Что ты делаешь, Алла?

Пронзительная трель ударила по мозгам, прогоняя сон в один миг. Вставать совершенно не хотелось. Да, вторая бутылка была, видимо, лишней. Вот ведь докатилась… Она уже и не помнила, когда пила в последнее время. Когда так пила. В одиночку, почти без закуски. Как последняя алкоголичка. Впрочем, ей было совершенно всё равно. И это — самое страшное. — Да, — хорошо, что чертов домофон не передает запах. Иначе убило бы наповал. Впрочем, она сейчас готова и сама — кто бы там ни был. — Кто там? — Это я, — безумно хотелось, чтобы этот бодрый голос оказался незнакомым. Но он был знакомым. Даже слишком. Почти родным. Тяжелейший, точно свинец, вздох полился в трубку. — Это ты, Ань? Чего тебе?  — Для начала бы — войти. А там посмотрим. — Смотреть кино иди… домой. А у меня смотреть нечего, — упрямо стояла на своем женщина, впрочем, прекрасно понимая, что Аня уже не та девочка, трясущаяся от каждого её слова и беспрекословно следующая её указаниям. Жаль. Такой она нравилась ей больше. Хотя… куда уж больше? — А вот не хочу кино. Я хочу к вам! — А не слишком много ли ты хочешь? — начинала заводиться Горелюк. Любовь любовью, но ей и так хреново! — Я сказала. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит! Всё. Иди, готовься к семинару! — Вам бы судьей работать, — сказала девушка. Только Алла уже не слышала, положив трубку, однако, так и не нажав заветной кнопки, оставив Аню в растерянности и одиночестве. Или не совсем? — Что, не открывают? — бабулька из разряда «божий одуванчик» неожиданно образовалась рядом. Крылова невесело вздохнула. — А ты к кому? — Да к Горелюк. Алле Алексеевне. Знаете? — Ну как же не знать? Алька, конечно, умная девка. Но гонору больно много. Слова поперек не скажи! Вот, например, как-то раз… — Это да, — выслушивать свежие сплетни, а скорее гадости, о возлюбленной совершенно не хотелось. — Вы не могли бы меня впустить? — А зачем тебе к ней? — прищурилась соседка. — Ты, вроде, не мужик? — А что, много мужиков ходит? — сердце Ани ушло в пятки. — Да в том-то и дело, что никто не ходит. Даже странно. Она ж молодая совсем. Хотя характер. Да. Наверное, из-за этого. Так кто ты? — не отставала бабулька. — Я её ученица. Она моя преподавательница. Я к ней, гм… по делу. Просто она не очень хорошо себя чувствует. Вот я пришла навестить, — поняв, что первый аргумент «не катит», нашлась девушка. — А. Ты посмотри-ка. Я думала, что такого сейчас не бывает. Не совсем прогнила наша молодежь. Значит, не всё еще потеряно, — улыбнулась старушка, ткнув ключом в магнит и, наконец, открывая «врата в счастье». Поднявшись на пятый этаж, Крылова застыла у знакомой двери. Пульс отбивал свою дробь где-то в кончиках пальцев, уверенно вдавливающих черную кнопку звонка. Вернувшаяся на диван и в горизонтальное положение женщина испустила жалобный вздох. Кто там еще может быть? Впрочем, она догадывалась. — Я сказала — уходи, — закутавшись в плед и найдя в себе силы снова приползти к двери, прохрипела она. — А я сказала, что не уйду, — да уж, столкнулись два барана. Такими темпами они свалятся в реку — как в том стишке. — Ты как вошла вообще? — Через дверь. Мир не без добрых людей. И твой дом — тоже. — Блин, что же такое? Впрочем, на этикеты и субординации нет времени. — Ты понимаешь, что тебе рано или поздно придется впустить меня. В свою квартиру, в свою жизнь. И никакие замки и домофоны тебе не помогут! Алла не отвечала. Она понимала, что не права. И не могла в этом признаться — себе или ей, в силу природного упрямства. Если бы дело было только в этом. Если б она знала истинную причину её неудовлетворительного состояния в последнее время. Нет. Ей не надо знать. Её нельзя пускать. Но Крылова проявляла чудеса стойкости. — Алла Алексеевна. Ну чего вы как ребенок, в самом деле? Я же знаю, что вы любите меня! Дверь неожиданно, но наконец-то отворилась. Из-за неё выглянула хмурая и очень злая Алла. — Ладно. Заходи быстрее, пока не весь подъезд знает о моей любви. — Так она всё-таки есть? — глаза девушки зажглись победным пламенем. Алла же закатила свои, закрывая за гостьей дверь. — Чего ты растрезвонилась? Мы, кажется, обо всём поговорили. — Да. Я что-то не уловила, когда? Утаив тяжелый вздох, женщина убрала плед. Да, неплохо было бы привести себя в порядок. Крылова недобро нахмурилась. — Алла Алексеевна, вы что, пили? Да всё гораздо хуже, чем я думала… — Не выдумывай! — отмахнулась женщина, наспех приводя себя в порядок. — Со мной всё в порядке. — А я и не выдумываю! — Аня неожиданно истуканом встала между ней и зеркалом. — Вы что, думаете, я слепая? Я ничего не вижу? Да на вас же лица нет! Вы же похожи на смерть! Что с вами такое? — Спасибо за комплимент, — равнодушно отозвалась Алла, тихо приземляясь на край дивана. — Ты не переживай, Ань. Со мне всё хорошо. Как всегда. Дела, работа, усталость. — Я поняла, — лицо Ани внезапно стало белее мела прежде, чем она устроилась рядом. — Это из-за меня, да? Из-за нашего, гм… — она закусила губу. — Поцелуя, — кажется, она сама не могла поверить в это. — Но ведь… Вы же сами, вроде бы, были не против! Вы же хотели этого! Вы же любите меня… — голос задрожал. Сердце Аллы солидарно дрогнуло. На глаза запросились слезы. Бедная, наивная девочка. Какая же она хорошая! Знала бы она, что дело совсем не в ней. И даже не в их отношениях, особенно сложных в последнее время. — Господи… Анечка, — растроганно прошептала женщина и прижала её к себе. По щекам градом покатились горячие, горькие слезы. А руки заходили по спине в плавном, поглаживающем жесте. — Ты ни в чём не виновата! Это я старая, бесчувственная грымза! — почти в беспамятстве причитала она, заходясь отчаянными, душераздирающими рыданиями. Которые были вскоре замечены девушкой. — Боже мой, Алла Алексеевна. Вы плачете? — изумленно воскликнула Аня, внезапно отстранившись от любимой. Впрочем, сразу же прижимая её к себе — еще крепче и отчаяннее. Нежнее. — Что, что такое? — её ладони пошли по спине преподавательницы в, аналогичном её же недавнему, жесте. Она никогда не видела её рыданий. Таких горьких. Сильных. Безудержных. И никогда не пожелала бы увидеть еще раз, кажется, понимая выражение «сердце кровью обливается» настолько полно, насколько это возможно. — Алла… Аллочка, — как же ей помочь?! Кажется, она была готова на всё, чтобы она только перестала плакать! — Прости меня, прости. Я понимаю, кто ты, а кто я. Что лучше знаешь, как будет лучше. Что наши отношения — табу, запрет. Но не всегда всё зависит от нас. Не всегда мы можем со всем справиться. И ни уровень знаний, ни кандидатская степень здесь не помогут. Но может и не надо? Может эта любовь всё-таки не проклятие? И единственное наше спасение, отбросив предрассудки, наконец, быть вместе? Неожиданно отстранившись, Алла подняла на неё заплаканные, просветленные очи. Шквал рыданий едва не захлестнул её с новой силой. Но уже не тех — горьких и безутешных. А других. Сладких. Счастливых. Не верящих. Господи. Как же она мечтала ей сказать это же! Хотела. И сказала бы. Должна была сказать. А она… такая маленькая, хрупкая, просто взяла и сделала шаг навстречу. К ней — такой холодной и суровой. Какая же она… Хорошая. Милая. Любимая. Аня. Анечка. — Девочка моя, — ладонь женщины коснулась нежной теплой щеки. — Я так люблю тебя… — неожиданно она притянула любимую к себе, покрывая её лицо пламенными, безудержными поцелуями. Стремительно, хаотично и страстно переходящими в один единственный и неповторимый. Непрерывный. Настоящий. Взрослый. Как тогда. Тот, что на грани дозволенного и запретного. За гранью земного и неземного. Когда отчаяние внезапно переходит в другую материю. Во что-то более высокое, яркое, горячее. Безумное. Страстное. Близкое. Очень близкое. Сметающее всё на своем пути: запреты, предрассудки, лишние сейчас нормы морали. Одежду, в которой вдруг стало безумно тесно. Жарко — так, что, казалось, можно задохнуться, если промедлить, задержаться в ней хоть на миг. Границы истончались, стирались, сходили на нет с каждым новым вздохом. С каждым новым соприкосновением разгоряченных тел, высекающим искры и зажигающим первые яркие звезды. Был только родной голос, тонкая нить, удерживающая остатки ускользающего разума. Шоколадный взгляд неизменно сверху — женщины сверху. — Ты уверена? — Какая же ты… — только выдохнула девушка, прижимая её к себе сильнее — настолько, что это уже казалось невозможным, и увлекая — возвращая в водоворот страсти и безумия. Захватывающий, как ураган, и уносящий в другое измерение. На другую планету. Где оказались два тела, достигшие высшей степени блаженства. Две души. За это можно было отдать жизнь. Эту — и другую взаймы, если она есть или может быть. И треклятую девственность, боль которой казалось лишь комариным укусом теплой звездной ночью. Нелепой стеной, барьером, обрушившимся и открывшим путь в Рай. К самой восхитительной и желанной женщине. Которой Аня была готова отдаться без остатка. И отдалась. До каждой клеточки. До всего, что было в ней — земного и неземного. Плотского и бестелесного. Всё, что было — ей. Теперь это принадлежало ей. Удивительно, но забирать, требовать назад совершенно не хотелось, вопреки законам логики ощущая себя чем-то цельным, наполненным до краев самым светлым и прекрасным. Своим. И при этом её. Это невозможно? Бездонно-карие омуты, растворяющие её в себе, напротив (боже, так близко — впервые) опровергали все вероятности и невероятности. — Ты как? — обеспокоенно спросила женщина у приходящей в себя девушки. Утихающее, как шторм, сменяющийся штилем, безумие потихоньку открывало взору любимые черты. Ответом послужила лишь невозможно широкая улыбка, открывающая все внешние и внутренние восторги. — Пока еще где-то далеко. Спасибо тебе… — Аня, было, хотела потянуться к ней за поцелуем. Но нет. Пока на это не было сил. К тому же, всё еще впереди. Впереди ведь?.. Между тем, женщина вдруг снова воззрилась на неё — странно и даже растерянно. — Слушай, а ты почему мне не сказала… — Горелюк опустила глаза — так смущенно и робко. Так мило. — Что ты, ну, м… еще девочка? — А должна была? — брови Ани взлетели вверх. Преподавательница скопировала жест. — К тому же, хотела сделать сюрприз. Или тебе было не приятно? — промурлыкала девушка, плавно, как кошка, подползая и прижимаясь к любимой. — Да я в шоке просто. Чувствую себя какой-то прям совратительницей. — Не какой-то, а самой лучшей совратительницей! — пальчик Крыловой коснулся любимых губ и тут же ощутил ласку поцелуя. — Вот спасибо за комплимент! Утешила прям! — нет, казаться грозной преподавательницей сегодня не получилось. Через секунду она разразилась веселым, искренним смехом, заключая девушку в объятия и унося водоворотом головокружительного поцелуя. Да, увидеть такую Горелюк Аня мечтала с первых минут знакомства. Хотя и, как не старалась, не могла представить её такой. — Ты прости меня, дуру старую, — прошептала женщина, проводя рукой по мягким волосам любимой. — Просто в наш развратный двадцать первый век — это почти что подвиг. — В наш двадцать первый век — это позор, — улыбнулась Аня, изучая взглядом каждый сантиметр любимого лица. — И хватит так говорить. Ты никакая не старая. — Рада бы поверить в то, что это так, но… с паспортом не поспоришь. Так, — неожиданно нахмурилась Алла. — Не смотри на меня так! Морщины еще увидишь… — сокрушилась женщина, сворачиваясь в комочек и закрывая руками самое молодое и красивое в мире лицо. — Нет, правда. Мне сорокет через три года. Зачем я тебе такая? — простонала, нет, прорыдала женщина. Это было так трагично и, черт возьми, так мило! Так, что Аня была сама готова расплакаться от умиления. — В таком случае, будем стареть вместе, — вздохнула девушка, аккуратно выводя её из прошлой позы и прижимая к себе. Такую трогательную. Беззащитную. Любимую. Но самую счастливую — как и она сама…