ННН

8

Чудо — это не что-то запредельное и невероятное, а то, что случается именно тогда, когда нуждаешься в самом простом. Например, слабый свет на заснеженной просёлочной дороге, где до этого не проехала ни одна машина. Чанёль кинулся навстречу свету, крепко зажмурившись. Махал руками и отчаянно верил, что чудо случилось. — Сумасшедший! Кто ж под колёса кидается? — заворчали смутно знакомым голосом под громкое пыхтение и тарахтение двигателя. Чанёль на радостях готов был зацеловать водителя автобуса и заобнимать вместе с неказистой тарахтелкой, похожей на машину весьма отдалённо. — Мы заблудились! — с нескрываемой радостью выдал Чанёль, кинулся обратно, подхватил Чонина на руки и метнулся обратно к тарахтелке, путаясь в конечностях и застревая в сугробах. — Вы же возьмёте нас с собой? Куда угодно, лишь бы там было тепло. — Да мы-то в Звенящий Ручей. Всяко надо сообщение отправить, чтобы автобус забрали и починили. И, вестимо, подбросим, но место есть только в кузовке. В кабине едва-едва сам Сонну помещается. Ехать с часок ещё. Ходоки из вас, городских, совсем никудышные. Чанёль кивал, соглашаясь на всё и со всем. Всего час до тепла, подумать только... Он осторожно передал Чонина водителю, забравшемуся в неказистый кузовок, закинул вещи и кое-как влез сам, хватаясь за сплетённый из лозы бортик. От снега и ветра хлипкий бортик не защищал, а качало при езде кузовок дико. Чанёль примостился ближе к крошечной кабине, усадил Чонина себе на колени и крепко обхватил руками. Через пару минут Чонина поворошил, заставил пересесть к себе лицом. Непослушными пальцами расстегнул пальто, прижал Чонина к груди и снова обнял, закутав в полы пальто. Спину Чанёль почти не чувствовал, зато Чонин и впрямь был горячим, отогревал ему грудь и живот, сжимал ладошки в замок и дышал в шею. — Не холодно? — беспокоился Чанёль. Собственные ступни он тоже перестал чувствовать, а лодыжки казались стылыми и хрупкими — чуть надави, хрустнут и сломаются, раскрошатся льдинками. Вместо ответа Чонин покопошился и накинул ему на голову шарф, прикрыл уши, которые Чанёль тоже не чувствовал. — Ты совсем ледышка, — пробурчал в шею и сердито засопел. — Говорят, у альф обмен веществ ускорен. Если сравнивать с омегами. Поэтому омегам нужен подкожный слой жира побольше, чтобы лучше сохранять тепло и защищать детей от холода, ушибов и ударов и обеспечивать питанием. — Ясно. Значит, будешь есть теперь двойные порции на завтрак, обед и ужин, — решил Чонин и забрался ладошками под пальто поглубже, чтобы потереть Чанёлю спину. — Не нарастишь подкожный слой побольше, уволю. Чанёль невольно фыркнул Чонину в макушку и зажмурился. Спине становилось понемногу теплее от детских ладошек и трения. — Чушь это всё, — пробасил водитель. — Омега сам по себе должен быть кругленьким и аппетитным, чтоб как пампушечка. Такие омеги весёлые, смешливые и красивые. Как зайчики. Вот как мой зазноба — смеха полный рот, по дому клубком катается, сразу кучу дел переделает, всегда на огне что-то держит. Только диву даюсь, когда ж всё успевает. Ещё и улыбается. Не то что у старосты супруг, прости Господи. Был пампушечкой, с годами отощал, теперь только пилит да зудит. Да так пилит и зудит, что старосте и домой идти неохота. Малец, корми папку. Будет тогда ух какой папка — альфы под окнами выть будут. Глазищи вон какие... Ох ты, аж покраснел, а был такой, что в гроб краше кладут. Чанёль немо шевелил губами и не знал, что сказать. — Отцу заодно всыпал бы. Негоже отпускать красивого папку одного да голодом морить. — Он не один. С ним я, — тут же ощетинился Чонин. — Да уж, велика подмога. Хвост бы сперва отрастил, а уж потом в защитнички набивался. — И без хвоста пока управлюсь, — не уступил Чонин. — С хвостом ума много не надо, а так пусть труднее, но интереснее. — Ишь какой! Палец в рот не клади ему — руку отхватит, — добродушно посмеялся водитель. — Потерпите уж. Немного осталось. На постоялом дворе баню горячей держат — отогреетесь. Тонун всем прохиндеям прохиндей и первый сплетник, но дело хорошо ведёт. Задницей тоже крутит отменно перед заезжими альфами, но с вами ему ловить нечего. Детишек он любит, потому не обидит. Своих уж как в тыкве семок. Нагулял, гулёна. На задок слабоват — перед альфами только так стелется, но человек хороший, приветливый. Тонун оказался дородным омегой в годах. Выглядел привлекательно и ухоженно, вполне мог вертеть задом перед альфами. У Чанёля глаза на лоб полезли, когда Тонун заявил, что все работники постоялого двора — детишки его. Самому старшему только семнадцать стукнуло, а самого младшего на кухне качал в люльке один из четырнадцатилетних близнецов. Сам Тонун немедленно стал жертвой обаяния Чонина. — Мелковат для альфы, — надул губы один из многочисленных сынишек-омег Тонуна при виде Чонина. — Дурная башка, — припечатал Тонун. — Жизни не знает, а туда же. Те, что мелкие в детстве, потом лучше вытягиваются в рост и плечи, оставаясь худыми. Самый смак такого альфу отхватить. Чанёль покраснел, уловив ход мыслей Тонуна, и попытался прикрыть ладонями уши Чонину. — Не волнуйся. Я найду себе всего одного омегу, но самого лучшего в мире, — обстоятельно утешил Чанёля Чонин. — Моего. Хоть смейся и плачь сразу, и думай, кто милосерднее: дед-котяра, в которого Чонин уродился, и который старался ни одного омегу вниманием не обделить, или Чонин, что планировал лучшего омегу себе отхватить, а прочих омег обречь на бесплодные страдания и мечты. А может, это вина Криса, ведь отцовский пример у ребёнка перед глазами, а дети же как губка — всё впитывают и стараются казаться взрослее. Папа Чонина умер до того, как Чонин успел узнать его, и Чонин никогда не видел чувств и отношений между отцом и папой, но Крис вроде как хранил верность своему омеге — второй раз не женился, романы не крутил. Однолюб. Вот и Чонин такой же — ничего другого он не знал. В натопленной бане Чанёль первым делом за Чонина взялся и растёр худенькое тельце банными рукавицами, загнал ребёнка в дубовую кадку с горячей водой, а потом страдал сам. Тело отходило от стылости болезненно и неохотно — ломило, немело, кололо. Чанёль едва удерживался от жалобного поскуливания, растирая безжалостно ступни и лодыжки, что уж и вовсе казались чужими. Зато потом отмокал в горячей воде блаженно и совсем не хотел шевелиться. Один из детишек Тонуна в их комнате подбрасывал дровишки в камин и распяливал на самодельных рогульках меховые покрывала, чтобы прогреть хорошенько. Ждал, пока гости залягут на широкой кровати под пуховым одеялом, и укрывал их нагретыми мехами, пахнущими дымом и уютом. В сон Чанёль провалился как в яму, но быстро проснулся. Кукожился под одеялами, потел и зажимал себе рот ладонью, сдерживая неукротимые позывы к долгому кашлю. Ломило виски и затылок, волосы липли к потному лбу, а тонкая ночная рубашка промокла насквозь, наверное. Чанёль отворачивался от спящего Чонина, отползал подальше и давился кашлем. Не хватало ещё ребёнка заразить. Болеть Чанёль не привык и всегда стыдился, если вдруг какая болячка случалась. За всю жизнь он, наверное, и простывал от силы раз пять. Прочие болезни его не брали. Не вовремя это. Только на лекарства трат им и не хватало. Под утро сил у Чанёля не осталось, и он хрипло и надсадно кашлял, засовывая голову под подушку, чтобы не потревожить Чонина. Но, видать, потревожил, правда, уже не помнил как. Помнил он только руки Тонуна, пахнущие парным молоком. Эти руки совали ему чашки с отварами, мазали губы мёдом и укутывали теплее, хотя Чанёлю хотелось раскрыться и полежать в холодке. — Доктор скоро приедет, мой Чанёлли. — Горячая ладошка гладила его по голове, и Чанёль утыкался лицом в густой меховой ворс, чтобы не дышать на Чонина. К приезду доктора Чанёлю заметно полегчало, хотя всё равно было дико жарко. А ещё он странно себя чувствовал. Ему казалось, будто сердце кочует произвольно по телу и дёргает пульсом вены то в животе, то где-то между бёдрами, то под коленями, то на запястьях... В комнате стоял горьковатый аромат, смутно знакомый, но Чанёль никак не мог понять, чем же это пахнет. Поначалу погрешил на Чонина, но когда Чонин поправлял ему одеяло, Чанёль чуть ли не носом ткнулся в смуглое запястье — вдохнул сладковато-острый запах паприки. Горьковатый аромат тоже присутствовал, но слегка, призрачными нотками сверху. Чанёль изводился дальше в попытках угадать, что же это за запах и почему он настолько навязчивый, что избавиться от него Чанёль не мог. Доктор — краснощёкий пухлый омега — деловито и беззаботно Чанёля осмотрел, послушал дыхание, заставил покашлять и покивал довольно. — Здоровый омежка. Поваляется немножко и будет как огурчик. — Успокоив Чонина и Тонуна этим, доктор выставил их за дверь и снова присел на край кровати. Внимательно поглядел на Чанёля, пугая серьёзным взглядом. — Ну и что тебя, олуха безголового, понесло на холод в течку? Вымахал шпалой, а ума с ноготок. Чанёль уставился на доктора неверяще. Онемел враз, потому как врать нехорошо, не скажешь же, что с альфами никогда не спал. Но и говорить правду о себе не тянуло незнакомому человеку. То есть, Чанёль уже не придавал этому значения и при необходимости вполне мог сказать всё как есть. Как вот Крису в лоб влепил. Но то Крис с его навязчивыми подозрениями и верой в озабоченность омег... Обычно же омеги сталкивались с регулярными течками только после того, как переспали с альфой. Если омега никогда с альфой не спал, течки ему не грозили. А Чанёль с его ленивой репродуктивной системой был исключением. У него никогда течки не случались ни во время работы в доме господина Ма, ни после того, как господин Ма его выгнал, всласть попользовавшись. Чанёль вообще не знал, что такое течка. — Ну и что ты глядишь? Соображать же надо, — вздохнул доктор. Пришлось выложить правду — врачам не врут. Да и Чанёль перепугался до заикания. Он свято верил, что течек у него не будет. — Хм... — Доктор потёр подбородок и нахмурился. — Волнение могло спровоцировать, конечно, но странно. Мне сталкиваться с подобным не приходилось. На твоём месте, мальчик, я бы прошёл повторное обследование. Тебе стоит регулярно наблюдаться у врача, потому что должна быть причина для подобного. Не дело так вот просто махнуть рукой и пустить всё на самотёк. Доктор подтвердил, что, несмотря на течку, запах Чанёля оставался слабым, как и всегда. Сам Чанёль получил лишь одно доказательство слов доктора — обнаружил, когда попытался встать, что обильно течёт. Ночная рубашка и промокла-то как раз от смазки в большей степени, чем от пота. Чанёль перепугался и того пуще, потому что не знал, что ему делать. Метался по комнате, пока не нашёл полотенца возле тазика для умывания. Чуть не плакал от отчаяния — сколько ни вытирался, это не помогало. Надеть брюки он попросту не мог — они бы промокли на заднице за четверть часа. Чанёль переминался с ноги на ногу у тазика и чувствовал, как по внутренним сторонам бёдер медленно и неспешно ползут тёплые вязкие капли. Так-то казалось, что их немного, но стоило напялить бельё, и на светлой ткани постепенно расплывалось влажное пятно. Утешался Чанёль уже тем, что это была единственная беда. В прочем ему было просто жарко и томно. Тонун позднее принёс ему ведро горячей воды и стопку чистых и отглаженных тряпиц, похлопал по плечу и напомнил, что еда готова, но лучше, если Чанёль останется в постели и перекусит в комнате. Младшие детишки Тонуна тем временем попробуют отвлечь Чонина и сводят его к ездовым собакам. — Дети их обожают. Не волнуйся, малыша оденут потеплее — старой одёжки в этом доме хватает. С ездовыми собаками Чонин знакомил Чанёля через два дня, когда всё вернулось в привычные рамки. Вокруг них в снегу валялись здоровенные клубки меха, а Чонин хватался то за один меховой клубок, то за другой. — Это Пират. — Чонин обхватил крупного тёмно-серого пса руками, и тот приветливо замахал пушистым хвостом-бубликом. — Он одноухий, видишь? А это... это Снежок! Самый большой — белоснежный — пёс деловито принялся вылизывать Чонину лицо. — Они вожаки в упряжках, а Снежок — самый главный. Давай мы поедем в Тополиную Нору со Снежком, а? Дядюшка Чон обещал, что научит меня править упряжкой. Здорово, да? Чанёль молча переваривал новость, но Чонин всё верно сказал. Добраться до следующего селения по их маршруту можно было только на собачьих упряжках. Никакой другой транспорт тут не ходил. — Там же и проехать никак, — кивал Тонун. — Лесные дороги. Можно было бы на поезде, но это надо крюк делать большой. А так мы на собаках обычно и добираемся за полтора дня. А когда снега нет, у нас лошади тут... Поначалу Чанёль пал духом и успел проклясть всё на свете. Подумывал сдаться в надежде, что добровольное признание и капитуляция смягчат гнев Криса. Потом передумал. Пару раз полетел вверх тормашками в снег, получил снежком в ухо от расшалившегося Чонина, побегал под снежковым обстрелом наперегонки с собаками и почувствовал себя ребёнком. Дядюшка Чон и дядюшка Ан поддержали веселье, посмеиваясь в меховые рукавицы. Даже ночёвка в крошечных палатках в компании пушистых собак оставила у Чанёля много новых и радостных впечатлений. Они ютились в одной палатке с Чонином, и Чанёль засыпал под восторженный шёпот Чонина, улыбаясь от собачьей возни под боком. Запах псины не смущал и даже не омрачал снежно-солнечный день, канувший в холодную ночь под звёздным небом. Снимки собак и упряжек и фото широко улыбающегося Чонина ждали своего часа. Может, идея была не так уж и плоха. О занятиях Чанёль не забывал, Чонина переполняли новые впечатления, и этот день без отца прошёл-таки для Чонина светло и радостно. Вряд ли это могло тянуться долго, но, в свою очередь, Чонин привыкал отпускать отца хотя бы на время и отчасти боролся с собственническими замашками, а они у него, несомненно, были. Чанёль не сказал бы, что ситуация запущена, и не назвал бы Чонина избалованным, тем более, что Крис грешил тем же. Но таки столкновение между Чонином и Крисом произошло как раз на стыке их собственнического отношения друг к другу. Чанёль склонен был большую часть вины записывать на счёт Криса, потому что с ребёнка какой спрос? Тем паче с ребёнка, у которого кроме отца никого нет. Но оправдывать целиком и полностью ребёнка он тоже не считал верным. Оба виноваты. У Чонина периодически проскакивало «мой Чанёлли», и Чанёль рылся в собственном опыте обращения с детьми, чтобы найти способ смягчить будущую деспотичность Чонина. Например, подробно объяснял, почему Снежку и Пирату лучше там, где они есть. Объяснял, что собакам требуется определённый уход, да и не только собакам, а любым домашним животным. Рассказывал, сколько животные в среднем живут, и что Чонину не удастся заполучить Снежка навсегда, как бы ему ни хотелось. Между делом приучал Чонина к мысли, что за привязанность всегда надо платить по справедливости и учитывать естественный для природы ход вещей. Судить об успешности этих попыток пока было рано, но Чанёль старался изо всех сил, потому что Чонин при своей деспотичности был ребёнком умным и развитым не по годам. Чанёлю даже доставляло удовольствие обсуждать с Чонином серьёзные темы и отвечать на многочисленные и неожиданно зрелые вопросы. Иногда это удовольствие выливалось в тихую грусть, потому что Чанёль гордился бы, будь у него такой сын, собственный. Чанёль по-хорошему Крису завидовал и в такие минуты, пожалуй, понимал, почему Крис называл сына сокровищем. Прощание с собаками едва не превратилось в трагедию. Дольше всего Чонин обнимал Снежка и честно держался, чтобы не разреветься. Ещё один балл сверху, который делал Чонина привлекательнее в глазах омег. Потому что для альфы сентиментальность – это как вишенка на торт. Дядюшка Чон размашистым жестом указывал Чанёлю дорогу и объяснял, как лучше дойти до постоялого двора. На упряжках дальше охотничьего домика у Тополиной Норы они не ходили. — Там свои упряжки у людей. Ни к чему бузить. А собаки наверняка с ума сходить будут — так выучены. У нас Снежок — вожак, а там вожак свой. Вон уж брешут-то, хотя мы только тут и стоим. Собаки в селении и впрямь заходились лаем, почуяв чужих. Но до домов даже по снегу было рукой подать. Чанёль тепло попрощался с провожатыми, сжал ладошку Чонина в своей и повёл по утоптанной дорожке. Снег под ногами задорно поскрипывал, и Чонин скоро перестал оглядываться на каждом шагу. — Собаку заведу, — упрямо заявил он. — Вот стукнет мне тридцать — и заведу. — А чего не раньше? — сдерживая улыбку, поинтересовался Чанёль. — Сначала учёба, потом омега, ну и надо встать на ноги. От замечания, что отец оставит ему нехилое такое наследство и «встать на ноги» будет мимо, Чанёль воздержался. Всё-таки мысли у Чонина были правильные. На постоялом дворе распоряжался господин Сон, старый до дряхлости, в очках с мутными линзами. Деньги за постой взял вперёд, внимательно оглядел Чонина, а потом — Чанёля. — Редко к нам такие птицы залетают, — неровным голосом выдал он, но комнату показал. Промолчал о намотанных на Чанёля и Чонина тёплых тряпках с чужого плеча да кликнул подростка с вёдрами горячей воды. Насколько по душе Чанёлю пришёлся Тонун со всеми его недостатками, настолько же не понравился господин Сон. Без всякой причины. Плохим старика Чанёль назвать не мог — господин Сон сам видел, в чём нуждались постояльцы, предупредительно обо всём распоряжался, держался ненавязчиво, но под его взглядом Чанёль чувствовал себя примерно так же, как заяц под прицелом охотничьей винтовки. — У вас тут почта есть? — спросил Чанёль перед отходом ко сну. — Ещё чего. Только телефон, да и тот работает с перебоями. — Нам бы завтра в Каменище пойти. Провожатые найдутся? — Отчего бы нет? Коль заплатите, найдутся. Господин Сон смерил напоследок Чанёля непонятным взглядом и ушёл. Только утром Чанёль сложил один к одному, когда вместо собачьих упряжек увидел опускавшийся у селения в вихре снега вертолёт. Невольно сжал крепче ладошку Чонина и застыл, будучи не в силах с места сдвинуться. Господин Сон довольно потирал руки и семенил навстречу ледяному кошмару, сокращавшему расстояние между вертолётом и Чанёлем ужасно широкими шагами. Крис Ву счёл лишним запахнуть пальто плотнее и повязать шарф. Чанёль ещё не мог поймать его взгляд, но душа уже отлетала от тела в ожидании скандала и смертоубийства. Даже ответное пожатие Чонина не помогло, как и попытка Чонина загородить Чанёля собой. У Чанёля уши заложило, когда Крис не глядя сунул господину Сону деньги. Награда, наверное. Под прямым взглядом Криса Чанёль с трудом сглотнул и счёл за благо стремительно улетающую в никуда реальность. Позорный обморок трудно спутать с доблестью, но Чанёль — вот честно — даже не претендовал на доблесть. Он хотел, чтобы его рассчитали без проволочек и выставили за дверь молча. Идеальный финал. Как бы не так!