороший кофе. Сварю, пожалуй. — Володя… Маяковский остановился на пороге и обернулся. — Давай поедем в лес? — В лес? — у Владимира было такое лицо, словно Сергей предложил ему полёт в космос. — Да. Очень хочется. Маяковский внимательно посмотрел в голубые глаза. Сегодня они были чистыми, почти хрустальными. Да и сам поэт явно находился в состоянии романтической меланхолии, был тих, спокоен и приятно воодушевлён. Иногда Владимир удивлялся, как Сергею удаётся быть то порывистым и хулиганистым, то совершенно домашним, тёплым и светлым, как вода в весенних озёрах. — Поехали, — кивнул он и надел плащ. — А кофе? — улыбнулся Есенин. — Кофе подождёт. Водитель всю дорогу восхищался поэтами, и в конце пути не желал брать денег, но Владимир всучил-таки ему купюру. Москва осталась позади. После того, как старик скрылся из виду, вокруг мужчин не осталось ничего, кроме желтеющего осеннего леса. Есенин утянул футуриста поглубже в лесную чащу. Они вышли на поляну, листья на которой были на удивление сухими. Сергей расстегнул пальто и упал на спину. Когда взгляд остановился на пасмурном небе, поэт затаил дыхание. Блаженно улыбаясь, он водил ладонями по листьям, брал их в ладони, бережно сминал и отпускал. Владимир, боясь пошевелиться, наблюдал за происходящим. — Ложись рядом, — прошептал Сергей, прикрывая глаза. — На мне новый плащ. — Сними его… — Под ним новый костюм. Есенин тихо рассмеялся и притих, глубоко дыша. Взгляд поэта снова устремился в небо. Маяковский повертел шляпу в руках, бросил её на землю и лёг рядом с Сергеем. Тот повернул к нему голову, блестя глазами от чувств и мыслей, овладевших его существом. — Помнишь тот поцелуй сквозь листок? — тихо спросил он. Владимир кивнул. — Я сохранил его. Маяковский задышал учащённей, ощущая, как начинает бурлить кровь. Раньше подобное происходило с ним только в присутствии Лили. Хорошо, что его болезненная зависимость от Брик стала ослабевать. Плохо, что теперь она перекинулась на Есенина. — Хороший ты, Володя. Ты мне нравишься, — прошептал Сергей и, привстав на локте, приник губами к его губам. Прохладный осенний поцелуй, полный нежности, заставил сердце Владимира бешено колотиться, словно церковный колокол. Языки ласково касались друг друга, как бы пробуя на вкус. Маяковский протянул руку к волосам Сергея и вытащил из светлых кудрей золотистый листок. Есенин загорелся, «половодье чувств» не оставило ему путей к отступлению. Положив ладонь на грудь Владимира, он начал поглаживать её сквозь ткань пиджака, жилета и рубашки, ибо плащ был расстёгнут. Оторвавшись от губ Маяковского, Сергей скользнул ладонью ниже, ещё ниже, неотрывно глядя в тёмные глаза футуриста. Зрачки того расширились, шея слегка покраснела от накатывающего возбуждения. — Что же вы, Володя? Уж не смущаетесь ли? — тихо спросил Есенин, останавливая руку на брюках Владимира в районе паха. — А вы? — Я никогда не… — Я тоже. Вы уверены, что хотите? — А вы нет? — Хочу, но… разве это самое важное? — Владимир пытался увидеть в голубых глазах хотя бы каплю лукавства, но не находил. — Тогда не тяните, — с этими словами Сергей расстегнул брюки Маяковского и потянул их вниз вместе с бельём. Сжав полутвёрдый член, он начал водить по нему ладонью. С губ Маяковского слетел протяжный стон. Влажные подрагивающие пальцы расправлялись с его брюками. Холодный воздух касался кожи и дарил острые ощущения, благодаря чему поэты были изрядно распалены. Владимир поднёс ладонь ко рту, плюнул на неё, и начал растягивать Есенина. Сперва ввёл фалангу одного пальца, потом ещё одну, затем добавил второй. Сергей продолжал ласкать член Маяковского рукой, стараясь расслабиться. Ощущения были настолько сильными, что от пикантности происходящего Есенин был готов кончить прямо так, без продолжения. — Садитесь, — хрипло прошептал Владимир, вынимая пальцы из ануса мужчины и приставляя к нему свой текущий член. Из-за сильного желания он уже еле ворочал языком. — А вы пошляк, — заметил Сергей и, зажмурившись, начал насаживаться на орган. Когда тот оказался в нём целиком, Есенин подумал, что это слишком, и протяжно застонал, прикрыв глаза. Ткань расстёгнутого пальто скрывала «срам», защищая кожу ягодиц от холодного воздуха, и всё равно ощущения были совершенно новыми, несравнимыми с тем, что он испытывал во время секса с жёнами и подругами. Сглотнув, Есенин упёрся ладонями в грудь Маяковского, и начал двигаться, приподнимаясь и опускаясь на член. Владимир чуть не сошёл с ума. Слишком горячо, слишком узко. Мысль о том, что он первый, кто был у Сергея, пьянила лучше самого дорогого алкоголя. Делая короткие движения бёдрами, он зачарованно смотрел в голубые очи, понимая, что пропал. Совсем пропал. Стараясь прийти в себя после оргазма, Есенин склонился над Владимиром и впился в его губы жарким поцелуем. Приподняв бёдра, он выпустил из себя член и услышал хлюпающий звук. — Безумие… Но какое красивое, — прошептал он, разрывая поцелуй. — Я хочу запомнить тебя таким.

***

С тех пор отношения Владимира и Сергея перешли на новый уровень, что было довольно предсказуемо. Маяковский почти всё своё свободное время проводил у Есенина, упиваясь своим новым глубоким и пьянящим чувством. Владимир постоянно думал о том, как рассказать Серёже о своей любви. Но почему когда берёшься сказать о самом важном, все слова разом теряют смысл? В первый день зимы Маяковский и Есенин выступали на одной сцене. Зал консерватории, где проходил концерт, был забит так, что яблоку было негде упасть. Пусть в списке выступающих были и другие поэты, все шли только на Владимира Владимировича и Сергея Александровича. В мире литераторов не стал незамеченным тот факт, что эти двое стали проводить много времени вместе, но им ничего не оставалось, кроме как строить домыслы. Перед концертом Владимир и Сергей не общались, поскольку договорились не привлекать лишнего внимания. Рядом с Есениным вертелся Кусиков, который явно был обескуражен тем, что Сергей живёт на квартире у друга Маяковского. — Ты с ним пьёшь, что ли? — не отставал Кусиков. — А я только пить могу, что ли? — парировал Есенин. — Нет, но… Что тебя с ним связывает? С этой агиткой. — Да что ты прицепился ко мне?! Готовься к выходу. Сергей подошёл к столу, на котором стояла ваза с грушами, и взял одну. Откусив, он бросил случайный взгляд на выход в закулисные помещения, и обомлел. Бениславская нервно теребила ремешок сумочки, пристально глядя на поэта. Галина несмело подошла к Есенину и выдавила улыбку: — Здравствуйте, Серёжа. — Галя? Что вы тут… — Я пришла попросить у вас прощения. Я была не права, — Бениславская была бледна, её красные глаза выдавали серьёзные душевные муки. — Я вас обидела… — Перестаньте, — больше Есенин не нашёл, что сказать. — Если вам нужен дом, то знайте, что вы всегда можете прийти на Брюсовский… — Вы всегда меня выручаете, Галя. Спасибо, — вежливо и холодно ответил Сергей. Повернув голову влево, он увидел Владимира, который стоял по другую сторону сцены. В его взгляде было нечто свирепое. Маяковский знал, кто такая Бениславская и как она относится к Есенину. — Вы сейчас где живёте? — промокнув нос платком, тихо спросила Галя. — У знакомого. Не волнуйтесь обо мне. На сцену пригласили Маяковского, зал заскандировал. Есенин, забыв о Галине и перестав слушать её, подлетел к сцене и стал жадно следить за тем, как величественно возвышающийся Владимир начинает читать стихи. Сергей крепко сжал грушу в своей руке, находя выступление Маяковского очень чувственным. Тем же вечером, встретившись в нескольких кварталах от консерватории, они вместе пошли домой. Владимир хмурился и подозрительно косился на Есенина. — Что с тобой? — лукаво спросил Сергей. — Эта женщина — Галина? — Да. — Что она хотела? — Извинилась и позвала обратно. — А ты? — сглотнув, мрачно спросил Владимир. — А я иду с тобой! Не видно? — закатив глаза, беспечно отозвался Есенин. — Сергей, ты мой, — угрожающе произнёс Маяковский.  — Твой, твой, — тщательно скрывая смущение, ответил тот. Стоило им войти в сумрак квартиры, как Владимир рухнул на колени перед Есениным и стал исступлённо целовать его руки. Сергей так и не привык к внезапным порывам футуриста, но пугать они его перестали. — Вы должны знать, что я тоже только ваш. Мы нужны друг другу. Я нужен вам. Я так хочу быть вам нужен столь же сильно, сколь вы мне, — пылко прошептал Маяковский и прижался щекой к животу Сергея. — Ты мне нужен, Володя, нужен, — поглаживая брюнета по волосам, мягко ответил Есенин. То, что такой грозный, дерзкий революционер в душе оказался большим ребёнком с не менее большим сердцем и умением страстно, безумно любить, оказалось для Сергея настоящим открытием и даже откровением. Владимир был беззащитен — Есенин понимал, что мог лепить из него и их отношений всё, что вздумается, Маяковского было легко предать и ранить. Но Сергей и сам испытывал к мужчине чувства, поэтому не собирался вредить ему. По крайней мере, специально. Также Есенин ощущал, что больные отношения с Брик, длившиеся много лет, потрепали и без того слабую психику Маяковского. И ему отчаянно хотелось защитить такого большого и крепкого мужчину от этой женщины. В этом чувстве тоже была некоторая прелесть. Дверь со скрипом приоткрылась, и на пороге показалась фигура в чёрном пальто и шляпке. Увидев стоящего на коленях Владимира, вжимающегося лицом в живот Сергея, она чуть не выронила сумочку. — П-простите, было не заперто… — сбивчиво произнесла Ахматова. — Володя?..