I do not speak English

      — Даш, ты чего? — Смоленская ткнула меня пальцем в бок. — Не выспалась что ли?       Лениво обведя всех взглядом, я кивнула. Последнюю неделю нам приходилось менять отели каждые двенадцать часов, поэтому в мешки под моими глазами можно было складывать багаж всех присутствующих — а это, на минуту, четыре человека.       Мне порой казалось, что из нас четверых, только я в ужасе от происходящего. Настя сияла идеальной улыбкой и ровными стрелками, посыпая Лиговского такой нежностью и заботой, которых я за пару десятков лет дружбы с ней ни разу не видела. Виктор в свою очередь, с блеском в глазах, все пытался зажимать Настьку по углам и таскал ей шампанское в номер. Ебаные романтики.       Встретившись взглядом с Алексеем, поспешила отвернуться, но едва сделала это, услышала смешок. Кенарский не мелочился. С тех пор как его сын спалил дом за городом, Лешу будто подменили. Поначалу, он, опустив плечи, пил в баре и много спорил с Лиговским. Теперь он горделиво вскидывал голову и складывал руки на груди. Его любимым хобби стало появляться перед моим лицом в любые неудобные для меня моменты — когда я разбиваю бокал из-за рукожопости, проливаю вино себе на штаны или, мое любимое, когда я выхожу из ванной. В его взгляде все больше проявлялась злость, и мне иногда казалось, что если я скажу глупость или колкость напорюсь на пытки.       По великому секрету Смоленская поведала мне, что Кирилл попытался вести дела по продаже оружия вместо отца сославшись на никчемность своего старика, но был послан на хуй. Так партнеры Кенарского-старшего получили огромный почет и бешенную скидку на товар, а Кирилл еще один повод грохнуть отца.       По соображениям своей безопасности, я намеренно умалчивала факт того, что Кирюха таки нашел способ связи со мной и поведал много интересного. Например, причину, почему Алексей вцепился в меня — возможный способ манипулировать сыном. Или забавный факт — что Кенарский собственноручно застрелил жену. Она, в один прекрасный день, устав от необоснованной злости мужа и его вечной паранойи, а-ля «нас всех убьют», хотела забрать сына и уехать на неделю-другую к подруге. А когда Алексей не отдал её сына, они поругались и он её убрал.       Естественно, верить словам Кирилла на пустом месте не планировалось, но осадок остался. При взгляде на Алексея у меня больше не было спокойствия. Каждый раз, глядя на него, я пыталась понять, мог ли он убить жену, был ли у него всегда такой озлобленный взгляд и чего ждать мне, если вдруг решусь рассказать о звонках Кирилла.       Я, напрочь запутавшись, кто зло, а кто добро, решила просто не выебываться и улизнуть, как представиться шанс. Ну, знаете, начать заново. Леша, кажется, догадывался. Он не отпускал меня даже в туалет одну. Постоянно отправлял Настю со мной, мол, мужчинам поговорить нужно, или ему, неожиданно, надо было в ту же сторону. Кенарский пытался вести себя так, словно все по-прежнему. Ну честно пытался. Улыбался, ненароком закидывал руку мне за плечо, отпускал дурацкие шуточки в мою сторону. Но мне было неуютно больше.       — Ладно, — вздохнула я, поднимаясь с дивана. — Пойду спать.       — Ты встала два часа назад, — окинул меня обеспокоенным взглядом Лиговский.       — Да голова болит, — пожав плечами, допила свой сок и вышла из Настькиного номера.       Голова действительно побаливала. Такое бывает, когда спишь много, но это не мой случай. Сон меня прямо-таки спасал. В моих снах Алексей носил другое имя, идиотскую треуголку, крепко обнимал и почти не смеялся. Он всегда встречал меня у двери спальни, в которой я оказывалась, стоило мне закрыть глаза. Это походило на игру, где каждое уровень начинается одинаково. Я будто просыпалась во сне, накидывала на плечи одеяло и распахивала дверь. И всегда Кенарский был рад меня видеть. Потом мы проводили день вместе — разговаривали, прогуливаясь по берегу моря или разбирая его дела, объезжая старинный живописный город верхом на лошадях.       » — Я и представить не мог, что снова увижу тебя. Я все боюсь, что ты однажды опять исчезнешь.» — сказал он мне как-то.       Тогда я увидела в его глазах много грусти, почти тоски, и поклялась себе возвращаться к нему всегда. С ним было, как и когда-то с Алексеем — спокойно, порой даже скучновато, но очень хорошо. Он ловко обращался со шпагой и топором, любил слушать мои бредни и не пытался запрещать чего-то. Хотя и равно Кенарскому, старался не отпускать меня одну лишний раз.       — Даша, — мягко мурлыкнул Алексей у меня за спиной, когда я расправляла постель. — Думаю, нам все же стоит обсудить это.       — Что именно? — развернулась к нему лицом.       — Много чего, — мягко улыбнулся он. — Сложившуюся ситуацию, твое общение с Кириллом, наши отношения…       После этого я уже не слушала. Ситуация была поганой, не спорю, и как закоренелый пацифист я мечтала решить все миром, но меня считали либо охеренно крутой пассией, либо конченой дурой. Я невидящими глазами уставилась в комод у стены и ломала себе голову, пробуя найти ответ, что для меня хуже, пока Леша о чем-то говорил, а потом вздохнула и будничным тоном, словно мы говорили о туалетной бумаге, перебила его:       — Как давно ты знаешь о Кирилле? — приложив усилие, я даже смогла сконцентрировать взгляд на лице Кенарского.       — Сегодня узнал, — так же спокойно отозвался мужчина. — Витя случайно услышал, как вы разговаривали. Зачем тебе это? — он начинал медленно заводиться, повышая тон. — Ты хоть понимаешь, что он может отслеживать звонок? Может нести чушь, чтобы сбить тебя с толку…       — Уже сбил, — я потерла лицо ладонями. — Он сказал, что ты собственноручно убил жену. Что у тебя параноидальные наклонности. Мне странно и ссыкотно из-за этого. Я не знаю, кому верить.       Алексей отвел взгляд и задумался. Мне же на секунду показалось, что он обижен, но я отогнала эту мысль. Если он может сказать, что его сын пиздит — я поверю, а если ещё и пару адекватных доводов приведет, я вообще расслаблюсь. Передо мной стоял взрослый мужчина, знающий цену слову и делу, на другой стороне был обиженный мальчишка, которому не хватало в детве ремня. Очевидные мысли в любой другой ситуации, но когда дело доходит до реальной угрозы жизни и здоровью, начинает ехать крыша.       — Моя жена была дочерью моего бывшего партнера и наставника, — начал Кенарский, оперевшись плечом о дверной косяк. — Она была крайне избалованной и женился я на ней по долгу. На одном из праздников, кажется, это была зима, мы набрались и переспали.       — Свадьба по залету, — кивнула я и усмехнулась.       — Да, — Кенарский всем своим видом выказывал свое недовольство темой разговора, но продолжил: — Естественно о любви речи не было. Но женщины требуют внимания. И она требовала. Так как мы почти не проводили время вместе, она постоянно ревновала, много пила и почти не уделяла время семье.       — Семье? — мои глаза чуть не выпали от возмущения. — Это нельзя назвать семьей, Леш. Это какая-то сделка! Ты же взрослый человек… — Дай мне закончить, — сухо прервал мои возмущения мужчина, и я сложила руки на груди, надув губы. — Я, как ты верно заметила, взрослый человек. Ещё я трезво оцениваю обстановку и себя. Как бы эгоистично и самовлюбленно это не прозвучало — я знаю, что хорош как партнер для женщины. Я — умен, богат и красив, — видя мой искренний шок на лице, Кенарский выставил ладонь и опустил голову. — Мне хватает уважения к женщинам, чтобы не пользоваться этим в полную силу, но именно это подвигло мать Кирилла женить меня на себе. Она не учла, что любить от этого я её не начну. Я с уважением относился к ней только из-за сына. При положении отца, она без труда могла избавиться от ребенка, но решила сделать из него инструмент, а когда поняла, что все бессмысленно — слила нашу компанию конкурентам. Мы с её отцом были преданы, но не имели возможности спасти её. Он отдал мне все, что у него было, сказал, что его жизнь без дочери никчемна и повесился. Вот и вся история, — Алексей вздохнул, и я уже собралась извиниться, но не успела. — Ты дорога мне. Правда. Кириллу тошно от одной мысли, что ему — молодому и сильному, предпочли старика-отца. И он знает, что в этом играет роль достижения и финансы, — мою попытку возмутится, мужчина заглушил, чуть повысив голос. — Я тратил свои силы и время, чтобы оградить тебя от пагубного влияния сына. Прятал тебя и защищал. Если ты собираешься перечеркнуть это, по дурости подставив всех — я не позволю. Хочешь уйти — уходи. Веришь Кириллу — продолжай в том же духе.       Он даже не посмотрел в мою сторону. Просто развернулся и вышел. Естественно я поспешила следом:       — Леш, подожди, — Кенарский остановился. — Я испугалась. Ты стал себя странно вести и…       — Ты подумала, что все это правда, — закончил он, я стыдливо опустила голову. — Ты не додумалась даже обсудить это!       — Ну, сглупила, — проскулила я, понимая, как мне сейчас влетит.       — «Сглупила»? — злобно переспросил мужчина и взял в ладони мое лицо, вынудив посмотреть на него. — Ты, не поведя ни одной извилиной в своей прекрасной голове, — он чмокнул меня в лоб, словно подчеркивая «прекрасность» головы. — Записала меня в убийцы. А теперь, смотришь на меня, и не понимаешь, как же я мог обидеться на такое.       От стыда у меня защекотало в носу. Я шмыгнула, убирая его руки:       — Прости меня, пожалуйста, — повинуясь импульсу, я хотела обнять его, чтобы скрыть свое предательское лицо, где-нибудь в районе его груди, но Леша резко сделал шаг назад.       Он потер губы и подбородок ладонью, упер руки в бока и сжал челюсти до желваков:       — Не сейчас, — спустя минуту молчания, коротко ответил он и ушел.