All shall fade

      Лес. Ветки под ногами хрустят, будто обглоданные кости. Может, я не ошибаюсь, только попробуй разгляди в кромешной тьме хоть что-нибудь. Над головой угрожающе нависают кривые когтистые лапы черных деревьев. Тусклый свет угасающего фонаря мерцает во мраке, скачет по тощим силуэтам стволов. Он, как и я, ищет спасения, но прятаться поздно. Я бегу, пока не спотыкаюсь о торчащие узлы корней. Фонарик выскальзывает из вспотевшей ладони, и я падаю на сырую землю. Жесткие как камень шишки, иголки впиваются в кожу. Колени саднит. Нет сил подняться, не то, чтобы бежать. Я сдаюсь, но знакомые руки подхватывают меня под мышки и толкают вперед, заставляя перебирать ногами. Все тело ноет, от отчаяния хочется плакать. Позади раздается крик и тонет в безумном реве мертвецов:       — Беги, Ви, не оборачивайся! Только не оборачивайся!       И я бегу, потому что по необъяснимым причинам не смею ослушаться. Бегу, пока легкие не начинает жечь адским пламенем. Внутри все бурлит как в кипящем котле. Мне страшно. Страшно до седых волос, до истерики и первобытного ужаса. Что там, позади? Неизвестность изводит мрачными образами, спускает с поводка, словно бешеных псов, все мои потаенные кошмары.       Позади снова раздается крик, но это не крик отчаяния или страха. Страшно только мне, а человек за моей спиной ничего не боится. И все же достаточно одного крика, чтобы понять: случилось ужасное. Своим нутром я ощущаю это так же отчетливо, как и понимаю, что стоит мне обернуться — и я уже не смогу убегать. Пока я спасаю свою жизнь, другая ускользает сквозь пальцы. Эта мысль давит, и под ее тяжестью я едва волочу ноги. Господь, ведь позади моя семья! Как я могу убегать?       Едва я смирилась, что повсюду смерть, как костлявая добралась и до нас.       — Пожалуйста, я не хочу, не смогу… — жгучие слезы застилают глаза, вынуждая замедлить бег. — Я не могу тебя бросить!       — Заткнись и беги! — и снова не могу ослушаться.       Чувство беспомощности гложет изнутри, но нельзя трусливо сбегать. Нужно срочно помочь хоть чем-нибудь! Но мои мысли оказываются слишком очевидными:       — Ты глухая? Даже не думай!       Пересилив себя, делаю шаг. Еще шаг. Гремит выстрел. Тишина воцаряется на бесконечные секунды. Я падаю на колени. Истошный крик разлетается по непроглядной темноте, все больше застилающей заплаканные глаза. Я не могу снова все потерять. Это невозможно. Так нельзя, потому что так попросту не бывает. Рыдания сменяются сиплыми всхлипами. Тишина повсюду. Затихло все. Не слышно ни хруста иссохшей листвы, ни живых, ни мертвых. Ни-че-го. Время остановилось. Я хочу обернуться, когда ледяное дыхание касается шеи. Совсем близко. Костлявые пальцы впиваются в плечо, тянут назад. Это сама Смерть. Она давно дышала в затылок, следовала по пятам, загоняла нас, как кроликов, в свои силки и — нагнала. Больше не нужно убегать?       — Проснись, Шават.       Резкий рывок. Я открыла глаза, хватая ртом спасительный воздух. Жуткий ледяной лес исчез. Робкое солнце окутывало комнату мягким утренним светом. По белому потолку нежно-розовой полосой растекался рассветный луч. Я дома, в Ситхе, мне восемнадцать, и нет никакой эпидемии. Весь этот ужас — всего лишь страшный сон, продукт воспаленного воображения, и не более. «Ви снова перечитала комиксов перед сном» — любимое мамино оправдание моего ночного бреда. Хорошо, что она меня разбудила.       — Мам, снова эти кошмары… я все бегу, бегу, а мертвецы догоняют...       Молчание. Лишь назойливое тиканье часов, действующее на нервы.       — Ма-ам?       Я протерла слипающиеся глаза, и стон отчаяния вырвался из груди, осел на языке привкусом горечи — это не мой дом. Это кошмар оказался реальностью. Я не разрешала себе возвращаться в прошлое, но оно все чаще пробивало брешь в выстроенных мной стенах. Через зияющие в них дыры можно было разглядеть брошенный в Ситхе дом, мой трусливый побег оттуда, и людей, которых я предала. Маму.       Жалко всхлипнув, я зажмурилась и уткнулась лицом в подушку. Нужно взять себя в руки. Не хватало еще разреветься, когда рядом Эйлин. Уж она не упустит очередного шанса обвинить меня в бесхребетности. Затаив дыхание, я прислушалась, не проснулись ли хозяева, когда позади что-то зашуршало. Рука рефлекторно схватила спрятанный под подушкой нож, готовая нанести удар, но мой взгляд наткнулся на голые ступни. Растянутые спортивные штаны, руки в карманах, серая футболка, осунувшееся лицо. Не мертвец, но очень похож.       — Спи, Доул, — хмыкнул парень, — рано еще.       Если бы он не заговорил, то точно сошел бы за призрака. Я выдохнула, прикрыла глаза, стараясь успокоить ошалевшее сердце. До ушей донесся звук удаляющихся шагов, скрип двери. В комнату потянуло жареным беконом. Живот тоскливо заурчал, ведь вчера мы только обедали, а про ужин думать забыли.       Из столовой долетели шум возни, яростный шепот, вот-вот сорвущийся на повышенный тон. Разговор мог быть личным и совсем нас не касаться, но, работа в зачистке научила, что стыдится осторожности мог только законченный идиот. Я выскользнула из спального мешка, на носочках прокралась к дверям и, собрав в кулак свое скромное мужество, прислонилась ухом к двери.       — …ты такой наивный, ей богу! — глухо отскочил от стен женский голос.       Я заглянула в щель между дверьми и увидела девушку. Вчера парень что-то говорил про двух сестер в доме. Наверное, это была одна из них. Из-за худобы она казалась чуть ли не на голову выше меня, и длинные пшеничные волосы, заплетенные в тонкую косу, только усиливали это впечатление.       — Не понимаю, чем ты думал, когда разрешил им остаться? Этим убийцам, чертовым падальщикам.       Я отшатнулась. Под ногами скрипнула половица. Падальщики — очередной мерзкий ярлык. Щеки пылали будто от пощечины. Для обывателей мы были вечными антагонистами, злодеями, и пусть таковой я себя не считала, зато ощущала яснее ясного.       — Не истери — всех разбудишь, — шикнул парень.       — Ну и отлично! Они переночевали и теперь пусть катятся хоть в саму преисподнюю, — яростно всплеснула руками девушка, — там им и место!       — Я тоже не рад их присутствию, но не забывай, о чем предупреждал отец.       — А мне плевать, о чем он предупреждал! — женский визг разлетелся по комнате, и Тайра недовольно заворочалась. — Именно из-за своих предупреждений он мертв и утащил за собой маму и Томми! И ради чего? Чего они добились? Их убили, и нас убьют, если ты не…       — Хватит, — парень встряхнул сестру за плечи. — Никки может услышать. Либо молча готовь завтрак на всех, либо разбуди ее, я закончу. А ты, Доул, долго еще будешь подслушивать?       Первые несколько секунд я хлопала глазами, наивно полагая, что в доме есть кто-то еще с моей фамилией, и он вот-вот появится на кухне. Не появился.       — Я тебя слышал — пол скрипучий.       На задеревенелых ногах я шагнула в столовую. Взгляд сверлил сверкающий чистотой паркет, не смея подняться выше. Мало того, что я падальщик, так теперь еще и шпион. Не зная, куда себя деть, я дрожащей рукой заправила выбившуюся прядь волос за ухо. Готова поклясться, что выглядела точь в точь как провинившаяся школьница в кабинете директора, только вряд ли получится отделаться выговором.       — Извините, не хотела подслушивать. Я услышала вас и не смогла уснуть, вот и… — убогое оправдание, но спонтанная ложь давалась мне с таким же трудом, как в старшей школе — математика.       — Мэри любит скандалить, — парень схватил со стола яблоко и широко улыбнулся. Улыбка вышла фальшивой, но не злобной.       Теперь, при солнечном свете, я смогла хорошенько разглядеть хозяина дома. Бледный, измученный бессонной ночью, на первый взгляд он казался спокойным, если бы не проступившие на скулах желваки. Я нервно сглотнула, потирая саднящую шею, и отвела взгляд от темных сканирующих глаз, и очень зря — вынести тяжелый взгляд девушки оказалось ничуть не легче. Кажется, Мэри… Если ее брат скрывал свои переживания за мнимым спокойствием, то Мэри едва не кричала о том, как ей невыносимо больно и тошно. Ее потухшие глаза, опухшие и покрасневшие от слез, столкнулись с моими и оказались красноречивее всех невысказанных слов. Худые руки задрожали, а тонкая побелевшая линия губ едва сдерживала тысячу непростительных проклятий. Ее ненависть ощущалась кожей. Я тоже когда-то испытывала нечто похожее, только к себе.       — Ты, — Мэри была готова рвануть в мою сторону, когда ее брат вскинул руку, преграждая путь. — Это ты…       Да, я. Но кто эта я? Убийца? Падальщик? Ее ярость вызвала во мне прежде небывалое раздражение. Разве мы заражаем людей? Разве мы превращаем их в кровожадных монстров? Мы всего лишь разгребаем последствия. Почему я живу со стойким чувством вины перед такими, как Мэри? Еще ночью, сидя с ее братом на ступеньках, я горячо обвиняла саму себя, но сейчас необходимость оправдываться вдруг показалась смешной и унизительной. Я и так была на самом дне, и жалкие оправдания меня оттуда не поднимут ни на дюйм.       Мне вдруг вспомнился дед со своей мудростью, граничащей с безумством. Жаль, что его больше не было. Когда дрожащими руками я собирала осколки разбитой чашки в надежде ее склеить, он умел меня вовремя одернуть. Хватит попусту трепыхаться, Шават. Ты всего лишь разбила чашку. Ругай себя только за то, что сделала намеренно и с черным злобным сердцем, а за мелочи тебя и без этого отчихвостят непогрешимые святоши вроде желчной старухи через три дома. Ох, дед, как же твоих нравоучений сейчас не хватает.       — Кто. Ты. Нахер. Такая. — сквозь зубы процедила Мэри.       — Ты же слышала, что это Доул. Кажется, Вирджиния, да? — встрял парень. Готова поспорить, он нарочно назвал не то имя.       — Мне подходит, — пожала я плечами.       — А я — Эван Фейдер. Рад знакомству, — без малейшей радости сказал он.       — Взаимно, — скрестив на груди руки, я отвернулась к окну и поспешила перевести тему: — Я могу чем-то помочь или лучше уйти?       — О, не переживай, ты уже сполна помогла, — ответила Мэри.       — Можешь нарезать хлеб для сэндвичей, — невозмутимо перебил Эван, — Мэри поделится всем необходимым.       Мэри заметно напряглась, наверняка выжидая момент, чтобы подпустить меня ближе и выпустить кишки. Я пожалела, что оставила нож под подушкой. Нож, которым я изуродовала лицо их младшего брата. Эта мысль заставила меня содрогнуться. Лучше бы он больше никогда не попадался мне на глаза. Ни нож, ни тем более мальчик. Прогнав неприятные воспоминания, я подошла к столу. Мэри, не проронив ни слова, швырнула передо мной разделочную доску и хлеб, будто кости бродячей собаке. Нож со свистом воткнулся в доску.       — Жрать она собралась в нашем доме… Убила бы, — и я ей поверила.       — Пожалуйста, разбуди Никки. Это лучше, чем махать ножом, — устало заметил Эван, но его слова были пропущены мимо ушей.       Мэри трясло, руки ее не слушались, и все же уходить она не собиралась. Нож кромсал зелень, грозя вот-вот опуститься на пальцы. Я принялась за дело, краем глаза наблюдая за ее резкими, истеричными движениями, и не вздрогнула, когда услышала вскрик. Мэри рванула к раковине. Ледяная вода розовела, соприкасаясь с ее ладонью. Я машинально протянула кухонное полотенце и едва не напоролась на выставленный нож.       — Не приближайся, сука! — взвизгнула Мэри, — лучше удавись им.       — Хватит! — рявкнул Эван. — Иди наверх и разбуди Никки. Я тут сам разберусь.       — Как ты можешь? — голос Мэри дрожал от обиды и подступивших слез, — Они убили маму и папу, а ты…       — Живо возьми полотенце и иди наверх.       — Знаешь что? И ты, и мелкая меня уже достали, — Мэри сорвала с себя фартук, швырнула его на стол, будто так можно было избавиться от злости, — Лучше бы ты не возвращался! — и вылетела в коридор.       Я ожидала, что, она больше не спустится и уж тем более не сядет с нами за один стол, но едва мы уселись, как она заговорила первая. Пока Эван и я готовили завтрак, Тайра решила объяснится. Вот уж кто никуда не уйдет, пока не восстановит хотя бы мнимое перемирие. У нее всегда было достаточно терпения, чтобы суметь донести свою мысль до человека, совсем не желающего ее слушать. Не знаю, что она наговорила Мэри, но теперь та казалась более спокойной. Спокойной и измотанной. Отпечаток горя и глубокой усталости на лицах Фэйдеров превратил их в двух измученных стариков.       — И куда вы теперь? — вопрос Мэри прозвучал настолько буднично, что я засомневалась, была ли утренняя сцена на самом деле. О ней напоминали только ее красные от слез глаза.       — Сначала в шарагу. Надо отметиться, отчет сдать, — с набитым ртом ответила Эйлин, размахивая вилкой. Аппетит был только у нее одной, — Потом, куда скажут — туда и пойдем.       — А что у тебя с шеей? — встряла Никки, заставляя всех вздрогнуть. Девочка сидела так тихо, что о ее присутствии уже успели позабыть.       Я провела рукой по заживающему порезу. Воспоминания о вчерашнем инциденте заставили меня недовольно поморщиться. Упоминать о нем не хотелось, к слову, совсем. Уж точно не при ребенке. И пока я придумывала правдоподобное объяснение без упоминания Эвана, Эйлин снова решила внести ясность в это маленькое недоразумение:       — О, не парься, ее всего-навсего чуть не прирезал твой братец.       Неловкое молчание повисло в воздухе. Тайра наградила сестру внушительным пинком под столом. Мэри уставилась на брата, который будто позабыл о случившемся и только что вспомнил.       — Ничего себе, Эв… Ты бы хоть извинился, — едко ухмыльнулась Мэри, ковыряя вилкой остывшую яичницу.       — Видимо, так вышло, — пожал плечами Эван и обратился ко мне: — Извини, Доул, не заметил. Болит?       — Нет-нет, — замахала я руками. Внезапный вопрос вывел меня из ступора. —Все в порядке.       В его словах и взгляде не было ни капли сожаления. Оно и было понятно — будучи на его месте стала бы я переживать о человеке, причастному к гибели близких? Нет. Я не особо переживала о самих Фейдерах, чего уж тут.       — Эван на самом деле очень хороший, он заботится о нас, — пролепетала Никки, хватая меня за руку. О ее присутствии опять все забыли. Голубые, блестящие от выступивших слез глаза смотрели с искренним непониманием, губы дрожали, будто она вот-вот расплачется. — Он ведь не хотел тебя обидеть?       Открывшаяся правда ее напугала. Маленький наивный человек еще не знал, какими жестокими могут быть взрослые, и было бы лучше, если бы Никки не знала об этом как можно дольше.       — Конечно не хотел, — улыбнулась я, поглаживая детскую ладошку. — Никто в этом не сомневается. Просто было темно, и твой брат подумал, что я грабитель, а любой дурак знает, что грабители ужасно злые.       — Значит, Эван не знал, что ты девочка? Он всегда говорит Томми, что девочек надо защищать.       Мэри вздрогнула от упоминания младшего брата. Ее посеревшее лицо исказила гримаса злости и боли. Она дернула плечами, раздраженная словами сестры.       — Конечно не знал, — нахмурилась я, изображая возмущение. — Твой брат думал, что защищает вас с Мэри от опасных преступников.       — Я так и знала, — с гордостью ответила Никки. — Он как папа. Наш папа защищает весь город, всех-всех жителей, он па…       — Никки, хватит! — перебила ее Мэри. — Замолчи и ешь.       — Не срывайся на ней, — вступился Эван. В ответ его сестра лишь зло сверкнула глазами и, будто вспомнив о чем-то важном, повернулась к нам:       — А знаете… оставайтесь! Оставайтесь на обед. Последние два года у нас та-ак редко бывают гости, — закатила она глаза, — Гостей нам очень не хватает. Правда же, Эван?       Эван вскинул брови, всем своим видом показывая, что он против такого предложения. Он недоумевал ровно так же, как и я, ведь еще полчаса назад его сестра была готова лично подкидывать дрова в костер, на котором бы мы горели. Зато Никки с воодушевлением захлопала в ладоши.       На лицах подруг отразилось сомнение. Эйлин пожала плечами, Тайра попыталась вежливо отказаться, чувствуя в предложении совсем не гостеприимство, а сарказм в сторону Эвана, но Мэри пресекла ее робкий протест, заверив, что неудобств мы не принесем. Ага, как же! И это говорил человек, который всего час назад проклинал нас, на чем свет стоит. Эйлин, пару минут просидев в несвойственной ей глубокой задумчивости и все-таки что-то для себя решив, выпалила:       — Мне тогда надо кое-куда позвонить. Можно?       Получив разрешение, которое она не особо и ждала, Эйлин вскочила, с грохотом отодвинув стул, и размашистыми шагами направилась в коридор. Не прошло пяти минут, как из его глубин донеслась отборная брань, и мы с Тайрой, переглянувшись, вылетели из столовой, пока Никки не услышала чего-нибудь покрепче.       — Представляете, они ошиблись, нахер, домом! Кто мог подумать, что эта Тейм такая идиотка? Кто вообще посадил туда эту драную курицу, а?       — Элли, тише, девочка может услышать! — нахмурившись, шикнула Тайра.       — Так они отменили задание? — с надеждой поинтересовалась я. Не хотелось снова возвращаться к работе. Снова мертвецы, снова убийства. Вот не сиделось мне секретарем мистера Хида! Подумаешь, зарплата была в три раза меньше, зато я ночевала дома и после работы не отстирывала одежду от запекшейся крови мертвецов и, что самое главное — не испытывала за свою работу чувство вины и сожаления. Задания в зачистке были словно ад Данте, где каждый круг уводил нас по лихо закрученной спирали все ниже и ниже.       — Еще чего! — всплеснула руками Эйлин, — Эта стерва сказала, что завтра перезвонит и скажет, что к чему.       — Но мы не можем здесь остаться, — возмутилась я. — Куда она собирается звонить?       — Ну, так а я о чем? Да и хер с ней! Я продиктовала номер, так что разобьем неподалеку лагерь — если что, нас позовут к телефону, — пожала плечами Вимент.       — Можете остаться у нас, пока не решите свои дела, — раздался позади тихий голос. Мэри мялась в проеме, будто гостем здесь была она, а не мы. Она хотела что-то сказать и не договаривала.       — Боюсь, что твой братец этого не допустит, — хмыкнула Эйлин. Я не разделяла ее удивления. Ладно братец… как допустит сама Мэри? — Мы не самые удобные гости.       — Удобнее, чем обычно, — пробормотала Мэри. — Пожалуйста.       О, это что, мольба? С чего вдруг девчонка так упорствует? Она кого-то боится?       — Ну, валяй, — пожала плечами Эйлин, — но мы не настаиваем.       Мэри кивнула и ушла на кухню, и мы, не сговариваясь, решили немного проветриться. Мало ли, какой разговор предстоял этой семье.       Стоило входной двери за нами захлопнуться, и я, полной грудью вдохнув свежесть весеннего воздуха, озвучила нашу общую мысль:       — Вам не кажется, что уж слишком она к нам добра? Еще утром она называла нас падальщиками и мерзкими тварями, наставила на меня нож, а теперь…       — Кажется, каждый точит на тебя зуб, лучница. Но даже жмуру понятно, что девчонка что-то задумала, уж больно мило улыбается, — ответила Эйлин, ступая с террасы на землю и подставляя довольное лицо навстречу теплым солнечным лучам. — Но у нас нет выбора, придется остаться и все время быть начеку.