Имя ревности - Любовь

      Утренний сон — у большинства самый чуткий, но Андреев был исключением из правил. Под утро в основном и засыпал, потому спал глубоко и разбудить его мог только Джон, стаскивавший с хозяина одеяло и плясавший по Андрееву, пока тот не сползал с постели и, как был в трусах, брёл выпустить пса во внутренний двор дома. Выпустив питомца делать свои дела, Виктор снова падал лицом в подушки и досыпал положенный час-полтора, пока его не вытаскивал из объятий Морфея настойчиво трезвонивший мобильный. Звонил всегда Лукин. В быстром наборе в закладке «друзья» у Андреева стояло лишь два имени — Лукина и Алексея Скворцова. Последний, как и Лукин, был другом детства. Тем, кто в отличие от Лукина никогда из жизни блондина не исчезал. До одного из не самых счастливых для Андреева дней. Скворцов, носивший со времён детских подштаников кличку «Скворушка», Лукина недолюбливал, и тот платил ему той же монетой. Оба ревновали в своей дружбе к Виктору, но общий бизнес, основанный Лукиным и Андреевым, вновь связал всю тройку воедино. Занимавшиеся строительными подрядами Лукин с Андреевым частенько обращались в фирму Скворцова, специализировавшуюся на монтаже инженерных коммуникаций. Сотрудничество было обоюдовыгодным и, казалось, союз был заключен «на века», но после аварии, едва не стоившей Виктору жизни, Скворушка вдруг резко оборвал все связи и исчез, оставив жену и пятилетних близнецов-девчушек. Объяснение странному поступку Скворцова Андреев так и не нашёл, а когда попытался втянуть в поиски Алексея Лукина, тот, внезапно вспылив, оскалился зверем и резко оборвал разговор. С тех пор о Скворцове больше не заговаривали, переведя тему в разряд «табу». Но в эту ночь Скворушка вдруг пришёл к Андрееву сам, в странном сне. Сел в плетённое кресло на веранде родительского дома Виктора и долгое время смотрел на него, поверх стакана с излюбленным Bacardi. Андреев, разместившись напротив, потягивал минеральную воду с лимоном. — Хочешь знать, куда я пропал? — вдруг прервав молчание, заговорил Алексей. — Да уж не отказался бы узнать, — охотно подхватил он, — куда это друг разлюбезный делся тогда, когда так нужен был. Скворушка, отставив пузатый бокал на стекло круглого столика, наклонился к Андрееву, разглядывая его странным тяжёлым вниманием. — А ты у ёбаря своего спроси. Бледные щёки Андреева окрасило румянцем. О любовной связи между Андреевым и Лукиным Скворцов знал. Из своей ориентации Виктор тайны особой не делал. — О чём спросить, — буркнул, отводя взгляд. Скворушка впервые был с ним грубым. — О том, как он ночь своего выпускного провёл, — Скворцов усмехнулся, откидываясь на спинку кресла, и подхватил бокал. — Точнее… о том, как утро встретил. О трёх дубах… *** — …трёх дубах… - выдавил Андреев, не открывая глаз, и с тихим всхлипом выгнул спину. Хорошо… как же хорошо… Низ живота налился тяжестью, поднимая знакомую волну томления вверх по груди, заставляя отвердеть соски и рассыпая мурашки по коже. Андреев подёргивал бёдрами, сгребая в хватке простыни. Пальцы на ногах самопроизвольно поджимались, заставляя подкидывать бёдра навстречу… чужому рту, ласкавшему его член. Осознав последнее уже на грани пробуждения, Андреев открыл глаза и поднял голову над подушкой. Так и есть… Мерзавец Лукин, спустив трусы-семейники Андреева, трахал свой рот его восставшим членом, самозабвенно пропуская «молодца» за гланды и перекатывая в пальцах поджавшиеся яйца блондина. Губы новоявленного мастера минета блестели, с левого уголка тянулся след слюны, стекающей на подбородок. Одетый в одни хлопковые домашние штаны, Лукин стоял на коленях, не забывая наяривать выпущенный из-под резинки собственный стояк. Выглядел Вик чрезвычайно развратно и… возбуждающе. Щёки Андреева вспыхнули краской. Следом пришла злость: на себя — за то, что тело окатило истомой, требуя большего, на Лукина — за то, что тот отказывался признать, что всё между ними давно в прошлом. Бездарно спущено в сортир и забыто. Пальцы, вскользнувшие в дымчатый ёж волос, сжались в кулак, и ухватив короткие пряди, без жалости рванули голову нахала вверх. Лукин замычал, не желая расставаться с «леденцом», засосал активнее, но Андреев был упорен, а освободив сокровенное, сел и зарядил кулаком в физиономию «флейтиста». Лукин от тычка свалился на пол. Тихая брань переросла в полное упрека «За что?!». Пылая праведным гневом, Андреев засунул опавший член в трусы и соскочил с постели с другой стороны — моложаво, прытко, забыв о проблемах с ногой. В результате, когда Лукин поднялся с пола, Андреев сменил его на той же позиции, растянувшись на животе. Прижав ладонь к стремительно распухающему носу, Лукин издал мстительный смешок. — Бог не фраер, всё видит… — Заткнись, Вик, — рассерженно предупредил Андреев. — А то ведь добавлю. — Ты мне едва нос не сломал, — Лукин озабоченно ощупал пострадавшую часть лица, — такую красоту чуть не испортил. — Жаль, что не сломал. Лукин хмыкнул: — Сам бы потом пожалел. Мой нос тебе нравится, я знаю. — А когда меня насиловать собираются — нет. — Че-его? — оскорблённо протянул русак, опуская руку. — Это ты меня в насильники так лихо записал? Да я всего лишь дружескую помощь оказывал! У тебя труселя парашютом стояли, член сам в глотку просился. Умолял: помоги моему старшенькому-идиоту, что себя в монахи записал. В какой монастырь, кстати, заявку подал? — Святой Магдалены, — огрызнулся Андреев, подхватывая с кровати рубашку со штанами. — Настоятелем. Буду монашек по ночам трахать. Следя за тем, как он в раздражении яростно впихивает себя в штаны, Лукин сложил руки на груди. — Андреев, тебя на бабу и под угрозой пыток не загнать. — Кто это сказал? — Твоя простата. — Да пошёл ты… — куда именно не договорил, в сердцах бросив в него рубашку. Лукин рубашку поймал, и, сунувшись в тряпьё носом, шумно втянул носом. Андреев вытаращился него, как на полоумного. — Ты что делаешь? — Видать, с ума схожу… — пробормотал русак, — по тебе… зараза. По запаху твоему… — Хватит, — нервно оборвал он. — Прекрати. — Не веришь… — с тоской произнёс Вик, отнимая рубашку от лица. — Нет. — Что мне сделать чтобы поверил? — Ничего, что бы ни делал — не выйдет. Ушёл поезд… Когда ты оставил меня на станции с добрыми пожеланиями на всё забить и начать жизнь заново. Чего и тебе желаю, вернув собственный совет. Прозвучало зло и твёрдо. Серые глаза Лукина налились ожесточением, и Андреев опасливо отступил к стене. Неужели ударит? Сиганет через кровать, вдавит в стену и… Нет, Лукин не таков. Ведь нет? Вик словно по лицу блондина мысли его прочёл и разжал кулаки. — Охренел? — спросил глухо. — Да я бы тебя никогда и пальцем… Эх, Андреев, знал бы ты, на что… — … «я ради тебя готов пойти», — так и не договорил и покинул спальню. Мгновеньем позже хлопнула входная дверь. Андреев шумно сглотнул, отлипая от стены. Похоже, переборщил. Броситься бы за ним, остановить, влепить в кривящийся рот поцелуй. Жадный, требовательный, сползти на колени, обнять, вжимаясь щекой и просить «спаси меня, дурака, от самого себя». Но не побежал. Смахнул ладонью с лица влагу и похромал в душевую. Под холод воды — заглушить вой внутри. *** Выскочив из бунгало, Лукин, не разбирая дороги, направился в сторону пляжа. Случившееся требовалось забетонировать спиртным, укрыть могильной плитой похмелья. Способ глупый, но единственный, что срабатывал действенно и быстро, благо пляжный бар — площадка, крытая тростником, с широкой деревянной стойкой, круглыми столами и скамейками с берберскими коврами, работал круглосуточно. Плюхнувшись на скамью у сиротливо пустовавшего стола, отодвинул в сторону глиняный кувшин с одуряюще-сладко пахнувшими цветами и звучно хлопнул ладонью по столу. — Гарсон, водки! — Так рано здесь спиртное не подают. Спокойный знакомый голос за спиной заставил мужчину резко обернуться. — Ты! — Я, — сидевший за соседним столиком Амур широко улыбнулся. Перед брюнетом стоял коктейль с умопомрачительным сочетанием цветов. — Кто ж ещё, — не спрашивая разрешения, юноша потянулся из-за стола и пересел на скамью перед Лукиным. — Скажи, соотечественник, ты меня преследуешь? — Хотел тебя о том же спросить, — буркнул он. — Куда не брошу взгляд — везде ты и твои ребятки. Амур пожал плечами, укрытыми белым хлопком расстёгнутой рубашки. — Прямо с языка снял — куда ни гляну, а там ты… со своим дружком-любовничком. Вик скис, сбрасывая оскал: — Что — так видимся? — А я не прав? — в голос Амура вскользнула слишком явная заинтересованность. — Не любовничек? — Было, да прошло, — угрюмо выдал он. — К себе больше не подпускает. — Почему? — Уродом себя возомнил. От жизни решил закрыться. Амур помолчал, проворачивая свой стакан в тонких пальцах. — Что с ним случилось? — спросил тихо. Лукину бы отбрить, сказав, чтобы не лез не в свои дела, но неожиданно для себя выложил правду. — Из-за меня это с ним произошло. Да только он сам этого не знает. Считает случайностью: подвели тормоза, врезался в дерево, автомобиль загорелся… Спасся лишь чудом, но обгорел едва не до головёшки. Правду рассказать духу у меня не хватило. — Любишь его? Вопрос незнакомого парня заставил вздрогнуть. — Душу за него продам, — сказал — как гвоздь забил. Коротко, ёмко. — А хоть раз ему это сказал? — Брюнет пытливо смотрел в глаза мужчины. Лукин отвернул голову, глядя на гладь моря. — Нет, — признал тяжело. — Да и не нужно это ему. Слишком долго я думал, в себе разбирался. И опоздал. — Ну, раз так, то не обессудь, — Амур усмехнулся, — потому что я сам на твоего… бывшего запал. Не боись, — он, рассмеявшись, поднял руку на полоснувший яростью взгляд. — Заберу немного, только откушу кусочек, я свой выбор уже сделал. Своё счастье нашёл, им принадлежу, как и они мне. Но раз мне позволена некоторая свобода… — Откусывай, — выдохнул, удивив самого себя Лукин, вжимаясь грудью в край стола. — Бери свой кусок. Если вернёшь его к жизни, век поминать буду добрым словом! — Ого, — Амур озадачено моргнул. — А я ведь пошутил… — А я нет, — оборвал он. — У меня вернуть не вышло. Помоги, иначе ведь не удержу, знаю, что рано или поздно опостылеет ему его жизнь и он уйдёт. Туда, откуда не возвращаются. А тогда и мне жизни не будет. Не прощу себя! Амур озадачено смотрел на сидевшего пред ним мужчину. Сильного, гордого, любить умевшего. Боль, сквозившая в словах, парня проняла, задев за живое. — Ты хоть понимаешь, о чём просишь? — прошептал севшим голосом. — Чем поделиться придётся? Лукин мотнул головой, как на шарнирах. — Знаю. — Не просто будет, — предупредил брюнет. — Я по своим правилам играю, позволит — возьму своё по полной, Лукаш. Лукин не сразу вспомнил ник, который взял. — Вик, — поправил хмуро. — Лукаш, — Амур покачал головой, откровенничать не собирался, — только так. Имя ещё заслужить надо, сталкер, — и потянул себя из-за стола. — Дай свой телефон. Не колеблясь, Вик потянул из кармана мобильный. Подхватив чёрную Nokia, парень набрал номер и, дождавшись звонка на свой щеголеватый, разрисованный черепами Huawei, отключился и положил телефон рядом на стол. — Я позвоню сам, — сказал кратко. — Трезвонить мне не надо, мои парни этого не любят. Встретимся позже, Лукаш. Тогда и поговорим… конкретнее. Мне со своими перетереть надо. Кстати, ты им понравился. Сказали, что вкусный. Переменившись в лице, Лукин хмыкнул. Что в дарк руме с ним были дружки Амура, он уже давно догадался. — Правильные выводы, значит, сделал. Шалят они у тебя всегда вдвоём? — Свободным волком только мне дозволено бегать, — подтвердил верность его догадки Амур, показав ослепительно белые зубы, — делают скидку на мою влюбчивую натуру. Но отобрать их я никому не позволю. Они моё на веки вечные. То, что нами пережито, спаяло навсегда. Промелькнувшую на лице Амура печаль Лукин заметил, но вопросов задавать не стал, у каждого были свои тайны. Брюнет исчез, оставив его в задумчивости созерцать полёт круживших над морем чаек. Мелкое дребезжание мобильного, поставленного на беззвучный рингтон, вырвало его из глубокого погружения в самого себя. Потянувшись к телефону, он глянул на экран и тут же резко сел, принимая звонок. — Ты заставил себя ждать, — выцедил, не тратясь на приветствия. — Я плачу тебе не за молчание. — Я работаю, — отозвался его собеседник. — И звоню, когда есть результат. Лукин с загоревшимся взглядом подался к столу. — Ты нашёл его? — Ответ тебе не понравится… — пообещали в ответ. — Говори, Олег, — оборвал он. — Не томи… Через несколько минут Лукин покинул бар, погрузив ноги в песок. Пройдя по берегу, Вик ступил на понтонный пирс и направился к концу длинного сегментированного «языка». Некоторое время он стоял, покачиваясь вместе с понтоном на волнах, глядя на горизонт. В сознании расцвело воспоминание — лежащий на постели с синюшными губами Андреев. Левая рука с задранным рукавом пижамы свисает вниз, рядом стоит таз с дурно пахнущим содержимым. Скорая помощь прибыла в рекордные строки, энтузиазм медбригады весьма подогрела истерика Лукина, оравшего в трубку мольбы прибыть побыстрее. Вик сорвал голос, пока экскулапы, ориентируясь на его подсказки, под проливным дождём пробирались по посёлку к дому неудавшегося суицидника. «Передоз обезболивающим», — вердикт врачей был прост и ясен. Причину состояния Андреева Вик знал и сам — нашёл пустой пузырёк из-под лекарств рядом с блондином, валявшимся в отключке. Лукин никогда не забудет, как, почувствовав острый приступ беспричинного беспокойства, вдруг сорвался в ночь к Андрееву. Приехав, обнаружил дверь открытой, а пса беспокойно скулящим рядом со спальней. Андреев лежал на полу у кровати, лицом вниз. Бросившись к другу, он перевернул его на спину и, задрав пижаму, прилипнув к груди ухом, за короткий, судорожный выдох-вопль успел обзавестись сединой. Прибывшие врачи оттеснили его от тела, Андреева промыли тут же и, стабилизировав, повезли в больницу. В машину скорой помощи не пустили, как Лукин не рвался, матерясь и смахивая с лица хлеставший с чёрных небес дождь. Можно лишь родным и членам семьи. Ни тем, ни другим Вик Андрееву не был, а что душу в клочья и дождь на щеках солёный — это не в счёт. Лукин тряхнул головой, избавляясь от воспоминаний, заставивших сжать зубы до боли в дёснах. Сбросив шлепанцы и шорты, шагнул на край понтона. Толчок — и «сталкер» отправил себя в воду, уйдя на глубину.