I do not speak English

      Помню как металась во сне.       Так не вовремя вспомнив про Хэйтема, теперь я не могла думать ни о чем, кроме него. Можно подумать, до этого мне было мало головной боли.       С последней встречи с Алексеем прошло больше месяца. На работу больше никто не вламывался. С учебой я разобралась. И даже с парочкой Лиговский-Смоленская наладила общение.       Не могу сказать, что не думала о Кенарском-старшем, но когда мысли касались его, то неумолимо перетекали к нему. Хэйтем стал почти наваждением. Занимаясь привычными бытовыми делами, казалось я слышу его шуточные комментарии. Во сне он приходил ко мне едва ли не каждую ночь.       Я видела его так же ясно, как продавщицу пробивающую мне майонез, но он не замечал меня. Что только не делала поначалу, чтобы привлечь его внимание. Звала, кричала, пыталась кинуть в него что-нибудь…       Только разочаровалась. Я была миражом в собственном сне. Будто призраком. Через меня проходили люди, передавали вещи, смотрели сквозь меня. Отнесясь к этому спокойно, я просто следовала везде за Кенуэем. Слушала разговоры и сплетни.       Он был именно таким, каким я запомнила его в день падения с крыши. Взгляд стал строже и сдержанней. Не было озорного огонька. А в целом тот же. Статный, подтянутый и невероятно сексуальный.       Думать откуда у меня симпатия в Кенарскому, давно перестала. Вот он. Покоритель моего сердца. Алексей был лишь хорошей копией, но это было ничто, особенно теперь, когда я вновь могла видеть Хэйтема.       Реальный мир почти перестал существовать для меня. Снотворное стало моим лучшим другом. Если во сне я не видела Кенуэя — могла расплакаться еще не проснувшись до конца. С одной стороны прекрасно понимая, что с такими успехами не далеко и до срыва, и до психушки, а с другой… Мне надоело происходящее вокруг.       Я до смерти устала видеть счастливые лица знакомых. Мне хотелось какого-то куража. Драйва. Будто действительно прожив в семнадцатом веке, я стремилась туда. Вот где огонек. Вот где жизнь кипит.       — Дарья, — вырвал меня из раздумий голос Лиговского. — Позвольте узнать, чем вас обидело пирожное?       Его мягкая улыбка заставила меня выдавить из себя нечто похожее. Опустив взгляд на тарелку, я обнаружила круто размазанное заварное. Отодвинув пирожное, я поднялась:       — Я пойду.       — Мы же только пришли, — поднялся за мной Виктор.       Они с Настей очень сблизились за время, что я жила с Кириллом на даче. Послужило этому многое, но в основном беременность Смоленской и последующее предложение. Сказать что мне было от этого отвратно — не сказать ничего.       Нет. Конечно, я была рада за них, но видеть это счастье в их глазах… К тому же, я случайно услышала как они обсуждали подарок крестнику Лиговского, а так как ни о чем подобном ранее не говорилось, пришлось насесть на голубков.       Жена Кенарского должна была родить в начале зимы. Говоря мне об этом Виктор прикрывался пластиковым подносом. Больше непроизвольно. Их с Настей взгляды, бегающие по всем углам кафе в момент, когда мне сообщали о ребенке, были красноречивее Толстого, вместе с его описанием дуба.       Алексей несколько раз звонил мне после этого, но я сначала просто игнорировала звонки, потом кинула его в черный список, а потом, съехала опять на дачу и сменила номер.       Кирилл мне не докучал со своей барышней. Дом большой, мы удачно в нем терялись. Разговаривать со мной об отце Кенарский-младший даже не пытался. Он безбожно врал Леше, говоря, что понятия не имеет, где я.       — Мне не хочется оставаться, — бросив еще раз взгляд на размазанное по тарелке пирожное, подхватила рюкзак и вышла на улицу.       Сумеречный вечер, мелкий снег и нулевая температура — рецепт хорошего настроения зимой. Я задержалась у входа в кафе и спустя несколько мгновений очень об этом пожалела.       У бордюра, немного в стороне от меня остановился серый автомобиль, на который я поначалу не обратила ни малейшего внимания — первая ошибка. Тихий хлопок закрывшейся двери машины. Боковым зрением я заметила черный силуэт замерший на секунду. Он смотрел на меня, но я не повернулась — вторая ошибка.       — Даша, — знакомый голос так резанул слух, что я едва не скривилась от боли.       Я на миг скосила взгляд в сторону говорившего — третья ошибка. Мои глаза увидели то, чего не должны были — округлый живот и крепкую сцепку мужской и женской руки.       Первым было желание оттолкнуть их. Накричать гадостей. Ударить его, но я же взрослая. Развернувшись в противоположную сторону, едва не упав на скользких ступеньках, почти бегом направилась прочь. На глаза почти сразу навернулись слезы. Сдерживаться не было ни сил, ни желания. Одно дело знать — эфемерное чадо, другое дело увидеть живот.       За пеленой слез я не видела почти ничего, но ноги упрямо несли меня дальше от кафе. Быстрее домой. Пусть смеются и обсуждают имена детей, пусть строят планы на дальнейшую жизнь. Пусть без меня.       Надеюсь Настя с Витей просто не знали, что Кенарский с женой тоже выберут это кафе…       — А если знали… — вслух сказала я и резко остановилась.       Слева тут же раздался оглушительный сигнал машины. Я только и успела резко вдохнуть.