Имя ревности - Любовь

      Рассвет следующего дня Андреев встретил под ужасающий рёв с подвыванием, гордо величаемые Лукиным пением. Вик на всё бунгало распевал о гордом варяге, отчаянно фальшивя, но с большим энтузиазмом, и Андреев со стоном натянул на голову подушку.       И какого… репродуктивного органа он так вчера напился? Бунтовавший мозг подошёл опасно близко к черте, за которой грозил разворотить из мести череп, а Лукин, паршивец, всё не затыкался, добавляя страданий. Андреев тяжело вздохнул, поворочав языком. Во рту словно кошки писсуар устроили. Смыть эту гадость с языка хотелось неимоверно, но сил потянуться к тумбочке, где стояла бутылка с минералкой не было. Выводя особо длинную руладу припева, Лукин повысил децибелы дискомфорта. Душа поэта не выдержала, и Андреев заорал: — Да хватит уже!       Лукин словно поджидал и тут же возник на пороге спальни, отвратительно бодрый и жизнерадостный. — Проснулся, соня? Я знал, что ты не выдержишь! — Все мухи от твоего пения передохли, — Андреев перевернулся на спину, распластался раздавленной букашкой на простынях. — Сколько раз повторять, что тебе медведь на ухо наступил? Трижды. — А маме нравилось. — Твоей маме всё в тебе нравилось. Вплоть до подростковых прыщей на физиономии.       Лукин заржал жеребцом не доенным. — Вставай, алкоголик. Я тебе рассол добыл.       Андреев распахнул глаза: — Где ты рассол добыл? — Думаешь, ты тут один такой страдалец? Рассольный бизнес процветает везде, где есть наш брат, — Лукин подмигнул и исчез за дверью — снова петь отправился, сотрясая стены. На этот раз «Катюшей». Выходило ещё хуже. К «варяжскому» завыванию блондин уже как-то попривык.       До душа Андреев добрался, держась за стеночку, обернув бёдра простынёй и тщетно пытаясь поставить колебавшийся реал на место. Лукин, утихнув, с интересом следил за его передвижениями из глубин кресла, даже телик выключил, чтобы не отвлекал. — Помочь? — бросил весело. — Пошёл в жопу. — Да без проблем, — с воодушевлением заверил Лукин, хохотнув. — Я всегда за!       Андреев отгородился от юмориста-самоучки дверью.       Стоя под душем, он позволил себе пожалеть самого себя и жалобно скривиться. Мигрень утихла, но не ушла. В сознании разворачивались воспоминания, которые и хотел бы выбросить из головы, да не выходило. Он закрыл глаза. Перед внутренним взором вновь предстал зал клуба.       Андреев сидел за столиком в полном одиночестве. Мерзавец Лукин вновь покинул его, что уже вошло у Вика в привычку. Певичка со сцены довольно сносно исполняла знаменитую, но успевшую набить оскомину «My Heart Will Go On»*, получившую свой шанс на бессмертие благодаря Селин Дион, а Андреев планомерно нажирался водкой.       То, что соседний столик опустел, заметил не сразу. В зале приглушили свет, на танцполе возросло количество обжимавшихся парочек. Он опустошил очередную стопку, думая о том, куда же пропал Лукин, и как с этим связано исчезновение троицы парней. Нутро скребло ревностью, что грозила вылиться в элементарный мордобой, который он устроит Лукину, чтобы спустить пар: должен же он получить хоть какую-то сатисфакцию. — Привет.       Мягкий голос с бархатными нотами, прозвучавший откуда-то сбоку, заставил его, вздрогнув, отнять щёку от стакана. Сощурившись, он устремил взгляд к соткавшемуся из приглушенной темноты наваждению. Кареглазый незнакомец, любящий поплавать голышом, стоял, опираясь на сиденье кресла, рассматривая его с лёгкой улыбкой. — Можно присесть?       Андреев перевёл взгляд на соседний столик: — А разве… — Я решил, что тебе одиноко так же, как и мне, — перебил брюнет, опередив его вопрос. — Мои друзья вернутся ещё не скоро. — И чего же это тебя одного кинули? — буркнул он.       Улыбка кареглазого стала шире. — Меня никто не бросал. Скажем так… они заняты неким исследованием. И пока не вернутся, я хотел бы составить тебе компанию.       Андреев, сам не зная почему, согласился. Его неловкий взмах рукой парень расшифровал верно и опустился в кресло. — Амур, — представился первым. — Рувик, — машинально выдал «ник» Андреев. — Уже знаю. — Да? — он сощурился, подозревая, что ему известен тот, кто его «сдал». — Не люблю клички. — Ники, — поправил кареглазый, добавив, — здесь так принято. Так что я — Амур, а мои друзья — Кеди и Акума. Первый — тот, что шатен, а второй — тот, что рыжик. — Странные имена. — Не менее странные, чем Рувик, — парировал он и огорошил без предисловий: — Ты красивый.       Андреев обнаружил, что пары алкоголя изумлению не мешают. С чего такой явный, откровенный подкат? Или над ним издеваются? — Тогда ты слеп, — мрачно выдал сквозь зубы. — Или извращенец. Слыхал, такие бывают, что на уродов ведутся.       Мелодичный смешок Амура непостижимым образом расплёл узел в животе. Парень и не думал издеваться над ним, просто искренне забавлялся его неверием. — Я ещё тот извращенец, Рувик, — заявил уверенно. — И покажу насколько, — договорил, потянувшись к его лицу, — прохладные пальцы скользнули по щеке Андреева. — Когда придёт время.       Перегнувшись через стол, парень неожиданно коснулся его губ коротким поцелуем и, словно спрашивая разрешения, замер у его лица. Андреев, то ли околдованный его напором, то ли слишком шальной и пьяный для комплексов, приоткрыл рот, и оба углубили поцелуй. Сколько он длился, Андреев бы не сказал, но успел взмокнуть под рубашкой, изучить каждый зуб во рту брюнета, и облапать его рёбра настолько, насколько позволяла до раздражения неудобная поза. Мешал стол и собственный стояк. Демонстрировать свою неспособность контролировать собственное тело до жути не хотелось. Напоследок Амур втянул его нижнюю губу, прикусил, и тут же, выпустив, широко лизнул, едва не отправив Андреева в неконтролируемый выброс. Яйца заныли, Виктор едва удержался от желания ухватить себя за член.       Тепло чужого присутствия исчезло, и он осоловело открыл глаза. Кресло напротив пустовало. Инкуб испарился.       Андреев смахнул с лица воду вместе с наваждением воспоминаний. Со спиртным стоит завязать. По крайней мере до конца отдыха. Закрутив кран, он вышел из-под душа. Лукин ждал его в гостиной, расставляя принесённый в бунгало завтрак, и протянул ему стакан с мутным, остро пахнущим содержимым. — Панацея, — гордо объявил бывший вояка.       Взяв стакан, Андреев принюхался. Рассол местного разлива ароматизировал странновато, но «лёг» как надо. Опустошив стакан, он сел у стола. Лукин заботливо придвинул к нему бутылку с минералкой. — Выпей, болезный. Полегчает. — В мамаши мои решил податься? — буркнул он, налив себе минералки. — Надо будет — и к груди приложу богатырской, — не моргнув, согласился Лукин.       Андреев хмыкнул, представив эту картину. — Спасибо, здравый рассудок сохранить хочется. Титьку для кого-нибудь другого прибереги. — Если что, только скажи. Я готов не только титьку для дитяти родного не пожалеть.       Блондин прыснул смешком. Настрой Лукин всё-таки поднял. Знал, как подобрать к нему ключик, пошляк.       После завтрака Вик потащил его на пляж. Плавать и разминать мышцы. В отеле им пообещали запись к светилу-мануальщику, творившему чудеса. Андреев в чудеса давно не верил, но, мучаясь спазмами мышц покалеченной ноги, дал себя уговорить на эксперимент.       Эксперимент закончился для Андреева знакомством с новым видом боли — размял его местный «Кожемяка» знатно. Здоровенный бугай, ни бельмеса не знавший на русском, полчаса раскатывал его в блин прямо на пляже, за слабеньким прикрытием белых кисейных занавесок, и стоны Андреева, вперемежку с матом слышало всё побережье. В результате с массажного стола он буквально стёк на песок — сонный, разнеженный, готовый к употреблению.       В силу абсолютного разжижения всех органов, Андреев безропотно позволил Лукину разложить себя на полотенце под зонтом и принял сунутое в руки разноцветное мороженое. — Даме — цветы, дитям — мороженое, — выдал балагур Лукин, глядя на него с умилением. — Лопай, деточка.       Сил огрызнуться Андреев не наскрёб, лопал мороженое, сонно моргал и скользил ленивым взглядом по пляжу. Пока не наткнулся на группу из трёх уже знакомых тел. Шарик мороженого выпал из покосившегося вафельного стаканчика на песок. Андреев этого не заметил, сосредоточившись на парнях, лежавших в десятке метров от них. Те, кто называли себя Амуром, Кеди и Акума, тесно сдвинув шезлонги, оживленно переговаривались, не замечая никого вокруг себя.       Троица разделяла один замкнутый мир, и окружающей действительностью не интересовалась. Рыжеволосый, наклонившись к уху Амура, что-то прошептал и брюнет, рассмеявшись, чмокнул его в нос, совершенно не заботясь о том, как его ласки воспримут соседи по пляжу. Шатен, лениво обмахиваясь журналом, сложил губы трубочкой, насмешливо посвистел и Амур подарил поцелуй и ему, прижав губы к худому плечу.       Рядом закряхтел Лукин, шумно втянув воздух. Заметил, глазастый. Принюхивался. Сволочь.       Андреев, нахмурившись, ткнул его в бок локтем: — Ты с каких пор по детишкам стал выступать? — Хороши себе детишки, — пробурчал Вик, — ты гляди, что вытворяют. Ничего, черти, не боятся. — Молодость, — Андреев пожал плечами. Взгляд бы и хотел отвести, но его неумолимо тянуло к Амуру — в память снова не вовремя вполз вкус чужих губ. Мягких, податливых.       К счастью для Лукина, Андреев понятия не имел, что в голове самого Вика прокручивается не менее будоражащее воспоминание о пережитом в дарк руме. Оба одновременно вздохнули, свели взгляд и вновь развели. Лукин лёг на живот, закопавшись в песок, уложил лицо на скрещённые руки. Делал вид, что дремлет, отвернув голову — очевидно, по чистой случайности в сторону горячей троицы. Андреев, насупившись, уставился на гладь моря.       Лукин был неисправим. А сам он чем был лучше? Думал о зелёном пацане, и вновь отчаянно желал почувствовать тепло чужих губ на своих губах, пройтись по гибкому телу и скользнуть пятернёй в тёмную гриву.       Не подозревая о волнении друга, Лукин смотрел на троицу, прикрываясь локтем. Он дал себе слово, что узнает, где же обитала «тесная семейка». Имел свой мотив познакомиться поближе, о котором разумеется, сообщать Андрееву не стал. ***       Обед и ужин прошли тихо-мирно, пару раз сыграли в дурака на террасе бунгало, попили пивка и Андреев, убаюканный шумом волн и тёплым бризом, задремал прямо в кресле. Проснулся оттого, что разболелась нога. Поза была неудобной, мышцы затекли. Он, кривясь, откинул накрывавший его плед. Поухаживал, очевидно, Лукин, сам себя Андреев определенно не укутывал. Поднявшись, прислушался к звукам в бунгало. Под ложечкой засосало беспокойством. Что-то было не так, но что именно — понял, войдя внутрь.       «Гнездо» было пустым, пташку-«мать-его-Лукин» — снова накрыло цыганским зовом свободы. — Чёрт… — заглянув в обе спальни, Андреев застрял в гостиной.       Патологически неугомонный мужик!       Андреева окатило раздражением. И свезло же ему связаться с тем, кто никогда не держался одного места. Он потянул мобильный, но сделать вызов не успел. Дверь распахнулась, явив на пороге ухмылявшегося Лукина с нелепым красным цветком за ухом. — Не спишь? — прогромыхал он, увидев рассерженно раздувавшего ноздри друга. — Отлично, значит готов к походу. — Где ты был? — спросил блондин, игнорируя протянутый ему букет таких же красных цветов, — Лукин явно обобрал все кусты под бунгало. — Провёл разведку боем, — Вик хихикнул, как нашкодивший школьник, ткнул ему в руки уворованное и прошёл в свою спальню. — И нашёл, что искал. От меня хрен спрячешься. — Порой я тебя вообще не понимаю, — Андреев раздраженно сбросил цветы на столик, но подумав, вновь нагнулся и поставил букет в стакан с недопитой минералкой.       Живое всё-таки. Жалко.       Лукин снова возник в гостиной, зажав подмышкой бинокль. — Куртку надень, прохладно, — посоветовал, окинув взглядом Андреева. — Я никуда идти не собираюсь. — Не упрямься, блонди. Тебе понравится то, что покажу. — Это я уже слышал. Ни разу не понравилось.       Вик расплылся в широкой, чрезвычайно блядской улыбке. — Так уж и всё? А мне казалось, что кое-что тебе всё же нравилось. — Достал уже…       Андреев раздражённо, только бы отлип, нагнулся за курткой. Всё так же ухмыляясь, Лукин услужливо распахнул перед ним дверь.       Территория отеля встретила их появление подступившей темнотой, на борьбу с которой выступили круглые фонари на кованных ножках. Лукин уверенно шёл впереди. Андреев всегда удивлялся тому, как быстро тому удавалось адаптироваться в незнакомых местах. Вик умудрялся правильно выбирать путь следования даже там, где оказывался впервые. Сам Андреев блудил в трех переулках. — Куда мы идём? — пробубнил он в спину Лукина.       Они миновали высотку отеля и оказались на противоположной стороне террас. Здесь фонарей было куда меньше, а уютные аллеи, окружённые подстриженным кустарником, спустили их к последней линии бунгало у пляжа. — Вик, ты слышишь меня?       Он попытался ухватить его за рукав, но Лукин вдруг нырнул в боковую аллею к последнему из бунгало. — Лукаш! — громко выдал Андреев, увидев, как тот уверенно полез через кустарник-ограду на газон. — Ты что творишь, а? — Да тихо ты… — Вернись, — прошипел он, оглядываясь по сторонам. — Совсем рехнулся?       Лукин отмахнулся, осторожно продираясь сквозь кусты. Зацепившись штаниной за колючую ветку, чертыхнулся тихо, однако до цели добрался и прилип к стене, держа бинокль у груди.       Андреев нервно оглядывался по сторонам. Аллея пустовала, невдалеке играла музыка, молодёжь на пляже устроила стихийное гулянье. Слышался шум голосов, нестройное пение и смех. — Иди сюда.       Голос Лукина оторвал его от настороженного разглядывания тени, появившейся на балконе соседнего здания. Алый огонёк мелькнул и погас, улетев в темноту. Кто-то бросил на газон окурок сигареты и исчез внутри бунгало. Блондин перевёл дух. — Андреев, — с нетерпением поторопил Вик, — тащи сюда свою задницу. — Далась тебе моя задница, — бросил он, вломившись в кустарник. — Вечно во что-нибудь втравишь. Детство в башке играет! — Не ворчи, Изергиль*. Тебе не идёт. — Сам такой, — возмутился Андреев слишком громко, и на него зашикали.       Добравшись до Лукина, распластавшегося у окна по стене, он с независимым видом сунул руки в карманы. — Ну, пришёл. Может скажешь, какого лешего притащил меня сюда посреди ночи? Чего тебе не спится, крейсер «Аврора»? — В тучах мохнатых* кое-что усмотрел, — прыснул смешком Лукин, осторожно заглядывая в окно бунгало. Из-за приоткрытой створки доносились звуки работавшего телевизора. — Я тут кое-кого отыскал, нам знакомого. Посмотреть не хочешь? — Для полного счастья мне как раз не хватало начать к людям в окна заглядывать, — сварливо отказался Андреев. — Да ты только разок глянь, тебе понравится.       Он душераздирающе вздохнул. — Свободовец, тебе надо голову проверить. У моей тётки муж психиатр, могу устроить встречу. По блату. За выезд на дом возьмёт не дорого. Мы тебя вылечим…       Договорить ему Лукин не дал, дёрнул за локоть и едва не ткнул носом в стекло. Андреев, оторопев от его наглости, распахнул глаза и помимо воли уставился в окно. Увиденное ошеломило настолько, что он замер зачарованным кроликом, задержав дыханье.       В комнате, оказавшейся гостиной, пребывали трое. Хорошо знакомые ему брюнет, рыжик и шатен. Все трое были обнажены и то, чем занимались, не предназначалось для чужих глаз. Сидевший на диване Амур с рассыпавшимися по плечам прядями тёмных волос придерживал за рёбра угнездившегося на его бёдрах шатена. Откинувшись назад и ухватив Амура за шею ладонью, шатен-Кеди медленно поднимался и опускался во вполне понятном действе, закрыв глаза и закусив губы. Пристроившись рядом с ними на диване на четвереньках, третий участник живописной композиции — рыжеволосый Акума, выгибая спину и широко расставив коленки, увлеченно заглатывал стояк шатена, реявший багровой головкой у самого пупка Кеди. Не оставив рыжеволосого без обоюдного удовольствия, Амур, просунув руку под живот Акумы, неторопливо ласкал его собственный член. Не подозревая, что у их игр появились зрители, юные любовники наслаждались друг другом, со вкусом отдаваясь взаимным нежностям. — Я нашёл их, — Андреев вздрогнул всем телом, когда его ухо обдало тёплым дыханием Лукина. — Слово себе дал, что найду, паршивцев. — Лукин… ты гад… — с тихим отчаянием выронил он, не в силах оторвать взгляд от происходившего в гостиной. — Знаю, — Лукин оскалился, сверкнув белизной зубов.       Андреев его не услышал — смотрел в окно, забыв о своём намерении уважать чужую личную жизнь. Жадно впитывал движения тел, не забывая о десерте из тягучих стонов, доносившихся до ушей. Опомнился не сразу и, оторвав себя от окна, со злостью толкнул Лукина в плечо и ринулся через кусты, алея щеками, как подросток. Сбросив улыбку, Виктор двинулся за ним, зовя его по имени.       Блондин не остановился. «Старуха Изергиль» М. Горький.  «My Heart Will Go On»* — песня из кинофильма «Титаник». …в тучах мохнатых* — имеется в виду вырванная из контекста песни «Крейсер «Аврора» фраза: «может, ты снова в тучах мохнатых вспышки орудий видишь вдали».