T.M.H.

      Когда утром следующего дня Антон открывает глаза, на часах уже полдень, и в доме Арса тихо как в склепе. Нахмурившись, Шастун встаёт с постели, прихватывая сигареты и зажигалку, выходит из комнаты. Ощущение, что в доме никого нет, не покидает его, и, решив для начала покурить, Антон в одних трусах спускается на первый этаж, надевает первую попавшуюся обувь, - ею оказываются розовые кроксы, которые Шастун сначала представляет на Попове, а потом его мысли омрачаются одной: похоже, у Арса есть девушка, но, представив размеры девушки, которая будет носить розовые кроксы 41 размера, Антон усмехается. Выйдя из дома, в глаза Шастуна бьёт яркий солнечный свет, и, не выдержав такого напора, Антон громко чихает. Арсений просыпается от беспокойного сна, разбуженный каким-то громким звуком с улицы. Он потягивается, несколько секунд нежится в кровати, но, переведя взгляд на настенные часы, он подрывается и встаёт. Рядом с кроватью стоит открытый ноутбук, перешедший в режим сна, и Попов вспоминает беспокойную ночь, проведённую за ним, и тяжко вздыхает - сбой режима сна никогда не приводил ни к чему хорошему. Подойдя к открытому окну, Арсений вздрагивает всем телом, глядя на открывшуюся картину. Возле заборчика стоит практически голый Антон в его розовых кроксах, и от вида его худой, но жилистой спины, исполосованной шрамами, на фоне идеальной картины природы, у Попова подкашивались ноги. Кое-как успокоив все чувства разом, всколыхнувшиеся от этой картины, он отходит от окна, и как раз вовремя, ведь Антон, почувствовав чей-то взгляд, нервно оборачивается и останавливает взгляд на открытом окне, из которого недавно выглядывал Арсений. Антон, конечно, понимал, что, скорее всего, Арс дома. Да и не просто дома, а то что он видел Шастуна сейчас и, хоть ненадолго, но залип. Мысленно усмехнувшись этой "удаче", Антон тут же одёрнул себя. «Нельзя... - думал он, - нельзя так поступать с ним, давать надежду на что-то, это будет просто убийственно - как бы этого не хотелось, но я буквально худшая кандидатура для Арса, потому что... - а почему же? - спрашивал внутренний голос, - что же такого в тебе особенного, что ты пытаешься оградить взрослого, вполне разумного мужика от симпатии к тебе? - Антон вздохнул, глядя, как темнеет фильтр сигареты, - потому что я не уверен в себе, точнее в своих чувствах к нему, это просто убьёт его, если я дам ему шанс, а потом просто хладнокровно развернусь и уйду. Я бы сам себе за такое в морду дал», - это казалось исчерпывающей мыслью, но внутренний голос, на удивление Шастуна, парировал ему, - всё ты понимаешь, и уверен ты в своих чувствах на все сто, только вот боишься, вечно боишься всего: себя, его, той правды, что он скрывает, правды, что ты скрываешь, боишься, что она захлестнёт вас и погубит, но, в то же время, ты готов к этому, правда, не знаешь - готов ли к этому Арс? Но опять же, он зрелый мужчина, берущий ответственность за свои поступки. Так ли он беспомощен перед своими чувствами и этой пресловутой правдой? Зачем ты хочешь его уберечь от того, с чем вы даже ещё не столкнулись? И правда ли надо его оберегать от этого? - Антон вздохнул, опустив голову. Волосы цвета колосьев качнулись от налетевшего ветра, и было так хорошо-хорошо, стоять, чувствовать тепло, спокойствие, что внешне транслировал Шастун, однако внутри него разгоралась битва, не дающая даже вздохнуть, пугающая, заставляющая прикрыть глаза и внутренне сложиться в маленький комочек боли и страданий. Что же может быть лучше? Арсений в этот момент не думал ни о боли, ни о страданиях, ни о странном, околосексуальном вожделении Антона, он думал лишь о чувствах, что Шастун вызывал в нём. Если опустить все касания, взгляды, и всё остальное, что инициировал Антон, всё равно было очень проблематично возле него просто находиться, не то что думать. Его будто утягивало в кокон тепла, нежности, но в то же время страха, желания схватить свои чувства в кулак и раздавить их в нём. Что в этом хорошего? «Пытка, да. Находиться рядом с ним что-то сродни пытке, такой приятной, долгой, тянущей под ложечкой, но всё равно пыткой. Я будто сам пытаю себя, заставляя чувствовать это всё, но кто инициатор? - Арсений посмотрел в сторону окна, - всё началось, конечно с него. Даже, возможно, с тех старых шуток про артон, но лишь после того, самого первого, поцелуя, это всё стало напоминать какой-то маниакальный садо-мазохизм. Да, конечно, он начал первый - такие волнующие встречи по ночам, томительное ожидание и всё такое, но... я сам разрешил этому случиться, - помассировав затёкшую шею, Арсений на секунду представил вместо своей ладони - широкую, грубоватую ладонь Антона, и почувствовал, как мурашки табуном, от прикосновения ладони, расползлись по всему телу, - я сам разрешил себе впустить эти чувства, сам дал себе надежду на что-то... что? Я ломаю себя сам, но и он тоже, это ли не причина странных, мимолётных прикосновений, взглядов, даже таких ситуаций, как была вчера - он же сам себе встаёт на горло, сначала давая волю чувствам, а потом искусственно заглушая их, заставляя себя разворачиваться и уходить. Чего он хочет добиться? - Попов усмехнулся, - разве что, нашего обоюдного нервного срыва», - прикрывая глаза, Арсений вновь представляет Антона, и, прогоняя эту картинку, начинает ощущать тоску, разливающуюся по всему телу, тем самым подтверждая свою теорию. Но больше всего Попов боится себе признаться - у него больше нет над этим контроля, и хоть мнимая проверка проходит успешно, в глубине души он чувствует, как сильно влип. Шастун засасывает его, как болото, но не такое тёмное и холодное, а под цвет его глаз - тёплое, обволакивающее, ну или как зыбучие пески, цвета его волос - горячий песок, проникающий везде и больше никогда не покидающий своё пристанище. Арсений для Антона - зависимость. Антон для Арсения - ловушка. И оба это осознают лишь до того момента, пока снова не оказываются рядом друг с другом. И оба понимают, что пора прекращать игру в кошки-мышки, но страхи, так въедливо сидящие на подкорке обоих мужчин, припаявшиеся туда с годами, заставляют вновь отталкиваться друг от друга, с одной стороны прекращая одну пытку, а с другой - начиная новую. Быть может, это всего лишь помутнение двух рассудков, массовая галлюцинация, задевшая только двоих, но это явно болезнь, то, что никак не может быть похоже на здоровую влюблённость. Хотя, какое там моральное здоровье у киллера и его бывшего начальника? Вот и они не знали, продолжая пытаться разобраться в том, в чём их сломанные, помутнённые болью прошлого, разумы пытались не то вернуться в норму, не то искалечиться ещё сильнее. Антон возвращается обратно в комнату, и, проходя мимо двери, как понял Шастун, спальни Арсения, он на секунду приостанавливается, задерживает дыхание и прислушивается. В комнате тихо, и Антону на секунду начинает казаться, что взгляд откуда-то из окна ему померещился, но вдруг слышит за дверью звук захлопывающейся крышки ноутбука и понимает, что ему не померещилось, и Попов правда дома. «Странно, насколько я его помню, он всегда подрывается ни свет ни заря, и абсолютно каждый раз начинает чем-то заниматься, - думает Антон, на цыпочках отходя от двери, - как-то неестественно, что сегодня его режим как-то изменился, - тихо прикрывая за собой дверь в комнату, он подходит к кровати и падает на идеальную, как кажется Шастуну, кровать, - ну и как всегда, у него всё безупречно, начиная с внешнего вида и заканчивая каждой мелочью в доме», - голос в голове отзывается шутливо, но Шастун про себя отмечает, что впервые он спал в хорошей кровати, на ортопедическом матраце, среди мягких подушек, которые до сих пор хранили запах какого-то дорогого кондиционера. Может, Попов и правда был слишком дотошен к мелочам, но, как оказалось, эти мелочи здорово облегчают жизнь - спина больше не болела, чувство, словно по тебе всю ночь ездил каток, пропало, будто никогда его и не было, а от этого настроение, не считая мучительные мысли, было на очень даже приличной отметке. До идеала, конечно, далеко, но явно ближе, чем раньше. Единственное, что сейчас заботило Антона - наличие пропитания в доме, но снова спускаться вниз, рыться в чужих шкафчиках он не хотел - личное пространство всегда было на первом месте для него, ведь ему всегда было, что скрывать, ну а что говорить об Арсении - "Граф" так много скрывает, что, возможно, даже найти труп в его ванной не будет такой неожиданностью. Шастун чувствует невероятный голод, но ничего не предпринимает: не есть двое суток - ерунда, были времена, когда он по несколько дней выживал на одних сигаретах, растягивал пачку на неделю, и всё равно оставался полным сил. Хозяину дома сейчас явно не до еды, а беспокоить его лишний раз не хочется - сердце не выдержит. Оставалось ждать и чем-то занять себя на ближайшее время. Чем? - взгляд Антона упал на дорожную сумку, так и оставленную вчера возле двери, и, решив хоть как-то скоротать время, он начал доставать оттуда сначала одежду, сначала наобум напялив на себя первые попавшиеся брюки и футболку, потом положил в карман сигареты с зажигалкой, с неудовольствием отметив, что их количество в пачке уменьшается с библейской скоростью, но, ничего с этим не поделаешь, решил Антон и принялся за одежду, раскладывая её на полу в кучки, потом - искал, куда бы её положить, и, всё-таки переборов себя, открыл ящик комода, оказавшийся пустым. Раскладывая вещи, Шастун невольно задумывается об остальных ящиках, к которым руки тянутся проверить на наличие чего-нибудь, но одёргивает себя, заставляя сконцентрироваться на том, чем он занят. «Брюки положу слева, главное, чтобы закрылось потом, - он гнал от себя все мысли, доводя себя до паранойи - казалось, стоит ему прекратить тщательно обдумывать каждое своё незначительное действие, и он свихнётся, поедет крышей так быстро, что потом найдёт её только в психушке, - если футболки сложить по-другому, на них не будет складок, и я буду выглядеть как нормальный человек, возможно, - перебирая футболки, он почти успокоился, но это пресловутое "почти" давило тяжким грузом, не давая стряхнуть его с себя, - носки, чтобы не потерять ненароком тут, сложу попарно, один в другой, а то вдруг, когда я уеду, один потеряется и Арс найдёт... - мысль оборвалась на полуслове, стоило в его голове прозвучать этому имени. Дрожь в руках заставила выронить все вещи и осесть на пол, невидяще глядя перед собой, - что ж ты делаешь со мной, ублюдок, скажи? За что ты мне уже дышать-то не даёшь, ответь мне!» - бессильно ложась на пол, Антон, казалось, отключился. Он не слышал ни осторожного стука в дверь, ни как дверь приоткрылась, впуская хозяина, который, глядя на Шастуна, не стал его тревожить и вышел прочь, а в Антоне в это время разгорелась битва, которой не было конца. Он материл всеми известными ему словами себя, Попова, свою жизнь, своего отца, ебучее шоу, которое в какой-то момент переросло в цирк уродов, где главным уродом был он - сам Антон Шастун. Не в силах больше держать всё в себе, он вскочил с пола и понёсся вниз, на улицу, хоть куда-то, чтобы глотнуть воздуха, которого в последнее время стало отчаянно не хватать. Сигареты в кармане прожигали сквозь ткань брюк, кожу, кость, напрямик в самое нутро, к самой сути, где сейчас в истерике билось то самое, уязвлённое, еле живое, куда Антон никогда не заглядывал и не хотел, прекрасно понимая, что всё может обернуться провалом, но судьба решила иначе, заставляя с новой силой прочувствовать то, что скопилось за всю жизнь, что иногда не давало спать, но успешно заглушалось, именно здесь и сейчас, не давая времени на передышку, запрещая хоть что-то обдумать, и Шастун метался внутри самого себя, будто запертый где-то глубоко в своём теле, бился кулаками в грудную клетку, заставляя, наконец-то, услышать то, что так долго было под запретом. Антон выскакивает на улицу с такой скоростью, будто скрывался от погони, но проблема была в том, что погоня в его голове никуда не делась, а всего лишь сошла на нет, стоило Шастуну полной грудью вдохнуть свежий воздух. - Антон? Ты в порядке? - обеспокоенный Арсений стоял сзади, держась за дверной косяк как за спасательный плот, и всё его тело выражало готовность, если понадобится, подскочить Шастуну на помощь. Антон, даже не оборачиваясь, будто наяву, под закрытыми глазами, представляет лицо Арса до мельчайших деталей. Он отрицательно мотает головой и садится на ступени, параллельно прикуривая. Попов подходит и неуверенно садится рядом, - можно мне..? - Шастун тут же даёт Арсению сигарету с зажигалкой и краем глаза наблюдает, как тот прикуривает, и при вдохе втягивает щёки. В любой другой момент к Антону постучалось бы возбуждение, но не сейчас, не плечом к плечу, не в таком состоянии. Арсений думает, стоит ли начать разговор, и в какой-то момент собирается с мыслями, но, глядя на Шастуна, он понимает, что всё, чем он может сейчас помочь, это просто находиться рядом и оказывать молчаливую поддержку. Антону же в какой-то момент надоело молчание, надоел внимательный взгляд Попова, надоело тёплое плечо, будто поддерживающее его, и он обернулся на Арсения, встречаясь с ним глазами, и спросил: - Зачем ты вышел за мной? - вопрос был таким простым, а ответ - до ужаса очевидным, но Арс на время задумался. - Я просто... зашёл в твою комнату, - Арсений прикусил нижнюю губу, но Антон усилием воли заставил себя продолжать смотреть Попову в глаза (это не помогло), - я увидел, как ты лежишь, глядя в потолок, а потом ты просто сорвался и побежал. Я испугался, понятное дело, или ты предлагаешь мне при каждом таком инциденте оставаться на месте и ничего не предпринимать? - Шастун усмехнулся, насколько это получилось, но натянутая внутри пружина расслабилась, и он дал себе почувствовать, как тепло из плеча Арса переливается в его плечо и обратно, создавая круговорот. Ощущения были такими приятными, и Антон позволил себе склонить голову вбок, чуть ближе к тёплому плечу, но не мог окончательно расслабиться и лечь на него. Что-то мешало, как, впрочем, и всегда. Арсений чувствовал барьер, выстроенный Шастуном, но не хотел больше давить, выяснять что-то, он чувствовал - Антон сам откроется, стоит просто дать ему время и... поддержку. Простое человеческое тепло, которое придаст ему сил перекрыть то внутренне, изломанное, выстроить его заново и, наконец, вдохнуть полной грудью. Что до самого Попова - он не хотел сейчас думать. Хотелось просто слушать тихое дыханье Шастуна, чувствовать, как бьётся его сердце, и ничего больше - Ты голоден? - Антон кивает, на мгновение глядя на Арса и видит, как тот склонил голову в его сторону. Желание упереться лбом в лоб Попова остаётся где-то за гранью реальности, и Арсений, кивнув, встаёт со ступеней. Глядя на то, как неловко Шастун встаёт, он хочет подать Антону руку, но в самый последний миг передумывает и идёт в дом. Шастун разминает чуть затёкшие мышцы и следует за хозяином дома. Зайдя на кухню, он видит, как Арсений чуть пританцовывает в такт музыке из какого-то фильма, крутящегося по телевизору, и на несколько мгновений замирает, чувствуя, как сердце сжимается от нежности. «Это просто какое-то наваждение, - думает он, - я постоянно вижу его, слышу, ощущаю присутствие, поэтому так реагирую. С глаз долой - из сердца вон, так ведь? - он думал, как хочет поскорее закончить с этим заданием, вернуться домой, к своей старой жизни - так ведь проще, чем сейчас, верно? - но сам же мотал головой. Нет. Неверно. Хотелось раздробить себе череп от того, как печально всё происходит в его жизни. Ну почему, почему же он не хочет уже быть счастлив?! То ему не нравится Организация, её правила, его квартира и та жизнь в целом, то ему не нравится находиться рядом с Арсением, ведь это в любой момент грозило взрывом, а ударной волной убило бы всю окружающую действительность. Зачем он всё усложняет? Ведь это так просто - стоять и смотреть, как мило Попов танцует, как смотрит, как заботится, как вдыхает сигаретный дым, как прогибается в спине от приятных ощущений, как закусывает нижнюю губу, пытаясь сдержать стон, - Антон не в силах противостоять этому, но он отгоняет от себя эти образы в долгий ящик, а зачем? Перед смертью не надышишься, а тем более, смерть эта будет лишь образом, образом краха его прошлой жизни, так что ж в этом плохого? Но Шастун не верит в хорошее стечение обстоятельств, пытаясь подобрать синонимы к слову "милый", но образы застилают воспалённый мозг, и остаётся лишь один смысловой синоним "ненаглядный". Это не было связано с "милым", но это было синонимом ко всем словам, транслируемым его сердцем, будто именно здесь и сейчас он может думать и делать всё, что захочет. Но Антон сам обрывает себя - не может. Это станет ещё одним воспоминанием, которое вопьётся во всю суть Шастуна и будет еженощно мучать его. Арсений замечает, как Антон застывает и снова улетает в свои мысли, поэтому включает громкость на максимум и тянется к Шастуну - ну же, отомри уже, - и тот сначала противится, повинуясь внутренним демонам, затягивающим в глубину, а потом всё-таки решается и хватает Попова за протянутую руку. Их снова бьёт, словно током, от этого касания. Больно. Но терпимо, если смотреть на Арсения и видеть в глазах ободряющие искорки. Глаза сияют, очки поблёскивают, улыбка растягивается, обнажая ровные белые зубы, и уже не так больно и страшно переживать всё. Попов смотрит на Антона и видит, как тот оживает, превращаясь в того юнца, с которым он познакомился на студии "Союз", и яркое солнце становится ещё ярче, а забавная песня прекращает быть надоедливой. Они кружат по просторной кухне, изредка куда-то врезаясь, но это перестаёт быть важным, оставляя во внимание лишь глаза напротив, которые, вопреки всему, начинают светиться искренним, неподдельным счастьем. Песня заканчивается, но танцевать они не прекращают. - Дотанцуем до следующей песни? - смеясь, спрашивает Антон, и Арс, широко улыбаясь, кивает. Они держатся за руки, и это больше не кажется таким страшным. Арсений улыбается и ведёт их "танец", обходя все острые углы, и Антону кажется, что он никогда не был так счастлив. Что-то внутри переворачивается, когда Попов делает движение вперёд, обнимает Шастуна за плечи и прижимается к нему всем телом. Антон выдыхает ему в макушку и обнимает за талию, чувствуя, как бьётся сердце Арса. Весь мир Антона рушится под давлением тепла тела Арсения, и в один момент становится понятно: именно так - правильно. В его объятьях - вся неописуемая нежность, и это именно то, что нужно Шастуну. И пусть сложно признаться себе в этом, сложно отключить разум и поддаться эмоциям, но, ради этого момента, "сложно" превращается в "возможно". Антон знает, что ночью будет сжимать подушку в тонких пальцах, до звёздочек в глазах зажмуриваясь, чтобы отогнать наваждение магнетических голубых глаз, будет бороться с желанием прийти к Арсению и остаться там до утра, просто обнявшись, уснуть под размеренное дыхание и такой успокаивающий взгляд, но это будет ночью. Сейчас Шастун не готов оторваться от Арса в угоду внутреннему пиздецу, который ослабевает, стоит только вслушаться в шум поповского сердца. Они танцуют, медленно топчась практически на одном месте, и уже не слышат окружающих звуков - только размеренное дыхание, только ровный стук сердец, только ощущения. В фильме герои начинают ругаться между собой, а эти двое будто и не здесь, а где-то в своём мире, бережно отстраиваемом на руинах сознания, и кажется - вот он, идеальный момент для поцелуя или чего-то большего, но нет. Оба чувствовали, что несмотря ни на что, их мир только начинает строиться, и спугнуть ещё не окрепшие чувства - слишком жестоко. Они пытались культивировать момент единения двух душ, до последнего не желая оторваться друг от друга, но то внутреннее, глубинное, уже всё решило за обоих мужчин, поэтому, не ожидав резкого звука из телевизора, они отпрянули друг от друга, словно ничего и не было. Арсений хотел вновь прижаться к Антону, но момент был уже испорчен, и Попов, пообещав себе, что всеми силами будет стараться, чтобы этот момент был не последним, разворачивается, и идёт готовить. Шастуну хорошо и плохо одновременно - тело, будто маленькими иголочками, покалывает, всё ещё воспроизводя прикосновения Арсения, но мысли, заживо сжирающие его, - «просто слабак... поддался, и снова всё испортил, Антош. Ну и как быть теперь? Давай, попробуй всё скинуть на минутную слабость, но нет же, ты ничего не предпринял, дал Арсу надежду, - голова раскалывалась от боли, которую то ли приглушал, то ли принёс с собой Попов, - умница, а не мальчик, Шастун! Продолжай в том же духе, и скоро у тебя не будет ни прошлого, ни будущего...» - Антон? - повернувшись, Шастун увидел Арсения с чайником в руках, а на столе уже стояла наспех приготовленная еда. «Чайник» - Ты какой чай будешь: чёрный, зелёный или красный? «...отцепись от чайника, иначе я тебя сам от него отцеплю...» - Эй? - Антон не чувствовал ничего - его смыло волной презрения, то ли к себе, то ли к Арсению, то ли к своим воспоминаниям, но их маленький момент сейчас начал казаться наваждением, которое надо просто-напросто выбросить из головы и забыть, желательно навсегда. - Чёрный, Арс, спасибо, - от Попова не укрылось ровным счётом ничего - ни сменившийся тембр, ни похолодевший взгляд, ни судорожные движения. Он понимал, что, завязав об этом разговор, всё может перейти в совсем неправильное русло, но он очень хотел помочь Шастуну. - Антон, что происходит? - резкое, даже слишком, движение головы. - Ничего такого, а что? - слишком жёсткий тембр. Попов замечает, как непроизвольно сжимаются руки в кулаки. Он слишком устал разгадывать загадки мальчишки. - Не надо. Мне. Пиздеть. Ясно тебе? - Арсений говорит это тихо, возможно даже слишком, но это имеет действие на Антона - презрение сменяется удивлением. Охотник и жертва поменялись местами. - Арс, ты не сможешь помочь мне в этом, - Шастун даже не лукавит, - это моя личная, внутренняя война меня против меня же, и тебе не стоит в это вникать, - пытается съехать с темы, начиная активно поедать содержимое тарелки. - Антон, мне не интересно твоё субъективное мнение об этом, - голубые глаза цвета неба превращаются в ледышки, - я задал тебе конкретный вопрос и хочу услышать конкретный ответ... - Да нет у меня конкретного ответа, Арс, понимаешь?! - Шастун со звоном кидает вилку на стол и вскакивает, - если бы я знал, что мне с этим делать, я бы давно сделал! Как ты не можешь понять, что это - не та тема для разговора, в которой я лучший собеседник?! - Арсений поджимает губы, что-то обдумывает. - Тебе нужна квалифицированная помощь? - Антон теряется, не знает, что сказать, - ты можешь пообщаться с моим психологом, удалённо, у него есть медицинское образование и он сможет тебе помочь, я уверен, - слова Попова звучат убедительно, так, будто он всю жизнь убеждает запутавшихся в себе киллеров обратиться за помощью к его психологу. Шастун не знает, хорошая ли это идея, не знает, сможет ли это ему помочь, но всё-таки, поджав губы, кивает. - Хорошо, но только один раз, ясно? Ненавижу, когда мне лезут в голову, - Арсений краешком губ улыбается - уже что-то, - и, да, денег платить всяким мозгоправам у меня нет, - надувшись, как обиженный ребёнок, он утыкается в тарелку, не поднимая глаз на Попова. - Это не проблема, Антон, поверь мне, я уверен, что он примет тебя бесплатно на первую консультацию, - конечно же нет, но Арсений не хочет ещё одной сцены Великой Обиды имени Антона Шастуна, чтобы понять - что-то с ним не так, и помощь нужна незамедлительно. Арсений понимает, почему это происходит - не каждый ребёнок видит и делает с самого детства то, что видел и делал Антон, практически единичный случай, когда ученика с его 10-11 лет учат убивать, и только самый крепкий орешек сумеет после этого всего ещё и улыбаться так искренне, как это делает Шастун, но помощь явно нужна - Антон, похоже, не осознаёт, как выпадает из реальности куда-то вовнутрь себя, а потом возвращается оттуда совсем другим человеком. Попов понимал, что он и сам - не сахар, своих проблем навалом, но сумев прикипеть к своенравному Шастуну, он видит в помощи буквально своё призвание. Он понимает, что вся реакция Антона на него - возможно, последствие какой-то моральной травмы, и, возможно, высвободившись из её пут, Шастун уже никогда не посмотрит на Арсения так, как он смотрит сейчас, однако Попов готов к этому. «Никогда не везло, так что не стоит и начинать», - думает он, в глубине души чувствуя, что если все действия Антона продиктованы моральными проблемами, он, Арсений, вряд ли сможет потом нормально функционировать, ведь так сильно прикипеть к кому-то, спустя столько лет страдания по своим родным девочкам, он думал, что уже не сможет. Смог, на свою голову. И пусть его жизнь будет окончательно изломана, Арсений готов это перетерпеть ради Антона.