Вкус забытой жизни

      Лениво взглянув на номер абонента, я скинула вызов, не желая с кем-либо общаться. Просто не хотелось.       Мир остановился и замер, а ты стоишь в одной точке и не можешь пошевелиться. А может просто страшно перешагнуть на другую точку и идти дальше, закрыв глаза, но не позволяя себе застыть на этой «мертвой точке», потому что, не осмелившись шагнуть, ты тут и умрешь, даже не шевельнувшись.       Настойчивый стук в дверь, я, как всегда, проигнорировала, вставляя наушники и включая музыку по громче, углубляясь в текст одной единственной песни, которой заставляет выступить слезы на моих глазах. Лежа на животе в кровати в обнимку с мягкой воздушной подушкой, я наблюдала за капельками дождя, которые скатывались по стеклу. По-началу и не поняла, что вообще произошло, как в меня что-то прилетело. Перевернувшись я увидела разъяренную, но в то же время уставшую девушку, которая с обидой смотрела на меня.       — Чейз, как ты, мать твою, могла так поступить?! Я с ума сходила! — девушка яро набросилась на меня, ударяя по плечам, а потом сжимая их с немыслимой силой, и начинала трясти, выплескивая то, что в ней накопилось. — Как ты могла! Ты, безмозглая идиотка! — опустив меня, она кинулась к шкафу, выбрасывая из него все вещи на кровать. А я молча стояла, наблюдая за ней.       Ей было больно. Из-за того, что я вновь так поступила с ней. Вновь бросила её. Вновь предала. Больно от того, что она хваталась за меня, как за последнюю надежду. Вот только надежду на что? Ей обидно за то, что я вновь и вновь отталкиваю ее, показывая, что мне и одной, впрочем, неплохо.       Кларисса со слезами на глазах опустошала мой шифоньер, не оставляя незамеченную ни одну вещь, схватив большой чемодан и скинув все туда. Она укладывая с необычайной скоростью и аккуратностью, заполняя пространство. Вытащив еще два таких же чемодана, она за считанные минуты вместила весь мой шкаф, всю косметику, обувь, ванные принадлежности, разнообразные книги, альбомы, чертежи матери, несколько пар наушников, тетради, ручки. Все, что ей казалось нужным, оставив мне драные джинсы с завышенной талией и теплый свитер с кожанкой. Не знаю, почему меня ничего не удивляло и ничто не вызывало реакции. Либо у меня не было на это просто сил, либо в действительности было все равно.       — Одевайся. — жестко приказала Ла Ру, грозно смотря на меня, тем самым показывая, что все мои возражения будут тут же перечеркнуты напрочь.       — Куда и зачем? — лениво спросила я, застегивая на себе нижнее белье, а после натягивая свитер.       — Подальше от всего этого.       Выйдя из комнаты на доли секунд, она зашла уже вместе с Крисом, который молча взял чемоданы и спустился по лестнице вниз. Посадив меня на стул, Кларисса быстро провела четкие линии, вырисовывая идеальные стрелки и, взяв мой телефон с зарядкой и наушниками, подтолкнула к выходу из комнаты.       Уже на пороге дома, я пересеклась с обеспокоенным отцом.       — Бет, что происходит?       — Не волнуйтесь, мистер Чейз, ей будет лучше в другом месте. — нагло проговорила девушка, открывая мне дверь и своей уверенностью подавляя все комментарии. Я впервые видела Клариссу такой, от солнечного человека ни осталось ни следа.       — Куда мы, может ответишь? — все же спросила я, понимая, что мы едем по трассе, которая ведет в аэропорт.       — Как тебе Париж? — спросила или больше утверждала девушка. Я видела и чувствовала презрение во взгляде, которым она на меня смотрела через зеркало заднего вида. Чувствовала, но принимала его.       Крис не переставал кидать на меня боязливые взгляды. С настороженностью и маниакальной внимательностью, он наблюдал за мной. Если поднести к нам гирлянду, сотни лампочек в ней лопнули бы от перенапряжения между нами.       — И надолго мы туда летим? — не обращая внимание на все те эмоции, что излучает Ла Ру, просто перешагивая это.       — Париж, Портленд, либо Сан-Франциско, я еще не решила. — я удивленно вскидываю брови, Крис останавливает автомобиль прямо у самых ступенек аэропорта.       — Вперед, Аннабет.       — Первым классом? — спрашиваю я, задавая скорее риторический вопрос.       Мой вопрос остается без ответа, молча переношу долгий почти восьмичасовой полет, затем я думала, что мы направимся в гостиницу, но мимо.       Разместившись в коттедже, я блаженно лежала на большой кровати, разложив шахматную доску, и пыталась просчитать ходы. В дверь кто-то стучится, но я не отвлекаюсь от своего занятия, рассматривая шахматную доску.       — Сыграем? — спрашивает Крис, а я хмурюсь, поднимая на него недовольный взгляд.       — Трусишь? — бросает вызов. И я отвечаю на него. Безмолвно делая ленивый жест рукой.       — Зачем тебе это? — да может я и дура, но не могу понять, для чего он все это делает.       — Джексон, не научил тебя играть, да? — игнорируя мой вопрос и, меняя позиции королевы на шахматной деревянной доске, проговорил Родригес. — Запомни, Чейз, прежде чем принимать вызов, готовься сразу принять проигрыш, либо учись считать наперед — это раз. — он выдвигает вперед слона, один шаг привел к «Шаху и мату», но Крис делает это мучительно медленно, растягивая чувство своей сладостной победы.       Замерев на месте, я не знаю, что делать мне, слушать его или следить за фигурами.       — Ты дура, Бет, безмозглая идиотка — это два. — все также растягивая звуки, говорит парень, а я понимаю, что дыхание моё остановилось. — Хочешь жить, умей играть на доске, тебе всегда будут ставить шах и мат, пока ты не научишься делать это первой, не научишься рассчитывать и думать. Сгниешь на своей мертвой точке, а потом будешь жалеть, что когда-то просто не перешагнула. Понимаешь всего шаг, и вот она победа. Маленькая победа в сражении, но такая нужная, и пока ты будешь стоять, тем больше людей будут уничтожать тебя. И даже сейчас ты позволяешь мне это делать. Это три.       Прикрываю глаза и позволяю ему уйти, а он дает мне время на раздумья. Разгрести тот завал, что твориться у меня в голове. Чувствую в груди ноющую боль. Он сбил меня с этой мертвой точки. Беспощадно, безжалостно, хладнокровно, но было понятно, что он сделал это не для меня. А для Клариссы, потому что именно из-за меня страдала она, ведь я вновь закрылась вновь исчезла.       Он показал мне все то дерьмо, что и так окружало меня, и то, что я не желала принимать. Ткнул носом, как провинившегося котенка, который нагадил на ковре, наклоняя и держа голову, заставляя понюхать свое же дерьмо, и давая понять, что так делать запрещено.       Скидываю с постели все, что лежит: все фигурки и саму доску, — забираясь ближе к подушкам, прижимаясь к ним, но они не восстановят того, что у меня отняли. Разве можно жить без сердца? Наверное, можно, сколько в мире таких людей? Сколько людей, живущих без вырванного близким человеком сердца? Сотни? А может тысячи? Сотни тысяч? Миллионы?       Это, словно стоять зимой в минус тринадцать градусов (по Фаренгейту -13, по Цельсию -25) в тоненькой курточке, пытаясь спрятаться и укрыться в ней от ледяного ветра, пробирающегося все глубже и глубже с каждой минутой. И вот ты видишь солнышко, выглянувшее из-за туч, и, наконец, мышцы расслабляются, но не надолго, тебя вновь пронзает этот ветер, обжигая холодными порывами лицо, а затем пробираясь дальше и выжигает из тебя все то, от чего было так тепло.       Прижимаюсь. Засыпаю на полу, сидя, и подбирая к себе ноги кутаясь в одеяло. Пытаясь хоть как-то согреть то, что безвозвратно замерзло. То, что может согреть только он…       Закрывая глаза и надеясь на то, что завтра все пройдет. Вновь и вновь лгу себе, даже не пытаясь скрыть факт этой лжи. Слезы сами катятся из глаз, то ли от боли, то ли обиды на весь мир, который не может меня согреть, подарить то, что так необходимо. То, без чего тяжело дышать. Настолько замерзла, что, кажется, глаза остекленели. Не могу моргнуть от того, что больно, будто эти стекла разобьются и вопьются в глаза маленькими осколками.       Нет эмоций, есть нестерпимые чувства, но не эмоции. Их уже нет, потому что вся боль и состоит в них.       А слезы продолжают стекать дорожками, прожигая кожу и переключая боль с морально-душевной на физическую. Прижимаю к себе еще одну подушку с мыслью «завтра не будет все хорошо, завтра будет еще больней…»

Стёкла глаз закрыли слёзы от солнца Взгляды пустые. Нет эмоций. Уходя в себя, топлю своё горе. «Завтра не будет», — голос повторит.