***
Вернувшись в строй, со свежими силами приступаю к учёбе. Зубрю сутки напролёт, стараясь наверстать упущенный за время болезни материал. Впереди меня ждёт столичная Академия, а значит, семестр я должна закончить только с хорошими оценками. От всех дисциплин, связанных с физической нагрузкой, врач-районный терапевт меня освободил на две недели. С чувством жуткого смятения ожидаю ближайшей лекции по медицине. Но час пробил — Лоренц, как обычно, с серьёзной миной вещает с кафедры, на этот раз про оружие массового поражения, про период полураспада урана, про то, где в нашем городе расположены убежища. Немногие знают, что они есть. Я вот знаю, но какой же это бред! Если уж и жахнет, то нам всем уже ничего не поможет. Какой смысл тогда вообще напрягаться? — Ты где была? Болела? — улучив минутку, Дина вопрошает полушёпотом. — Да. Что было на прошлой лекции? — О, ты многое пропустила! Лоренц тут такое устроил, он как с катушек сорвался! В конце занятия дал очередной тест, который мало кто сдал — он был не по теме и вообще очень сложный! Так не честно! Понаставил "двоек", застращал, что в следующий семестр вообще никто не перейдёт, мы все в шоке были! — Девушки, поделитесь, что это такое интересное вы там обсуждаете? Давайте вместе обсудим? Снова строгий взгляд, лицо без тени улыбки. — Извините, — хором отвечаем мы с Диной и синхронно опускаем глаза в тетрадки. На перемене впервые не выхожу из аудитории одна. Спешу за Диной, боясь показаться навязчивой, но мне до смерти любопытно. Дина любезно хватает меня под руку и тянет в столовку. Она берёт пиццу и пирожное, я — мясо и овощной салат. Сразу видно, кто здесь на кого учится. — Дин, ну расскажи, что ещё там было? У меня пропуск, но есть справка — надеюсь, на допуск к экзамену не повлияет... — Если справка, то не беспокойся. А Лоренц... — видно, что ей всё это время не терпелось поделиться горяченьким, и она лишь ждала нужные уши. — Интересно, кто это тогда его так вывел из себя? Из наших никто не вякал — после Первеза все очкуют с ним связываться. — Он что — орал? — Нет! Если бы! Не отпускал нас из аудитории, пока не проверил все тесты, потом обозвал всех дебилами, пригрозил недопусками, ну и так далее! Он ненормальный какой-то! Может, с женой поссорился? — С женой? — такая мысль ни разу меня не посещала, хотя — почему бы и нет? Отсутствие кольца на пальце ещё ни о чём не говорит. С чего вообще я взяла, что у него никого нет? Изо всех сил пытаюсь не выдать своей заинтересованности в личности нашего препода — пусть Дина думает, что меня волнует только учёба. — Может с женой или с девушкой. А может он вообще, это, ну ты поняла! До меня не сразу доходит, куда она клонит, а мою собеседницу выражение искреннего непонимания на моём лице, кажется, лишь веселит: — Может он из этих, из пидоров! — Тщщщ! — жестом заставляю её замолчать. Мы глупо хихикаем, и всё же — здесь есть о чём поразмыслить! — Юль, а ты что сегодня вечером делаешь? — На тренировку иду, а что? — На какую тренировку, у тебя же освобождение! У меня спектакль в девять — давай, подваливай. Клуб "Маяковский" — за зданием прокуратуры, знаешь? — Знаю. А что за спектакль-то? — Ну я как бы в любительском театре играю... Цена билета не установлена — живём на добровольные пожертвования, вроде как. Вообще-то мы на каникулах даже гастролируем! — её лицо сияет гордостью и немного смущением. Неожиданное и неудобное предложение. Из числа тех, ответить отказом на которое — значит смертельно обидеть. — Хорошо, я приду. — Отлично. Увидимся!***
Я всё равно иду в зал. Пусть тренироваться пока нельзя, но хоть посижу здесь, понаблюдаю за ребятами, подышу родным воздухом. Алекс с ходу ошарашивает новостью: до соревнований я не допускаюсь. Естественно, я этого ждала, но всё равно обиделась. Тренер спешит с объяснениями, и это именно объяснения, а не отговорки. Во-первых, восстановиться за несколько недель после болезни мне вряд ли удастся; во-вторых, в январе сдавать нормативы в Академию, а если на соревнованиях что-то пойдёт не так, я могу потерять форму, и тогда все планы о переводе в столичный вуз вообще рухнут; в-третьих, снова не набирается достаточного числа девушек, чтобы разбить на весовые категории, а это значит, что все бои будут проводиться в абсолютном женском весе — я лёгкая, и слишком вероятно, что в первом же туре попаду на спортсменку килограммов на пятнадцать тяжелее меня. Маруся весит под семьдесят, к тому же она сейчас в отличной форме — вот пусть и выступает за клуб, а я побуду секунданткой, причём как у неё, так и у нескольких пацанов из клуба. В целом, я согласна. Замяли. Проехали. Самолюбие немного пострадало — только и всего. — Юль, лапы не подержишь? — Маруся выдёргивает меня со скамьи в углу зала и тянет на краешек татами. — Алекс сегодня с пацанами только занимается, а мне что делать? Давай проработаем апперкот, потом лоукик. — Лоу запрещён на соревнованиях, Маруся, куда тебя занесло! — хохочу я, едва успевая выставить лапу перед грудью, но заслонить бедро всё же не успеваю — Маруся лупит меня под коленной чашечкой, несильно, играючи, но я всё же падаю, в полёте цепляя её за штаны свободной рукой и увлекая за собой. Мы катаемся по татами, пытаясь побороть друг друга. Её пальцы свободны — кисти скованы лишь бинтами, моя правая всё ещё в лапе, а левой я продолжаю стягивать с неё штаны. Справку врач мне выписал не зря — уже через минуту начинаю задыхаться, оглушая пространство вокруг скрипучим бронхотическим кашлем, и оказываюсь на лопатках. Маруся тут же водружается сверху, зажав мои бёдра между своих и пригвоздив ладонями мои руки к ковру. — Слышала, ты в столицу собираешься? Бросаешь меня? А я вот возьму всем на зло и в армию уйду! — она склоняется надо мной так, что выбившиеся из хвоста пряди её волос смешно щекочут мои щёки. — В армию, значит? Будешь с АК-74 бегать? — подыгрываю я. — Ага! АК — знатный ствол. Единственный, что меня возбуждает. И тебя тоже. Правда? — Беретта — тоже ничего, — как странно, я смущена, хотя знаю Марусю уже несколько лет. Но я никогда не видела её такой. — Беретта — отстой, и М-16 тоже, — она вскакивает на ноги и подаёт мне руку, помогая подняться. Её рука болезненно скользит по ремешку часов — автоматически смотрю в циферблат и нервно вскрикиваю: — Полдевятого! Я обещала сокурснице быть на её спектакле. Чёрт, опаздываю! Ловлю недоумённый взгляд Маруси, и вдруг предлагаю: — А пойдём со мной! Только на душ времени нету, надеюсь, ты не сильно сегодня провоняла! Мы вместе выбегаем из спорткомплекса, садимся в автобус и едем до ближайшей к зданию прокуратуры остановки.***
На входе выдаём встречающему пареньку, утыканному пирсингом, по горсти мелочи. Он не пересчитывает, лишь жестом указывает нам на вход в основное помещение. Зал практически не освещён, он полон самой эксцентричной публики: здесь странные очкастые хикки, всякого рода неформалы, грязные панки, узнаю ребят, которые каждый день играют в центре города на гитарах, агрессивно выманивая у прохожих деньги выкриками "Подайте музыкантам на пиво!". Кто-то сидит на стульях, но большинство располагаются прямо на полу, полуразвалившись, куря сигареты и не только. Тихонько, по-турецки усаживаемся на пол и мы. Вскоре маленькая сцена освещается тусклым прожектором, и представление начинается. Ставят нечто по мотивам "Соловья и Розы" Оскара Уайльда. Всё жду появления Дины и дожидаюсь: она играет розовый куст. Говорящий розовый куст. Спектакль длится не более получаса, я не могу сказать, что происходящее на сцене мне интересно, но при этом — оно однозначно зачаровывает. После представления сцена переходит во владение другого коллектива. Кажется, они пытаются изобразить некую современную панк-версию Горьковского "На дне". Вскоре умытая от грима и переодетая в человеческие шмотки моя однокурсница появляется рядом с нами. — Привет, я Дина, — она протягивает Марусе руку. Где-то эту фразу я уже слышала. Коммуникабельная Дина. Досмотрев трешовую "На дне", мы втроём решаем удалиться. Девчонки покупают по пиву, я как самая болезная — чай из Макдака. Мы исчезаем в одном из тёмных дворов, укрываясь от моросящего дождя в деревянной беседке. Девчёнки громко болтают, без умолку, будто они сто лет знакомы. Поначалу пытаюсь поддержать болтовню, но всё больше погружаюсь в себя, возвращаясь к обычному течению мыслей. Анька — Линдеманн — Ландерс — беспомощная я — Лоренц. Ненормальная связь имён, ненормальная связь судеб. — Эй, ты чего такая кислая? — очередным ударом в бок возвращает меня на грешную землю Дина. Лишь молчу. Не умею притворяться. Девчонки, с вами хорошо, но на душе всё так же гадко. Извините. — Не трогай её, она ещё от смерти подруги не отошла, — вступается Маруся. — От... от чего? — как странно, Дина учится на одном курсе со мной, а даже не слышала о том, что произошло. А вдруг, она не одна такая? А вдруг на самом деле все они не молчат лицемерно, а и вправду ничего не знают? "Мы все скорбим вместе с вами", — слова Лоренца. Значит, тоже ложь? Пока Маруся в наиболее щадящих выражениях пересказывает Дине мою историю, точнее, она и не моя вовсе, но я сделала её своей в тот момент, когда сделала "своей" Аньку, я молча таращусь в грязь под ногами. Что-то необузданное закипает во мне, как в тот день на кладбище, чувствую острую потребность говорить. Кричать о том, что внутри. — А вы знаете, что её убил Линдеманн? И полиция знает, но ничего не хочет делать? Две пары глаз уставились на меня, блистая в темноте влажным непониманием. Повторяю: — Полиция всё знает, и им на-пле-вать! — Тоже мне новость, — спустя паузу держит ответ Дина, — на систему надеяться — последнее дело. Я давно это усекла. То есть ты хочешь сказать, что некий извращенец похищает, насилует и убивает девушек, и всем наплевать? А мы на что? На этот раз две пары влажных глаз таращатся уже на неё. — Если всё так, как ты говоришь, то он не должен выйти сухим из воды. И если что — я готова помочь. — И я, — поддакивает Маруся. — Нам нужен план. В одно мгновенье давно ушедшая из-под ног почва вдруг возвращается обратно. Я обнаружила себя твёрдо стоящей на ногах, конечно, фигурально выражаясь, ведь фактически я всё ещё продолжала сидеть на рассохшейся деревянной скамье внутри беседки. Вдыхая свежий воздух осеннего вечера, я чувствовала, как жизнь возвращается в моё тело. Купаясь в этом чувстве, мне не сразу удалось заметить, как две девичьи ладони опустились на мои сложенные замком руки с обеих сторон. Неужели. Неужели, я больше не одна.***
Следующий день в универе прошёл на благостной ноте. Несмотря на то, что все пары были лишь для нашей группы, и Дину я не увидела, мне было хорошо. Преподы меня хвалили — самозабвенная зубрёжка принесла свои плоды. Фито-няши не бесили — имея возможность лицезреть их вблизи, я уже знала, что не такие уж они и няши, и даже не такие уж они и фито — и они это знали, изо всех сил изображая доброжелательность, будто бы та была способна скрыть собою их ущербность. Даже бородатые борцуны не бесили, а тот, что был из шайки Первеза, подчёркнуто вежливо поздоровался со мной с утра. Сегодня тренировки нет, и после занятий я спешу домой, чтобы запереться в своей комнате и сосредоточиться, наконец, на составлении того, что Маруся назвала "планом". — Как ты, выздоровела? Хорошо себя чувствуешь? — Лоренц вылавливает меня посреди улицы по пути моего следования. В этот раз я совсем не напугана и даже не удивлена — в последнее время я так часто о нём думаю, что внезапная встреча в городе выглядит скорее чем-то логичным и закономерным, нежели странным. — Всё хорошо. Спасибо. Спасибо вам. — Мы не в университете, давай на ты, — и вдруг он берёт меня з а р у к у! За руку берёт и ведёт в сторону припаркованной рядом машины. Я помню атмосферу этой машины, помню запах ёлочки. — Ну? — полуигриво произносит он, снова сверля меня взглядом. Моя рука давно освободилась, и я зажимаю обе ладони меж своих коленей, мне опять страшно, и я опять ничего не могу с собой поделать. — Я не враг тебе. А ты интересная. Видел вас вчера в "Маяковском", ты была с подругами. Не знал, что увлекаешься современным искусством. — Что... что вы там делали? — Друзья позвали. Рыжую тоже видел. Розовый куст. Вот уж не ожидал! Девчoнки, вы молодцы! А хочешь ещё больше современного искусства? Любишь электронную музыку? Непонимающе смотрю на него. Лоренц везде, теперь не только внутри меня, но и вовне! И он снова улыбается, и его лицо вроде не такое уж и страшное. За окном машины скромные солнечные лучи поджигают оранжевые верхушки деревьев; трудовой люд спешит по своим делам; освободившиеся после занятий студенты устремились кто куда — кто зубрить, а кто бухать; а мы здесь, в машине, только вдвоём, и для меня это ново. — Приходи в субботу в "Карамель" после десяти. В гугле ты этого заведения не найдёшь, но вполне найдёшь дорогу, ведь ты была уже там. Там, где мы впервые встретились. Дверь без вывески, назовёшь охране моё имя и пройдёшь. Но я не настаиваю. Просто приглашение. Опять приглашение, а что, если я откажусь? Как же хочется, но как же страшно! — Если не придёшь, я не обижусь, — будто прочтя мои мысли, говорит он, не переставая улыбаться. — Но если вдруг решишься, то от того, придёшь ли ты с подругами или одна, будет зависеть, посчитаю ли я это дружеской посиделкой или свиданием. Последнее слово заставляет меня выскочить из машины, хлопнув дверью. — Извините, — бросаю на ходу, чувствуя, как стекло окна машины опускается за моей спиной. — Там хорошие диджеи играют. Тебе понравится.