All shall fade

13 апреля 1974 год       Морден. Так назывался нужный нам город. Он не походил на предыдущие два десятка городков, разбросанных вокруг Уиннипега. Морден был слишком спокоен и чист. Стерилен, как труп в морге. Ох, когда-то трупы были просто трупами.              — Мор-ден, — пробубнила я, пиная мелкий камушек.       Знать бы еще, что именно меня в нем пугало. Я любила выдумывать, и выдумала себе, что под умиротворенным, приятным обликом Мордена скрывается нечто мрачное и злобное, предупреждающее нас: чужакам здесь не рады. Тихие улочки нашептывали «Убирайтесь!» не тем тоном, каким ворчливая бабка шпыняет беспризорников со двора, а таким, после которого мафиози выстрелит прямиком в лоб нежеланному гостю.       Может, кроме жуткого названия Морден в себе ничего зловещего не таил, но с наступлением сумерек грань между реальностью и разыгравшимся воображением стирается, заставляя выдумывать замерших в переулках монстров. Еще два года назад все это звучало как бред.       Два года назад я крутилась перед зеркалом, обсуждая с подругами предстоящую студенческую вечеринку, и напрашивалась на комплименты в новом, непривычно коротком для меня платье. Я хотела быть достаточно хорошенькой, чтобы вскружить голову Дейву, красавчику с последнего курса, чей задумчивый взгляд и меланхоличная отрешенность завоевали немало девичьих сердец. А уж эта его прядь темных волос, спадающая на высокий лоб… Дейв казался недосягаемо загадочным, а большего и не требовалось — я сама охотно додумывала его «настоящего». Эйлин говорила, что это у меня либо от отсутствия мозгов, либо вкуса, ведь влюбленность в загадочных мудаков должна остаться в школьных стенах, а в двадцать ты уже взрослый рассудительный человек. Ну-ну, скажите мне это сейчас, и я хорошенько посмеюсь.       Так вот, мне было двадцать, — ну, почти, — и я мысленно прокручивала сценарий, как встречусь с голубыми глазами Дейва, смущенно улыбнусь, и гром любви поразит его — вот тут он поймет, какая я милая и очаровательная. Скромные девушки гораздо лучше тех, что сами вешаются на шею. И это не я придумала, так пишут в книгах. Я хотела быть в его глазах тихой девушкой с большим любящим сердцем, не смотря на то, что всю школу я на пару с Эйлин дралась с мальчишками и практиковалась в перепалках, за которые дед оторвал бы мне язык. В рыбацком городишке девочек женственности не учили. Их учили отрубать рыбам головы, очищать их тушки от чешуи и потрошить. Для таких развлечений платья не нужны, поэтому у меня их было не больше пары штук. Носила я их исключительно по праздникам, как и все мои подруги. Постоянный холод диктовал моду на утепленные штаны, толстые шерстяные свитера и огромные куртки. В университете я стала стыдиться такой себя, пытаясь себя исправить. Это сейчас я могу над собой посмеяться, а тогда мне было совсем не до смеха. Никакой мальчишка не стоил тех переживаний, но я все равно часто вспоминаю Дэйва: если бы он позвонил, чем бы все закончилось?       В Джуно закрадывалась весна, шепотом будила реки, озера и сонных птиц, заглядывала в открытые окна, оставляя за собой приятную, будто шлейф любимых духов, свежую прохладу. И ночь за окном стояла такая тихая. Тихая апрельская ночь, когда на одной из засекреченных военных баз ситуация с подопытными солдатами вышла из-под контроля. Весна пробудила не только любовь в сердцах, но и жизнь в мертвых.       Неудачная вакцина убила испытуемого. Ничего необычного. С кем не бывает? Наверное, так думал мальчишка-ассистент, насвистывая «Красотку Рози» и толкая в морг каталку с трупом. Он не знал, что труп очнется. На первый взгляд, ученые получили идеальное пушечное мясо, не боящееся боли, если бы не одно «но» — испытуемого не волновали приказы, угрозы и мольбы о пощаде. Его интересовало только, насколько вкусным может оказаться мальчишка-ассистент, а после него — врачи, солдаты, гражданские… Вместе с кишками и кровью вирус из военной базы хлынул на улицы, а мы, ничего не подозревая, наслаждались юностью и глупым флиртом подшофе. Я все ломала голову, не слишком ли короткое на мне платье, хотя в тот вечер Дэйву было не до меня, какой бы особенной я себя на воображала. Где-то мертвецы убивали еще живых, но это был не мой мир и не мои проблемы. Моей проблемой была неуверенность, которая забила меня в угол, вынуждая смотреть, как с Дейвом флиртует развязная девица на курс старше. Он бы точно обратил на меня внимание, если бы она не висела на его шее, словно очередная медалька после футбольного матча. Не придумав ничего лучше, я написала Дейву записку с просьбой о встрече, сунула в карман его толстовки и всю неделю маялась от предположений, насколько мои чувства взаимны, пока ад шаг за шагом завоевывал Землю.       Я была идиоткой. Металась из угла в угол, как канарейка в клетке, ожидая хоть какого-нибудь сигнала от Дэйва, хоть намека на то, что он прочитал записку и знает о моем существовании, но вместо него позвонила мама: «Виви, собирай чемодан – и срочно домой! Живо!». Я скандалила и даже вещи собирать не стала, уверенная, что мама чересчур драматизирует, и скоро я вернусь. Как я уеду, когда Дэйв вот-вот позовет меня на свидание? Тем более Ситха, в которой я выросла, была тем еще забытым богом местом. Вернуться туда было сродни добровольному заточению в тюрьме, но на маму тысяча моих «Я не хочу!» не подействовали, я села на паром и не вернулась ни через месяц, ни через два года. На каменистый берег Джуно моя нога больше не ступала, Дейва я больше не видела.       Каждое утро я понуро клевала яичницу с тостами и ненавидела всех вокруг, а в особенности миссис Маккена — пожилую соседку, которая каждое утро стучала в нашу дверь, чтобы вылить на маму ушат сплетен и небылиц. Стоя на пороге дома, они взволнованно шептались о том, как на материке, вдали от никому не нужной Ситхи, люди оживают и убивают всех, кто под руку попадется. Племянника миссис Маккена нашли в его же доме с разодранным брюхом, он жрал свою молодую жену. Та же участь постигла моего одноклассника, решившего уехать в самую глубь материка — крохотный Абилин. Там Майка, когда-то робкого лопоухого мальчишку, растерзали соседи из дома напротив. Последний раз его видели без пальцев на правой руке и с обглоданным до берцовой кости бедром. Кошмар, несущий безумие и смерть, раскручивался по спирали все быстрее и быстрее, дальше и дальше. Он подползал к Ситхе, словно огонь по дорожке разлитого горючего. Все это походило на дешевый фильм ужасов, когда спасение до очевидного просто — предупредите всех и расправляйтесь с монстрами, но главные герои с насмешкой отмахнулись. Никто не воспринимал угрозу всерьез. По радио, словно спасительную мантру, повторяли «все под контролем», и я ей верила, игнорируя то, что сарафанным радио доносилось с материка. Борьба за выживание началась слишком поздно. Когда я оставила дом, я больше не мечтала ни о каком загадочном Дейве. Место наивной романтике осталось в том апрельском вечере и женских романах, не в новой реальности.       Скоро мне двадцать два, и когда около половины людей оказались либо в могиле, либо выбрались из нее не в лучшем виде, к смерти и мертвецам постепенно привыкаешь, но к отсутствию хоть мало-мальски радужного будущего я так и не привыкла. Как смириться, что мечты о любви, путешествиях и беззаботной жизни в центре большого города оказались несбыточными и наивными? Эйлин высмеивала меня: люди пытались выжить, им было не до мечтаний.       Теперь я умудряюсь зарабатывать на эпидеми, разгребая ее последствия. Не все, конечно. Я всего лишь один из регулярных агентов локальной зачистки. В наш офис приходит заявка на дом, который для продажи нужно подчистить от гниющих хозяев и пятен засохшей крови, менеджер назначает команду или отряд, — в зависимости от сложности и объема работы, — и те принимаются за дело. Такой вот современный клининг.       Я числилась в команде, хотя наше разношерстное сборище плохо ей соответствовало — Тайра, Эйлин и я не отличались слаженной командной работой, зато могли похвастаться иногда до смешного клоунским поведением. Наверное, поэтому мы так нравились нашему начальнику, напоминая ему о временах, когда проблемами считались задержка зарплаты и семейные ссоры, а не эпидемия и смерть.       Когда мы добрались до Мордена, солнце уже тонуло в мутном горизонте. Миновав центральную площадь и пару-тройку кварталов, мы медленно продвигались по тихой не освещенной улочке на отшибе. В многих домах горел теплый свет, оповещая: Морден еще не покинут. Но если в домах ютились жители, то улицы, хотя были вылизаны до вопиющей чистоты, оставались безлюдными и без единого мертвеца. Даже в мирные времена моя родная Ситха не была так причесана. Нормальность пугала, ведь в какой бы из городов нас не занесла работа, все они были одинаково потрепаны и завалены трупами; из темных закоулков доносились выстрелы и крики, перебиваемые воем полицейских сирен; валил густой, черный дым паленых покрышек. Ночью улицы принадлежали мертвецам, бандитам и бомжам, и к утру все они были просто безымянными мертвецами. Таким был Уиннипег, в котором я жила последний год. В Мордене же, на первый взгляд, не было ни одного заколоченного окна, ни одного брошенного на произвол судьбы, запущенного дома, ни одного кричащего напоминания о пережитом ужасе, о непрекращающейся смерти. Словно мираж в пустыне. Поежившись, я нервно хмыкнула и крепче сжала катану.       — Нервничаешь? — на секунду в голубых глазах Тайры промелькнула тревога. Она переживала за меня, словно старшая сестра, которой у меня никогда не было.       — Плохое предчувствие, — призналась я. Не было смысла врать, подруга слишком хорошо меня знала.       — Заткнитесь! — шикнула Эйлин, заправляя за ухо выбившуюся прядь светлых волос. — Вон там кто-то есть, — шепотом добавила она, указывая на небольшой узкий мост, ведущий, судя по потрепанной городской карте, к нужному нам дому. Три черных силуэта стояли неподвижно. Мы замедлили шаг, стараясь подкрасться незамеченными.       — Мертвы, — подытожила Тайра, доставая мачете. — Как поступим?       — Пусть лучница подстрелит одного, — усмехнулась Эйлин и покосилась в мою сторону.       За спиной я носила лук, потому что справлялась им гораздо лучше, чем непривычным для моих рук японским клинком — подарком Тайры. Он гораздо лучше смотрелся бы в руках азиата, но моими предками были северные индейцы и белые колонисты, где последние проиграли генетическую битву: от них мне достались только блеклые, чуть зеленые глаза и, может быть, кожа на тон светлее.       Стрелять из лука я действительно умела и любила. В офисе шутили, что это у меня от северных предков, и были правы — в детстве дед брал меня в лес и пытался приучить к охоте. По его словам, я только переводила стрелы, предпочитая нарисованные мишени живым белкам и птицам. Оленей он мне не доверял, видя, как каждый раз дрожат мои губы, стоило ему навести лук на одного из них.       — Напоминаю знатокам бейсбола, что ночью лук бесполезен, — мне и без издевок Эйлин было не по себе — я еще ни разу не пользовалась катаной.       — Закройте рты, обе, — шикнула Тайра, — нам нужно все продумать.       — А что тут продумывать? Мы что, с тремя хлюпиками не разделаемся? — уж если кто и получал удовольствие от работы, так это Эйлин. Пока мы с Тайрой обдумывали дальнейшие действия, та с криком сорвалась к мертвецам. Слово тактика было для Эйлин из той же серии, что Арктика и Антарктика — что-то далекое и незнакомое. — Эй, кочерыжки! — крикнула она, держа биту наготове, — Я здесь!       Мертвецы бросились навстречу ее голосу, и Тайра, проклиная Эйлин на чем свет стоит, рванула вслед за ней. Я догоняла, не переставая удивляться, как при таком подходе мы еще были живы.       Мужчина в криво надетой шляпе, — чудо, что она держалась на его голове, — оказался быстрее остальных и первым принял удар в голову. Шляпа слетела. Длинные руки цеплялись за воздух в дюйме от непроницаемого лица Эйлин, когда Тайра четким отработанным движением снесла мертвецу голову. Настала моя очередь. Уверенности, что все получится, не было, ведь клинком я пользоваться не умела. Я прикрывала тыл, и подруги прекрасно справлялись сами, понимая, что толку от меня в ближнем бою чуть больше, чем ноль. Пускать стрелы в головы тех, чьи лица я не могла разглядеть издалека, было проще, чем, стоя лицом к лицу, собственными руками рубить человеческое тело. Я не верила, что оно не болит от ударов и разрывов.       Мертвой женщине было плевать на мои душевные терзания. Она наступала, готовая вонзить в меня зубы и содранные до мяса ногти. Я взвизгнула, отпихнула тяжелое тело и нанесла размашистый удар. Катана застряла в шее, даже не достав до позвонков. Когда посиневшие пальцы цапнули меня за руку, я пинком оттолкнула мертвеца, выдернула клинок и приготовилась к следующему удару. Взмах — и темная липкая кровь брызнула на руки. Голова с противным хрустом слетела, повиснув на жилах и куске кожи. Женщина дернулась и мешком рухнула на землю.       — Для первого раза неплохо, — присвистнула Эйлин. Это была ее первая похвала, и я рассмеялась, только сейчас чувствуя, как колотится сердце.       Удивленная, что еще жива, я не сразу заметила, как из под моста карабкается мальчик. Ему было не больше девяти. Светлые пушистые кудри обрамляли белое лицо, точно кукольное. Чудо, что мертвецы до него не добрались. С наступлением эпидемии я практически не видела детей. Этот мир для них не годился и, кажется, совсем отказался от них.       В немой просьбе о помощи мальчик протянул маленькие руки. Я вытерла о штанину измазанную в крови ладонь и виновато улыбнулась. Впервые за три месяца я спасала чью-то жизнь, а не отнимала ее. Как бы эгоистично не звучало, но этот ребенок оправдывал мою работу. Он был живым доказательством того, что я здесь не зря, и что все эти мертвецы должны были умереть не потому, что их дома нужно отдраить и продать подороже, а ради спасения хотя бы одной маленькой невинной жизни и, чего греха таить, ради успокоения моей незатыкающейся совести. Я не хотела думать, что кого-то убиваю. Я не хотела убивать.       — Все хорошо, ты в безопасности, — успокоила я мальчишку, сама потихоньку расслабляясь.       — Твою мать, Доул! Давно ты с ними начала разговаривать? — крикнула Эйлин. — Совсем крыша поехала? Это жмур!       Нет, конечно нет. Чушь какая… Но если бы я была внимательнее, то сразу бы заметила, что живот мальчика был разодран, выпотрошен. С такими ранами не живут. Катана выпала из рук, и ее металл звякнул о щебень. В попытке нащупать опору, я машинально потянулась назад.       Он был почти как живой. Ведь только что я радовалась, что спасла жизнь, что я могу помочь. Это несправедливо. Злость осела глубоко в груди, где еще несколько секунд назад теплилась надежда, а сейчас что-то противно ныло и скреблось острыми когтями, пытаясь вырваться наружу. Мальчик приближался, а я пятилась, надеясь, что он остановится.       Все это время я старалась думать о мертвецах как о нарисованных дедом мишенях, не позволяя себе разглядывать их изуродованные тела, не позволяя им становится людьми в моих глазах. Раз они — не люди, то и я — не убийца. Но этот ребенок был человеком, и мне нужно было переступить через ту Вивиан Доул, что была до эпидемии. Та Вивиан не понимала, как так вышло, что люди привыкли к чужим страданиям и научились закрывать на них глаза. Чтобы выжить, придется этому научиться.       Сделав глубокий вдох, я достала нож. Мальчик с животным рычанием кинулся на меня. В его красивом лице не было ничего человеческого, только утешало это мало — он оставался маленьким слабым ребенком с опухшими от слез глазами. Я схватила его за шею и повалила на землю. В голове мелькнула глупая мысль, что ему больно. Мальчик извивался, шипел, клацал зубами, будто щелкунчик. Темные кукольно-неживые глаза смотрели сквозь меня, а я все повторяла «Ему не больно, не больно, не больно». Зажмурилась и, крепче прижимая к земле мечущееся тело, вонзила нож. Мальчик взвизгнул, дернулся. Его тело обмякло.       Одеревеневшие от напряжения пальцы отпустили тонкую жею, и заставила себя взглянуть на изуродованное лицо ребенка. Он сошел бы за спящего, если бы рукоять ножа не торчала из его глаза; если бы его руки не лежали безвольно на пыльной земле, исцарапанные о каменную крошку.       — Прости меня, господи… что я…       Мутная пелена заволокла глаза. Тайра помогла мне подняться, но ноги не слушались. Голова кружилась, и меня затрясло от болезненного приступа тошноты, усиливающегося с каждым судорожным вдохом. Что-то обеспокоено пробормотав, подруга поспешно усадила меня на траву. Эйлин лишь фыркнула.       — Кочерыжек надо обыскать и убрать, — сказала она, вытирая со лба выступивший пот. Ее спокойствие раздражало. Как можно быть такой спокойной среди изорванных человеческих тел?       Тайра, присев на корточки, склонилась над ребенком и вытащила мой нож.       — Документов при них нет, но, скорее всего, тут семья: муж, жена и ребенок. Смерть наступила недавно, — заключила она, осматривая тело женщины. — Понятно, почему Вив решила, что мальчишка жив. Следов разложения еще нет, кровь не свернулась — трупам где-то день, не больше.       — А старик? Он-то скопытился тыщу лет назад, — возразила Эйлин. Я рассеянно проскользила взглядом вдоль старого иссохшего тела. Даже не заметила, как с ним разделались. — Чуть не развалился, пока ковылял.       — Да, не похоже, чтобы он был с ними — сухой, одни кожа да кости. Думаю, он укусил женщину, а потом… — тут Тайра замялась, — Странно... Следы крови на лице только у него. Остальные никого не кусали. Значит, их обратили в одно время.       — У мужика вон шея разодрана. Он загнулся чуть ли не сразу, зато шляпку не потерял, — усмехнулась Эйлин. — Даже если старик укусил его первым, в чем я сомневаюсь — беззубый как черепаха — то мамаша со спиногрызом все равно успели бы смыться. Не могли же они просто стоять и глазеть, как два дебила. Не верю я, что они не смогли убежать от этой трухлявой мумии. Подстава какая-то.       — Черепахи больно кусаются, между прочим. Но в целом согласна — что-то здесь не сходится, где-то должны гулять еще как минимум двое. И я почти уверена, что это хозяева нашего дома, только странно... таких свежих нам не дают. Старик бы подошел больше.       — Они загнулись чуть ли не сегодня, а заявку на дом дали два дня назад. Не наш случай. Кажись, просто заблудшие, — пожала плечами Эйлин и пнула мертвеца в бок. — Да уж, ребятки, а ведь вы могли помочь мне подзаработать, если бы были посговорчивей.       За убийство новообращенных штрафовали редко, но если их поймать и сообщить в офис координаты, то можно получить приличную премию. Так называемый молодняк собирали для испытания вакцины, в которую уже мало кто верил — прогресс за два года был нулевой. Никто из нас не питал надежд на возможное исцеление, но Эйлин удавалось неплохо зарабатывать на новообращенных. Сейчас она по этому поводу не переживала, стягивая с распухших посиневших пальцев женщины пару колец.       Благодаря таким, как Эйлин, нас называли падальщиками, что ничуть ее не расстраивало, ведь деньги были едва ли не единственной радостью ее жизни, а уж кто и что говорит — дело самой последней важности. Отбросив биту в сторону, она стянула с безымянного пальца мужчины обручальное кольцо, схватила тело за ноги и потащила к краю дороги, насвистывая незамысловатую мелодию. Мы с Тайрой стащили остальные трупы на обочину, где было немного песка. Тела, сваленные в кучу, Эйлин облила остатками бензина и подожгла. Только их охватил огонь — и я, зажав нос, рванула на противоположную сторону дороги. К запаху горелой плоти и паленых волос привыкнуть невозможно.       Языки пламени с голодным шипением пожирали мертвых, кожа на руках и ногах запузырилась. Среди чернеющих в огне конечностей одиноко белела маленькая ладонь. Если бы мы пришли хотя бы на день… нет, даже если бы на полдня раньше… Что, если бы мы успели? От едкого дыма вдруг нестерпимо защипало глаза, и я запрокинула голову к черному небу.       — Ему уже было не помочь. Ты все сделала правильно, — знакомая рука похлопала меня по плечу.       — Я знаю, Тай, знаю, но… — шмыгнула я, вытирая нос рукавом. — я думала, он живой. Господи, он ведь жизни еще не видел, и так настрадался. Я так не могу.       — Прекращай ныть, ты уже смогла, — отозвалась Эйлин, закинув биту на плечо. — Я одного не понимаю… столько дерьма было, а у тебя все еще есть силы оплакивать каждого сопляка? Если тебе его настолько жалко, что сама сдохнуть готова, то подыщи себе другую работу. Нас за собой тащить не надо.       — Элли, это уже слишком, — шикнула Тайра, но та пожала плечами и широкими шагами направилась вперед.       Отвечать я не стала, поплелась позади и все размышляла об услышанном. Эйлин была права: дерьма за время эпидемии действительно навалилось столько, что запросто можно утонуть, и, наверное, я подсознательно к этому стремилась, раз пошла в зачистку. Когда, сидя в ванной, скоблишь жесткой мочалкой кожу, оттирая с рук чужую кровь, радость от убийства кажется дикой. Я не могла к этому привыкнуть. За два года мир сильно изменился, а я, вместо того, чтобы к нему приспособиться и жить дальше, все продолжала выискивать признаки того прежнего, что помнила и лелеяла в своей памяти, боясь забыть.       Если спустя полгода меня так мучит работа в зачистке, может, мне действительно в ней не место? Может, я никогда к этому не привыкну? Что тогда? Но прежде, чем я пришла к какому-либо выводу, Тайра прервала молчание. Я и не заметила, как узкая дубовая аллея привела нас к нужному дому. При бледном свете луны он мерцал, словно светлячок в лесу.       — Как думаете, они жили там?       — Ну да, — кивнула Эйлин и замедлила шаг. — Других домов тут нет. Тут могут быть еще жмуры, если старик все-таки отсюда.       Наше трио недоверчиво переглянулось. Вся эта история казалась сомнительной, но думать об этом не хотелось. Мне было плевать, что впервые заказанный дом не подходил под описание очередной ветхой лачуги, а вокруг было слишком спокойно и тихо, чтобы надеяться на жизнь внутри.       Мы поднялись на просторную террасу, заставленную несчетным количеством горшков с густыми, пышными растениями. Всего полчаса назад мы встретили семью, которой уже не суждено сюда вернуться. Без хозяев цветы погибнут, плетеная мебель превратится в труху, пол сгниет, краска облупится — и дом станет похожим на тысячи таких же одиноких, заброшенных домов.       — Херня какая-то, — прошипела Эйлин, хватаясь за ручку двери, — изнутри заперто. Если только с ноги вышибать…       Решив не испытывать судьбу, мы обогнули дом и подкрались к задней двери. В этот раз нам повезло — она оказалась не заперта и бесшумно распахнулась, приглашая внутрь.       Дома, которые мы зачищали, представляли собой забытые богом жилища. В них царил такой хаос, что иногда на его устранение могло уйти около недели. Повсюду разбросанные вещи, раскуроченная мебель, разбитая посуда, кишки и пятна запекшейся крови — типичные свидетельства борьбы с болезнью или собственной семьей, закончившейся мучительной смертью. Такие дома душили затхлым запахом гнили и трупного разложения, а мертвые хозяева встречали без особого энтузиазма. Сейчас, вопреки ожиданиям, мы оказались в маленькой уютной кухне, где царил неестественный порядок. Безупречно чисто. Единственным мусором здесь были мы. Открыв холодильник, Тайра и вовсе нашла там свежие продукты.       — Ничего не понимаю. Тут же убирать нечего. Этот дом точно не жилой? — озвучила она мои мысли.       — Хороший вопрос, — пожала я плечами, — но я бы бросила работу, если бы здесь можно было остаться.       «Остаться и забыть все, как страшный сон», — мысленно дополнила я.       — Мы уже уяснили, что ты пойдешь на все, лишь бы не работать, — закатила глаза Эйлин. В темноте это разглядеть невозможно, но подобные вещи уже ощущаются нутром. — Лучники вперед, — кивнула она в сторону столовой.       Только законченный болван пойдет на разведку один, но я кивнула, и подруги вышли в узкий коридор, ведущий к лестнице. Мне нужно было побыть одной, и стоило желанию исполниться, как липкий страх расползся по телу. Пробормотав «Была - не была», я на носочках проскользнула в просторную столовую. Кончики пальцев прошлись по тонкой белоснежной скатерти — ни пылинки. Это пугало больше, чем если бы тут был погром, ведь в заброшенном доме некому протирать пыль. В центре стола красовалась высокая фарфоровая ваза со свежесрезанными садовыми цветами. Я не удержалась и склонилась над пышными бутонами, жадно вдохнула их нежный, свежий аромат. Такая житейская мелочь, но даже ее отобрала эпидемия. Крепче сжав фонарик, я прокралась к гостиной и потянула за ручку. Дверь послушно отворилась. Луч фонаря скользнул по дивану, паре кресел, пробежался по кофейному столику и, распаляя мой страх, замигал на каминной полке. Я прогнала прочь трусливые мысли и шагнула вперед. Позади раздался шорох. Мертвец схватил меня. Фонарик со звонким стуком упал на деревянный пол и, помигав, погас.       Тьма заволокла глаза. Такая густая, что протяни руку — сможешь за нее ухватиться. И я пыталась, только тело не слушалось. Мертвец зажал мне рот, и полный ужаса вопль застрял в груди, не найдя выхода.       — Дернешься — я тебе все пальцы нахер переломаю, — прошипел мертвец.       Черт знает, на что я надеялась, когда полезла в карман за ножом, но он сдержал свое слово — перехватил руку и сжал с такой силой, будто действительно пытался сломать. Мой скулеж не разжалобил, но я и не надеялась, ведь это был мародер.       За полтора года работы в зачистке можно было составить и издать добротный сборник баек про головорезов, грабящих дома неотесанной сворой, многие из которой ради наживы расправлялись с элитой зачистки — оперотрядами, что уж говорить о нас, самом низшем уровне из возможных. От зачищающих мародерам нужно было в первую очередь оружие, а вот свидетели им были ни к чему. Человеческого в этих головорезах было не больше, чем в мертвецах. Честь и совесть для них были сродни ругательствам. Они никого не отпускали живыми.       В подтверждение моих мыслей мародер сдавил грудную клетку, и вместо крика из меня вырвалось лишь жалкое мычание в ладонь. Работая с мертвецами, я забыла, какими жестокими могут быть люди. Что должно случиться с человеком, чтобы он мог спокойно убить другого? Эту дрянь в людях взрастила эпидемия или она была в нас всегда, ожидая своего часа? Господи, что я вообще забыла в этой проклятущей зачистке? Думала, что жизнь моя ничего не стоит, и поэтому легко разменивала ее на горстку денег и крышу над головой, но стоило оказаться в ситуации, когда она вот-вот оборвется — мне вдруг стало не все равно. Умирать вдали от дома, в какой-то глуши, где у меня никого нет, и от того скорбеть по мне никто кроме Тайры не будет… меня ведь могут даже не похоронить. Просто бросят гнить здесь, пока не придет новая команда. От страха, боли и детской беспомощности защипало глаза, хотелось расплакаться. Если бы не зажатый рот, я бы разревелась со словами «Пожалуйста, отпустите меня, я хочу к маме», точно трехлетка в свой первый день в детском саду.       — Сколько вас? — прошипел мародер, — Покажи на пальцах.       Лунный свет едва пробивался сквозь шторы, и вряд ли в такой темноте можно было что-то разглядеть, но я оттопырила три дрожащих пальца. Ответом был смешок, намекающий, что мы в меньшинстве. Я не знала, сколько еще человек скрывалось наверху, и не могла предупредить подруг. Надежду вселяло только то, что ругань Эйлин еще не долетела до моих ушей.       Дышать становилось сложнее. Кислорода поступало ничтожно мало, лицо горело, а в уголках глаз собрались слезы. Я силилась что-нибудь придумать, но очертания комнаты расплывались, сливаясь рябью в одно большое черное ничто, мысли потихоньку замолкали. Я тряпичной куклой повисла в чужих руках. Головорез будто этого и ждал — он по-хозяйски залез в мой карман и ловко выудил нож.       — Я уберу руку, но только пикнешь — перережу горло. Уяснила?       Еще бы не уяснить, когда ледяное лезвие прижато к шее. Я согласно хмыкнула и, когда мародер убрал руку, жадно вдохнула воздух. О, господи, как мало мне понадобилось, чтобы едва не рассмеяться от счастья. Жаль, счастье длилось недолго.       — Ну, и? Какого хера вы здесь забыли? Решили нажиться на пустующем доме? Так он еще не пустует.       По телу пробежала дрожь. Пазл сложился — это они, мародеры, выставили ту семью на улицу. Это они вышвырнули их, бросили беспомощных на растерзание мертвецам. Это из-за них погиб тот мальчик. Из-за них мне пришлось… Не успела я закончить мысль, как в глаза ударил ослепляющий свет, и я дернулась, едва не распоров горло.       — Эй, ты, отпусти ее! — скомандовала Эйлин. В одной руке она держала служебный револьвер, в другой — фонарик. — Живо!       — Катились бы вы отсюда, — шикнул мародер и надавил лезвием на мою шею.       — Думаешь, напугал? Пф… валяй, можешь пырнуть ее, она все равно балласт, так что я буду только за, — пожала плечами Эйлин. — Но при одном условии — ту мелкую девчонку наверху будет ждать участь похуже.       Я охнула. В доме был ребенок? Что за мародеры такие? Они же не берут с собой детей. Эйлин ляпнула глупость, решив, что подобным можно запугать отъявленных убийц, но я ошиблась — его рука дрогнула, оставляя на моей шее порез. Я зажмурилась, сжав край свитера трясущимися пальцами. Только бы меня не убили. Господи, пожалуйста, только бы не убили!       — Живо, мать твою! — взревела Эйлин. — Считаю до трех. Раз…       — Боже, Элли, опусти револьвер, — взмолилась я.       — Заткнись! Я спасаю твою задницу. Два...       Мародер медлил. Я спиной чувствовала, как он напряжен, как не может решиться.       — Отпусти меня, я все улажу, — прошептала я так тихо, чтобы услышал только он. — Нам не нужны проблемы.       — Ага, как же, — ядовитое шипение в ухо. — Поэтому вы создаете их другим?       — Думай что угодно, но только ребенок ни в чем не виноват. — Хватит там шептаться. Три! — крикнула Эйлин и направилась к лестнице, все еще держа нас под прицелом.       За спиной раздался вымученный стон — и сжимающие меня тиски исчезли. От неожиданной свободы я рухнула на пол. Тайра кинулась ко мне, второй раз за ночь помогая подняться на ноги. Я обернулась и наконец увидела схватившего меня человека. Белый свет фонарика делал его черты лица острее: впалые щеки, под глазами залегли тени, взгляд холодный и изможденный. На вид парню было немного за тридцать. Вроде ничего необычного, но его бледное лицо казалось знакомым. Я уже видела эти светлые кудри и темные глаза. Это он! Сердце ухнуло вниз, как бывает, когда среди серой толпы ты внезапно замечаешь до боли знакомое лицо, которое уже не рассчитывал увидеть, — передо мной стоял убитый мной мальчик, только повзрослевший и возмужавший. Он бы мог стать таким, если бы…       — Кто вас сюда отправил? Неужто сам сказочник? — спросил он с нескрываемым презрением.       — Понятия не имею, о ком ты, но первый вопрос у меня к тебе тот же, — парировала Эйлин.       — Вы вломились в мой дом.       Я развернулась к Тайре и встретилась с ее взволнованным взглядом. Подруга нервно сглотнула, представив, какой разнос нас ждет в кабинете мистера Хида, если это окажется правдой. Эйлин же было вполне комфортно. Она подошла к выключателю и зажгла свет.       — Эм-м, окей, — порывшись в походном рюкзаке, Эйлин выудила удостоверение и сунула его прямо под нос парню, — Зачистка. Усек?       — Боже, Элли! — мне было стыдно за ее хамство. Все-таки, если он не врет, получается, мы действительно вломились в чужой дом и угрожали его хозяевам. Это было чревато огромным штрафом или увольнением. Пугал только первый вариант.       — Додумались отправить самых бестолковых… оперативников не нашлось? — хмыкнул парень.       — Если ты не знал, опера занимаются делами поважнее, чем зачистка домов от жмуров и полоскание ковриков, — ответила Эйлин. Она рвалась в отдел оперативной зачистки, но мистер Хид уже три месяца тянул с ее переводом, находя множество отговорок. Единственное, что я знала — работа там опаснее, но платят гораздо больше.       — Ваш менеджер ошибся — здесь их нет, — парень скрестил на груди руки. — Или вы пришли, чтобы зачистить меня и моих сестер?       — У нас приказ убрать только жмуров, — ответила Эйлин. — Так у вас их, значит, нет? Значит, старик, двое взрослых и твоя мелкая копия никак с тобой не связаны? — как бы между делом поинтересовалась она.       Пущенная стрела едких слов попала точно в цель — парень дернулся. Он что-то пробормотал себе под нос и отшатнулся будто пьяный, врезаясь спиной в стену. Черный невидящий взгляд устремился куда-то сквозь: сквозь нас, сквозь окно и темноту дубовой аллеи, где тлели обугленные человеческие тела. Казалось, мы простоим в молчании вечность, пока парень не мотнул головой, будто сбрасывая с себя наваждение. Его губы искривились в неестественной горькой улыбке, затуманенный взгляд обрел холодную ясность.       — Где вы их видели? Они были вместе? — спросил он.       — Та-ак… Мужик и женщина, кажется, были вместе на мосту. Мелкий вылез из-под него уже потом. Все трое обратились не больше суток назад. Еще был старик, но тот совсем давнишний, — отрапортовала Эйлин, будто сдавала отчет мистеру Хиду. — В доме есть еще кто-то кроме тебя и мелкой девчонки?       — Еще одна сестра в другой комнате. Не советую будить, — отозвался парень. — Томми и родители… Где они сейчас?       Томми. Так вот как зовут мальчика. Звали. Я не хотела этого знать, ведь чем больше узнавала, тем сильнее становилось чувство вины. Я расправилась не с мешком кукурузы, а с ребенком, которого звали Томми.       — Если мы говорим об одних и тех же людях, то сейчас они должны догорать у моста, — ответила Эйлин.       — Господи! — руки затряслись. Я не знала, куда их деть, чтобы не схватить Эйлин за ворот джинсовки, хорошенько встряхнуть и что есть сил прокричать «Что, блядь, с тобой не так?». Час назад мы перебили почти всю семью парня, а теперь вломились в его дом и чуть ли не с порога этим хвастаемся.       — Кончай драматизировать, лучница. Он не мальчишка, чтобы говорить с ним полунамеками, — Эйлин скинула рюкзак на пол и плюхнулась на диван, — к тому же, как бы там ни было, а переночевать нам где-то надо.       — Переночуй в канаве у моста, — бросил парень. Быстрыми шагами он вышел в прихожую, снял с крючка огромный свитер и покинул дом. Дверью он не хлопнул, придержав ее в последний момент. Наверное, боялся разбудить сестер, хотя не удивлюсь, если они проснулись, когда Эйлин кричала и размахивал револьвером.       — Классный кардиган, — присвистнула она, — И откуда в сельской глуши такие модники? Нет, ну правда стильный парень.       Тайра одарила сестру укоряющим взглядом и повернулась ко мне:       — Поговоришь с ним? Вряд ли ты взбесила его так же, как наша чуткая Элли.       Эйлин в свойственной ей манере наигранно возмутилась:       — А чего я? Мне он приглянулся, шмотки крутые, а лучницу прихлопнул бы, если бы не я. Даже резать начал.       — Элли, будь ты человечнее! Какие к черту шмотки? — вскипела Тайра, — В тебе что, совсем нет ни капли сочувствия?       — Сочувствие? Как погляжу, вам сраное сочувствие сильно помогло. Воскрес от него братец Сэм, а? Неужто нет? Ну, тогда хотя бы дядя Говард? Ой, и тут мимо! Мы тут, знаешь ли, вообще всего лишились, — от внешнего спокойствия Эйлин не осталось и следа. — Посмотри на себя! На меня посмотри! Доул вообще до сих пор думает, что по ночам никто не слышит ее нытья... От хорошей жизни мы здесь? Пожалел нас кто-нибудь? Черта с два. Мы были сами по себе, никому нахрен не нужные отбросы из дыры под названием Ситха, и ничего, справились и живем дальше. Этой семейке еще повезло — им есть, за что цепляться, и наша жалость им даром не нужна, и вообще… — Эйлин запнулась, собираясь с мыслями, но лишь отмахнулась, — Нахер ваше морализаторство. Делайте, что хотите, раз такие умные.       Тайра понимала: в чем-то Эйлин была права, и признаться в этом было трудно, но еще труднее — вспоминать об отце и брате. Порывшись в рюкзаке, она выудила оттуда кусочек ваты, склянку и протянула их мне. Я обильно смочила вату вонючим спиртом и прижала к порезу.       — Там правда наверху ребенок? — поинтересовалась я, пытаясь отвлечься от неприятного пощипывания.       — Ага, девочка лет шести-семи, — подтвердила Тайра.       — Элли, ты чудовище.       — Да что ты говоришь? Ну а ты идиотка, — огрызнулась она в ответ. — Я спасала твою неблагодарную задницу, но больше такой херней страдать не буду.       — Ну, так что, Вив? Поговоришь с ним? — сменила тему Тайра. — Не хочется к этому прибегать, но на улице сейчас действительно опасно. Где-то околачивается как минимум еще один мертвец.       Разговоры давались мне легче драк, да и атмосфера в доме царила гнетущая. Я кивнула и на ватных ногах направилась к двери. Замерла, цепляясь за ручку, как утопающий за спасательный круг. Сердце заколотилось, будто на пороге в Ад. Что-то общее в этом тоже было — по ту сторону мне придется отвечать за совершенное. Но виновата ли я? Разве я сделала то, что разрушило чью-то жизнь? Эти жизни уже были разрушены. Тогда почему мне так тошно?       — Вив, все в порядке? — забеспокоилась Тайра. Я убила ребенка, его маму, собираюсь вот еще в гости к ним напроситься. Конечно все в порядке! О чем речь? Но, проглотив едкий ответ, я открыла дверь и шагнула за порог. Взгляд уперся в сгорбленную под тяжестью горя спину. Парень сидел на ступеньках, запустив пятерню во взъерошенные волосы, будто хотел вырвать их вместе с тяжелыми мыслями. Было в этом что-то такое, во что мне не следовало вмешиваться, что-то личное; но я уже стояла здесь, и делать вид, что ничего не произошло, было бы так же глупо, как развернуться и зайти обратно. Поздний вечер давно сменился глубокой ночью, идти нам некуда. Переминаясь с ноги на ногу, я сделала глубокий вдох и молча опустилась рядом.       — Томми тоже сожгли? — внезапно спросил парень, не поднимая головы. Сердце дрогнуло, ухнуло вниз, и я закрыла лицо руками:       — Да.       — Кто их убил?       — Я не… н-не…       Голос дрожал, готовый сорваться на всхлип. Не в силах выдавить из себя хотя бы лаконичное «не хотела», я покачала головой. Я должна была объяснить, что все это не ради удовольствия, что это просто работа, и мне жаль, что его семья оказалась в ней замешана, жаль его самого и его сестер, но слова никак не шли. Пытаясь вырваться наружу, они колючим комом застревали в горле, раздирали его изнутри.       — Да-да, ты не знаешь, вы пришли позже, когда они уже были… — запнулся парень, готовясь сказать то, во что верить не хотел, — были мертвы. Слезы только не лей, а то видок у тебя как у побитой собаки.       — Я не хотела, но это… это моя работа. Кто-то должен ей заниматься, — попыталась я оправдаться. Вышло отвратительно.       — Что тебя там держит? Хорошо платят?       — Деньги здесь не причем. Не от хорошей жизни люди идут в зачистку.       — Ох, тяжело тебе, бедняжка, наверное, — ответил парень, не скрывая издевки, и достал сигарету. — Пожалеть тебя?       — Себя пожалей, — огрызнулась я, и только потом осознала, что ляпнула. — Прости.       — Все нормально, — усмехнулся парень. Он все крутил сигарету, но закурить не спешил. Только сейчас я заметила, как дрожат его руки. — Меня тоже раздражает жалость, так что прекращай, окей?       В конце концов, сигарета сломалась пополам. Табак высыпался на колени и насытил воздух терпкой горечью, будто и без того ее было мало. Растерзанная сигарета полетела в жестянку.       — Думаю, в зачистке меня уже давно ничего не держит, — сказала я скорее себе, чем парню. Он удивленно вскинул брови.       — И стоит оно того?       — Кажется, нет, — пожала я плечами.       — Тогда не вижу смысла работать в этой помойке, — парень смахнул табак с колен, поднялся на ноги и направился к двери. Он собирался войти, как вдруг остановился. — Зовут-то тебя как?       Вопрос поставил меня в тупик. Не такой реакции я ожидала от убитого горем человека. Да что уж тут, сам разговор оказался для меня неожиданностью.       — Вивиан, — пробормотала я, — Вивиан Доул.       — Ладно, бедняжка Вивиан Доул… Переночуйте в гостиной и выметайтесь сразу, как проснетесь, — сказал он бесцветным голосом. — Ты ведь за этим сюда пришла, — и скрылся в дверном проеме.