Имя ревности - Любовь

      — Любовь творит чудеса, — Лукин разглагольствовал, лёжа на спине рядом с Андреевым и следя за рассекавшими воды виндсёрфингистами. Разноцветные полосатые паруса трепетали, будто однокрылая бабочка тщетно пытается взлететь в небеса, не способная оторваться от земного притяжения. — И тому есть множество примеров.       Укрывавшийся в тени зонта Андреев, разомлев до состояния амёбы, слушал болтовню друга, не прерывая. По его мнению тот нёс полную ахинею, однако трепать языком не мешал. Было даже забавно внимать размышлениям Лукина на столь эмоциональную тему. Кто бы мог ожидать от матерого вояки, напрочь лишённого склонности к сантиментам, рассуждений о природе любви? — Некоторых это чувство поднимало из комы. Известны уникальные случаи. — Любовь — просто химическая реакция в лимбической системе… — не выдержав, встрял Андреев, переворачиваясь с живота на спину. Загорать он не мог, потому лежал в рубашке и шортах под зонтом, завидуя ловившему солнышко всей кожей Лукину до чёртиков. — Никаких чудес. Одна химия. — И это говорит человек, который писал стихи в школе… — Глупые детские стишки, — вспыхнул он. — … любовные, — договорил Лукин. — Мне.       Андреев скрипнул зубами. — Глупые и никому не нужные, — упрямо договорил сквозь зубы. — «Я думал о тебе и сердце трепетало, ответа ждать оно уже устало, но глупая надежда травит душу, к признанию толкая, только трушу. Назвать тебя своим я не решусь, ответ твой «нет» услышать я боюсь».       Виктор вытаращил глаза. — Ты… помнишь?       Лукин загадочно улыбался, по-прежнему глядя на мелькание парусов. — Я сохранил твоё послание со стихотворением. — Это было… в девятом классе, — поражённо промямлил блондин. — В твоём девятом, в моём десятом. Ты сунул мне свою записку в портфель, когда мы шли домой. Сунул и ломанул через парк, как заяц. — Я думал, что ты дашь мне в морду. — Но не дал же.       Андреев вздохнул, садясь на песке. — Всё это было давно, нечего вспоминать.       Вик оглянулся на него через плечо. — Ты забыл? — Да, — соврал он, слишком резко для того, чтобы он поверил в его слова. — Мы были детьми, в нас играли гормоны. И я надумал себе то, чего никогда не было.       Лукин хмуро слушал. — Мы не были детьми, когда вновь стали встречаться… — Мы просто трахались, Лукин, — раздражённо оборвал он, — ты имел меня, как хотел, и не забывал при этом утверждать себя за счёт того, что трахал ещё пару баб. Одна из них, насколько мне известно, была замужем и позже сделала от тебя аборт. — Она сама не знала, от кого у неё ребенок.       Блондин нервно хохотнул; — Со мной, конечно, куда удобнее — я не могу забеременеть. — А жаль. — Что? — он, опешив, уставился на друга. — У нас были бы отличные дети, — мечтательно протянул Лукин.       Андреев, поджав губы, сгрёб песок в ладонь и бросил в Лукина. Вик, посмеиваясь, обтрусил усыпанную песком шевелюру. — Придурок… — в сердцах выдал Андреев, и, поднявшись, направился к воде.       Взойдя на понтон, он, покачиваясь, прошёл до конца пирса, где застыл, следя за ленивым перекатом волн. Лукин, отряхиваясь как пёс, присоединился к нему и толкнул локтем в бок. — Поплаваем? — За целый день не наплавался? — Тогда есть другое предложение, — с воодушевлением выдал Вик. — Я тут подсуетился и сегодня нас ждёт отменная ночь. — Порога моей спальни ты не … — Я не о том, — перебил он и тут же расплылся в широкой улыбке. — Хотя твоя мысль мне нравится… — Мечтай, — Андреев повёл плечами, сунув руки в карманы шорт. — О чём ты там подсуетился, неугомонный? — В клуб пойдём. — Вчера были — ничего интересного. — В особый клуб, точнее в его особую часть. «Bottom*» называется. Клуб в клубе, как матрёшка.       Виктор повернул к нему лицо. — Ты хоть в курсе перевода названия? — По английскому имел пять. И в школе и в военке. — И что это за место? — Клуб для избранных. Живая музыка, спиртное, танцы. — Короче, ничего нового, — Андреев не впечатлился. — Зато с местным колоритом. А ты сам отказался от поездки в пустыню. — Я туда уже готов пешком уйти, если ты не отстанешь. — Я не отстану, — жизнерадостно пообещал Лукин и наклонился к его уху. — Я в твоей жизни на веки вечные, Андреев. Форевер, брат.       От журчащего голоса сероглазого у Андреева мурашки по шее пошли — маршем и вниз, до самых ступней. — Клуб так клуб, — согласился он — только бы отстал, и рванул обратно под зонт, подальше от Лукина с его бархатным тембром, который вил из него верёвки.       Вик, проследив за его побегом, широко улыбнулся: — Никуда ты от меня не денешься, Андреев.       Повернувшись, Лукин одним мощным толчком отправил себя в воду. ***       Перед походом в клуб за обещанными Лукиным незабываемыми впечатлениями, Андреев долго мок под душем. Вода била по плечам, прокладывая ручейки на марсианском рельефе шрамов. Прикрыв веки, он вслушивался в размеренное течение собственных мыслей. Лукин удивил, процитировав его стих, содержание которого он и сам толком не помнил. Помнил только то, что написал его в тёплую майскую ночь, одуряюще пахнущую цветением яблонь и боярышника, растущих под окнами родительского дома.       Слова складывались в нестройные рифмы на листке бумаги, а юный Андреев вздрагивал острыми плечами, орошая своё творение слезами. Мальчишкой он был излишне чувствительным, страдая от каждого косого взгляда и резкого слова. И так не слишком коммуникабельный и разговорчивый, после смерти своей младшей сестры, погибшей в результате несчастного случая в возрасте шести лет, он и вовсе замкнулся в себе и только Лукину удалось содрать с него броню. А пробив крепостные стены, возведённые Андреевым, заодно разбил и сердце.       Осознание того, что он влюбился в парня — напугало до икоты. Ко всему Лукин был популярен, ходил в «королях» школы, сам Андреев был бледной тенью на его фоне. В красоте лица было не отказать, Андреев пошёл в мать: светловолосый, голубоглазый, с изящными скулами, тонким носом и чувственными губами, но живости в нём не было и подать себя, в отличии от Лукина, он не умел. Вик же слыл первым сердцеедом — яркий, шумный, спортсмен и заядлый дебошир. Таких любили и носили на руках. У Андреева не было никаких шансов, даже если бы он был девчонкой. А девичьей в нём была лишь крайняя робость. Потому и сох по Лукину молча, писал стишки, лил слёзы в подушку и резал предплечья, избавляясь от травившей его тоски физическим страданием, пока об этом не узнали родители. Полгода работы с детским психологом Андреева не раскололи, но истязать себя он перестал. И попросил перевести его в другую школу по окончанию учебного года.       Узнав об этом, и появился впервые на пороге дома семейства Андреевых Лукин. Перешагнул сперва порог, а потом и пропасть, их разделявшую, неожиданно став лучшим другом, а через год и его «первым». Первым, кто сорвал с его губ поцелуй, первым, кто сказал, что любить парня не страшно, и первым, кто забрался в его постель и показал, что стыд можно мешать с удовольствием.       В дверь душевой заколотил крепкий кулак. Андреев вынырнул из воспоминаний, смахнув с лица потоки воды. Лукин истерил, что они опаздывают. Закрутив кран, блондин обмотал бёдра полотенцем. Так и вышел с каплями воды на коже.       Вик, одетый в джинсовые бриджи и белую футболку, придирчиво осмотрел его с головы до ног. Андреев тут же повернулся боком, скрывая изуродованную шрамами левую сторону торса. Особо большим было пятно на плече, наползавшее на бицепс и рёбра.       Лукин постучал пальцем по циферблату наручных часов. — Мы опаздываем. — Не знал, что нам назначили свидание, — огрызнулся он. — Тебя на свидание позвать — опоздаешь часа на два. — А ты позови и узнаешь.       Опешив, Лукин проводил друга изумлённым взглядом. Андреев исчез в своей спальне, гордо задрав подбородок. Обратно в гостиной появился уже одетым — в обтягивающие тёмно-синие джинсы и голубую рубашку с длинными рукавами. — Тебе будет жарко, — предупредил Лукин. — Жар … костей не ломит, — показывать свои шрамы он был не намерен. Теперь в любой сезон носил максимально закрывающую кожу одежду. Мог бы, носил бы и паранджу, чтобы закрыть лицо — слишком мучительным было ловить на себе взгляды: от сочувствующе-жалобных, до откровенно брезгливых.       Запоздало поняв причину его желания «упаковаться», Лукин поднял руки.       Трость Андреев брать не стал, но до клуба на этот раз добрался без поддержки его локтя. Прихрамывал заметно, однако, когда взошёл на ступени клуба, был почти горд собой. Боль в колене притупилась, затаившись до поры до времени.       Вип-зона с кричащей вывеской «Вottom» над входом располагалась в обширном подвальном помещении, погружённом в интимный полумрак, разгоняемый разноцветными лучами-пульсарами. Музыка здесь гремела ещё громче, чем во внешнем зале, однако имена, названные Лукиным охраннику, он расслышал и свёл брови к переносице.       Их провели к столику в глубине зала, подальше от танцевальной площадки, занятой полусотней тел. Здесь можно было, хоть и с трудом, общаться, не поднимая голос до надсадного крика. — Что ты назвал охраннику на входе? — спросил он, не спеша сесть в мягкое кресло-яйцо.       Лукин, прекратив обшаривать помещение взглядом, развернулся к другу. — Наши ники. Такова здесь система допуска. Оплата и внесение в список вип-гостей. Я — Лукаш, ты… — … Рувик, — договорил за него Андреев, убрав из тона эмоции. — Герой игры, псих и урод. — Виктор… — Не оправдывайся, — он поднял открытую ладонь. — Раз уж таким меня видишь. Рувик так Рувик.       Лукин уже пожалел, что не подумал над тем, как он воспримет свой ник. Сейчас ему было стыдно. Андреев, тщательно следя за мимикой собственного лица, опустился в кресло. — Закажи водку, — велел он. — Бутылку. Для начала. — Напиться мы могли и в бунгало, — кисло заметил Лукин. Начало ночи, на которую он имел свои планы, явно не задалось. — Но здесь куда веселее, Лукаш. — Андреев… — Рувик, — поправил он, подняв палец. — Сам ведь меня так окрестил. Так что давай, топай, сделай заказ, свободовец*. Я жду обещанного веселья.       Новоявленный «сталкер», сунув руки в карманы, утопал в сторону бара. Оставшись в одиночестве, Андреев забился в глубокое кресло. Он уже успел пожалеть, что согласился на поход в клуб, который был ему совершенно не нужен. Так же, как и поездка в Африку. Жару Андреев всегда переносил с трудом, а Египет не был его Меккой. Но Лукин отчего-то возомнил, что лучше него самого знает, что ему необходимо для полного счастья и притащил его в страну с откровенно плохим сервисом и не подходящим для него климатом. — Почему Египет? — спросил он его уже в самолете. — Ты ведь хотел повидать пирамиды, — удивил ответом Лукин.       Больше вопросов Андреев не задавал и не отрывался от иллюминатора до самого окончания полета. Иначе высказал бы другу всё, что он о нём думает, присовокупив ядовитый вопрос о том, с кем же спутал его Лукин, утверждая, что именно он, Андреев, хотел увидеть пирамиды.       Было одновременно обидно и смешно.       Движение на периферии вырвало его из течения мыслей. Андреев, подняв голову, проследил за тем, как охрана размещает за соседним столиком компанию из трёх молодых людей. Однако взглядом прикипел только к одному из них — высокому стройному брюнету. Словно почувствовав сосредоточенное на нём внимание, парень развернулся и Виктор опознал в нём уже знакомого обоим Викторам искусителя.       Брюнет неожиданно улыбнулся. Андреев, не удержавшись, оглянулся, отыскивая, кому же тот адресовал своё мимическое послание. Зал позади пустовал. Поняв, что улыбка предназначались ему, насупился. Парень, словно дразня его, сел лицом к Виктору, по-прежнему улыбаясь. Красивые глаза мягкого карего оттенка искрились весельем. Андреев вдруг вспыхнул, решив, что мальчишку веселят его шрамы, и, поджав губы, отвернулся. Брюнет стрельнул бровями с явным огорчением. Сидевший рядом с ним рыжик о чём-то спросил его, отвлекая от Виктора, и он сосредоточился на своих спутниках.       Их же исподтишка принялся разглядывать и Андреев. Вся троица вряд ли перешагнула рубеж двадцати лет. Шатен со множеством колечек в ушах и чувственным ртом раскинул руки на спинку диванчика, уложив под себя ногу; опустившийся рядом с ним рыжеволосый парень с заплетенными в сложную косу прядями, не отрывался от мобильного, «листая» страницы. По тому, как тесно оба инстинктивно сдвинули бёдра, Андреев сделал вывод, что видит перед собой пару, но, наблюдая за тем, как они общались, засомневался в своём первичном предположении. Троица казалась одним целым и совершенно не стеснялась демонстрировать свои чувства на людях. Увидев, как рыжик сперва положил в рот шатена выуженную из коктейля вишенку, а потом и разделил её в долгом поцелуе, Андреев ощутил, как щёки заливает жаром, а в штанах тяжелеет. Рассмеявшись, брюнет потянул шатена к себе, заставив сменить кресло на его колени. Рыжеволосый наблюдал за ними без ревности, потягивал коктейль и играл на телефоне. Мнением окружающих тройка парней не озадачивалась. Судя по тому, что творилось за иными из столиков — к столь открытому поведению тут уже давно привыкли.       Возвращение Лукина с бутылкой водки и минеральной водой Андреев воспринял как спасение и щедро плеснул себе горячительного, не дожидаясь, пока стакан наполнит Лукин. Вик проследил за ним с изумлением. — Что с тобой? — Ничего, — буркнул он. — Ты будто специально такие места выбираешь…       Он, не договорив, опрокинул в себя содержимое стакана. Лукин опасливо отодвинул от него бутылку. — Дальше я сам на разливе, — предупредил он. Заметив компанию по соседству, Вик тихо присвистнул. — Надо же, какая встреча… — он с подозрением уставился на Андреева, думая, что знает причину его неожиданной тяги к алкоголю. — Может… пригласим ребяток за наш столик? — Им и без нас хорошо. — А по-моему, они были бы не против присоединиться. — К тебе, не к Рувику, — вредничать блондину явно ещё не надоело. — Никогда мне не простишь, да? — с досадой крякнул Лукин. — Это самое точное прозвище, которое ты мне давал, — ехидно похвалил он.       «Лукаш» скрипнул зубами. — Пойду прогуляюсь.       Виктор промолчал — откинувшись в кресле, смотрел на сцену, располагавшуюся за танцполом. Музыка, гремевшая на весь зал, стихла, по ступеням поднялась певичка и поднесла к губам микрофон. Андреев рывком опрокинул в себя водку, вознамерившись выжать из вечера максимум сомнительного удовольствия — напиться и постараться больше не смотреть в сторону соседнего столика, где бурлило чужое счастье. То, что вслед за Лукиным поднялся и исчез в том же направлении брюнет, он пропустил.       Добравшись до стойки, Лукин решил посидеть некоторое время вдали от Андреева, дав ему возможность остыть. С ником для ранимого кореша он явно поспешил и понимал, чем рассердил друга. Заказав виски со льдом, он приготовился провести с десяток скучнейших минут, когда соседнее место занял тот, кто заставил его изменить своё мнение. Брюнет оседлал вертушку и устремил храбрый взгляд на мужчину. — Вкусно? — спросил парень с подкупающей непосредственностью. — Что? — оторопело спросил Лукин. — То, что пьешь. Никогда не пил виски. — Угостить? — хрипло спросил он, пожирая глазами его рот. «Инкуб», словно дразня мужчину, провёл языком по пухлой нижней губе. — Только скажи… — Ты здесь с другом впервые, — перебил он. Не спрашивая, утверждая.       Лукин кивнул. — Я — Лукаш, — представился ником, — мой друг… Рувик.       Парень усмехнулся, закинув в рот подхваченный с блюдца солёный арахис. — Амур, — ники так ники. — Хочешь… проведу здесь экскурсию? Это интересное местечко.       Лукин, ощутив в его тоне некий подтекст, подобрался в предвкушении. — Хочу, — согласился быстро.       Парень соскользнул с вертушки, и, не оглядываясь, двинулся в сторону выхода. Лукин, быстро расплатившись, последовал за ним, облизывая взглядом гибкий стан и длинную шею, ласкаемую пушистыми кончиками волос, взятых в высокий хвост. У самого выхода Амур свернул в сторону и что-то прошептал на ухо перегородившему им путь плечистому крепышу в форме. Здоровяк, покосившись на Лукина, с понимающей ухмылкой отступил в бок. Нырнув за широкую спину охранника, Лукин в растерянности остановился, поняв, что потерял своего «гида». Парень исчез, растворившись в коридоре с рядом дверей. — Дьявольщина, — ругнулся он и толкнулся в первую же из комнат, справедливо рассудив, что далеко его новый знакомец уйти не мог.       Шагнув через порог, он погрузился в темноту. Дверь со скрипом закрылась. Лукин инстинктивно подобрался. Служба в армии развила природную осторожность до стадии лёгкой паранойи. В комнате было хоть глаз выколи, до потери ощущения пространства и времени. — Амур? — позвал севшим голосом.       Где-то впереди кто-то коротко хохотнул. — Иди ко мне. — Темнота и интимность дарк рума будоражила возбуждением. — Иди ко мне, детка.       Тонкое тело прильнуло к нему, но как только Лукин попытался ухватить его, тут же отпрянуло в сторону. Тихий смешок раздался откуда-то справа. — Не хочешь, чтобы я тебя обнимал? — понял он. — Ладно, не буду.       Понял правильно, так как тепло близкого присутствия вернулось, и на сей раз его, поощряя, поцеловали. Шею обвили руки, а юркий язык пробрался меж зубов и заплясал — охренительно бойко и напористо. Ненадолго его отпустили и к губам снова приникли. На этот раз целовали с томящей нежностью, вылизывая нёбо, посасывая язык и скользя ладонями по плечам. Короткий перерыв — Лукину дали отдышаться, и его рот опять затерзали — покусывая и ввинчиваясь языком за щёки.       Лукин не сопротивлялся — происходящее заводило до зуда в яйцах. Член стоял как каменный, упираясь в чужой тощий живот с такой же выпуклостью в штанах.       Закончив с поцелуями, Вика отпустили только для того, чтобы секундами позже вжать лопатками в стену и задрать рубашку. Сознание поплыло, как только бесстыжие губы принялись метить его грудь, сползая всё ниже, а неожиданно сильные руки потянули ремень из петель бриджей. Звякнула молния, выпуская наружу истекавший вязкой слезой стояк. Лукин скрежетнул зубами, сдерживая стон. Умелая рука помассировала головку, и ствол резко продели в кольцо пальцев, оттягивая крайнюю плоть. — Зараза… — Вик зашипел.       К пальцам присоединились губы, беря член в плен глотки, и он едва не взвыл от острого удовольствия. Лукина обхватили за бедра, вихрастая голова, щекоча пах мягкой чёлкой, заскользила вверх-вниз, заставляя скрипеть зубами. Его сладостный мучитель своё дело знал, и, растягивая удовольствие, занялся поджавшимися яйцами Вика: то оттягивал мошонку до томящей боли, то чуть сжимал в ладони, замирая зубами у складки уздечки. И каждый раз Лукин задерживал дыхание в инстинктивном страхе за собственное достоинство.       Было безумно хорошо, настолько, что он, не сдержав обещания, выскользнул наружу и вздёрнул парня с колен к своему лицу. На поцелуй ему ответили с той же жадностью, не выпуская пульсирующий током крови член, надрачивая его всё яростней, доводя до разрядки. В опалённую солнцем кожу плеч впились ногти.       В сознании били тысячи серебряных молоточков. Он не сразу понял, что его визави вдруг непостижимым образом выскользнул из его объятий, но тут же выловил в темноте ладонями голый живот, ходивший ходуном от сбившегося дыханья. Знакомо звякнула молния. К нему повернулись спиной, подставляя округлые, обнажённые ягодицы. Парень прогнулся, влипая лицом с кирпичную кладку, и он с готовностью смял выпяченную пятую точку. Протяжный скулёж стал музыкой для ушей «сталкера».       Нырнув рукой к паху «певца», Лукин сжал небольшой аккуратный член и задвигал рукой, то доходя до корня, то вновь поднимаясь вверх, чувствуя подушечкой большого пальца лёгкую выпуклость «глазка» уретры. Юный бес обильно тёк и явно наслаждался процессом, позволяя Лукину елозить по ложбинке между ягодиц стояком. Но когда Лукин был готов прогнуть строптивца и будь что будет, тот вновь вывернулся из рук. — Да куда ж ты… бля… — рот выдохнувшего мат Лукина заткнули губы.       На подрагивавший член мужчины легли цепкие пальцы. Вик крепко ухватился за норовистого беглеца, намереваясь не отпускать его, пока оба не дойдут до логического завершения своей игры. Стискивая узкие бёдра, и вылизывая сладкие, как мёд, губы, он бурно разрядился в кулак парня и долго выстанывал нечто нечленораздельное, пока сведённое послеоргазменной судорогой мышцы не позволили отпустить свою добычу. Прислонившись к стене лбом, Лукин, тяжело дыша, закрыл глаза.       Так здорово не было уже давно. И плевать, что он кончил, как сопливый подросток, от простой дрочки в чужой кулак. Оторвавшись от стены, Лукин завертел головой. — Ты всё ещё здесь?       Ответом ему была тишина. Вик шестым чувством понял, что в дарк руме находится в одиночестве. Парень исчез, пока он отходил от пережитой им la petite mort*. Застегнув молнию, он, морщась, на ощупь двинулся к двери. Вывалившись в коридор, Лукин двинулся к стойке, обыскивая взглядом зал. Сидевший в кресле Андреев смотрел на него с мрачным укором, сложив руки на груди. Лукин бросал его уже второй раз и его ждали серьёзные объяснения. Соседний столик, ранее занимаемый троицей, пустовал.       Лукин одёрнул рубашку, застёгнутую на одну пуговицу, да и ту не в свою петлю. — Я тебя найду, Амур… — пообещал самому себе твёрдо. — Мы ещё… не закончили.       Обещаний Виктор Лукин на воздух не бросал. И если сказал — то делал. «свободовец»* — в игре С.Т.А.Л.К.Е.Р — персонаж «Лукаш» — лидер группы «Свобода», отсюда свободовец. Вottom* — с агл. означает «дно», одновременно с этим это так же является определением «нижнего». dark room — с анг. темная комната. Назначение и так понятное. a petite mort* (фран.) — маленькая смерть, иначе оргазм.