Мы выпили жизнь, но не стали мудрей, Мы прожили смерть, но не стали моложе.
Вадим шагал по узким безлюдным улочкам родного города. Погода была на удивление тёплой и солнечной, и только уже тронутые желтизной листья напоминали о том, что наступила осень. Когда он последний раз приезжал в Асбест? Кажется, лет пять назад, вдвоём с Глебом, ещё до того, как они разбежались. Да и то тогда поездка вышла какой-то суматошной. Было около полудня, поэтому большинство людей, очевидно, были на работе, поэтому Вадим мог спокойно, не привлекая лишнего внимания пройтись по таким родным сердцу местам. Ему казалось, что, даже не смотря на то, что за столько лет город изменился, он сможет обойти его с закрытыми глазами. Погруженный в свои мысли, Вадим вошёл во двор дома, где они с семьёй жили в детстве. Он поднял голову и, жмурясь от солнца посмотрел на окна старой квартиры, завешанные забавным тюлем с божьими коровками. Теперь там жили совсем другие люди, возможно, даже не знающие, что когда-то давно до них в этой квартире жили Вадим и Глеб Самойловы. А если бы знали, имело ли бы это какое-то значение? Возможно, эти люди вообще никогда не слышали про группу Агата Кристи. Войдя в подъезд, Вадим подумал, что во времена их молодости, когда Агата только набирала популярность, всё здесь было исписано строчками из их песен, на каждой стене было написано название группы, их с Глебом имена, а теперь всё это давно скрыто под множеством слоёв краски. Поднявшись до самого верха, старший Самойлов обнаружил, что выход на крышу не заперт. Поднявшись, он посмотрел вдаль, отметив про себя, что в их детстве вид был красивее: до самого горизонта был сосновый лес, а теперь всё застроили. Спустившись вниз, перед тем как уйти, Вадим, порывшись в сумке, выудил блокнот и ручку. Вырвав листок, он написал: «Привет от Агаты Кристи. 16.09.2015», оставил подпись и кинул это послание в почтовый ящик старой квартиры. Ещё немного прогулявшись по улочкам города, Вадим направился в сторону асбестовского кладбища. Пройдя по тропинкам мимо крестов и памятников, он остановился напротив надгробья, на котором было написано: «Козлов Александр Константинович». — Привет, Сашка, давно не был у тебя, — Вадим сел на скамеечку напротив могилы и достал из кармана пиджака фляжку с водкой. — Представляешь, после распада Агаты мы с Глебом совсем разбежались, не общались четыре года совсем, а потом решили два концерта сыграть вдвоём, — рассказывал он, глядя на смотрящее с фотографии серьёзное лицо друга. — Но знаешь, Сань, на этих концертах от Агаты было только название да мы с Глебом на сцене, и то каждый сам по себе, ничего хорошего не вышло из этого, — Вадим тяжело вздохнул и, поморщившись, сделал пару глотков из фляжки. — Не хватает нам тебя, ты всегда был больше чем друг, ты был нашей головой, когда у нас мозги отключались. Ты представляешь, до чего мы дошли? До суда, Саш, это ж пиздец… — он замолчал. Ещё какое-то время Вадим молча сидел на скамейке, ковыряя носком туфель траву и периодически уменьшая объём содержимого своей фляжки. И почему некоторых так пугают кладбища? Отличное место, чтобы в тишине поразмышлять о вечном. — Я не знаю, есть ли там что-то после смерти, есть ли там кто-то или нет, но если есть, то я прошу, не забирайте Глеба, ему ещё жить и жить, — старший Самойлов встал и, сунув руки в карманы, закрыв глаза, подставил лицо лучам солнца, которое уже медленно начинало клонится к закату. — Ну что, Сань, до свидания. Ты всегда с нами. Как только Глеб поправится, мы вдвоём приедем. За тебя! — Вадим залпом допил оставшиеся пару глотков и, окутанный дымкой воспоминаний, направился к выходу. Солнце уже опустилось за горизонт, когда старший Самойлов сидел в зале ожидания на автостанции, ожидая отправления автобуса Асбест-Екатеринбург. От поездки в родной город на душе стало немного легче. И всё-таки какое же спокойное и тихое местечко с размеренной жизнью. В молодости хотелось рвануть в большие города, а теперь, уставший от хоть и любимой, но всё же физически выматывающей работы, бесконечного шума и чрезмерной людности Москвы, постоянных разъездов, Вадим хотел остаться тут ещё хотя бы на пару недель, чтобы отдохнуть, насладиться тишиной и отсутствием пристального внимания к себе. Вадим с тоской смотрел в темноту сквозь стёкла автобуса. Он твёрдо решил, что как только Глеб поправится, они обязательно должны снова приехать сюда вдвоём. «Интересно, а Глеб был тут без меня? Пять лет всё-таки» — промелькнула в голове мысль. Прислонив голову к стеклу, Вадим задремал. В сонное сознание проскользнуло воспоминание о том, как ещё во времена, когда Глеб только приехал учиться в Екатеринбург, который в те времена ещё был Свердловском, они по возможности ездили на выходные домой, и младший всегда дремал всю дорогу на плече у Вадима.***
Утро на радость Вадима выдалось солнечным. Он потянутся на кровати и потёр глаза. В кои то веки он чувствовал, что выспался и отдохнул. Впрочем, разлеживаться было некогда, сегодня ещё предстояло поработать в студии над одной песней, а Вадим и так уже проспал. Приведя себя в порядок и быстро выпив чашку кофе, даже толком не позавтракав, он стал одеваться. Не смотря на то, что Вадим проспал, на студии он оказался раньше остальных музыкантов. Он начал настраивать инструменты, напевая себе под нос что-то агатовское. За этим занятием его и застал Саша Радченко, который был приятно удивлён видеть товарища в хорошем расположении духа впервые за последние месяца три. — Привет, ты чего тут веселишься? — Поздоровался Радченко, кидая куртку на диван. — Привет, Сань, да ничего, настроение просто хорошее, — улыбнулся Вадим, пожимая руку товарищу. — Радует, радует. А остальные где? — Поинтересовался Радченко. — Не знаю, — пожал плечами Самойлов старший. — Давай пока что ли чаю попьём, — предложил он. — Отличное предложение, мне как раз тут сегодня презент преподнесли, — добродушно усмехнувшись, Радченко достал из пакета коробку конфет, которую ему по дороге сюда отчаянно пихала поклонница. — Что вы, Вадим Рудольфович, с девчонками делаете, — с наигранным осуждением покачал он головой. — Не, Сань, это не я, тебе же конфеты пихали. — отшутился Вадим. — Только смотри, сначала на тебе проверим, — серьёзно сказал он. Радченко вопросительно вскинул бровь. — А то вдруг там приворотное зелье, — Самойлов старший засмеялся, а Саша как-то обиженно надулся, что-то пробубнев себе под нос. Закончив работу в студии, Вадим вышел на улицу. От утреннего солнца не осталось и следа, небо затянулось тучами и стало серым. «Не хватало только снова этого чёртова дождя» — подумал старший Самойлов, поняв, что зонта при нём как всегда нет. Впрочем, сегодня он был в лучшем положении, потому что приехал на машине. Не успел Вадим подумать о дожде, как он тут же начался. Настроение тут же испортилось, а в душе закралось предчувствие чего-то нехорошего. Как назло, припарковаться поближе не вышло, а дождь уже с приличной силой барабанил по стёклам. Вадим, собравшись с духом, вылез из машины, нажал кнопку блокировки и в качестве далеко не утренней зарядки, наступая во все подряд лужи, добежал до входа в больницу. Приглаживая намокшие кудри, он поднялся на отделение. — Глеб, как ты тут? — Вадим сел на кровать брата и взял его за руку. — Прости, что эти дни не приходил. Я был в Асбесте, — он поглаживал ладонь брата, сжимал пальцы, ожидая хоть какой-то ответной реакции, но её не было, — Представляешь, вот просто так вечером сидел за компом, щёлкал что-то от безделья, а потом сам не заметил, как зашёл на сайт с билетами, — он улыбнулся. — У Сашки был, поговорил с ним. А ты ездил к нему после того раза? — Вадим немного помолчал, как будто ждал ответа, — Когда ты поправишься, мы обязательно вдвоём съездим. Это знаешь, такой вид психотерапии. Мне и правда легче стало, душа отдохнула. Кстати, знаешь, там так тихо, спокойно, мне кажется, тебе именно этого не хватает, — он погладил Глеба по впалой щеке. — Глебушка, ты чего-то совсем бледный, похудел, — встревоженно сказал Вадим. — Я сейчас вернусь, покурю только и с врачом хочу поговорить, — Самойлов старший посмотрел на брата взглядом, в котором были одновременно любовь, нежность, и тревога, и вышел из палаты. Когда Вадим вернулся, он увидел, что в палате Глеба под пронзительный писк аппаратуры суетятся врачи и медсёстры. Он с ужасом прилип лбом к стеклу, наблюдая за манипуляциями медицинского персонала, где-то глубоко пробивалась мысль о том, что случилось, но сознание никак не хотело впускать её. Казалось, прошла целая вечность, Вадим уже не слышал ни писка мониторов, ни суматошного обсуждения врачей, он просто просил про себя у всех на свете, в кого верил и в кого нет, чтобы Глеб был жив. — Время смерти 19:47, — женщина в белом халате устало вытерла лоб рукавом халата и вышла из палаты, — Простите, мы сделали всё, что смогли, — она положила руку на плечо Вадиму. И всё-таки, кто бы что ни говорил, к смерти человека никогда нельзя будет привыкнуть. — Держитесь, — сказала женщина, опустив глаза, и направилась к себе в кабинет оформлять соответствующие бумаги. Вадим стоял, всё так же прижавшись лбом к стеклу. До мозга никак не хотела доходить информация о том, что только что произошло. Не в силах пошевелиться, он наблюдал, как медсестра Настенька, незаметными движениями смахивая слезы, открепляла датчики и трубочки от худого бледного тела Глеба. Когда шок прошёл, старший Самойлов стал осознавать. — Глеб! — он вошёл в палату и схватил брата за руку. — Ну почему тебя на пять минут оставить никогда нельзя? — он опустился на колени, почти вплотную наклонившись к лицу Глеба. — Попрощаетесь, а потом подойдите ко мне, я отдам вам его личные вещи, — медсестра вышла из палаты, давая возможность Вадиму в последний раз побыть наедине с братом. — Просыпайся уже, — он изо всех сил сжал руку Глеба. — Глебсон, твою мать, не смей, слышишь?! — Слёзы крупным градом катились по щекам. — Пожалуйста, Глебушка… — он уткнулся носом в ямочку на щеке брата, обнимая его. — Я же старше тебя, мне и умирать раньше, — прошептал Вадим, проведя пальцем по тонким чуть приоткрытым губам. Самойлов старший не знал, сколько времени уже прошло перед тем, как санитары пришли, чтобы забрать тело в морг. Им даже почти пришлось применять силу, чтобы отлепить Вадима, потому что он отчаянно не хотел отпускать руку Глеба, выклянчивая ещё хотя бы десять минут. Но даже если бы ему дали целую вечность, ничего уже было не изменить, поэтому в последний раз прижав руку брата к губам, Вадим отпустил её и отошёл в сторону. Он, длинными ресницами смахивая слёзы, смотрел, как лицо Глеба накрывают простынёй. Вадим взглянул на часы, подаренные им брату, которые лежали на тумбочке, стрелки замерли, показывая 19:47. Забрав личные вещи Глеба и сообщив тем, кому нужно, о случившемся, Вадим поехал на репетиционную базу. Он достал из кармана комплект ключей, который был только у него, и повернул один из ключей в замке двери, за которой хранились воспоминания. Самойлов старший дрожащими руками взял гитару Глеба и едва касаясь провёл по струнам, которых касался брат. Это всегда была его гитара, на которой больше никто не смел играть; она хранила каждое прикосновение Глеба, в каждой царапинке хранились воспоминания о выступлениях. Вадим подумал, что если бы гитара была живой, то она непременно возмутилась бы, что её трогают чужие руки. Самойлов старший сел на диван и на память стал подбирать мелодию, нежно перебирая струны. — Что будет завтра? Лучше не знать… — пропел он, севшим от слёз голосом. — Да, Глебушка, я слышал твой последний альбом, я, честно говоря, слышал все твои альбомы, — он продолжал прижимать к себе гитару, пытаясь впитать то, что оставил после себя Глеб. За своим занятием и размышлениями, Вадим не услышал как входная дверь открылась, и кто-то вошёл. Радченко, увидев свет, пробивающейся из-под двери, и услышав звуки гитары, понял, что Самойлов тут. Саша замер на пороге репетиционной базы, даже не включая свет и стараясь не дышать, чтобы не выдать своё присутствие. Вдруг дверь за его спиной открылась и кто-то толкнул его в спину. — Слава богам, он тут, — по голосам Саша узнал Бекрева с Хакимовым, которые явно не ожидали увидеть здесь кого-то ещё кроме Вадима, а Радченко в свою очередь не ожидал увидеть тут этих двоих. — Тише вы, — цикнул он на горе-музыкантов. Вадим, услышав возню в основной комнате, бережно отставил гитару в сторону и вышел из комнаты. Увидев в темноте три силуэта, он сразу догадался, кто это был. — Что вы тут забыли? — спросил он дрожащим голосом, включив свет и пряча за шторкой из волос опухшие от слёз глаза. — Мы хотели убедиться, что всё в порядке, ну то есть нормально, ну то есть… как бы… — Хакимов никак не мог подобрать подходящее слово. — Ты как? — Спросил Радченко, кинув злой взгляд на участников Матрицы. — Это я во всём виноват. Глеб был младше, я должен был заботиться о нём, а я не уследил, — Вадим дрожащими пальцами вытащил из пачки сигарету и закурил. — Он всегда был у нас тонкой душевной организации, ранимая натура. Ему нужна была моя поддержка, а я… Твою мать, я был таким ослом! Пять лет, я бросил его на целых пять лет… — Ты не виноват, — попытался хоть как-то поддержать Радченко, Костя со Снэйком тоже попытались вставить свои пять копеек. — У Глеба был тяжёлый характер. — Несмотря ни на что, Глеб всегда был моим младшим братом которого я должен был защищать. Я упустил слишком много времени. Но он навсегда останется моим самым родным младшим братом, и я всегда буду его любить, — в комнате повисла трагичная тишина, которую нарушал лишь стук ливня о стёкла.