he's lost control

      Чонгук не мог перестать удивляться тому, насколько предан был Чимин их дружбе, тому, как каждый раз он поддерживал его, вытаскивал из передряг и просто был рядом, впитывая в себя все, как губка, будь то радость или грусть, приободрял, когда держать все в себе становилось совсем невмоготу. Приютить днем Чона – было мелочью по сравнению с тем, что он делал для этого парня прежде. Что бы ни делал Пак, делал он это безвозмездно, никогда не требуя от Чонгука чего-то взамен. Он просто хотел быть полезным тому, чьи фотографии заполонили всю галерею; тому, кто никогда не сможет смотреть на него так же влюбленно; для того, кто вроде сейчас лежит и дремлет на расстоянии вытянутой руки, но на деле, даже рук всего человечества не хватит, чтобы измерить то, насколько он далек – недосягаем.       На этот раз, он вновь оказал огромную услугу, разрешив Чонгуку поспать у него пару часиков. Это был первый раз, когда на просьбу младшего, Чимин ответил вопросом. «Зачем?» – хотел он знать, хотя прекрасно осознавал, что спрашивать вовсе необязательно, ответ был известен наперед. Очевидно, вся эта суета ради того смуглого паренька с кукольным личиком и квадратной улыбкой. «Да так, как-нибудь потом расскажу». Чего и стоило ожидать. — Ложись вот здесь, — Пак ткнул на сложенную вдвое софу по-детски пухленьким указательным пальцем. — Я пока поделаю домашку. — Хорошо, спасибо, — поблагодарил Чонгук, стягивая с себя просторное черное худи с геометричным логотипом, оставшись в белой футболке на пару размеров больше. Парень распластался на диване, обхватив подушку двумя руками, положил под голову и моментально провалился в сон.       Перед глазами на столе пышно развернулась почти полностью исписанная тетрадь, заглянув в которую, сложно было найти хоть что-то интересное — лишь числа, числа, а еще числа. Математика. Эта точная наука давала парню отдохнуть от жизни, в которой этой точности места нет. Если бы теория вероятности могла хоть как-то помочь вычислить, есть ли у него с Чонгуком будущее, он был бы счастлив любому результату, будь это одна десятая процента или все сто. Но в действительности нет никаких гарантий, лишь неуверенность и сомнения.       Сегодня числа в тетради никак не хотели делать свою работу. В этот день было кое-что поинтереснее, чем уравнения и тригонометрия. То, что заставило Чимина сдаться спустя пару примеров и развернуться на сто восемьдесят всем корпусом к сопящему гостю на половинке дивана. Наблюдая осторожно, он сначала окинул взглядом всего парня, а потом принялся изучать более пристально всю эту картину по фрагментам, как гигантское полотно, каждая деталь которого чертовски значима. Взгляд лихорадочно перескакивал из одной стороны в другую. Сильный подбородок. За который хотелось бы притягивать к себе, чтобы вовлечь в жадный поцелуй. Крепкие бедра. На которых хотелось бы лежать по вечерам на диване за просмотром очередного бессмысленного фильма по ТВ. Широкая грудь. На которой хотелось бы просыпаться по утрам. Лохматые волосы. За которые хотелось бы отчаянно цепляться, когда тело под ним будет обессиленно содрогаться от накатывающего удовольствия. Точеная талия. Которую хотелось бы обвивать со спины, когда он будет готовить завтрак только для них двоих.       То был первый раз, когда Чимин мог вот так сидеть напротив и, ничего не стесняясь, обгладывать взглядом желанное тело. — Чонгук-а, — ни тихо, ни громко произнес Пак.       Тишина. Видимо, сладко спит. Интересно, что ему снится? Хотя, лучше об том даже не задумываться – явно не черноволосый парень, которому бы так этого хотелось. Пока случай позволял, тихо семеня ногами по ковролину, Чимин подкрался еще ближе, сократив расстояние до метра. Теперь можно упиться красотой младшего сполна. Перескакивая глазами по изгибам то вверх, то вниз, взгляд резко остановился и стал каким-то пустым и рассеянным, а парень одернулся назад. Заглянув в черноту зрачков, можно было нащупать лишь бессилие и растерянность. Его маленький Титаник «Хотелось бы», встретил свою неминуемую погибель – огромную ледяную глыбу с названием «…мы встречаемся», которая утопила вместе с кораблем и последние несбыточные надежды. Моментально нахлынуло и осознание того, что все вот это – не его, а того стройного паренька, что обыграл его, как оказалось, не только в МКХ. К нему Чонгук будет стремиться всегда, ему будет отдавать всю свою заботу, ласку и тело. Не Чимину. Мысль за мыслью по щекам стали скатываться соленые дорожки, стекая на черный джинс, а парень пытался не издавать ни звука, всхлипывал бесшумно, чтобы не потревожить чужой сон. Просидев так с минуту, Чимин резко встал, словно в его мыслях внезапно что-то прояснилось. Одержимый новым озарением, он не заметил, как дописал домашнее задание, а на шее вдруг осело горячее дыхание: — Надо же, я не знал, что ты так хорош в математике, — Чимин вскочил от неожиданности, встретившись с любопытными глазами Чона. — Как давно проснулся? — спросил он на выдохе, поняв, что потонул в себе слишком глубоко, совсем потеряв счет времени. На ручных часах минутная стрелка обогнула всего лишь четверть циферблата. Эти пятнадцать минут тянулись для Пака целой вечностью. — Минут пять назад. Кстати, что это за пятна? — удивленно уставился младший на мощные бедра, обтянутые черным джинсом, на котором только начинали подсыхать соленые разводы. — Чай пил, пролил случайно, — постарался прозвучать как можно увереннее друг, еще красноватые от слез глаза которого не внушали доверия. — Но ведь здесь нет чашки?..

***

      Дребезг будильника дрелью вворачивался в виски, когда крепкий парень, через силу повернулся к прикроватной тумбе и одним ударом заставил его перестать верещать, почти скинув на пол. Вылезать из-под пухового одеяла совсем не было желания, так же, как и отчитываться преподавателю за опоздание, а то и за отсутствие на занятиях. Да, казалось бы, в топку весь этот авторитет вместе с этими учителями и их замечаниями, тем более с такой-то успеваемостью. Так кажется каждое буднее утро в семь часов до тех пор, пока не издается дверной скрип, а за ним и «Чонгук-а, а ну-ка вставай», которое звучит не менее раздражительно и назойливо, особенно в столь раннее время. Но такая же схема, как с будильником, здесь не прокатит. Чем быстрее согласишься и встанешь – тем быстрее и уйдет эта женщина.       Потирая кулаками глаза, школьник по сбитой траектории, перебирая еще неокрепшими после сна ногами, настигает ванную, где ждет его единственное спасение. Наверное, спроси Чонгука, что бы он взял с собой на необитаемый остров, он, не раздумывая, бы ответил «душ». Но это было раньше, теперь его ответ бы звучал иначе: начинался бы на «Тэ», а заканчивался бы на «Хен». Ох, как бы ему хотелось бы взять его и сюда, в этот дом. Однако, при одной только мысли о его жильцах, необитаемый остров казался райским местечком, особенно, если на нем будет самое необходимое. Дома же ничего кроме унылых разговоров об успеваемости со стороны матери, которой нет дела до того, как прошел твой день, а важно лишь то, сколько банкнот в кошельке у мужа, который для Чонгука даже на отчима не тянул – так, денежный мешок, удовлетворяющий прихоти матери. А пока, душ был единственным местом, где Чонгук мог отпустить все это и просто расслабиться под напором теплой воды. Эти пять-десять минут были, как глоток свежего воздуха, возвращали желание жить по утрам, которого обычно так не хватает. Будто заново родившись, парень выходит в одном лишь набедренном полотенце и уже более твердой поступью направляется к шкафу, в котором однотонной вереницей аккуратно друг за другом на плечиках висят заутюженные рубашки. Казалось, они составляют почти половину всего гардероба парня. Чонгук предпочитал купить что-то одно, но такое, чтобы прямо «его». «Мое» - говорил он, завидев вещь еще за пару метров, и брал без доли сомнения, не обращая внимания на цифры на ценнике, будь там десять нулей или один. «Мое» - сказал он в детстве, став на защиту хилого мальчишки на пару лет старше. «Мое» - сказал он себе вновь и на первом занятии по английскому, узнав в сидящем напротив обаятельном парне того самого трусишку с крохотным пятнышком на носу, и решил, что больше свое терять или с кем-то делить не намерен.       Когда пальцы принялись за последнюю пуговицу, мощную шею сдавило накрахмаленным воротом, и, томно выдохнув, Чонгук смирился с ситуацией и просто оставил как есть. Он никогда не обращал внимания на девчонок из своего класса, параллельного, да и во всей школе, поэтому и малейшего понятия не имел, скольких он сегодня убьет своей обнаженной яремной впадинкой и началом прямых ключиц. Не один человек пытался разузнать, кого бы он хотел увидеть без одежды, поцеловать или просто сводить в кино, но ответ всегда был каким-то уклончивым и безразличным. Парню казалось, что на данном этапе жизни учеба важнее – остальное подождет. Одна лишь детская фотография и мальчик с боксообразной улыбкой на ней не давали покоя.

/когда-то/

      Вставая по утрам вплоть до старших классов, его интересовало, где же незнакомец с этой фотографии. После переезда в другой город из-за очередного брака он неоднократно просил пригласить в гости того мальчишку, который успел стать для него настоящим другом, но мать только крутила носом, будто затаив обиду на семью Ким. Но, что произошло в их крепкой женской дружбе, так и осталось при ней. «Не знаю», «не помню» - классический ответ на любой вопрос, что касался того мальчика с фото или его матери. Разве что к старшим классам Чонгуку все же удалось выведать, как звали ту подругу и ее сына. Ким Тэхен. Проведя не один час в поисковике, пройдясь по множеству профилей с таким же именем, парень все же остановился и победно выдохнул, узнав смазливое личико с почти незаметной родинкой. Сайт этот был базой репетиторов Пусана. Просто идеально.       Помешательство матери на образовании тогда сыграло ему на руку. Но в воспоминаниях искрилась еще одна улыбка, почти настолько же ускользающая, как и у того труса, Тэхена. Улыбка матери. Когда-то она улыбалась ежесекундно. То ли от счастья, то ли от искрометных шуток подруги, которая находилась рядом почти двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю. Сейчас в ее лице сложно было распознать какую-либо эмоцию, уголки губ растягивались лишь в фальшивой улыбке, настолько тусклой и неестественной, что сыну порой становилось не то мерзко, не то печально при ее виде. Хотелось возвратиться в те времена, когда мама смеялась и улыбалась так же беззаботно ровно так же, как и он сам.       Этой зимой он твердо решил вернуть матери ту искреннюю улыбку, но затея его могла иметь и более неожиданный исход. — Я нашел нового репетитора, — обрадовал сын известием. — Дашь телефон? Запишу номер, позвонишь, договоришься. — Сам не можешь? — удивилась женщина. — Хочу, чтобы ты лично поговорила, — не то чтобы что-то прояснил в ситуации Чонгук, но мать, как бы согласившись, протянула мобильник сыну.       Отыскав нужный номер среди контактов, которых было не так уж то и много, он нажал на кнопку вызова и молниеносно поднес трубку к уху матери. — Добрый день, мой сын хотел бы ходить к Вам на занятия. Как я могу к Вам обращаться? — монотонно начала разговор женщина. — Чон Дасоль? — внезапно громко отозвался женский голос на другом конце, даже заставив оторвать немного трубку от уха. Мать Чонгука резко изменилась в лице, услышав свое имя. — Да, кто это?! — Это я, твоя «кимчи». — Ким Чихен? Это ты? — Я так рада слышать твой голос, - без оттенка обиды прозвучал ответ, что заставило мать Чонгука застыть в приятной неожиданности. — Я тоже, — спустя непродолжительную паузу ответила женщина, расплывшись в той самой улыбке, которую так сильно хотел увидеть сын, после чего, почувствовав себя третьим лишним, с чувством выполненного долга он отстранился в свою комнату.

/конец/

      Накинув поверх рубашки темно-синий пиджак с фирменной нашивкой, он спешно направился к выходу.

***

      Каждый понедельник и пятницу Чонгук пытался ускорить время в несколько раз, чтобы быстрее приблизить вечер, поэтому эти дни, вопреки всем стараниям парня, тянулись дольше обычного, навевая смертельную скуку.       Обычно в такие моменты на помощь приходил Чимин, но в этот понедельник перед занятиями Чонгук никак не мог найти его пухлое личико среди одноклассников. «Заболел что ли?» - пронеслось на секунду в мыслях. Одноклассник ненавидел опаздывать и прогуливать, да и болел крайне редко. Чон знал это, оттого становилось как-то не по себе. Со звонком толпа старшеклассников толпой затолкнулась в кабинет, заняв свои места. Сев за парту одним из первых, Чонгук вцепился глазами в дверной проем, тщательно ища в потоке лиц своего друга. И он зашел. Самым-самым последним, даже краем глаза не посмотрев в сторону парты младшего. Человеку, который обычно был поддержкой и опорой, сегодня самому бы не помешала помощь. Его обычная болтливость куда-то испарилась, на занятии он сидел молча, старательно выписывая букву за буквой, не отрывая взгляда от тетради с учебником, а учитель, который обычно не сводил глаз с парты этого неусидчивого ученика, сегодня словно смотрел сквозь него, игнорируя само его присутствие.       Единственный признак жизни Пак подал тогда, когда позади послышался еле слышный шорох бумаги, а за ним бесшумный хлопок по плечу, заставивший парня немножко содрогнуться от прикосновения. Рука незаметно протянула записку, которая очевидно предназначалась тому, кто сегодня был сам не свой. Пак осторожно забрал сложенный втрое разлинованный листок и аккуратно развернул его: «

Что с тобой? Давай поговорим. После уроков на крыше школы.

»

      Прочтя послание, он спешно скомкал его и вновь погрузился в работу. Чимин и сам хотел сказать кое-что, потому просто выжидал конца занятий и собирался с мыслями.       Когда прозвенел финальный звонок, старшеклассники как муравьи торопливо расползлись из кабинета кто куда — никуда не спешили лишь двое. Чонгук не сводил глаз с Чимина, который заторможенно закидывал вещи в рюкзак, но остановился на рабочей тетради, оставив ее лежать на парте, а сам впервые за день поднял взгляд на Чона, а затем редко перевел на тетрадь и добавил: — Это тебе, прочти, — и быстрым шагом удалился, оставив парня в классе в полнейшем замешательстве. Раскрыв тетрадь, глаза Чонгука заметно округлились. На первой же разлинованной странице развернулась простыня каллиграфически ровно выписанных букв. Очевидно, на это послание и ушли все силы и мысли, его так старательно выводил линию за линией Чимин все занятие, не поднимая головы. «

Пару лет назад я сказал тебе, что буду рядом всегда, буду твоей поддержкой и опорой. Ведь я твой друг, думал ты, разве может быть иначе. Убеждая себя в этом, я и не заметил, как что-то пошло не так. Я влюбился как мальчишка. Забавно, да? Мне тоже так казалось, но как не пытался убедить себя в обратном, время с тобой мне казалось самым лучшим. Но сейчас не так. Не забавно. Рядом с тобой мне тесно, мое место занято. Я вижу, как ты смотришь на него, понимаю, что заложено в этом взгляде, ведь я сам смотрю на тебя так же – влюбленно. И я уступаю это место. Жаль, что ты не сказал мне обо всем сам. Мне казалось, мы достаточно близки… И прошу, не пытайся догнать меня, иначе я буду убегать от тебя вечно. Просто оставь. И не держи зла на такого труса, как я.

»

      По правде говоря, на то чтобы догонять сил у Чонгука сейчас и не было. Каждое слово написанное его другом выбивало из него всхлип, выгрызая изнутри что-то важное, наконец, оставив опустошенным в этом тихом безлюдном кабинете. В голове вспыхивали самые яркие моменты, проведенные с этим, казалось бы, всегда таким беззаботным человеком. Всякое бывало, но таким растоптанным друга Чон никогда не видел. А мысль о том, что такое сотворил с ним он сам, заставляла рвать волосы на голове, дрожа всем телом от накатывающей истерики. Мысли никак не могли прийти в порядок, путались. Никак не состыковались и слова Тэхена, совсем недавние, убеждающие в том, что у Чимина нет никаких чувств.

Разве мог он обмануть?

      Чимин был тем человеком, которому Чон мог доверить все самое сокровенное, тем, ради кого готов был пойти против своих принципов. Даже мать в последние годы утратила такую ценность. А эта записка будто вырвала ту частичку, что заставляла Чонгука жить беззаботно, не опускать руки даже тогда, когда земля уходила из-под ног, а мир катился чертям. Определенно слова Чимина сейчас перевернули все внутри с ног на голову и до сих пор не могли прижиться. «Жаль, что ты не сказал мне обо всем сам». Одно лишь это предложение совсем не читалось, будто было зашифрованным, на каком-то другом языке.

На кого смотрю влюбленно? Кто о нас с ним знает? Кто об этом мог сказать?

      На все вопросы на ум приходил лишь один ответ, очевидный, как дважды два. Однако, принимать ответ на последний из них – не хотелось совершенно. Не Тэхен. — Тэхен, — сорвалось с губ, а пальцы лихорадочно поползли по карманам в поисках телефона. В строке поиска контактов молниеносно появились первые буквы «Бэт», но затем так же быстро сменились на «Твой личный сорт педофила». В любой другой момент Чонгук бы не смог сдержать смеха от этого искусно придуманного Тэхеном имени, а еще от неудачной фотографии с ним же, на которой можно сосчитать пару лишних подбородков. Но не сейчас. В эту минуту в голове навязчиво крутилось только желание быстрее настрочить сообщение, отчего пальцы стремились как можно быстрее открыть окно диалога.

Что ты сказал Чимину??? 10:26

Могу позвонить? 10:27

Да. 10:27

***

— При, — попытался как-то начать диалог еще хрипловатый после сна голос на том конце, но его тут же оборвал вопрос, — вет . — Что ты сказал? — Привет, — повторил Тэхен неуверенно, видимо, еще до конца не очнувись. — Чимину. Что лишнего ты ему сказал? — Ничего особенного, только правду. — Почему же тогда мне солгал? — младшего продолжала душить не то злоба, не то обида, отчего каждый ответ накалял все сильнее. — Ты же знал, что я ему нравлюсь, так? — Да? А он тогда сказал, что вы просто друзья. — Наверное, так бы и было, если бы ты промолчал. — То есть ты бы продолжал ему нравиться, а сам не подозревать об этом? — Так что ты ему сказал? — перевел тему Чонгук, по-прежнему задыхаясь от гнева. — Говорю же, лишь правду. О нас, о том, что мы встречаемся. А что? Это не так? Может, ты меня стесняешься? — голос младшего пытался перебить, но Тэхен продолжал выпаливать без остановки. — Потому повел в кино меня ночью? Так хотел ото всех спрятать? — Придурок.

***

— Он сегодня не придет, — еле слышно выдавил Тэхен, услышав громкие гудки, когда на краешке дивана показались пушистые передние лапы, а за тем и весь Чопа. Пес дышал рвано, а глаза искрились счастьем от того, что сегодня должен был прийти тот самый человек, чей голос только что раздавался в трубке. Но он не догадывался, чем закончился этот разговор.