***
Сентябрь, 1974 год, окраина Лондона, Блэк-мэнор. Впервые за несколько дней угрюмый затяжной дождь прекратился, уступив место праздничному настроению. Мэнор стоял на ушах. Тихий и мелодичный перезвон голосов сливался со стуком женских каблуков, смехом и музыкой, проносился над головами гостей, отскакивая от стен. Бокалы с эльфийским вином, похожим на расплавленные драгоценные камни, отражали в себе огни праздничного замка. Действительно, матушка постаралась на славу. Как только солнце зарделось слабыми красками рассвета, Друэлла Блэк поднялась с постели, чтобы примерить заранее приготовленный наряд к празднику. Она шаркала ногами, измеряя расстояние от окна до кровати, и репетировала приветствия перед невидимыми гостями, невзирая на ворчание разбуженного ею мужа. Несколько раз она опускалась в кресло, хваталась пухлыми руками за голову, жаловалась на мигрень и отправляла домового эльфа за вином, чтобы оно помогло унять боль. В такие минуты хозяйка сетовала на хлопоты, легшие на женские плечи, и упрекала мужа, пытающегося заснуть, за его равнодушие и за отсутствие какой-либо помощи в организации свадьбы. К вечеру предсвадебное волнение, источаемое хозяйкой, охватило весь дом, проникло в каждый столовый прибор и украшение. Друэлла с натянутой улыбкой переходила из комнаты в комнату, оправляя при этом строгий костюм, выгодно подчёркивающий её фигуру, проверяла, все ли её распоряжения были выполнены и комфортно ли гостям. Иностранцы, родственники, соратники Волан-де-Морта и прочие дипломаты — все эти люди, большинство из которых даже не были знакомы с виновниками торжества, шли нескончаемым веретеном, заполоняли зал и сливались между собой. Сигнус Блэк, глава семейства, низенький мужчина средних лет, тяжело дышал, бегло осматривал гостей, поджимая тонкие губы. Нехорошее предчувствие холодило его крепкие плечи. Он с интересом изучал старшую дочь Беллатрису, придерживающую супруга за руку и стоящую в кругу его товарищей. Как только отец завладел её вниманием, он жестом подозвал Беллатрису к себе. — Что-то случилось? У тебя болезненный вид, — сказала Беллатриса, придерживаясь за колье, холодившее ключицы. — Меня заботит твоя сестра… — Нарцисса скоро спустится, — поспешила заверить дочь. Сигнус с каким-то странным, совсем непонятным для Беллатрисы, чувством посмотрел на неё. — Я беспокоюсь отнюдь не за Цисси, — холодно отчеканил он. — Твоя мать сделала очень многое, чтобы сегодняшнее мероприятие прошло столь благополучно. И мне не хочется, чтобы она испортила праздник. Беллатриса плотно сомкнула челюсть, осознав, чего именно опасается отец. Белла не могла похвалиться тёплыми сестринскими отношениями с Медой, однако обида, похожая на тупую боль, прокатилась по зубам, затрагивая нервы. Неужели родители и вправду так легко отказались от своей дочери, только потому что она испытывает чувства к магглорождённому? Словно предугадав крамольные мысли дочери, Сигнус ухватился за тонкую руку выше локтя, привлекая Беллатрису ближе к себе, и сухо промолвил прямо ей в лицо: — Кровь выше чувств, Беллатриса, а чувства — удел слабаков. Разве наша семья походит на слабаков? Своенравный блеск озарил бархатные чёрные глаза, и Беллатриса взглянула на отца, немного приподняв подбородок. — Это ты мне скажи. Разве мы не были бы меньшими слабаками, отстаивая нашу семью? Как только слова были произнесены, дочь мгновенно стушевалась под тяжестью взгляда Сигнуса. — Мир, в котором мы варимся, — быстро прошептал он, выпячивая губу, — это механизм, состоящий из мелких элементов. Это узкий круг друзей и товарищей, которые оттачивают непоколебимость наших убеждений ежедневно. — Сигнус исподлобья сверлил старшую дочь взглядом, не ослабляя хватки руки. — А ты знаешь, что бывает с отдельными частями механизма, которые идут против системы и подрывают её деятельность? Их уничтожают. Тихо вздохнув, Сигнус отступил от неё и протянулся к столу с напитками, тем самым дав дочери ничтожное мгновение, чтобы обдумать произнесённые им слова. Белла стала свободнее дышать; ощущая прямую угрозу в виде такого близкого положения отца, она едва втягивала носом воздух, урывками поглощала клочки кислорода, внимая тихим словам Сигнуса. — Если ты и вправду считаешь, что нам не тяжело после изгнания Андромеды, — продолжил он, протянув дочери бокал с вином, — то сильно ошибаешься. Однако, как бы сильно я не любил её, я не могу твоей сестре позволить потопить и нас тоже. Я совершил очень много поступков, оставивших на мне след, и которые отныне мне дороги, чтобы рисковать своим положением в обществе. Пока Сигнус говорил, отвлекаясь на дорогое вино, Беллатриса с тоской примечала палитру нежных оттенков, которыми переливался бокал на свету танцующих огней. — Ты боец, Беллатриса, и потому я восхищаюсь тобой, пускай и не позволяю себе высказывать этого. Через десять лет, я уверен, Рудольфус будет занимать очень почётное место в наших кругах, и он не допустит, чтобы с его женой обходились как-то неучтиво, что бы не произошло. Но каково твоей матери? Если мы лишимся чествования, её это погубит. — Зачем вы подозвали меня, отец? Сигнус улыбнулся, накренив полупустой пузатый бокал к Белле, и вкрадчивым голосом назвал её принцессой, как это бывало в детстве. — Я знал, что встречу твоё понимание. Андромеда ещё слишком юна. Она не способна отгородиться от эгоизма, который так часто находит отражение в молодых. Меда всё ещё ищет сторонника в лице Нарциссы. Младшая Цисси очень сентиментальна, сейчас её томят сомнения насчёт их брака с Люциусом. Я хочу, чтобы ты всегда была рядом с Нарциссой, чтобы ты остерегала её, направляла на верный путь. Сегодня она станет миссис Малфой, и ничто не должно воспрепятствовать этому. Цисси должна позабыть дурные мысли о возвращении Андромеды в наш дом. Тогда я буду спокоен, так как наш статус возрастёт благодаря такому близкому родству с Малфоями. А Андромеда наконец-то поймёт, насколько опрометчивой она была. Беллатриса заглянула в отцовские серые глаза, которые уже не подогревались радостным огнём жизни, но которые искали её одобрения. Этот человек, руки которого в детстве возвышали дочь в воздух и помогали парить над землёй, был очень дорог ей. Пожалуй, ради него и Нарциссы она смогла бы пойти не на одно преступление, если бы это помогло добиться их благополучия. И если необходимо выжжечь Андромеду с их памяти, то она сделает это. Беллатриса прикоснулась к колючей щеке отца влажными губами, а затем направилась к лестнице, ведущей к спальным, где своего часа дожидалась невеста.***
Воздух был насквозь пронизан предпраздничным трепетом. Шумные голоса, которые подобно пчёлам жалили Нарциссу, доносились с первого этажа. Казалось, все гости были охвачены приятным волнением, и все с нетерпением ожидали главного события этого вечера. Все, кроме самой Нарциссы. Вот уже более четверти часа она сидела на низком кресле-мешке и с ужасом обдумывала то, что ей предстояло. Миссис Малфой… Люциус станет её мужем. Им предстоит делить общую постель. И потом у них появится ребёнок. Эти мысли кусали, жалили, цепляли за волосы и не хотели покидать молодую голову. В конечном счёте, Нарцисса обхватила себя руками, подтянула ноги к животу и спрятала лицо в коленях. Она дышала часто, словно с выдыхаемым жарким воздухом могли улетучиться терзающие её мысли. До чёртиков хотелось расплакаться, выдавить из себя этот груз, но ей не удавалось. И от этого становилось более паршиво. Нарцисса чувствовала, как натянулось платье в спине. Ей немедленно хотелось избавиться от него. От этого дня, от Люциуса Малфоя и от шумных гостей. Непреодолимое желание побыть одной не оставляло её. Это одиночество, пускай и недолгое, томило девушку, мучило, ломало, но было необходимым. А ещё она помнила о сложенном в два оборота письме, которое Нарцисса оставила на кровати. В то самое время, когда невеста надела новое нижнее бельё, уготовленное её матерью именно для супружеской ночи, в спальне раздался хлопок, и посреди комнаты предстал эльф, косивший на один глаз. В испуге девушка громко всхлипнула, ощутила мгновенный, но пронзительный укол стыда, попыталась загородить худощавое тело руками, как незваный гость тут же исчез, оставив на деревянном полу листок. Неопрятный и детский на вид почерк она узнала сразу же, как опустила взгляд на письмо. Загогулины в уголках букв, похожие на незамысловатые узоры, показались Нарциссе приятным напоминанием о детстве, когда они, все три сестры, сидели за обеденным столом и под быструю диктовку делали записи на пергаментах. Тогда Нарциссе было около шести лет, и она с остервенением завидовала тому, какими выразительными получаются буквы у Андромеды. «Приветствую, сестра. Должно быть, мне следовало бы лично поздравить тебя, однако мы обе знаем, что этого бы не допустили. Цисси… неужели правда? Неужели ты, мой лучик света, скоро шагнёшь во взрослую жизнь?..» Нарцисса улыбнулась и присела на кровать, жадно вчитываясь в строки. Она готова была поклясться Мерлином, что в тот момент отчётливо слышала мелодичный голос сестры. «Надеюсь, ты будешь счастлива. Но если же нет… Нарцисса, подумай хорошенько, действительно ли ты желаешь этого? Семья Малфоев очень воспитана и сдержанна на публике, но не стоит забывать, что манеры в этой семье вбиваются с детства и далеко не гуманными способами. Ты не имеешь и приближённого представления о том, насколько они погрязли в полнейшей ненависти. Люциус полон чёрных теней. Но готова ли ты бороться с ними?» На этом моменте Нарцисса прервала чтение. Некоторое время она так и сидела, поглаживая шероховатую поверхность бумаги, и смотрела в окно. Она мимоходом отметила, что вечер сегодня выдался очень приятным, но подумала об этом как-то вскользь, потому что целиком была занята совершенно другими мыслями. Яркие воспоминания, как чёткая видеозапись, напомнили Нарциссе, каким учтивым и вежливым был Люциус. Высокий юноша, узкий в плечах и талии, напоминающий профессионального танцора, был горд и надменен. Он напускал на себя строгий вид каждый раз, как ловил интересующиеся им женские взгляды; он не терпел разговоров о себе, и, откровенно говоря, Нарцисса боялась его. Однако это не мешало ей втайне любоваться им. И на четвёртом курсе, когда многие девочки с её факультета уже во всю ворковали с юношами, Люциус остановил свой выбор именно на ней, высокой блондинке с острым подбородком, впалыми щеками и некрасивыми коленями. В первое время он просто стал неожиданно появляться, врываться в её пространство с короткими и холодными репликами, которые по существу ничего не означали, но из-за которых Нарцисса долго не могла уснуть, вжимаясь спиной в жёсткую кровать спальни. Затем она даже как-то свыклась с его постоянным присутствием в жизни. Даже если они не контактировали на прямую, Нарцисса знала, что Люциус где-то здесь, рядом. Знала, потому что его отсутствие отдавалось чем-то глухим и вязким в животе, и вскоре это превратилось в некую потребность его близости, что не могло не пугать студентку. А потом она влюбилась в него. Окончательно и бесповоротно, как это бывает в книгах. Ей хватало лишь одного колючего взгляда, чтобы почувствовать себя лучше, чтобы понять, что она находится под надёжной защитой. Это было действительно так, потому что Нарцисса ещё долгое время не могла для себя понять, почему мальчики её факультета обходят девушку стороной, пока Селвин, который обжимался буквально с каждой девчонкой слизерина, кроме Нарциссы, не брякнул ей: «Разберись для начала со своим Малфоем». Это стало приятным открытием для неё. Значит, Люциус всё же был неравнодушен к ней. Изредка, когда Нарцисса не валилась с ног после объемной домашней работы, она позволяла себе малую шалость. Ночью, когда раздавалось мерное дыхание спящих соседок, она гладила себя обнажённую, закусывала губу, зажмурив глаза. Ей было приятно представлять на месте своих миниатюрных женских рук — его, грубые и алчущие. Она выгибалась всем телом, играя со своими руками, и позволяла изучать самые сокровенные места. На утро Нарцисса сталкивалась с Люциусом в гостиной и в коридорах перед занятиями, а во время уроков она наливалась пунцом, потому что ей казалось, что хитрые и суженные глаза Люциуса Малфоя знают обо всём, что происходило этой ночью. Через год Люциус впервые побывал в Блэк-мэноре на свадьбе Беллатрисы и Рудольфуса, отчего Нарцисса пребывала в таком волнении, что весь вечер смотрела только перед собой и неуклюже улыбалась, когда к ней обращалась сидящая рядом тётка из Швеции. А через два года на их пороге возникла вся чета Малфоев с предложением бракосочетания их детей. Пока за столом проходило бурное обсуждение между родителями, Нарцисса и Люциус были оставлены наедине в летней беседке. На протяжении часа юноша сохранял упрямое молчание и, закинув ногу на ногу, с видимым удовольствием изучал сад и имение Блэков снаружи. Нарцисса не была опечалена их молчанием, напротив, это позволяло ей детально изучить будущего (как она надеялась) жениха. Люциус барабанил поочерёдно пальцами по большому набалдашнику новенькой трости, и от этого Нарцисса мысленно улыбнулась, подумав, что причиной его волнения является она сама. После этого они сблизились, проводили всё своё свободное время вместе, уже не скрывая взаимной симпатии. Нарцисса была полностью поглощена чувствами к партнёру, и эти чувства вскоре обратились в помесь тяжёлых сомнений с едким страхом. Это произошло в начале седьмого курса, когда она возвращалась в их общую комнату. Было уже поздно, а её задержал Гораций Слизнорт, добрый, но очень надоедливый декан их факультета. Нарцисса зашла в обширное, но плохо освещённое факелами помещение. Тяжёлый низкий потолок придавливал кирпичные стены, на которых играли пляшущие тени. Люциус Малфой ухватился за горло своего собеседника именно в тот момент, когда его невеста юркнула в комнату. Юноша был вдавлен спиной в книжный шкаф, а из груди вырвался всхлип, потому что Люциус в одно мгновение хорошо приложил его затылком о стену. — Убью, выродок, убью тебя, слышишь?! — закричал Малфой, смачно сплюнув в испуганное лицо юноши. — Ещё раз попадёшься мне, кожу сдеру! Затем он молниеносно пересёк гостиную, скрывшись в комнате для мальчиков. А Нарцисса ещё некоторое время ошеломлённо стояла в проходе, скрытая в тени. Этой ночью сон оставил её. После этого инцидента Нарцисса стала приглядываться к Люциусу, и отныне в его холодных глазах она могла видеть только угрозу. Её терзали страшные предположения насчёт жениха, и потому она старалась держаться подальше от Малфоя, однако это было трудно, потому что в то же время испытывала непреодолимое желание коснуться его. И сейчас, забыв письмо Андромеды на кровати, Нарцисса перебирала в своей памяти все ужасные случаи, произошедшие в Хогвартсе во время их обучение, и пыталась установить причастность Люциуса к ним. Дверь в комнату отворилась с тихим скрипом. Послышались медленные, осторожные шаги, и Беллатриса опустилась перед Нарциссой. Старшая сестра позвала её, подняла острый подбородок своим указательным пальцем и неодобрительно покачала головой, заглянув в сухие и испуганные глаза Цисси. Почти четверть часа Белла просидела рядом с Нарциссой. Она убеждала, что Люциус станет верным защитником для Цисси, что у них впоследствии будет чудесный ребёнок, которого Люциус, несомненно, будет любить, как и её. Беллатриса говорила и говорила, пытаясь отгородить сестру от смутных сомнений, и вскоре Нарцисса поддалась её словам, заверив себя, что всё будет хорошо. И, скорее всего, решение это было принято не из-за того, что в словах Беллатрисы была совершенная правда, а оттого что Нарциссе самой хотелось в них верить. Потом в спальню дочери заглянул Сигнус, прошептав: «Пора», и Нарцисса в его сопровождении, ровно придерживая осанку, спустилась к гостям, ухватившись за локоть отца. Нарцисса с трепетом осматривала лица гостей. В углу залы с натянутой улыбкой стояла её мать, и в каждом движении Друэллы чувствовалось видимое волнение. Здесь были друзья, родственники, сподвижники родителей. Все эти глаза, покрытые хмельным блеском, неотрывно изучали её, кто-то с гневом, но по большей части с дружелюбием и одобрением. Каждый шаг отдавался дрожью в ногах. Её взгляд скользнул по украшенному залу, в каждом клочке которого проявлялось рьяное старание материнских рук, и это сильно польстило ей. В это мгновение, шагая под руку с отцом и наблюдая, как покраснели от чувств глаза мамы, Нарцисса задохнулась внезапным приливом любви к родителям. И тут она увидела его. Он дожидался её у входных дверей, опираясь на трость и постоянно поддаваясь вперёд. Его волосы отливали серебром, а губы растянулись в кривую улыбку. На бледном лице выделялись глаза: дерзкая искорка переливалась во взгляде, отчего Люциус выглядел особенно властным и надменным. И как она могла подумать о том, чтобы отказаться от него? Нарцисса отстранилась от отца, вежливо склонив голову, и зашагала к жениху. Теперь ничто не могло разуверить её в том, что она будет счастлива с ним.***
А в то время, пока Нарцисса спускалась к гостям, Беллатриса со злобой сжимала письмо Андромеды. Её любопытство, отдавшееся лёгким уколом при виде сложенного пергамента, сменилось раздражением, когда Белла увидела знакомый почерк. Раздражение, как отлаженный механизм, набирало обороты по мере прочтения и вскоре переросло в полыхающий гнев. «Мерзавка! Предательница!», — думала она, играя желваками. Белла не могла позволить Андромеде испортить их жизнь. Именно поэтому, как только чёрное небо над Блэк-мэнором заискрилось, вспыхнуло и осветилось скопами волшебных искр, похожими на фейерверк, пущенными в честь бракосочетания, Беллатриса прокралась в столовую, где каждый вечер они ужинали всей семьёй. Подобно чёрной тени, она приблизилась к гобелену и с переполнявшей яростью, отравлявшей организм, выжгла Андромеду с их семейного древа. Теперь ничто не связывало их с этим отребьем…***
1999 год, резиденция Волан-де-Морта. (наше время) Беллатриса Лестрейндж, облачённая в мешковатую мантию, из-за чего со спины было совсем непонятно, мужчина это или женщина, стояла на открытом балконе, позволяя дождю жестоко хлестать её по лицу. Она с жадностью вдыхала сырой воздух, раздражающий нос своей сыростью, и сжимала в ладонях перила. Кожа нестерпимо чесалась из-за нескончаемой агрессии, от которой волшебница и сама уже была изнурена. Она была очень зла. Зла на Мерлина, который не слышал её молитв; на мракоборцев, которые отняли её дочь; на родителей, которые воспитали её бойцом, но так и не объяснили, за что бороться. Но больше всего её душила злость на собственную сестру, маленькую Цисси, которую Беллатриса так любила и которая так бездушно убила ту, что могла спасти жизнь милорду. После всего, что пережила Беллатриса, казалось бы, невозможно было причинить ей боль. Она надеялась, что это подлое чувство подножки, удара в спину больше никогда не вернётся. Но вот же оно — извивается где-то под рёбрами, хотя, казалось бы, на это давно выработался иммунитет. В ту коварную ночь, когда Беллатрису заключили в Азкабан, непоколебимость веры в лучшую жизнь надломилась и в конечном итоге хрустнула. У неё отняли всё: милорда, новорождённое дитя, свободу. И сейчас, когда у неё не осталось ничего, кроме семьи в лице Волан-де-Морта, она рискует потерять и его. Беллатриса по-настоящему устала. Она чувствовала, словно этот груз, материализовавшись, осел на её плечи и оказывал непосильное давление. К тому же, по венам распространялась злость, из-за которой женщина сильнее впилась в скользкие от дождя перила. Гнев, такой ядовитый и горячий, бил по голове, затруднял дыхание. И Белла, зажмурив глаза, нервно слизывала дождь с губ и ждала, пока всё прекратится. Хотелось бы ей на сутки запереть эту злобу, переродившуюся из самой простой человеческой обиды, в чугунный ящик, запереть её там и держать подальше, наслаждаясь удивительной лёгкостью в голове. — Беллатриса, — его взволнованный голос раздался позади, — спасибо, что пришла. Лестрейндж не оборачивалась, но знала, что её собеседник, как и всегда, придерживая струнную осанку, мерными шагами приближался к ней. По мокрому камню стучала ножка трости, и зачем-то Беллатриса про себя считала эти удары. Поравнявшись с ней, он понурил голову. Холодный дождь моментально намочил его волосы, из-за чего сырые пряди уныло свисали вниз. — У тебя не так много времени, Люциус. Беллатрису поразила та бесстрастность, с которой были произнесены слова. В то же время ей хотелось прикрикнуть на Малфоя, плюнуть ему в лицо, приставить палочку к его тонкой шее. И то, что она смогла перебороть в себе этот порыв, было уже её маленькой победой над гневом. — Как она?.. Как Нарцисса? — Думаю, она подавлена, — криво улыбнулась Беллатриса, — хотя, может, ей и вовсе плевать. Я не имею представления, что творится в голове у твоей жены. — Она твоя сестра, Белла. — Была когда-то, соглашусь, — кивнула она. — А затем в нашу жизнь ворвался ты, — приблизившись к нему, прошипела Беллатриса. — Ты отнял её у меня. Из-за тебя она бросила меня с ребёнком, из-за тебя наше единство разрушилось. Во всём виновен ты, Люциус Малфой. Пока она говорила, выплёвывая слова, Люциус, сжав губы, со свойственной ему гордостью выслушивал обвинения, понимая, что вступать в конфликт с Беллатрисой было не в угоду ему. — Я хочу, чтобы ты передала ей это, — он достал из-за пазухи флакон. — Это травы, которые притупляют восприятие мира. Я уверен, что Нарциссе сейчас нелегко, а так она хотя бы освободится от самобичевания. Беллатриса с презрением взглянула на флакон. Она подумала, как это несправедливо, что сестра сможет избавиться от эмоций, чувств, которые не первый год уничтожают её, Беллу. — Ты трус, Малфой. Настоящий крысун, который забивается в дальний угол каждый раз, когда пахнет жареным. И меня угнетает даже то, что мы дышим одним воздухом. Я надеюсь, что Драко вырастет достойным мужчиной, в отличие от тебя. Если тебя так сильно заботит судьба Нарциссы, почему ты здесь, а не на пороге у Волан-де-Морта? Почему ты не сделал ничего, чтобы добиться освобождения жены? — Неужели тебе плевать на родную сестру, Беллатриса?! — Дело совсем не в равнодушии, просто эмоции давно мертвы. С этими словами она трансгрессировала, оставив Люциуса одного, сжимающего в руке флакон.