I do not speak English

      Мужики решали вопрос о моем возвращении так, словно им это было нужно больше всех. Будто они пробыли почти год в другом веке, забив на учебу и подработку, оставив немного сумасшедшую бабулю с котом и все еще убитого горем, после ухода любимой женщины, отца. Его любимая конечно нарисуется через недельку с предъявой «че не звонишь?», как и десяток любимых до этого, но все же.       Я поняла, что перегнула палку и даже несколько раз хотела пойти на перемирие, но, твою мать, видеть трепет в глазах гордых сильных мужиков, стоило мне появиться на виду — дорогого стоило. Одним словом, развлекалась как могла.       В таверне за мной закрепилось звание «militant lady»* и поклонников резко поубавилось. Зато я таки отвоевала право носить брюки.       Призрачной хренью, которой нам не хватало по мнению Чарльза, было яблоко. С ним была связана какая-то не хорошая история.       Вашингтон сошел с ума, поработил всех и выстроил египетскую пирамиду посреди Нью-Йорка. Все со слов маньяка, и если бы я не пришла к ним из далекого будущего, сожгла бы Коннора за безбожную ересь.       Привиделось ему, видите ли.       Чарли ржал как конь, пока Хэйтем, вздернув брови прикидывал вероятные развития событий и возможные пути обхода запрета на поиск яблока. А уперся маньяк так, что на блатной козе не подкатишь.       Породистый мельком глянул на меня, обозначив, что пришло время быть женщиной, так как все остальное на Коннора не действовало. Выбора не было и, закатив глаза, я коротко кивнула.       Породистый быстро собрал свою свиту, попутно прихватив братанов, бабу и сына и исчез.       Играть в женщину мне никогда не удавалось. Не смотря на, казалось бы, хрупкое тельце и романтичные кучеряшки, стоило мене открыть рот, из меня выпрыгивал закоренелый вдвшник, отбывший на зоне срок за плохое чувство юмора.       К счастью, женщины моего уровня быдловатости здесь радостно приветствовались и свою долю симпатии от маньяка, я уже получила, а значит, дело оставалось за малым.       — Ну почему ты так против? — тряхнула Коннора за локоть.       — Я уже все объяснил, — недовольно поморщился парень и развернулся, чтобы уйти. — Это не доведет до добра.       Пока он поднимался по лестнице, мне на ум пришла замечательная со всех сторон идея, осуществлять которую я не хотела.       Старые добрые посиделки за бутылочкой вина с мужчиной, никого еще до добра не доводили, но если бы я могла набить маньяку лицо в знак своего превосходства — набила бы. А так, у меня на вооружении были только плохое произношение английского, которое всех умиляло и очаровывало, и, по большей части подсмотренные в фильмах, умения соблазнять мужиков.       Требовалось только найти «ингредиенты» для моего коварного плана. Нужно было немного, но мы же не в двадцать первом, и чтобы раздобыть здесь что-то из изысков, мало было перейти дорогу и оказаться рядом с «пятерочкой».       Позже, заявился Хэйтем с надеждой на мой успех, но узнав, что я, несмотря на виртуозный план, так и не приступила к выполнению задачи, стиснул челюсти:       — Мда, с тобой тяжело иметь дело. План никуда не годится. Зачем все эти посиделки? Сострой ему глазки, вильни бедрами, и дело в шляпе, — он закусил внутреннюю сторону щеки. — Или ты не умеешь, — сузил глаза. — Ты точно женщина?       А вот сейчас было обидно.       Я смотрю на породистого.       Породистый смотрит на меня.       Проблеск.       Смерч.       Полоумие.       — Ты сомневаешься во мне как в представительнице женского пола или, — неожиданно для себя замурлыкала я, медленно отвела взгляд, выпрямляя спину, и едва заметно ухмыльнулась. — Боишься, что я испорчу твоего сына? — вопрос скорее риторический, но смотреть, как у Хэйтема покрывается багровыми пятнами лицо, было лучше любой похвалы.       Мне даже немного стало страшно, когда его глаза заблестели, а грудь стала тяжелее вздыматься. Меньше всего хотелось насилия, и когда породистый решительно подошел ко мне вплотную, я сделала шаг назад и мысленно перебрала все предметы, до которых могла дотянуться с этой части комнаты.       — Продолжай, — тянет он низким голосом и подается вперед, ближе к моему лицу.       Твою мать, Хэйтем!       Мне становится трудно дышать,и я, разрывая зрительный контакт, снова пячусь назад, но жопой, вот так сюрприз, упираюсь в комод.       Все как в лучших романах. Породистый не отставая, следует за мной и как только наш марш заканчивается, упирает руки в комод, по обе стороны от меня.       Твою мать, Хэйтем!       Я осторожно поднимаю взгляд и встречаюсь с серыми глазами. Мне не стыдно, хотя видно по его приподнявшимся уголкам губ, мужчина видел меня насквозь.       — Продолжай, у тебя хорошо выходит. — Почти шепчет породистый и паутинка, в уголках его глаз становится более четкой от ухмылки.       — Побойтесь бога, мистер Хэйтем, я слишком азартна, когда дело доходит до хорошей игры, — я подняла лицо, оказываясь в несчастных сантиметрах от его губ, и взгляд предательски цепляется за идеальный контур, но в следующую секунду наши взгляды снова встретились.       Мужчина отвел взгляд, не прекращая ухмыляться, облизнул уголок губ и сузил глаза.       Твою мать, Хэйтем!       Бесило все. От этого насмешливого взгляда и выдержки, правильных черт лица и умения победить противника его же методом.       Дерите меня черти, если он сейчас же не уйдет.       Я почувствовала легкое дрожание в коленях и, приподнявшись на носочки, едва коснулась губами его лица, там где была морщинка от улыбки. Слишком быстро, чтобы он успел отпрянуть. Слишком нежно, чтобы списать на недотрах.       Слишком твою мать, Хэйтем!       Это уже слишком!