T.M.H.

С лица Антона стекал пот, а Дима уже еле дышал, да и Серёжа с Арсением выглядели не лучше, когда Воля выкрикнул: «С вами была импровизация! Пока!» Ещё секунда – и да, вот она, долгожданная свобода. — Чёрт, — Антон первый подлетел к воде и обессиленно сел на пол, — это было очень мощно. — О ГОСПОДИ, СИЛЫ ОСТАВИЛИ МОЁ БРЕННОЕ ТЕЛО! — и Матвиенко побежал в гримёрку с дикими воплями. — Да ладно вам, всё нормально же! — Воля абсолютно спокойно держал в руках бутылочку с водой и элегантно делал мелкие глотки. — Ну ты-то не прыгал по сцене 3 часа и не запарывал дубли, — парировал Дима, пытаясь отдышаться, словно только что участвовал в диких скачках (хотя, в принципе, так оно и было). — Тебе, я смотрю, и со своего места прекрасно удаётся рассмешить зал. Но всё-таки Арсений с Антоном здорово повеселились в Красной Комнате, да, Арс?! — сначала Дима, а потом и все остальные заржали. — Завали, а? — Арсений густо покраснел и судорожно начал собираться домой. — Что-то нервный он сегодня, — сквозь смех произнёс Серёжа, — похоже, ему не понравилось, — теперь все, кроме Антона и Арсения, хохотали, согнувшись и вытирая выступившие слёзы. Шастун всем своим видом выражал похуизм, а Арсений надеялся поскорее сбежать из павильона, пока его репутацию окончательно не опорочили. — Мне кажется, они не настроены на разговор. Ну и ладно, мы и без них повеселимся, — сказал Воля. — Арс, пойдёшь с нами в бар? — Арсений отрицательно покачал головой и начал надевать пальто. — А ты, Шаст? — Антон тоже ответил отказом, и парни принялись подначивать «сладкую парочку», делясь домыслами об их «тайной жизни». Но всё-таки все одевались, укутывались в слои одежды, потому что за окном шёл снег, а тепло было только в павильоне. Арсений в какой-то момент думал уже пойти с ними в бар, посчитав, что и так очень одиноко проводит свою жизнь и иногда выйти в свет тоже полезно, однако Дима сказал: «Что-то наши голубки приутихли» И тогда он окончательно отбросил эту идею. — Всем пока, пацаны, я домой, — дождавшись, пока все скажут ему «пока», он вышел на улицу. На улице было морозно, и Арсений закурил, стоя перед парковкой. «Что за глупости про этот артон? Понять не могу, почему все так надеются, что мы с Шастом вместе. Боже, как тупо! Поверить не могу, что ребята действительно ведутся на всю эту чепуху. Господи. Как объяснить, что это неправда? — Арс затянулся и выпустил дым из лёгких, идя к машине. — Странная у нас всё-таки страна, — продолжал думать он, — все вроде яростно отстаивают свою ориентацию и кричат направо и налево, как ужасны сексуальные меньшинства, но в то же время все спокойно подкалывают друг друга и строят из этого ОХ НИХЕРА СЕБЕ какую шутку. Может, дело в нас? Почему Диму, Сержа, Волю, Стаса, да и остальных ребят не "женят" между собой, а нам стоит посмотреть друг на друга, как все начинают строить домыслы и придумывать несуществующие отношения. Может, дело в том, что мы делаем? Но, с другой стороны, пидорские шуточки отпускают все, а шипперят только нас. Кстати, что за слово странное – "шипперить"? И откуда я его вообще знаю?! — решив на сегодня покончить с сигаретами, он подошёл к машине и кинул сигарету на асфальт, не наступив на неё ногой. Искры быстро разлетелись вокруг, и мужчина ещё несколько секунд любовался ими. — Даже если все настолько взбесились, что сводят нас с Шастуном вместе, я не должен на это реагировать. Пусть поговорят пока, а потом забудут. Не стоит делать из этого трагедию и портить свою репутацию, легче молчать и выйти из этой неразберихи победителем, — он открыл машину и вспомнил, что предварительно её не завёл, поэтому ему придётся либо ехать в холодной, либо сидеть и ждать, пока она нагреется. Он немного потоптался возле машины и в конце концов решил выбрать первый вариант. — Всё равно в пробку попаду и простою там час где-то, и ещё жарко станет, так что поеду в холодной, что делать-то», — и выехал со стоянки. Недалеко от павильона стоял Шастун и курил, затягиваясь так, будто собирался скурить сигарету в один затяг.* Арсений махнул ему рукой и приоткрыл заледеневшее окно. — Тебя подвезти? — Антон курил одну сигарету за другой и, похоже, останавливаться не собирался. — Нет, я на метро поеду, — он снова затянулся и выдохнул белый, как первый снег, дым. Арсений хотел было уже уезжать, как вдруг Антон негромко кашлянул, — но спасибо, что предложил. — Ага… — рассеянно ответил Арсений и кивнул Шасту на прощание, выруливая на дорогу. Он попал в пробку, как и ожидал. Барабаня по рулю, слушал по радио какой-то приятный джаз, который успокаивал нервы стоящих в пробке. Некоторые водители матерились в форточки, нервно курили, сигналили и пытались выбраться из затора, а Арсений просто наблюдал за динамикой вечернего города из окна. Москва была, с одной стороны, его городом – живая, быстрая, мобильная, деловая, но, с другой стороны, он чувствовал себя не очень хорошо в центре событий и хотел немного сбавить обороты, залечь на дно и просидеть там до конца жизни. Он знал, что может в любой момент уехать и жить в богатстве и одиночестве, потому что кому-кому, а вот Арсению Попову было ОЧЕНЬ комфортно в компании самого себя. Но какое-то чувство неполноценности заставляло его искать свой «кусочек», свою собственную «половинку», хотя он очень боялся, что никогда не сможет объяснить своей другому до конца, что он за человек. Поэтому-то он и не общался в полной мере с людьми – боязнь быть недопонятым, мутным заставляла его убегать от разговоров, закрывать за собой двери и сжигать дотла мосты. Противоречия Арсения Попова делали Арсения Попова несчастным. Боязнь раскрыться и боязнь столкнуться с непониманием. Боязнь выйти на поверхность и боязнь навсегда остаться в тени. Боязнь жить полной жизнью и боязнь никогда не выйти за рамки зоны комфорта. И если наедине с собой он не поднимал таких вопросов, в компании он всегда думал, что с ним не так. Разрез и цвет глаз, тембр голоса, размер ноги, одежда, манера общения – он просто не знал, как решить эту проблему и куда от неё спрятаться. Поэтому он старался минимизировать походы в людные места и выпивки в компании других людей. Он не был социофобом. Он просто потерялся в этой жизни. И ему срочно нужно было найти выход из Лабиринта Страданий.* *** Антон дождался, когда Арсений уедет и набрал номер. Пальцы замерзали на морозе, но Шастун этого, похоже, не замечал. — Да, это Антон… Да, он уехал… Помню. Уже сбросил смс… Да, уже иду… знаю… Да, будет сделано, — он нажал отбой и оглянулся. Вокруг было пустынно и ужасающе тихо, что заставило Антона поёжиться. Телефон в его руках завибрировал, и Шастун зашевелил потрескавшимися губами, шёпотом произнося адрес, куда ему сейчас нужно бежать. Мысленно построив кратчайший путь, он рванул с места, кинув сигарету на асфальт. Искры разлетелись в разные стороны, подхватываемые ветром и медленно догорающие, но Антон никогда не видел в этом красоты. Он быстро бежал в сторону тёмных дворов, чтобы успеть в назначенное время быть на месте… Осознание неправильности его положения не раз глодало душу Антону, но он блокировал эти мысли, чтобы лишний раз не осознавать, насколько он жалок. «Зачем прорабатывать какую-то проблему, если ты и так знаешь её суть? — думал он. — Какой смысл в самокопании, если ты ничего не можешь с этим поделать? Самокопание ради самокопания? Это глупо и бессмысленно, всё равно, что расписываться в собственной беспомощности, осознавать, что подростковые ошибки никуда не деваются, а лишь разрастаются до размера взрослых ошибок и от них уж точно никуда не сбежать. Я и так в глубокой жопе, а простым обдумыванием тут не поможешь, поэтому зачем тратить время? — он свернул в тёмный переулок и побежал вдоль длинного дома, попутно думая о том, как заглушить надоедливые мысли. Бежать с музыкой не было смысла, потому что каждая песня ему о чём-то напоминала, а окунаться в воспоминания в несколько раз хуже, чем погружаться в свои мысли. Был смысл начать двигаться быстрее, но тогда Антон выплюнул бы лёгкие уже через 100 метров, потому что уже сейчас он бежал через силу. — Зато я буду думать о своих лёгких, а не о том, как хуёво мне живётся, — подумал Антон и ускорился, начиная задыхаться. Он бежал так быстро, как может бежать человек, который ни разу в жизни не курил*, но точно не Антон Шастун, проводящий 30% своей жизни в курилке. Пробежав ещё примерно километр, он остановился и упёр руки в колени. Курение – ещё одна проблема подросткового возраста, которая со временем переросла во взрослую и теперь очень мешала жить. Антон агрессивно тряхнул головой и пытался отдышаться. — Если подумать, то вся моя жизнь – сплошная нерешённая подростковая проблема, которая, блять, разрослась до размеров взрослой и не даёт мне быть счастливым. Может, дело именно в этом? Может, мне нужно просто покончить с этим? Сменить имя, внешность, жизнь… — он вдохнул побольше воздуха в лёгкие и снова побежал, продолжая думать. — Но как это сделать? Куда я могу сбежать от себя? Может, проблема в этом – я не могу сделать себя счастливым там, где я есть? Тогда к чему вообще стремятся люди? — поняв, что он окончательно запутался, Антон сматерился и посмотрел на время, прикидывая, с какой скоростью ему придётся бежать, чтобы в нужное время быть в нужном месте. — Похоже, я опять пришёл к тому, что выхода из этой ситуации* я не вижу, и предпочту пока что повариться в этом дерьме, чтобы получше спланировать уход*. Да, это, похоже, самая адекватная мысль за весь сегодняшний вечер, поэтому мне стоит бежать со своей средней скоростью, чтобы не сдохнуть и не опоздать…» — и он сорвался с места, изредка скользя на голом льду, продолжил бежать через тёмные дворы и считать минуты до назначенной встречи, если это вообще можно назвать встречей. Подбегая к нужному месту, он останавливается за углом, переводит дыхание и надевает капюшон толстовки. Потом делает несколько шагов, кладёт руки в карманы и выходит из-за угла, направляясь к группе людей в чёрных масках, стоящих перед открытыми чёрными внедорожниками и разбирающих боеприпасы. — О, а вот и босс… — низкий хриплый голос приветствует Антона, и к нему присоединяются остальные. Антон кивает и подходит к одной машине. — Всё готово? — он говорит более грубо и сурово, чем обычно, чтобы соответствовать званию «босс». — Да. Держите, это ваше, — Антон кивает и принимает из рук помощника чёрную маску, которую сразу надевает, холодный пистолет, который прячет под одеждой, и несколько ножей, которые рассортировывает по карманам. Вдруг телефоны стоящих вокруг людей запищали разными мелодиями и завибрировали, и все на несколько секунд переместили внимание на горящие дисплеи. — План не изменился, — громко произнёс помощник, стоящий рядом с Антоном, — к делу приступаем через минуту и пятнадцать секунд. И не дай Бог его кто-нибудь запорет, ясно? — ему ответили нестройным «ясно» и началась нервная возня: кто-то закрывал машину, кто-то проверял оружие, кто-то вставлял патроны в пистолет, кто-то рассортировывал оружие по телу, но уже за 30 секунд до начала все стояли в шеренге, готовые к исполнению задания. Антон громко спросил: — Все готовы?! — Да! — ответило несколько голосов. — Тогда понеслась, — стоящие в шеренге одновременно сорвались с места и побежали к зданию которое находилось в пяти кварталах от их «перевалочного пункта», — дай Бог нам всем выжить… — про себя добавил Антон. *** На часах было уже за полночь, а Арсений никак не мог заснуть, измученный бессонницей. Лёжа в кровати с закрытыми глазами, он пытался погрузиться в мир сна, но что-то не давало ему уснуть. Даже навязчивые мысли не терзали его. Он просто лежал… и всё. Наконец, достаточно намучавшись, он поднялся с кровати, спустился на кухню и налил себе бокал вина, потом снова вернулся в спальню и сел в позу лотоса на кровать, глядя в окно. «Тихо и спокойно… — подумал он, — прямо как у меня на душе сейчас. Нет ничего прекраснее, чем сидеть в темноте и смотреть на ночное небо с бокалом красного вина в руках, — он сделал глоток и улыбнулся, — могу ли я сказать, что я счастлив? О… определённо. Сейчас я счастлив», — он ещё немного посидел в тишине, наслаждаясь пустотой в своей голове, а в его животе развивалось тёплое чувство уюта, неги и спокойствия. Допив вино, он вновь спустился на кухню, чтобы налить ещё. Чувство счастья продолжает нежиться у него в животе, только теперь к нему подключается еле ощутимая тревога, словно сейчас что-то важное должно произойти. Что-то, чего он никак не ожидает, но он отмахнулся от этого чувства, ссылаясь на собственные галлюцинации. Послышался визг тормозов, и он вздрогнул, однако ничего не предпринял, продолжив спокойно наливать вино в бокал. Закончив, он взял с собой бутылку, выключил на кухне свет и поднялся в спальню. «Кажется, ночь обещает быть томной… — мелькнула в его голове мысль, и он лишь усмехнулся ей, поставил на прикроватную тумбочку вино и опять сел в позу лотоса на кровать. — Чего я боялся? Бояться же нечего в таком тихом месте в такую тихую ночь… — подумал он, выпивая по глоточку вино и чувствуя, как напиток течёт дальше, бережно согревая горло. — Возможно, паранойя, как же без неё… Но всё же теперь я перестал волноваться…», — он встал, чтобы одёрнуть шторы, и на секунду остановился, разминая затёкшую шею. — Как дела, Арс? — раздается у него над ухом, и бокал выскальзывает из обессилевших пальцев. В одно мгновение томительное наслаждение куда-то испаряется, сменяясь диким ужасом, — ты что, Арсюш? — Арсений рассматривает осколки бокала и красную жидкость, так красиво растекающуюся по белому ковру, пытаясь унять внутреннюю дрожь. Этот голос, несомненно, принадлежит Антону, потому что этот тембр Арсений не мог спутать ни с чем, разве что он принадлежит не тому Антону, которого Арсений знал. Здравый смысл твердит, что надо обернуться и понять, что этот незваный гость делает в столь поздний час, но тело отказывается подчиниться разуму, и Арсений боится даже дышать. — Что-то ты сегодня молчаливый, Арс, — Антон обходит его и ногой складывает осколки в одну кучу, — охранная система у тебя, честно сказать, препаршивая, — он появляется в поле зрения Арсения – в толстовке с капюшоном, в которую он сегодня переоделся после съёмок, только капюшон надет так, что в темноте блестят лишь тёмные зелёные глаза, глядя не прямо на Арсения, а словно сквозь него. — Ты слышишь меня вообще? — тонкие пальцы хватают его за подбородок, приподнимая голову, отчего у Арсения возникает ощущение, будто его только что облили холодной водой. «Похоже, он не ожидал такой реакции», — мелькает мысль в голове Арсения, и его словно возвращают к жизни. — Ч-что… — ему потребовалось несколько секунд, чтобы вновь совладать со своим телом и своими мыслями, — что ты делаешь у меня дома? — с напускным спокойствием спросил он, и Антону стало не по себе. — Мм… ну… нахожусь, — с глупой ухмылкой ответил Антон. В его голове билось: «Не подпускай его к окну не подпускай его к окну стой до последнего не подпускай не подпускай». Арсений сощурился, сделал шаг к окну, и Антон молниеносно преградил ему дорогу. Арсений сделал ещё одну попытку, но Антон вновь встал на его пути. Арсений почувствовал что-то неладное и пошёл прямо на Антона, пытаясь оттолкнуть его, но Шастун оказался в разы сильнее, схватив Арсения за руку и резко заломив её за спину. Арсений почувствовал себя прижатым к Антону и попытался выбраться, но Шастун крепче вывернул его руку, вызывая особый дискомфорт, отчего Арсений громко зашипел и сквозь стиснутые зубы проговорил: — Сука, больно же… — и Антон немного ослабил хватку. Свободной рукой он грубо схватил Арсения за волосы и потянул на себя, заставляя выпрямиться, и хоть Арсений нескончаемо матерился, он всё-таки послушался Шастуна. Антон сильно оттянул волосы Арсения назад, открывая себе доступ к его бледной шее и слушая его протяжное шипение. Наклонившись к его уху, Антон тихо, но очень чётко произнёс: — Если будешь молчать об этом, проживёшь свою долгую богатую жизнь, пока не сгниёшь, захлёбываясь собственной желчью в своём роскошно обставленном особняке где-нибудь в Испании примерно к ста годам, — он посмотрел на обмякшего в его руках Арсения, взгляд которого бешено метался по комнате, — а если нет… — он ещё сильнее оттянул его волосы, наблюдая, как взлетает чётко очерченный кадык и как из сухих пухлых губ вызывается болезненный стон, — а если нет, то ты закончишь свою жизнь где-нибудь в подворотне, в луже крови, и последним, кого ты увидишь в своей жизни, буду я, — хрипло закончил он, глядя, как учащённо бьётся сердце Арсения и как напряжённо он дышит, вслушиваясь в смысл каждого слова, — ты понял меня? — Д-да… — одними губами ответил Арсений. — Не слышу, — в Антоне играло садистское желание как можно дольше помучать до смерти напуганного Арсения, и он даже не знал, откуда это желание взялось. — Да… — хрипло ответил Арсений и Антон подумал, глядя на его кадык, что может сейчас просто взять и резко свернуть ему шею, навсегда выбивая из лёгких дыхание, а из глаз – жизнь, но он не мог. Он не мог просто так убить Арсения. Он слушал судорожное дыхание и медленно ослаблял хватку. Он не мог убить Арсения. Он мог просто уйти, оставить его одного. Но не убить. Вдруг Арсений, почувствовав свободу, изо всех сил ударил Антона локтем в живот. Шастун согнулся и вспомнил одну установку: ни при каких обстоятельствах не пропускать Арсения к окну. Он выпрямился и, не обращая внимания на боль, ударил Арсения кулаком в грудь, выбивая воздух из лёгких. Пока он пытался отдышаться, Антон глазами искал по комнате, чем можно вырубить Попова, и его выбор пал на небольшой томик на прикроватной тумбочке. Шастун в одно мгновение оказался возле тумбочки, схватил книгу и подлетел к Арсению сзади, не давая тому опомниться, ударил по хребту. Арсений, который всё это время стоял, согнувшись в три погибели, безжизненно повалился вперёд и упал на ковёр. Антон полминуты пытался отдышаться и понять, что он только что сделал, а потом подошёл к Арсению и проверил его пульс. Сердце билось ровно, и Антон выдохнул с облегчением. Он взял Арсения на руки и положил его на кровать, накрыв одеялом, потом попытался прибраться в комнате, выбросил осколки от бокала, разложил упавшие на пол вещи по местам, а потом выглянул в окно. Все уже выполнили задание и ждали только его. Антон поспешил вниз, но перед выходом всё-таки осмотрел комнату и остановил взгляд на Арсении, лежащем под одеялом. — Прости меня, — прошептал Антон, слушая тихое дыхание Арсения. — Прости меня, если сможешь… — с этими словами он тихо прикрыл за собой дверь в спальню и понёсся вниз, туда, где его ждали подчинённые. — Босс, Вы задержались, мы… — говорящий осёкся, наткнувшись на ледяной взгляд Антона, — понял. По машинам, — ему нестройно ответили несколько голосов, но Антон, похоже, ничего не слышал, кроме стука собственного сердца. У него перед глазами стоял испуганный Арсений, который раз за разом, как на повторе, спрашивал у Антона: «За что мне это?» Убить 15 человек казалось сложной задачей, пока Антон не столкнулся с возможной необходимостью (быть может, в обозримом будущем) убить Арсения. Он не боялся сесть. Он боялся лишить жизни человека, который по-настоящему ценит жизнь. «А кто сказал, что те люди, которых ты убил, не ценили жизнь по-настоящему? — язвительно спросил внутренний голос, — почему ты думаешь, что они не хотели жить?» Антон подумал: «Потому что я не знал их». «Потому что они не являлись частью моей жизни». «Потому что я ищу отговорки, лишь бы не лишать себя удовольствия общаться с такими людьми, как Попов…» «…думаю, я не смог бы убить никого из своих знакомых…» «…думаю, я слишком далеко зашёл, чтобы менять что-то в своей жизни…» «…и похоже, страдания будут преследовать меня*, пока я не сделаю правильный выбор, верно?» Внутренний голос молчал, но Антон и сам понял, что докопался до сути проблемы. Жизнь останется дерьмовой, пока он не решится всё изменить. Но основная проблема состояла в том, что Антон не знал, как всё изменить. И самое главное, он не знал, что теперь будет между ним и Арсением.