***
Веки не смыкались. Она лежала в пугающей и беспросветной темноте и нащупывала под собой холодную жёсткую простынь, расстеленную на голом полу. Бледные пальцы с силой сжимали накрахмаленную ткань. Воздух в комнате спёртый, поэтому женщине крайне тяжело дышать. Если она на мгновение прикрывала глаза, то духота постепенно заполоняла лёгкие. Сколько она здесь? Неизвестно. Время давно потеряло свой счёт. Женщина просто продолжала лежать на холодном полу в окружении голых стен и ждала, когда за ней явится Волан-де-Морт. Мысли в голове путались и давили на стенки черепа. Она поднялась с самодельной кровати медленно, стараясь не напороться на свинцовые подсвечники, вбитые в стены. В беспроглядной темноте она выставила руку вперёд, нащупав шероховатую голую стену. Придерживаясь стены женщина бродила вдоль стен по кругу, лишь натыкаясь на единственную дверь, которая была заперта. Сырые и голые, они окружали со всех сторон, оказывали непосильное давление, создавали впечатление настоящей клетки и сеяли зерно паники. В такие секунды накатывал страх, хотелось закрыть глаза, но она не могла: страх, который она втягивала, до того плотный, что, казалось, он сжимал лёгкие изнутри. В приказном тоне пленница мысленно приказала себе глубоко дышать и сердце биться. А всё ради того, чтобы заглушить эти многочисленные голоса, шепчущие в голове. Она обречена. И не сможет отсюда сбежать. Никто не придёт. Будет лучше, если она умрёт прямо сейчас, до того, как явятся приспешники Тёмного лорда. Тишина сводила с ума. Тяжесть обиды щемила в груди. Почему же Драко к ней не пришёл? И где теперь Люциус? С того самого момента, как её заключили в подземельях, она с детской наивностью ждала их прихода. Опустившись на пол, узница завела тихую, едва слышимую детскую песню, мурлыча отдельные обрывки слов. Было холодно. Неприятным липким прикосновением холод обволакивал со всех сторон, и женщина обхватила себя тощими руками. Он проникал внутрь и мелкой дробью сотрясал кости. Через какое-то время уже не было сомнения: пронизывающий и нескончаемый холод стал неотъемлемой частью её самой. Пленница хотела оказаться где-нибудь в тёплых странах, подальше от вечно дождливого и мрачного Лондона. Возможно, подальше от самой себя. Странная, какая-то мёртвая тишина царила в помещении, изредка прерывающаяся тяжёлым сопением. Раньше, ещё в молодости, только вступив в общество Пожирателей смерти, женщина любила тишину. Вернее, наслаждалась ею. Когда она оставалась наедине с собой, то старалась впитать каждую секунду, лишённую криков и стонов жертв, пытающих на соседних этажах. Но теперь, когда её окружают лишь стены, и спокойствие медленно разрывает разум на части, она стала ненавидеть тишину так сильно, как только могла что-то ненавидеть на этом свете.***
Чувство, словно он пролетел сквозь витражное окно, ещё не успело покинуть его. Юноша бегло осмотрел чёрную простынь, на которой спал, и нервно провёл по ней ладонью. Никаких осколков витражного окна, лишь гладкая и податливая ткань. Щупальца кошмара всё ещё обступали вокруг и холодили тощую спину. Драко потёр переносицу, пытаясь вспомнить, что ему снилось. Вспышки. Заклинания обильным фейерверком вспыхивали то здесь, то там. Они будто секли ему лицо, заставляя бежать быстрее. Нотт, упавший на траву, пытается отползти назад, избегая неповоротливое. Округлённые глаза изумрудного цвета выжигали в Драко остатки человеческого. Пальцы, пропитанные тягучей кровью, обыскивали собственную грудь, чтобы найти сквозную незримую дыру в теле. Обескровленные губы дрожали, в попытке произнести немые слова. На нём была всё та же одежда: простенький пиджачок, затёртый на локтях, чёрные брюки и дешёвые туфли — простенько и по-маггловски. Видеть его в таком виде было омерзительно — всё в его наряде громко кричало о своём отречении от магии. — Драко! Друг! Прошу, не делай этого, — выдавил из себя Теодор, — не позволяй им сотворить это с тобой… Чёртовы зелёные глаза. Не смотри на него! Не смотри! Так ведь сложнее! «Замолчи, Нотт!» — прошипел кто-то из-за спины. «Прикончи его уже, Малфой!» «Да, покончи с ним! Поскорее» «Не убивай меня…» «Я должен». — Я должен, — твёрдо проговорил Малфой, пытаясь сам убедиться в этом. Драко подобрал под себя ноги, сминая простыню, и запустил ладонь в копну светлых волос. Он сжимал между пальцами жиденькие пряди с такой силой, как если бы хотел избавиться от мучительных воспоминаний. Голова отдавала тянущей глухой болью. Сколько он выпил вчера? Явно недостаточно, чтобы забыть убийство сокурсника. Даже во сне он продолжал осознавать то, что окружало его. В конечном итоге, от себя самого не укрыться. Уходящая ночь всё ещё цеплялась за ломкие кроны деревьев, когда солнце, не проснувшееся и только лишь выглядывающее из-за далёкого, непостижимого горизонта, лениво освещало лес. Томная нега рассвета расстилалась по небу и озаряла его ярчайшими красками. Удивительно, но ещё вчера улица гудела от проливного дождя, а небо сотрясалось от грома. Драко взглянул на место, где несколько часов назад скинул промокшую насквозь одежду. Он знал, что эльфы забрали её, пока он спал, что они, скорее всего, уже высушили и почистили её, и что одежда вновь висит в его гардеробе. Будто ничего и не было… Внезапное острое чувство овладело им, Драко резко поднялся с постели, пересёк комнату, не ощущая холода плит на босых ногах, приблизился к шкафу и раскрыл дверцы. Костюм безмятежно томился на плечиках гардероба. Чистый и идеально выглаженный, он смотрел на юношу и напоминал ему о том, что он и без того не в силах забыть. С остервенением Драко захлопнул дверцы шкафа, чувствуя на пересохших губах горькую ненависть к себе. Он направился в ванную комнату, откопал в туалетном столике спортивную одежду и, вернувшись, сел на кровать. Малфой наблюдал за тем, как горящий рассвет будил ещё сонный мир, как утро представало перед ним в своём полном великолепии, как могучие деревья освещались солнечным светом и казались уже не такими ужасными. Почему природа остаётся столь прекрасной и умиротворённой, когда в мире творятся хаос, убийства и войны? Драко не оставляли мысли о матери. Пару дней назад Бруси Авелар, племянник Таис, был пойман и заключён в подземелья. Здесь же не обошлось и без упавшего с неба Роумана. Этот волшебник сильно беспокоил Драко. Его чрезмерная верность Волан-де-Морту, крайняя близость с предводителем, жестокость и надменное хладнокровие, а также причастность к аресту Нарциссы, — всё это не могло не вызывать в юноше незыблемую тревогу. Как такой молодой и, казалось бы, неопытный волшебник смог завоевать расположение Волан-де-Морта? Чем особенным он обладает? Что Тёмный лорд увидел в нём, что недоступно для внимания Драко? Малфой знал лишь одно. Роумана в их кругах не любили. Слишком надменный и гордый, он держался в стороне ото всех, превознося себя выше других. Во время приёмов он занимал место по руку Волан-де-Морта, где когда-то гордо восседал Люциус. Роуман не раз отпускал ядовитые, показывающие его отвращение замечания в сторону волшебников, которые бились за дело милорда ещё задолго до его рождения. И приспешники, которые годами добивались благосклонности Волан-де-Морта, таили в себе искреннюю и прожигающую злобу на заносчивого засранца, сделавшего это всего за какую-то пару месяцев. Знакомый треск раздался в камине. Он давно не использовался в качестве средства перемещения, однако через эту сеть часто передавались срочные сообщения. Тлеющий пергамент с изломленным уголком выпорхнул из волшебного пламени и застрял в металлической перегородке. Раскрывая сложенное послание, Драко уже догадывался, что там внутри. «Нужно поговорить. Жду в своей комнате» Спальня Рогнеды отличалась пугающим обилием оружия. Сабельные клинки замещали на стенах картины. Вместо полок с книгами в комнате теснилась коллекция топоров, тяжёлых и острых. На тонких канатах были натянуты мачете, с вызовом смотрящие на вошедших людей. Оказавшись здесь, кажется, что это оружейная комната для тренировок, и только лишь маленькая неуютная кровать, на которой едва поместился бы Драко, говорила о том, что перед вами спальня. Монолитные стены, выщербленный пол, маленькие окна — всё это наводило тоску и мрачные мысли на юношу. «Я солдат, Малфой. Я живу по укладу, дозволенному по званию», — сказала как-то Рогнеда, когда Драко впервые оказался в её спальне. «Разве ты не должна стремиться к роскоши, как все девушки?» — спросил он тогда. Она развеселилась, словно вопрос был по-детски глупым, кивнула на рапиры, выставленные в ряд у него за спиной: «А это, по-твоему, что? Роскошь у всех разная, Малфой. Не мешай девушек под одну гребёнку». Сейчас хозяйки комнаты не было. У окна стоял Роуман. Невидящими глазами он бесцельно блуждал по горизонту, наблюдал за восхождением дня. Странное и непривычное чувство закрадывалось внутрь и терзало его. Он понимал, что тосковал. Тосковал по человеку, которому удалось сделать то, чего не могли другие. Впервые Роуман познал что-то новое, что-то человеческое, и это его пугало. Впервые он ощутил нить, протянутую между ним и другим человеком, эмоциональную связь, которая жестоко лишала его былой безмятежности и спокойствия. Юноша неоднократно пробовал любить, дружить, смеяться и улыбаться. Он ежедневно примерял на себя сотни масок, которые слетали сразу же, как он переставал стараться. Однако теперь ему не приходилось этого делать. Чувства, искренние и ещё неизведанные, зародились в нём и теперь отвлекали. Всё это сильно беспокоило его. Роуман желал избавиться от всего, что могло поставить под сомнение непоколебимое, на его взгляд, бесстрастие. Уже четверть часа юноша находился здесь, в комнате сестры, и с раздражением что-то обдумывал. Рогнеда была единственной, с кем он мог открыто говорить о собственных переживаниях. В конечном итоге, ведь только она видела в нём мальчишку, который ещё не утратил способность любить. Малфой некоторое время оглядывал комнату. Ему не хотелось быть здесь. В окружении всего этого оружия он чувствовал себя незащищённым. Он поравнялся с Роуманом. В глазах Драко тлела насмешка. — Приглашаешь мальчиков на тайные свидания? — пошутил он. Брюнет посмотрел на него, как на имбецила, и без особого интереса вновь обратился к окну. — Значит, это ты написал мне? — спросил Драко, желая убедиться в своей догадке. Мысль, что приглашение было написано рукой Роумана, заставила его напрячься. Он чувствовал что-то нехорошее… Неужели с Нарциссой что-то произошло? — Где Рогнеда? — терпеливо спросил Роуман. — Рогнеда? Причём здесь Рогнеда? — Разве вы не… друзья? — скривившись, задал вопрос Роуман. Слово «любовники» показалось ему слишком грязным. — Мы не настолько близки, — возразил Малфой. — Ты же знаешь, стражи одиночки. Приходят и уходят, когда вздумается, попробуй уследить за ними. Роуман прерывисто выдохнул, прошёл в угол комнаты и опустился на старое провисшее кресло. Вспышка ещё большего раздражения заставила задержать дыхание. Он не совсем понимал, на кого злится: на Рогнеду за её отсутствие или же на себя. Нет, дело ни в нём и не в сестре… Дело в ней. И только. Юноша решил, что заставит её поплатиться за то, что зародила в нём собственноручно. Это решение заставило его расслабиться. Ведь легче ненавидеть человека, чем испытывать за него страх. — То есть, ты утверждаешь, — лениво протянул Роуман, склонив голову набок, — что не знаешь, где моя сестра? Тень обволокла его. Чёрные, смольные волосы обрамляли виски, из-за чего его лицо было полностью скрыто. Лишь глаза, злобные и высокомерные, блестели и с вызовом впивались в Драко. — У нас с Рогнедой ничего нет, если тебя интересует это. — Разве? — вскинул брови Роуман. — Чтобы быть с ней, нужно иметь стальные яйца, — выпалил Драко, нервно оглядывая рапиры, указывающие прямо на него, — без обид. Ответ рассмешил Роумана. Он удобнее расположился в кресле и парировал: «А у тебя и обычных нет, правда, Малфой?» Слова подействовали на Драко молниеносно, юношеское самолюбие было задето. Скрипя зубами и играя желваками, блондин продолжал стоять у окна. Он постарался обуздать злобу. Малфой не должен идти на рожон, он вынужден сделать всё, чтобы Нарциссе смягчили наказание, и, если ради этого потребуется засунуть собственную гордость, вколачиваемую с детства, в зад, он это сделает. Поэтому Драко лишь наградил собеседника холодной, учтивой улыбкой. — Ладно, Малфой, — на выдохе произнёс Роуман, поднимаясь с кресла, — оказывается, ты и здесь бесполезен, — он прошёл мимо Драко и направился к двери. — Стой, — окликнул его Малфой, когда тот уже был на пороге. — Что будет с моей матерью? — сжав кулаки, спросил Драко. — А я уже думал, что ты и не спросишь, — с видимым удовольствием протянул Роуман, замедлившись у порога. Он явно наслаждался бессилием собеседника. Женское тело, уже потерявшее былую упругость, было облачено в какое-то тряпьё, серое и рваное, похожее на старый пыльный мешок. Светлые волосы (не такие, как у него, Драко, а более естественные, более тёплые, похожие на отголоски солнечных лучей) свалялись и были похожи на пакли. Мраморный оттенок кожи, признак былого аристократизма, перешёл в болезненно серый. Острый подбородок зашёлся дрожью, голова была понурена. Худые, тонкие руки были сцеплены волшебной верёвкой, которая обжигала нежную кожу. Позади неё похожий на современного палача чинно вышагивал Роуман, ловя на себе множество взглядов, восторженных и ненавистных. Нарцисса тихо всхлипывала, хотя её глаза были напрочь сухими. Драко наблюдал эту картину в дальнем углу залы. Неподавляемая ярость душила его. Он хотел было шагнуть вперёд, но стоящая рядом Рогнеда цепкой хваткой впилась ему в руку. «Так ты ей не поможешь», — сказала она, — «Разве ты этого не понимаешь? Теперь всё зависит от тебя. Ты должен сделать всё, что в твоих силах, чтобы вытащить Нарциссу из клетки». Всё это Рогнеда говорила шёпотом. Одетая в белую кожу, поверх которой струились светлые волосы, она походила на каменное изваяние. Красивое и несуществующее. — Она моя мать, — зашипел Драко, глядя в её чистые глаза, похожие на растопленные драгоценные камни. — А твой брат ведёт её на казнь. Неужели тебе не противно? Нарцисса шла, низко склонившись. Роуман слегка подтолкнул её в спину между лопаток и съязвил: «Нарцисса, не сутулься. Держи спину так, словно весь мир у твоих ног». Раздался одобряющий и визгливый хохот Пожирателей. Этого Драко стерпеть не мог, он грубо отпихнул Рогнеду и уже хотел было протиснуться в толпу, как девушка крикнула ему в спину то, из-за чего он окаменел: — Это была я, Драко. Я, а не Роуман, — юноша с непониманием в глазах обратился к ней. — Я арестовала твою мать, наколдовала оковы, и теперь моя магия причиняет ей боль. Вини меня. У Роумана глаза были совсем другие. Они отличались от глаз Рогнеды, в которых были растоплены звёзды. Это хищные, тёмные глаза, которые приковывали всё чужое внимание именно на них. — Что с ней будет, Роуман? — спросил Драко, проглатывая самодовольную ухмылку брюнета. — Я без понятия, Малфой. Но теперь ты пешка в руках Волан-де-Морта, и я рад, что ты осознаешь это, — его глаза хитро блеснули. — Ты хорошо выполнил свою работу, устранив бывшего товарища Нотта. Мне сказали, что всё было быстро и хладнокровно, — Драко едва проглотил вставший в горле ком. — Я донесу Волан-де-Морту, что всё сделано. Или ты сам хочешь дать отчёт? Драко едва качнул головой. «Не убивай меня…» «Я должен» — Так и думал, — усмехнулся тот. — Знаешь, мне лишь интересно, пошёл ли ты на это, не будь Нарцисса в заточении? — Нет, — ответил Драко. Он и сам не совсем понимал, откуда взялась эта честность. Ведь сейчас он неумело балансировал на лезвии ножа: одно неверное слово, и он полетит вниз вместе со своей матерью. — Ты не с нами, Малфой, и меня это не может не волновать. — Я сделаю всё ради своей семьи. И пока моя семья в рядах Пожирателей, я буду служить Волан-де-Морту так, как служу семье, — отчеканил Малфой в надежде, что его слова звучали убедительно. Роуман слушал с непроницаемым лицом. Он знал, что Малфой лжёт. Нагло и бесстыдно. Он отбился от верно служащих волшебников, как и многие в резиденции Волан-де-Морта. — Разве ты не поступил бы также? Разве ты не сделал бы всё ради сестры? Немного обдумав, Роуман ответил: «Я служу Волан-де-Морту. Я верен ему, потому что верен нашей общей цели, а не потому что моя семья в его руках. Ради праведного я готов пожертвовать многим, даже если это будет Рогнеда». Сказав это, он скрылся в коридоре, оставив Драко в глубоких раздумьях.***
Объятый беспроглядным мраком, он по началу ничего не увидел. Кислые запахи грязного тела, сырости и ощущаемого страха ударили по носу. Затем Малфой взмахнул палочкой, и подземелье озарилось тёплым, уютным светом факелов. Только лишь тогда он смог разглядеть её. Исхудавшая и осунувшаяся, она вжималась спиной в стену, прятала лицо за померкшими волосами, из которых словно высосали весь лоск. Тонкие, похожие на веточки руки были прижаты к животу. На почти прозрачной коже узорами виднелись тёмные вены. Рваное платье, которое выдали её, было разорвано у самого бедра, и широкий разрез тянулся высоко вверх. Драко отвел глаза. Юноша слышал сбивчивое женское дыхание. Он сам вдыхал её страх. И как он мог думать, что падших ангелов не существует? Нарцисса боялась. Она услышала неуверенные шаги уже в коридоре, а, когда громкий скрежет двери наполнил комнату, женщина инстинктивно отползла как можно дальше. Они пришли за ней. Они будут пытать её. Лучше бы она умерла. — Мама? — почти шёпотом позвал Драко. Слова причинили боль. Наблюдая, как властную и строгую женщину, которая могла усмирить сына лишь единственным взглядом, подменили на хрупкую и сломанную фарфоровую куклу, Малфой не мог ступить дальше порога. Услышав знакомый и такой родной голос, Нарцисса вскинула голову. Она детально осматривала его, словно желала убедиться, что это и правда её сын. Волосы горели на огненном свету настоящим золотом. Узкоплечий и стройный юноша испуганным взглядом следил за матерью. Нарцисса внезапно всхлипнула и неожиданно для самой себя расплакалась. Он пришёл за ней. Он пришёл. Её мальчик. Такой красивый и верный. Её хранитель. Женщина прижала узкую ладонь к сморщенному рту, зажмурила глаза и стала давиться собственными эмоциями. Образ матери, походившей на забитое животное, сильно полоснул по грудной клетке и с остервенением въелся в память у юноши. У Драко громко заболело сердце. — Мама? Он сделал шаг. Второй. И через мгновение он уже оказался перед ней на коленях. Все слова, которые он хотел ей сказать, складно и правильно звучавшие в голове, запутались, перемешались, когда их следовала сказать вслух, и Драко выдавил из себя: — Прости меня, — заскулил он, пытаясь ухватиться за подол платья. — Что ты, — Нарцисса погладила по шёлковым волосам Драко и смотрела на сына с растущим удивлением, — не стоит извиняться. Ты ни в чём не виноват, — улыбнулась она. — Я боялся… Стоило придти раньше. Я боялся, что они убьют тебя, — когда он проговаривал это, не отрывая глаз от пола, рука Нарциссы замерла в его шевелюре. Она с тяжёлой виной слушала исповедь сына. — Всё хорошо, Драко. Ты пришёл, и это главное. Её голос — отголоски теплоты из детства. Такой тихий и ровный, он источал материнскую любовь и обожание. Драко ухватился за ладонь Нарциссы и прижал её к своей щеке. Воспоминания о добрых и ничего не предвещающих днях нахлынули на него. Нарцисса читала на ночь сказки, а Люциус сидел у камина и с доброй улыбкой наблюдал за семейной обиходностью. Отец научил его алфавиту, многим языкам и наукам, а за завтраком проверял латинские афоризмы. «Dum spiro, spero» — Пока дышу — надеюсь. «Cogito ergo sum» — Мыслю, следовательно существую. «Felix, qui potuti rerum cogoscere causas» — Счастлив тот, кто познал причину вещей. «Periculum in mora» — Опасность в промедлении. Суровый, но заботливый голос отца чётко проговаривал афоризмы пятилетнему сыну, исправляя его произношение. Они часто употребляли заученные строки в повседневной жизни, и Нарцисса заходилась звонким смехом, когда сын путал слова, делая высказывания по-настоящему забавными. — Я кое-что принёс тебе, — сказал Драко, — думал, ты голодна. Он достал из кармана два ломтика крошащегося хлеба, брусок сыра и небольшую порцию остывшего мяса, завёрнутого в платок. Нарцисса ощутила звериный голод. Она кротко улыбнулась, приняла еду и спрятала её за спиной. Глаза были преисполнены благодарности. Драко проследил за её движениями и понял, что в его присутствии мать не притронется к свёртку. — У нас мало времени. Думаю, скоро сюда заявится Роуман. Я должен узнать… Почему тебя арестовали? Зачем ты убила Таис? — Я должна кое-что рассказать тебе, — выдохнула мать, прислонившись к стене, — я давно должна была это сделать, но Люциус был против. Понимаешь… Это тайна… Настороженность осветила Малфоя. Он знал, что бы сейчас Нарцисса не поведала, ему это явно не понравится. — Ещё задолго до твоего рождения у Беллы был роман с Волан-де-Мортом. Она была влюблена в него, как кошка, чтила его за своего благодетеля и видела себя лишь рядом с ним. Целый мир для неё был сосредоточен лишь в одном человеке, мир, который пылал из него. Волан-де-Морт был всем, воплощением всего, что она обожала и втайне ненавидела. Это было опасно, — Нарцисса приостановила рассказ, дав Драко время всё обмозговать. —Тёмный Лорд никогда не придавал значению людским желаниям, потребностям, страстям… У него, как и у всех нас, была высшая цель, которой он посвящал себя полностью, — Нарцисса прервалась и покачала головой, — как мы были глупы. И неожиданно произошла перемена, которую невозможно было не заметить. Волан-де-Морт не был слеп по отношению к Беллатрисе: он видел её увлечённость и был как-то снисходителен с ней. Он понимал, что её готовность жертвовать всем ради него можно удачно использовать, однако ждал подходящего момента. — И когда он наступил? — Драко расположился у противоположной стены и особым вниманием слушал рассказ матери. Малфой наложил заглушающее заклинание, чтобы никто не услышал их разговор, и оставил зажжённым лишь один факел, дабы не привлекать внимания к камере, где сидели он и Нарцисса. Женщина прервалась. Она помнила, как одним знойным днём сильно ругалась с Беллой. Нарцисса хватала сестру за руки, призывала к благоразумию. Комната, в которой они были, наполнилась громкой женской бранью. «Оставь меня, Цисси!», — со слезами прокричала Беллатриса прямо ей в лицо, — «Ты не понимаешь! Ты не способна понять! Человек может бороться со многими пороками, но только не с любовью. Мы не властны изменить выбор сердца, а я и не желаю!» Беллатриса, такая сильная и властная, походившая на воплощение хаоса, с её хладнокровным взглядом, острыми чертами лица и чрезмерной гордостью, смотрела на Нарциссу чёрными глазами, влажными от непрошеных слёз. И тогда перед Малфой стояла не волшебница, готовая ринуться в бой по единственной команде повелителя, перед ней стояла юная девушка, напуганная и влюблённая, таившая в себе простые людские мечты. Её глаза говорили о многом, когда сама Белла не была готова в этом признаться даже самой себе. — Любовь и правда так слепа? — спросил Малфой. Они никогда не говорили о чувствах, семье или счастье. С детства он воспринимал супружество как долг для воспроизведения рода. В чистокровных семьях партнёров выбирали родители, и трудно было поверить, что в современном технологичном мире, с высоким развитием техники и науки, где-то там, по ту сторону волшебной завесы, прошлое отбрасывает длинные тени средневековья. Потому что так было выгодно, потому что так нужно для сохранения линии чистой крови. Но кому оно нужно? — Нет, — улыбнулась Нарцисса. Удивительно, но стоит уголкам её губ лишь приподняться, изобразить лёгкий намёк на улыбку, и Драко хочется верить, что всё хорошо. — Возможно, Белла и не была слепа. Мне кажется, она понимала, что такой человек, как Волан-де-Морт, попросту не способен на человеческие чувства. Но если это так, то тогда нет ничего мучительнее, чем любить кого-то, понимая, что оно того не стоит. Нарцисса с теплотой вспомнила о своей молодой влюблённости, о том, как всё было хорошо, пока это самое «хорошо» не превратилось в её личный ад. — Время шло, а жизнь стала протекать по-привычному нам укладу: рейды, убийства и задания по расписанию, а в промежутках между этим — приёмы, пиршества и светские интриги. Но однажды я заметила, что Волан-де-Морт стал отводить Беллу в сад на прогулки. За обедами и приёмами она садилась по его руку, всегда держалась по близости. И на глазах сестра расцвела. Но вместе с мнимым счастьем пришло и её крайнее безумие. Белла не ночевала в спальне, пропадала на несколько дней, а затем возвращалась в беспамятстве, однако она не хотела даже и слушать о том, что Волан-де-Морт использует её в своих грязных целях. Мы с Люциусом это видели, но только не понимали, в каких целях… Я пыталась вразумить и Родольфуса, мужа Беллатрисы, но он слишком боялся идти наперекор Тёмному Лорду. Все слишком боялись его. Потом мы узнали, что сестра ждёт ребёнка. — У Беллатрисы есть дети?! — Такое событие снова заставило Пожирателей смерти забеспокоиться о предстоящем событии: родится наследник Волан-де-Морта, — продолжала Нарцисса, оставив вопрос сына без ответа. — Никто не знал, чего ожидать. Но, казалось, словно ничего не изменилось. Беллатриса спала под одним пологом с Родольфусом и восседала за столом рядом с Волан-де-Мортом. А тем временем её живот округлялся и становился больше. Нарцисса видела, как Беллатриса радовалась предстоящему рождению ребёнка — теперь у неё было то, что неразрывно связывало их с Волан-де-Мортом. Высокая, стройная, почти одного с ним роста, она ходила в белом платье с вырезом. Оно ниспадало мягкими, игривыми складками, подчёркивало красоту и изящество материнской фигуры. Густые волосы, струящиеся волнами вниз, опускались до живота. Белла была счастливой. Именно такой её запомнила Нарцисса во время беременности. — За несколько недель до родов я узнала о Таис. Всё это время Волан-де-Морт отводил Беллу в сад, где скрывалось его личное подземелье. Туда трансгрессировала целительница Авелар. На протяжении всей беременности Волан-де-Морт и Таис ставили над сестрой эксперименты, загрязняли её молодое тело самой тёмной магией, которая способна существовать в природе. Её использование губило человеческую душу, а Белла носила её в себе почти год. — Что это за магия? — Я не знаю, — честно ответила мать. — В подземелье есть тайник с воспоминаниями Волан-де-Морта, и мы думаем, что он хотел создать крестраж естественным путём. Он хотел воссоздать самого себя, сделать копию, погрузив в младенческое тело свою душу, — с ужасом произнесла женщина. — Ему удалось это?! — внезапное осознание ударило юношу по голове. — Он сделал крестраж?! — Я не знаю, — прошептала Нарцисса. — Нет-нет, — качнула она головой, пытаясь убедить саму себя. — Что-то пошло не так, — нахмурившись, проговорила она, — родилась девочка. — Так, значит, где-то сейчас живёт дочь Волан-де-Морта и Беллатрисы? — потирая виски пальцами, вслух высказал ужасную мысль Драко. — Кто она? — Мы не знаем, жива ли она. В день её рождения были убиты Поттеры в Годриковой впадине. Волан-де-Морт исчез, а на дом, где были Белла и Таис, обрушились мракоборцы. Девочку забрал племянник Таис, он унёс её в лес. — Бруси? Нарцисса кивнула. — Но мы все были уверены, что ребёнок мёртв. Беллатриса сидела в Азкабане по соседству с Таис, а у нас с Люциусом родился ты, и мы не хотели ввязываться в то, что, по магическим стараниям Мерлина, прошло мимо нас. — Но это не объясняет того, зачем ты убила Таис? — Во время битвы за Хогвартс Волан-де-Морт должен был умереть. Его крестражи были полностью уничтожены. Но в тот момент, когда Гарри и милорд сошлись в сражении, что-то или кто-то послужил Волан-де-Морту источником сил. Только благодаря этому он смог одолеть Гарри Поттера. И мы поняли, что это был наследник. Волан-де-Морт пытается найти его, но заклинания поиска и амулеты бесполезны. Он считает, что это юноша, выглядевший как семнадцатилетний Том Реддл, который скрывается от него. Но он не знает, что в тот день родилась девочка… Я должна была убить Таис! Должна! Иначе Волан-де-Морт убил бы мою сестру! — громко выпалила Нарцисса, заглядывая в глаза сыну. В том момент Драко понял, насколько они были похожи с матерью. «Я должна была убить Таис! Должна!» «Не убивай меня…» «Я должен» — Я тоже кое-что хочу рассказать тебе, — хриплым голосом произнёс Драко. — Я убил Нотта. Коротко и просто. Слова сорвались с губ легко, словно не несли какого-то важного смысла. Драко внезапно охватил жгучий стыд, который перемешался с таким колоссальным облегчением, что он едва подавил порыв разрыдаться. Здесь, в ряду Пожирателей, всё намного сложнее: людям приходилось ломать себя, переступать через других и брать себя в руки. Ведь слабые и трусливые падали навзничь под ударом заклинаний и больше не поднимались. Нарцисса долго не поднимала глаз с пола, когда её сын с особым вниманием следил за ней, желая понять, что она испытывает. — Ты сожалеешь? — тихим голосом спросила она. — Сожалею ли я? — дрожь завладела телом юноши. — Я убил человека, с которым семь лет делил нашу общую спальню в слизерине. Если это ничего не значит… Я боюсь себя, — признался Драко, сжав кулаки. — Он снится мне, но, мама, сколько ещё мне умирать вместе с ним? — Мой мальчик, — дрогнувшим голосом промолвила мать, склонив к своей груди сына. — Жить сложно, умирать легко, помни об этом. Пока мы живы, мы испытываем чувства. И когда мы теряем кого-то, когда мы теряем себя, нам очень больно. Но чувства подобны природной катастрофе, они всегда одержат победу над человеком, а нам остаётся лишь перетерпеть это, — она словно прочла его мысли, — ты не монстр, Драко… Ты всё ещё человек… Драко закрыл глаза. Наконец-то впервые за несколько месяцев он оказался дома. Удивительно, как легко оказалось отрешиться от всего остального… Мысли о Нотте, разрушениях, исчезновении отца, аресте матери, зелёных глазах друга тают. Всё, что Драко мог сейчас сделать — слушать ласковый голос Нарциссы и ощущать её любящие прикосновения на своих волосах. — Но что, если я ужасный человек? Я боюсь… — он прижался к холодной руке матери, вдохнув запах её тела. — Все мы ужасны. И нам лишь остаётся надеяться, что мы чудовищны чуть в меньшей степени, чем остальные. Хороших людей очень мало. Но ведь и мы можем стать лучше. Драко обвил руки матери вокруг себя. Ему было спокойно. Он устало прикрыл глаза, отсчитывая минуты, в надежде, что этот момент растянется как можно дольше и вольётся в бесконечность.