Все обречено, чтобы не быть Эта ночь последняя в войне Мы друг друга любим, как во сне Нам разрешено немного жить Что будет завтра? Лучше не ждать Кто там на завтрак? Я или ты Что будет завтра? Лучше не знать Если ты знаешь Просто молчи Просто молчи Помолчим, про кто кого убил Сколько не закопанных могил Все вчера, ни слова о себе Кто последний выживет в резне
Этот текст почему-то особенно нравился Глебу. Он залпом допил содержимое бокала, и в уже чуть затуманенном сознание всплыло воспоминание, как в трудные минуты жизни он задавал брату этот самый вопрос: — Вадь, что с нами будет завтра? — Имея в виду какое-то абстрактное завтра. — Я не знаю, — пожимал плечами Вадим. — Лучше и не знать, — к такому выводу всегда приходил Глеб. И по сей день, когда младший Самойлов уже сам себе задавал этот вопрос, ответ приходил сам собой: лучше не знать. Глебу всегда казалось, что проще жить в неизвестности, но со своими надеждами, мечтами и ожиданиями, к чему-то стремиться, чем жить со знанием неизбежного и покорно ждать его. Ведь в чём интерес смотреть фильм или читать книгу, если ты уже наизусть знаешь весь сюжет? Так и с жизнью. Глеб отложил гитару и, сняв очки, потёр уставшие глаза. Немного прибрав на столе, он стал собираться домой. За окном было уже темно, и серебристые снежники кружились в танце в жёлтом свете фонарей. Плотнее намотав шарф, подняв воротник пальто и спрятав волосы под шляпой, Глеб вышел на улицу. Он прислонился к стене и закурил, раздумывая, куда ему пойти, и любуясь столь редкой снежной погодой, в которой было своеобразное волшебство. Где-то на краю сознания всплыли картинки из детства, когда они с Вадиком бежали на улицу, чтобы повалять друг друга в снегу, покидаться снежками, потом просто стояли и ловили ртом крупные снежники, которые от тепла их дыхания тут же таяли. А потом уставшие и мокрые от снега приходили домой и, сидя с чашкой горячего чая в руках, смотрели в окно на волшебный хоровод снежинок. Самойлов младший слегка улыбнулся одними уголками губ, но было в этой улыбке что-то печальное, от чего хотелось плакать. Глеб чувствовал себя абсолютно одиноким. Самойлов младший кинул окурок в снег и направился в сторону метро, подставляя лицо снежинкам. Сначала он хотел присоединится к веселью товарищей (а в том, что им весело, Глеб не сомневался), но потом понял, что последние дни слишком мало спал и почти ничего не ел и теперь хочет просто отдохнуть. К тому же веселиться не было ни малейшего желания. Увидев СМС от Кости, Глеб отключил телефон. По дороге домой он зашёл в магазин, чтобы купить еды и сигарет. Глеб немного побродил среди полок, кинув в корзину необходимые продукты и внезапно захотевшийся кремовый торт, чтобы хоть немного подсластить свой вечер. Немного подумав, он взял с полки бутылку виски. Войдя в квартиру, младший Самойлов повестил мокрые от снега пальто и шляпу на вешалку и пошёл на кухню. Сварив себе макарон и, бухнув в них какого-то соуса, Глеб открыл окно, впуская зимнюю свежесть в квартиру. Он без аппетита жевал свой ужин, запивая его алкоголем. Когда тарелка опустела, Глеб, решив не заморачиваться с разрезанием торта, отковырял ложкой большой кусок и с наслаждением сунул его в рот. Крем таял на языке, разливая во рту приятную сладость и перекрывая вкус сигаретного дыма и алкоголя. Этот приторный вкус вновь вернул Глеба в его детство.***
Свой двенадцатый день рождения Глеб должен был впервые праздновать без Вадика, который уехал учиться в Свердловск и, хоть у него и были каникулы, он позвонил и сказал, что не сможет приехать. — Мам, я не хочу никакого праздника, — грустно сказал Глеб, повесив трубку. — Почему, Глебушка? — Женщина заботливо взяла руки сына, присев перед ним на корточки. — Потому что Вадик не приедет, — чуть ли не всхлипывал мальчик. И как бы мама не пыталась его успокоить, Глеб не хотел видеть на своём празднике никого, если там не будет Вадика. И вот настал заветный день. Глеб открыл глаза, но не спешил выбираться из кровати. Он лежал, натянув одеяло по самые глаза и переводил печальный взгляд блестящих от наворачивающихся слёз синих глаз то на дверь, то на пустую кровать брата. Глеб слышал, как мама возится на кухне, готовя для сына праздничный стол, но ему вовсе не хотелось выходить. Вдруг он услышал, как хлопнула входная дверь. Глеб вскочил с кровати и, не одеваясь, вылетел в коридор. — Вадик! — Он радостно кинулся в объятия старшего брата. — Ты всё-таки приехал! — С днём рождения, Глебсон, — Вадим обнял брата, и взлохматил его и без того растрёпанные светлые кудри. — Это тебе, — он протянул брату довольно большой торт, украшенный витками белого крема. Глебу ещё долгое время казалось, что это был самый вкусный торт в его жизни.***
Наевшись сладкого до тошноты, Глеб выпил ещё пару бокалов виски и снова закурил уже которую за вечер сигарету. Одиночество и безысходность накрыли новой волной. Глеб почувствовал, как слёзы без его воли стекают по щекам. Он чувствовал себя так, будто кто-то просто взял и вырвал половину души. Тоска сдавила грудь, не позволяя глубоко вдохнуть. Глеб скучал по Вадиму. Да, он сам хотел сбежать, разойтись, он сам не звонил все эти четыре года, не желал общаться, но он всегда любил брата и нуждался в нём. Несмотря на то, что они были слишком разными, не могли дальше уживаться вместе, Глеб чувствовал поддержку, зная, что если что-то случится, Вадим поможет, будет рядом, ведь он тоже любит младшего. Но теперь этот хрупкий мир, выстроенный в сознании Глеба рухнул от осознание всей глубины ненависти, которую к нему на самом деле испытывал брат. И осколки этого мира больно ранили. Гордость Глеба никогда не позволяла ему признать, что он был не прав, он всегда до последнего гнул свою линию и добивался того, чего хотел, не мытьем, так катанием, доводил Вадима своими истериками. После сказанных друг другу слов во время распада Агаты, оба не хотели ни видеть, ни слышать друг друга, Самойловым было комфортно не общаться и идти каждый своей дорогой, но они знали, что они всегда были и несмотря ни на что есть друг у друга, что они навсегда останутся братьями. Теперь, как подумалось Глебу, они окончательно друг друга потеряли. Измученный плотным графиком работы, недостатком сна и еды и собственными страданиями, Глеб почувствовал себя окончательно обессиленным и опустошенным. Он допил последний глоток в бокале и, опустив голову на стол, уснул. «Нужно пережить сегодняшний вечер, и всё вернётся на свои места» — подумал Глеб, открыв глаза утром. Голова раскалывалась, а шея затекла от сна не в самой подходящей для этого позе. Поморщившись, младший Самойлов потянулся, хрустя всеми какими только можно костями, и поплёлся в ванную, чтобы привести себя в порядок. Приняв душ и побрившись, оставив при этом длинную царапину на подбородке, Глеб вернулся на кухню. Залив кипятком растворимый кофе и засыпав туда две полные ложки сахара, он закурил. Есть совсем не хотелось, но Глеб всё же решил приготовить омлет и насильно запихал в себя несколько кусочков. Взгляд упал на начатую вчера бутылку виски. «Нет, сегодня я не должен облажаться» — подумал младший Самойлов. Усевшись на кровати, Глеб взял гитару и, с силой прижимая струны, несколько раз сыграл свою партию песни «Буду там». От музыки голова разболелась ещё сильнее. Решив, что ничего страшного от пары глотков не случиться, он плеснул алкоголь в бокал. Глеб, снова погрузившись в свои мысли и переживания, не заметил, как пара глотков превратились в пару бокалов, и со временем бутылка опустела. Взглянув на часы, Глеб понял, что он опаздывает на саунд-чек. «Ну и чёрт с ним» — подумал он, начиная собираться. Тем временем все музыканты уже собрались, все ждали только Глеба. Вадим ходил из одного края сцены в другой, выкуривая сигареты одну за другой. Он был готов убить брата за эту выходку. Прошло уже минут сорок с начала общего сбора. Старший Самойлов набрал номер брата, но абонент был недоступен, потому что Глеб совсем забыл про свой выключенный вчера мобильник. Весь на нервах Вадим вошёл в гримёрку и, вытащив припасённую бутылку какого-то крепкого алкоголя, сделал пару глотков, почувствовав, как успокаивающее тепло разливается по телу. — Где Глеб? — Раздраженно спросил Вадим у Кости. — Я не знаю, — растерянно пожал плечами музыкант, настраивая свой синтезатор. — Ладно, давайте начинать что ли, — решил Вадим. — А вот и Глеб подошёл, — сказал Радченко, заметив фигуру младшего Самойлова на сцене. — Глебсон, ты где шлялся? — Накинулся старший Самойлов на брата. — Ты час назад должен был приехать! — Глеб молча смотрел на брата отсутствующим взглядом из-под полуприкрытый век. — Ты бухой что ли?! — Вадим не выдержал и тряхнул Глеба за плечо. — Нам на сцену через два часа! Ты совсем охуел?! — Психанув, Вадим снова прибегнул к своему методу успокоения на сегодня. Отработав финальный прогон, музыканты разошлись по гримёркам. Перед тем как идти к себе, Глеб решил зайти к Косте и немного поболтать с ним перед выступлением. Под действием алкоголя на душе стало спокойно, и какое-то равнодушие окутывало мысли Глеба. — А у тебя есть, что выпить? — Поинтересовался Глеб. — Мне кажется, Глебсон, тебе хватит, — строго сказал Бекрев, глядя на товарища. — Тебе ещё концерт играть, — музыканты Матрицы уже давно привыкли к тому, что перед концертом Глеб мог выпить, каждый раз своими выходками играя на нервах товарищей, как на струнах своей гитары. И делал он это крайне виртуозно. — А может ты просто приболел? — С радушной улыбкой поинтересовался Вадим, когда дверь открылась, и в гримёрку вошёл Глеб. Старший Самойлов за время отсутствия брата уже успел опустошить половину бутылки. — А ты не лучше, — усмехнулся Глеб, бросив насмешливый взгляд на Вадима, который уже явно был навеселе. В дверь постучали. В проёме показалась лохматая голова Саши Радченко. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но, увидев Самойловых, которые сидели рядом на диване и, спрятавшись за пеленой сигаретного дыма, передавая друг другу бутылку конька, по очереди делали из неё глотки, он молча закрыл дверь. — Это пиздец, — коротко сказал он стоящему за спиной Косте. — Они там бухают, — ответил он на непонимающий взгляд клавишника. — Вдвоём? — Удивлённо спросил Бекрев. Радченко кивнул. — Пиздец. На сцену Самойловы вышли почти в обнимку. Алкоголь в крови давал о себе знать, и Глеб совсем не чувствовал волнения, он уверенно с лёгкой улыбкой смотрел в зал, умело извлекая мелодию из своей гитары. На какое-то время ему даже показалось, что стена между ним и Вадимом стала исчезать, и Глеб плотно оплетал эту иллюзию паутиной затуманенного сознания, выдавая желаемое за действительное, не желая впускать одиночество в свою душу. — И мы вполне довольны всем, — сейчас Глеб и в самом деле был доволен, он чувствовал, будто снова вернулся во времена Агаты. Младший Самойлов не замечал того, что Вадим всё так же не обращал на него внимания, болтая с Радченко, не замечал всё так же оставшейся между ними стены, не замечал своего одиночества. Звуки инструмента в его руках и его собственный голос погрузили Глеба в воспоминания и окутали его душу ощущением прошлого счастья. После вступительной песни Самойловы весело поприветствовали зал. Вадим бодро крикнул своё «Viva Kalman!» и заразительно засмеялся. Вообще, если Глеб вёл себя довольно спокойно, отражая все свои эмоции в мимике и жестах руками, то старший Самойлов бегал по сцене, скакал на одной ноге и вертелся вокруг своей оси, чем вызывал у зала одобрительные вопли. В какой-то момент Вадим, споткнувшись то ли о провода, то ли о свои собственные ноги, упал, но собрав весь свой профессионализм, продолжил играть свою партию, лёжа на спине, почти даже не сбившись. В зале раздался смех в перемешку с тревожными возгласами, беспокоящихся за Вадима фанатов. — Но забыли капитана два военных корабля, — затянул Глеб, опираясь на стойку и запрокидывая голову, — Проебали свой фарватер и не помнят, где их цель… — По залу снова прокатился смех, а Глеб как ни в чём не бывало с серьёзным лицом продолжил. Если верить в то, что смех продлевает жизнь, то зрители, пришедшие послушать Агату Кристи в этот вечер, удлинили свою жизни на год минимум. Несмотря на то, что в некоторых песнях были перепутаны слова, а Вадим ещё пару раз, вероятно, просто решил отдохнуть лёжа на сцене, в целом концерт прошёл на положительной ноте. Правда во время одной из песен, старший Самойлов, увлёкшись своими кульбитами, и вовсе совершил полёт носом вперёд, чем заставил поволоноваться не только поклонников, но и даже музыкантов, находящихся с ним на одной сцене, но он как ни в чём не бывало поднялся и продолжил скакать с удвоенным усердием. Радченко и Бекрев переглядывались красноречивыми взглядами, в которых читалось: «-Я убью его после концерта. — Я тоже». Финальной песней Самойловы решили сделать небольшой подарок поклонникам, сыграв «Звездочёта», которая ещё ни разу не исполнялась на концерте. — А как бы мне жизнь подлиней чуть прожить? Как бы кайф растянуть? А как бы мне новыми нитками сшить мой немыслимый путь? — Два голоса переплелись в одно целое, заставляя сердца десятков тысяч человек замирать. Для Глеба эти слова были особенно актуальны, он думал о своём извилистом жизненном пути, который он отчаянно пытался сшить хоть какими-нибудь нитками, но они то и дело безысходно обрывались. — Живите настоящим и оставьте всякую хрень в прошлом! Живите настоящим и не тратьте время на всякую ерунду! Счастье, любовь и сотрудничество! — Выкрикнул Вадим в микрофон, — Это была группа Агата Кристи! — Он сделал низкий поклон и представил выступающих. — Всех целую, — Глеб послал залу воздушный поцелуй, — Прощайте, — Самойловы в обнимку ушли со сцены, оставив зал в состоянии абсолютной эйфории. Сцена опустела, но зрители ещё долго не расходились. Кто-то пел знакомые песни, окунувшись в ностальгию, кто-то плакал от переизбытка эмоций и чувств, а кто-то просто стоял, вдыхая воздух, в котором ещё присутствовало что-то волшебное, и надеясь на то, что эпоха Агаты Кристи ещё не окончена. Но со временем люди стали рассасываться, зал опустел. Финальная точка в истории великой группы была поставлена. — Ну что, это всё? — Глеб вытащил из глаз линзы, устало зажмурившись. — Спасибо, Глеб, — Вадим сел рядом с братом и приобнял его за плечо. Остатки веселья сменялись усталостью. — Эпоха легендарной Агаты Кристи осталась в прошлом, — младший Самойлов надел пальто и накинул на шею шарф, — А мы будем жить настоящим, ты сам сказал, — он улыбнулся уголками губ. — Пока, Вадик, — Глеб пожал брату руку и вышел из гримерки, оставив Вадима наедине со своими мыслями. В этот момент Глеб решил, что дверь в прошлое окончательно закрыта.