***
В 22:23 Альтису Беллатору, которому только-только закончили перевязывать раны, сообщили о том, что дарийские формирования ворвались в Ассавир. Ворота крепости были открыты, однако кто именно открыл их пока оставалось неясным. К тому же, бои на улицах древней твердыни обещали быть затяжными: северяне, несмотря ни на что, стояли насмерть и о полном захвате города пока рано было говорить. Страшно взволнованный министр пропаганды приказал докладывать ему о любых изменениях в ходе сражения, и в Ассавир тотчас же был выслан гонец, а ближе к одиннадцати — подкрепление. А между тем Джедал Икерийский, пребывающий в абсолютной безопасности, примерял нашивку с драконьим гербом себе на рукав…***
Уличные бои в Ассавире выдались очень тяжёлыми: дарийцы словно вымещали на противнике всю накопившуюся за время осады злобу и расправлялись с защитниками цитадели крайне жестоко. Пехотинцы предпочитали сначала выкалывать глаза безоружным северянам, а потом уж добивать штыками, тогда как всадники своими саблями отрубали конечности, а лишь потом, позволив жертве помучиться, — голову. Мирное население, укрывшееся на время атаки в подвалах и погребах, предпочитало оттуда не высовываться, а потому пока что не пострадало. Дарийцы, между тем, медленно, но верно теснили вражеских солдат, которые, в свою очередь, яростно бились за каждый миллиметр родных улиц. Однако отсутствие патронов сильно сказывалось на обороняющихся, да и многих из них факт открытия ворот поверг в полнейшее уныние, что позволило врагу за полчаса практически полностью захватить спальные районы небольшого города. Оружейные мастерские находились под контролем северян значительно дольше, но в начале двенадцатого дарийские легионеры выбили оттуда последних защитников. Только вот ненадолго: отчаявшиеся ассавирцы нанесли противнику неожиданный контрудар, и снова овладели стратегически важной территорией. Продвижение захватчиков приостановилось. Наступила кратковременная передышка. Альтис Беллатор нервно поглядывал на циферблат дарственных часов: стрелки показывали 23:20, а Ассавир всё ещё не был захвачен. Даже несмотря на то, что полчаса назад по его приказу в город были отправлены ещё несколько тысяч пехотинцев и лагерь охраняли всего полторы сотни человек. Гораций Цейензос успокаивал главнокомандующего тем, что взятие крепости — вопрос времени, а идеолог опасался, что до полуночи это не произойдёт. — Не возьмём до полуночи — ничего страшного не случится, — убеждал господин Цейензос министра пропаганды. — Ну его к чёрту, этот императорский приказ! — Меня волнует не приказ, а моё обещание, — покачал головой временно командующий Северо-Западным фронтом. — Я дал слово, что операция «Земля» завершится до двенадцати с минимальными потерями. Всем об этом известно. Кем я буду для командиров и солдат, если план провалится? Лжецом? — Об этом не беспокойтесь. В моих глазах и в глазах господина Плезиуса вы им точно не будете. Победа всё затмит, вот увидите, — заверил командира старый тысячник. — Хотелось бы верить, — сонно зевнул Альтис: его клонило в сон, но сильное напряжение не позволяло расслабиться. Оставалось только ждать новостей.***
Решение Джедала Икерийского шокировало всех командиров ассавирских войск: комендант крепости приказал вывесить над штабом белый флаг и объявить о полной капитуляции. Свой приказ министр культуры обосновывал тем, что положение сложилось безвыходное и вместо того, чтобы понапрасну проливать кровь лучше сдаться на милость победителя. На это несколько командиров, чьи солдаты стали жертвами зверств дарийцев, резонно заметили, что «милости» от оккупантов ждать навряд ли придётся, однако нашлись и те, кто разделял мнение господина Икерийского. Так или иначе, но флаг над сердцем Ассавира — старым замком на холме — таки был поднят, а к дарийцам отправили посланца. Об этом знаменательном событии немедленно доложили Альтису Беллатору, что привело того в страшное возбуждение: главнокомандующий Северо-Западным фронтом потребовал коня, после чего немедленно отправился в город. Сцена, открывшаяся министру пропаганды ещё на въезде в твердыню, поистине ужасала: туман полностью исчез, бледная луна выползла из-за туч и осветила кровавое побоище. Тут и там валялись до неузнаваемости обезображенные трупы северян, тёмные лужицы крови зловеще поблёскивали буквально на каждом шагу, несколько раз лошадь дарийского идеолога натыкалась на кишки и отрубленные конечности, отчего всадника лишь чудом не стошнило. Тела павших дарийцев выглядели куда более пристойно, многие и вовсе выглядели скорее спящими, чем убитыми, что ещё больше поразило господина пропагандиста. «К чему такая невероятная нечеловеческая жестокость?», — всю дорогу до вражеского штаба думал он и не находил ответа. На смену риторическому вопросу пришла ещё одна, не менее пугающая мысль — в письме от неизвестного благожелателя упоминалось, что дарийские легионы вольны делать с мирным населением всё, что им заблагорассудится, а исходя из увиденного, на гуманность солдат рассчитывать не приходилось. Альтис всерьёз задумался о том, что произойдёт, когда Ассавир полностью капитулирует. Бойня продолжится? Скорее всего, да. И теперь жертвами станут не воины, а простые граждане. И ладно ещё грабежи, но вот убийства и изнасилования… Главнокомандующего передёрнуло. «Надо во чтобы то не стало избежать побоища», — решил он, въезжая через распахнутые ворота вражеского замка во двор, где его ожидали как собственные командиры, так и военачальники северян. Герб с драконом, что красовался на рукаве Джедала Икерийского, выступившего инициатором сдачи города, сразу бросился Альтису в глаза, но он не подал виду. Спешившись с помощью одного из легионеров, министр пропаганды, сильно хромая, приблизился к длинному столу, занимавшему центр двора. Комендант Ассавира вежливо предоставил ему место, которое дарийский идеолог и занял. Рядом с ним расположились Плезиус Младший и Энт Харра, конные тысячники и ещё несколько командиров более низкого ранга, участвовавшие в штурме. Напротив господина Беллатора сел господин Икерийский со своими офицерами, и переговоры начались. — Насколько я понимаю, — начал первым Джедал, смерив оценивающим взглядом Альтиса, — вы являетесь главнокомандующим дарийскими войсками? — Так и есть. Воинского звания я не имею, являюсь гражданским лицом, занимаю должность министра пропаганды, а зовут меня Альтис Беллатор. А беседую я, видимо, с комендантом крепости? — Всё верно. И, по иронии судьбы, я тоже гражданское лицо: министр культуры Джедал Икерийский. А теперь касательно капитуляции: я считаю это наилучшим выходом из сложившейся ситуации, поэтому предлагаю подписать соответствующий договор как можно быстрее. С нашей стороны нет абсолютно никаких требований, можете ознакомиться с документом, — ассавирский комендант щёлкнул пальцами и адъютант передал ему лист бумаги. Альтис поправил очки и, щурясь при свете керосиновой лампы, пробежался глазами по тексту, которого было совсем немного. Наконец дариец оторвался от изучения лаконичного документа. Командир северян смотрел на него с довольной улыбкой, от которой прпоагндисту почему-то сделалось не по себе. — Скажите, а какая участь постигнет гражданские лица после подписания данного акта? — задал самый волнующий его вопрос господин Беллатор. — У вас об этом ни слова. Господин Икерийский лишь пожал плечами: — Вы победитель, вам и решать. Ну так что, будете подписывать? — Буду, — на столе появились чернильница и перьевая ручка, которой командующий Северо-Западным фронтом вывел размашистую подпись под актом о капитуляции… То, что происходило дальше, Альтис помнил плохо: в памяти зафиксировалось лишь как стоявшие безмолвно дарийцы внезапно взорвались десятикратным «гип-гип ура!», затем Энт Харра без его позволения торжественно объявил о праздновании долгожданной победы, а руководство воинских частей Ассавира — дарийскими военнопленными, коих проводили в место временного заключения — подземелья ассавирского замка. Министр пропаганды попытался было запротестовать, но его накрыло волной свинцовой усталости, рана вместо глаза внезапно дала знать о себе жуткой болью, а что ещё хуже — новый приступ кровавого кашля обжёг огнём лёгкие и заставил полностью выпасть из реальности — голова закружилась, и дарийский идеолог благополучно рухнул в обморок, не вставая из-за стола переговоров. Джедал Икерийский, к своему величайшему неудовольствию, оказался в казематах, однако его убедили в том, что это всего лишь временная мера. Дарийские легионеры тем временем праздновали взятие Ассавира и праздновали по разному: кто-то предпочитал нажираться до животного состояния в ближайшем баре, кто-то — обчищать небедные жилые здания, а кто-то — трахать всё, что движется. Отличились солдаты и потрясающим умением находить местных жителей где-угодно. Если напуганные до полусмерти граждане не сопротивлялись и отдавали всё, что от них требовали — их даже иногда оставляли в живых. Особенно если это были девушки, которых ожидала самая ужасная участь. За те два часа, что Альтис Беллатор провалялся без сознания, бесчисленное количество ассавирок подверглось насилию. Поговаривали, что одна из девушек сумела дать отпор насильнику и заколола его подвернувшимся под руку ножом, однако несчастную разыскали сослуживцы мерзавца и жестоко надругались над ней. Такой случай был далеко не единичным, так как после этого происшествия победителям будто снесло крышу и теперь любая попытка сопротивления каралась крайне жестоко. Выкалывание глаз и отрубание конечностей вновь вошло в обиход, улицы Ассавира снова наполнились кровью и ужасом. Плезиус Младший пытался остановить творящееся безумие, однако сам чудом остался в живых — несколько пьяных вздрызг легионеров загнали его на дерево. Энт Харра реагировал на происходящее на удивление спокойно, то есть вообще никак. Ходили слухи, что он и сам участвовал в произволе. Прибывшие в город Гораций Цейензос и Плезиус Старший сняли с тополя перепуганного Плезиуса Младшего, а на его искреннее возмущение лишь развели руками: — Насилие — часть войны, парень. Гражданским всегда приходится отдуваться за дела военных, так что смирись, — ободряюще похлопал юношу по плечу Гораций. — Ты ничего не изменишь, уж поверь старому солдату. Так что пойдём лучше попьём пива — сегодняшняя ночь — это наша ночь. Но Плезиус пить пиво отказался и отправился прямиком к Альтису.***
— Ваше Превосходительство, Ваше Превосходительство, умоляю, очнитесь, — уже минуты две теребил главнокомандующего за здоровое плечо молодой командир. Невзирая на активный протест врачей, ему всё же удалось прорваться к министру пропаганды. Встряска, хоть и не сразу, но дала результат — веки раненого дрогнули, Альтис очнулся. Машинально нащупав на прикроватной тумбочке очки, он водрузил их на нос и лишь после этого смог адекватно воспринимать реальность. — Что со мной? Что происходит, Плезиус? — вопросительно уставился господин Беллатор на подчинённого. Посетитель тяжело вздохнул. — Вы упали в обморок. А в это время в городе происходят убийства, грабежи и насилие. Я пытался сделать всё, что мог, но… — Плезиус вздрогнул и закрыл лицо руками. — Это ужасно, — после короткой паузы произнёс он. — Я слышал как она кричала… — Кто? — Та девушка с центральной улицы. Я пытался остановить их, но… их было больше… они... мои солдаты… они загнали меня на дерево, представляете? Мой брат и господин Цейензос совершенно равнодушны ко всему этому кошмару, господин Харра тоже. Я не знаю, что делать. Пожалуй, только вы можете это остановить! Главнокомандующий резко вскочил. Голова кружилась, самочувствие было не лучшим, однако чувство вины от того, что он допустил то, чего так боялся, было сильнее всего. Как и нарастающий гнев. На ходу одеваясь, Альтис искал саблю, Плезиус нашёл её быстрее. — Револьвер, — застёгивая пуговицы жилетки, скомандовал дарийский идеолог, его единственный глаз полыхал от ярости. — Они ещё пожалеют, клянусь! И, накинув шинель, министр пропаганды уверенным шагом покинул бывший кабинет Джедала Икерийского, ставший теперь его обителью. Плезиус Младший последовал за ним…