Прогулка во тьме

      — Вставай.       Голос серьёзной Авашимы напоминает порывистый осенний ветер. Она больше не нежничает и не даёт спуску, превратившись в жёсткого армейского тренера, что подстёгивает и мотивирует пропустившего удар Фушими лучше всего. Неуклюже поднимаясь, он отмечает как сильно горит скула, по которой прошёлся её кулак. Никаких поблажек.       — Ты постоянно где-то витаешь, — строго комментирует она, но терпеливо ждёт. — Сконцентрируйся.       Фушими молча кивает. На деле всё гораздо хуже, чем ему представлялось, но он выстоит. Ориентируясь на голос, он снова принимает боевую стойку.       Тренировки с ослепшим Фушими с самого начала оставались лишь вопросом времени, рано или поздно это должно было случиться. Трудно представить, как он изводится и одуревает, сидя в четырёх стенах, скованный собственными же принципами. Авашима и не представляет, но понимает. Смотрит на него прямо, на закрытые глаза и напряжённое лицо и поражается внутреннему стержню; той силе воли, что поддерживает его на плаву. Фушими заслуживает уважения. И именно по этой причине она не станет его жалеть здесь, в тренировочном зале. Если он решил вернуться в строй даже так, даже без возможности видеть своих врагов, то она натренирует его в достаточной мере.       — Готов?       — Да.       Первый выпад — он слышит её шаги и успевает отшатнуться, уклонившись. Неплохо, но это простая случайность. Второй выпад — кулак уходит под рёбра. Авашима останавливается и отступает на шаг, видя, как нетвёрдо пятится согнувшийся пополам Фушими, но упрямо держится на ногах, не позволяя себе снова упасть.       — Плохо, Фушими, — звучит безапелляционный вердикт.       — Знаю, — цедит тот сквозь зубы.       Не в силах разогнуться, он вспоминает как впервые заговорил с Авашимой о ночных тренировках (чтобы не давать возможность другим наблюдать за его позором). Она явилась проверить его вместо Мунакаты, заодно сообщив об отъезде последнего. Куда, зачем — Фушими до сих пор не спрашивает. Понятно, что по делам. Отсутствие Мунакаты становится одновременно благословением и проклятием: он изнывает без него, ненавидя себя за это, и вместе с тем имеет возможность чувствовать себя гораздо свободнее. Тренироваться под его пристальным надзором Фушими не удастся по ряду многих причин. Но на лейтенанта Авашиму эти причины, к счастью, не распространяются.       Это не полноценный спарринг, она просто учит его заново уклоняться и чувствовать противника в пространстве. Но даже в этом деле он оказывается полным профаном. Интуицию ещё следует разбудить, а все чувства и инстинкты — обострить сильнее.       Он понимает, что Авашима хоть и не поддаётся, не жалеет, но не использует даже половины своих сил. Удары болезненны потому, что всякий раз попадают прямиком в цель. Синяки не успевают сходить с тела, каждую ночь добавляются новые. Фушими делает глубокий вдох и снова упрямо принимает позу, всем своим видом показывая, что готов.       На этот раз перед началом привычные фразы не звучат, но он улавливает, что Авашима движется; каким-то неведомым образом чувствует её перемещения по залу. Абсолютно бесшумные, будто она не ступает по полу вовсе. Его охватывает напряжение. Где? Удар до сих пор не последовал, она просто проверяет его ощущения. Фушими нервно проглатывает ставшую вязкой от слишком большого волнения слюну.       "Успокойся".       До него, наконец, доходит, что она ждёт его решения.       Фушими поворачивается направо и отскакивает назад.       — Неверно.       Авашима орудует своими стройными ногами с чувственными пухлыми бёдрами словно кувалдой. Одного удара сзади хватает, чтобы снова уложить его и заставить поцеловаться с полом. Фушими кажется, что что-то хрустнуло — то ли нос, то ли челюсть, то ли сам череп. Страшная женщина. Ему вспоминается, как в первую тренировку он дважды впечатался лицом в её грудь, и сам собой напрашивается вывод, что лейтенант по-спартански муштрует его именно из-за этого.       — Не дотягиваешь даже до оценки "хуже среднего", — спокойно припечатывает Авашима, останавливаясь рядом.       — Я бы сказал "отвратительно", — с натянутой улыбкой добавляет отлепившийся от пола Фушими.       — Не могу возразить.       — И не нужно, Авашима-сан.       Она изучает его покрытое ссадинами лицо и понимает, насколько невыносимо ему чувствовать себя таким беспомощным.       — Попробуй атаковать. Это быстрее поможет тебе начать ориентироваться.       — Если мне удастся вас обнаружить, — на лице возникает кислая мина.       — Что за бессмысленный пессимизм? — искреннее возмущение Авашимы может позабавить. — Не обнаружишь цель первым — умрёшь.       ...очень страшная женщина.       Атаки более неуклюжи, чем жалкие попытки уклониться, но Авашима оказывается права. Вскоре Фушими начинает настигать её в пространстве с бо́льшим успехом. Кулаки продолжают пронзать только воздух, но теперь он чувствует тело противника перед собой. Фушими старательно визуализирует образ Авашимы в своём сознании, ориентируется на её голос и воссоздаёт мимику на удивительно чётком лице. Запомнил или вспомнил? В беспроглядном мраке он видит лейтенанта "Скипетра 4" прямо перед собой, дорисовывает её грациозные и быстрые движения, откровенную форму и округлости тела. Очередной удар проходит в опасной близости от её лица — Фушими чувствует, как пряди волос невесомо скользят по его кулаку. В глазах Авашимы мелькает удивление, а затем её губы трогает лёгкая улыбка — он слышит это в едва уловимом смешке. Опьяняющее чувство уверенности захлёстывает его целиком. Фушими безуспешно старается поймать дым голыми руками, однако уже чувствует как воздух перед ним меняется и становится плотным — это Авашима начинает двигаться резче. Она не предпринимает попыток обороняться, но уклоняется уже без прежней беззаботности. До серьёзных манёвров ещё слишком далеко, однако есть первый результат. Каждый безуспешный выпад на один микроскопический шаг приближает Фушими к цели.       Новый удар. Ещё один, ещё. Он в очередной раз замахивается, и его руку тут же ловят со спины.       Поражённо распахнув слепые глаза, он замирает. Картина боя мгновенно гаснет, со всех сторон его снова окутывает густая, напоминающая чёрную гуашь, мгла. Она всё же умудрилась обойти его, а он даже не заметил?       — Чем вы заняты посреди ночи?       Ёкнувшее сердце Фушими со скоростью реактивного самолёта-истребителя несётся вниз.       Мунаката.       Вопрос риторический, не требующий ответа. Авашима приветствует его, и они ввязываются в служебный разговор. Мунаката отпускает руку Фушими, становится рядом и оценивает его внешний вид: не почувствовать этот взгляд на себе невозможно. Вернувшееся из бездны сердце начинает клокотать в груди.       — И? Есть успехи? — Фушими мгновенно вспоминает, до чего его раздражает снисходительность Мунакаты.       — Мы едва начали, — деликатность Авашимы в вопросе чужой самооценки заслуживает благодарности, однако...       — Думаю, вы прекрасно видели, что никаких успехов нет.       Он ведь не из воздуха возник.       — Не будь так строг к себе, — всё же у тренера иное мнение. — Твои движения стали более выверенными под конец. Пару раз мне даже показалось, что ты... видишь.       — Ваша помощь неоценима, но меня незачем подбадривать. Буду признателен, если вы когда-нибудь сообщите, что я достиг уровня "хуже среднего".       Внимательный взгляд устремляется сперва на Мунакату, не сводящего с Фушими глаз, затем на самого Фушими. Она коротко вздыхает, никак не комментируя его упёртость, и просто соглашается.       В том, что вместо Авашимы до комнаты его провожает Мунаката, нет ничего удивительного. Не удивительно и то, что Мунаката входит в комнату вместе с ним. Он всё ещё оценивает общую помятость Фушими, синяки и ссадины, отмечает наличие формы и более твердый, уверенный шаг. Одобрительно усмехается. Фушими прекрасно это слышит.       — Я без проблем управляюсь с душем самостоятельно, — апатично замечает он и добавляет, — капитан.       — Неужели?       Когда Мунаката невозмутимо направляется в ванную и проходит мимо, в окутывающей Фушими темноте на мгновение появляются всполохи голубого пламени и тут же медленно рассеиваются, подобно сигаретному дыму.       У него вызывает глухое раздражение поведение Мунакаты, для которого, по всей видимости, ничего не произошло. Фушими с досадой признаёт сей факт, не отказываясь, однако, от собственных эмоций и чувств. А потому присутствие этого человека рядом, в этой комнате, пропитанной бесстыдными воспоминаниями и такими же фантазиями со всеми физическими последствиями вроде регулярной дрочки, крайне неуместно.       Язык так и чешется озвучить какую-нибудь колкость, предложить Мунакате катиться ко всем чертям, оставив его в одиночестве и покое. Вместо этого Фушими исправно следует за ним в ванную и позволяет себя раздеть, хотя может справиться с этой задачей без посторонней помощи. Всё происходит по избитому сценарию только с одной поправкой: оказавшись совершенно нагим, Фушими испытывает небывалый стыд. Он опускается в горячую воду и садится спиной к Мунакате, стиснув зубы и призывая на помощь весь свой самоконтроль, который благополучно испаряется, когда прохладные пальцы начинают изучать его тело. Касаются аккуратно, нежно и беспрерывно до тех пор, пока из груди Фушими не вырывается шумное дыхание.       — Авашима перестаралась, — вдруг сухо говорит Мунаката.       Доходит, что дело в синяках и ушибах, рассыпанных по всему телу, его интересуют именно они. Но напряжение никуда не собирается уходить.       — Я сам попросил её об этом.       — Ты слишком торопишься.       — Мне осточертело бездействовать... А вам?       — Мне? — глубокий голос Мунакаты начинает звучать вкрадчиво.       — Вам не надоело со мной нянчиться? — уточняет Фушими, поняв по его изменившемуся настроению, что вопросы следует конкретизировать сразу.       — Мы это уже обсуждали.       — В ваше отсутствие я справлялся без происшествий.       — Возможно.       — Когда-нибудь же вам наскучит?       — Что ты хочешь от меня услышать, Фушими-кун?       Тяжёлый разговор. В обычных словах уйма подтекста, во рту у Фушими мгновенно пересыхает. Его молчание затягивается, пока сбивчивые мысли закручиваются в вихре. Он только тихо цокает языком и отворачивается. А что Мунаката хочет услышать от него?       Когда образовавшаяся неловкость перерастает в колючий дискомфорт, Мунаката принимается за привычные процедуры. О том, что каждое его прикосновение заставляет кожу Фушими гореть, он не знает, хотя может о многом догадываться по выражению его лица.       Ссутулившийся Фушими постепенно расслабляется, начинает глубже дышать и не может с этим справиться. Совсем некстати вспоминается, как горячо ласкал его рот чужой язык, и кровь мгновенно приливает к паху. Мунаката не может игнорировать тот поцелуй, не имеет права. Грудь уже заметно вздымается под чужими мыльными ладонями, из-за нахлынувших ощущений он не замечает отсутствие нетронутой в этот раз мочалки. Раздаётся мягкий плеск воды, и через секунду влажные пальцы Мунакаты касаются его приоткрытых губ, проводят по ним мягко, медленно. Фушими бессознательно трогает их языком и слишком явно выдыхает, сразу замерев в напряжённом ожидании.       Другая рука Мунакаты скользит вниз по животу.       Он откидывает голову назад и неизменно вздрагивает от переизбытка ощущений. Нет, больше от осознания, что наконец ощущает эти руки на себе. Мунаката, только не останавливайся сейчас. Скопившиеся чувства отражаются на лице Фушими. Он чувствует, что к его лицу прикован внимательный взгляд, ловящий каждую эмоцию. Теперь не придётся объяснять, как сильно он желает этих прикосновений; как сильно желает, чтобы к нему прикасался именно он. Именно там, именно так. Фушими вцепляется в его опущенную в воду руку и сминает закатанный рукав рубашки, сейчас абсолютно мокрый. Всё ещё чувствует влажные пальцы у себя на губах — словно вместо поцелуя — и судорожно тянет ртом воздух.       Неудачная для интимных ласк поза вынуждает Мунакату подвинуться и полностью оказаться за спиной у Фушими, склонившись. Тот сразу упирается затылком ему в плечо, вода с мокрых волос быстро пропитывает чужую одежду. Фушими до сих пор подрагивает от перевозбуждения и, концентрируясь на ритмичных движениях руки Мунакаты, проваливается в глубокую пропасть.       Это не размеренная мастурбация под порывом нежных, светлых чувств, доводит он его вполне целенаправленно. Поэтому кончает Фушими быстро.       Мунаката отпускает не сразу, медленно, для начала справляясь с собственными чувствами, из-за которых вздыхает тяжело и резко. От его состояния Фушими совсем дурнеет.       Завершение водных процедур больше походит на прелюдию к продолжению, он чувствует руки Мунакаты везде. Взамен сдержанных манипуляций — откровенные, недвусмысленные касания, от которых тело снова распаляется. Настойчивые пальцы очерчивают все линии, будто бы случайно задевают потемневшие соски, трут, давят, дразнят и проникают. Фушими вдруг понимает, что у него почти фетиш на руки Мунакаты. При ином раскладе доводил бы до планки один только вид бледных кистей — и тут его накрывает. На смену возбуждению совершенно неожиданно приходит острая горечь. Он жаждет их видеть. Сейчас.       Фушими не замечает, что с силой стискивает плечи Мунакаты, когда тот уже собирается вытащить его из ванны. Мунаката сразу останавливается, внимательно всматриваясь в искажённое мукой, сожалением и злобой лицо.       — Глаза?       Звучит почти утвердительно. Его поразительная проницательность обезоруживает.       Фушими опускает голову и не даёт никакого ответа, потому что охота изрыгнуть только тонны ненависти. Он ненавидит себя, весь мир, врачей, тьму вокруг, Мунакату, происходящее между ними. Почему, чёрт тебя раздери, это не случилось намного раньше? Почему он именно ослеп? Лучше бы просто сдох.       На кровати он сидит, уткнувшись лицом в колени и безуспешно пытаясь справиться с так некстати нахлынувшим на него отчаяньем. Неподвижен, как истукан с наброшенным на голову полотенцем. Потребность увидеть Мунакату приобретает какую-то критическую важность. Господи, да за что ему это?       — Пожалуйста, оставьте меня, — совершенно упавшим голосом просит Фушими.       Мунаката всё это время стоит у окна и как-то странно на него смотрит, слишком спокойно. Что Фушими рано или поздно начнёт ломаться — не новость, но происходит это чересчур быстро. При этом не берёт в расчёт тот факт, что ломаться начинает именно из-за него.       В темноте снова вспыхивают разрозненные ленты синего пламени, с приближением Мунакаты сливающиеся в единую стихию. Видя это, Фушими вздрагивает. Его окутывает холодный огонь, спокойный и насыщенный, и в то же время рука Рейши поднимает его голову. Полотенце неуклюже сползает на плечи, когда тот его целует, крепко удерживая за подбородок — в первые же секунды Фушими пытается ожидаемо отпрянуть. Мунаката понимает причины и всё равно продолжает... мучить? Намеренно приводит его душу в смятение этим поцелуем, надеясь пересилить ядовитое отчаянье и вытеснить к дьяволу.       Он отпускает лишь в тот момент, когда Фушими сам разрывает поцелуй и отворачивается, смахивая с глаз предательски выступившие злые слёзы. Мунакате будто мало. Неймётся уничтожить последние барьеры его выдержки. Хотя всякая тяжесть действительно отступает вместе с выплеснувшимся напряжением. Фушими испытывает облегчение, но ни в коем случае не благодарность.       — Стоит ещё раз проверить утром твои глаза.       На привычный тон Мунакаты он отвечает полным равнодушием:       — Бесполезная трата время.       — Ты снова споришь?       — Я не нуждаюсь... - он неожиданно замолкает, на что как прежде невозмутимый — словно между ними вообще ничего не было — Рейши вопросительно поднимает брови.       Через считанные мгновения Фушими ощущает, что чужая рука тянется к его лицу и мягкие пальцы снова касаются губ. Он никак не может взять в толк, почему это простое действие так будоражит тело, но вспоминает и осознаёт, что Мунаката хотел коснуться его таким же образом ещё в самый первый день.       — Зачем? — невнятное бормотание.       — Что именно? — тут же деликатно уточняет Мунаката.       Ляпнуть вслух было определённо лишним. Такими темпами до откровенных просьб с признаниями уже не далеко. Вместо слов Фушими просто прикусывает подушечки пальцев, проводит по ним языком, подначивая Мунакату. Хочется увидеть, как у всегда сдержанного капитана "Скипетра 4" сдадут нервы.       Но тот до зубовного скрежета спокоен.       — Вас что, совесть мучает?       — Пользоваться в данном случае твоим положением не совсем корректно.       — Десять минут назад вам это не мешало.       — Но ты этим не слишком удовлетворён, - в голосе слышится улыбка. Мунаката просто его дразнит.       — Я не девочка-целочка, чтобы пользоваться моим положением.       Становясь на колени, Фушими с удивительной точностью находит лацканы на чужой одежде — слабый отголосок дежавю — и возвышается над сидящим рядом Мунакатой. Руки последнего сразу же прижимаются к голой, ещё чуть влажной пояснице.       — Так вам не осточертело бездействовать, капитан Мунаката?       Поцелуй напоминает тот самый, первый. Фушими тесно прижимается к телу Рейши и лихорадочно горит от глубоко ласкающего языка. Он упивается этими ощущениями, вкусом, запахом, оторваться от губ Мунакаты невозможно; не позволяет ему отстраниться, даже когда тот раздевается и после придавливает своим телом к постели. Всполохи синего пламени в темноте всё больше походят на северное сияние. Под приятной тяжестью член снова начинает твердеть; напряжение остающегося в брюках Мунакаты Фушими тоже прекрасно ощущает.       На ум приходят сплошные похабные грубости. Однажды в будущем он обязательно прошепчет ему на ухо где-нибудь в его же кабинете, сидя на столе поверх бумаг, бесстыдное "Трахни меня". Пока же просто протискивает руку между их телами, чтобы с не меньшим бесстыдством засунуть пальцы под штаны своего командира и вытащить член через ширинку, теперь с жадностью обтираясь напрямую. Плавные движения бёдер Мунакаты, имитирующие фрикции, заставляют разгорячённого Фушими чаще дышать.       Он не девственник, но секс с мужчиной у него впервые. Напряжённые мышцы ноют, тупая боль в пояснице грозит неприятными последствиями наутро, но он рад, что Мунаката, оставаясь предельно аккуратным, не сбавляет напор и проникает глубже. Он слишком сильно его хочет, плевать на боль. Боже, и это ляпнул вслух. Глубокий голос Мунакаты отдаётся в теле Фушими одуряющей вибрацией. Он с тихой усмешкой сообщает — слышится лёгкая хрипотца от возбуждения — что следует быть более честным впредь. А ты не въехал раньше? Последний толчок оказывается резким. Фушими сдавленно стонет в тёплое плечо, чувствуя, что теперь он весь внутри.       Больно. Хорошо.       Ещё.       Первые движения оказываются слишком болезненными, но он терпит. Из-за подскочившего болевого порога тело быстро свыкается. Рейши выпрямляется, крепко взяв его под колени и шире разводя ноги; Фушими чувствует, как тот полностью перенимает контроль над его телом. Член снова оказывается слишком глубоко, и он вскидывается, на этот раз не выдерживая:       — Мунаката...       В темноте все ощущения обостряются. Фушими остервенело вцепляется в простынь и глухо стонет сквозь зубы. Ещё, сильнее. Откровенно требовать у него пока не хватает духу, поэтому он прогибается в спине и снова выдыхает:       — Мунаката...       Мунакате этого достаточно.       В первое мгновение, когда Мунаката встаёт и уходит, у Фушими отнимается язык, но вскоре на его живот опускается влажная и тёплая махровая ткань, которая стирает вязкие капли, принадлежащие им обоим.       — Только не уходи, — он невнятно бормочет, неожиданно для самого себя хватаясь за его руку, — "те".       — Я не собирался, — спокойно отвечает Мунаката.       Когда они вновь лежат рядом, Фушими думает о немыслимости происходящего; о ровном дыхании Мунакаты и его руках на своём теле; от том, что причиной всему стала исключительно его слепота.       — Если бы...       — Что?       — ...я не ослеп?       — Не говори глупостей, Фушими-кун.       — Вам не хватило бы смелости. И наглости.       — Мне или тебе?       — Тц.       Этой ночью он впервые засыпает спокойно.