***
Свой кабинет Джеймс считал уютным. Да и не кабинет это был вовсе. Это не бездушный пустой офис, где каждая раскрывающаяся болезненным бутоном тайна, улетала в чёрную дыру равнодушных стен. Нет. Это было не так. Джеймсу хотелось в это верить. Доктор МакЭвой старался, чтобы каждый гость, который его посетит, чувствовал себя здесь в полной безопасности, мог расслабиться, мог довериться и позволил себе помочь. Поздний вечер. На часах без четверти девять. Воздух в комнате согрет теплом только что угасшего камина и Джеймс не спеша проходится мимо вереницы книжных полок из красного дуба, ища книгу, которую читал накануне. Это была одна из его мелких, но приятных привычек. Он мягко улыбается, легко касаясь пальцами знакомого корешка. — Сегодня недолго. Он осторожно опускается в объятия своего любимого кресла, слегка поморщившись: нога по вечерам ноет особенно сильно. Щёлкает выключатель. Тихо шипит дисковод проигрывателя. Резкая вспышка света слепит глаза, привыкшие к полумраку. Маленькая лампочка под пузатым абажуром чуть потрескивает, трепещет, но не гаснет, еле заметно потускнев, будто пытаясь извиниться за мимолётный укол боли её хозяину. Но Джеймс уже привык этой постоянной странности. Он делает глоток чая. Сладковатая терпкость бергамота оседает на языке и губах доктора, и он вновь довольно улыбается, когда его слух занимают первые клавиши «Понедельника». Поёрзав ещё с полминуты, Джеймс наконец-то чувствует, как расслабляется его тело, сбрасывая всё напряжение трудовых будней. Убрав бардовый язычок книжной закладки, он в очередной раз окунается в юдоль «Плоского мира».***
Полтора года года назад. Дождь лил сплошной стеной, обрушивая всё новые и новые хлёсткие удары по капоту полицейской машины, вынырнувшей из приземистой арки у перекрёстка на Уайтчепел Роуд. Ночь тёмным хищным зверем опускалась на улицы, вытягивая свет тусклых уличных фонарей, кружила серыми мотыльками у горящих окон, пытаясь пробраться внутрь. Северный ветер трепал верхушки деревьев, остервенело срывая свежие листья, швыряя их под колёса автомобиля. Приближалась гроза. Джеймс мирно спал, убаюканный плавным ходом служебной машины. Он понимал, что схлопочет за это, но ничего не мог с собой поделать: бессонница мучила его вот уже вторую неделю. Он просто не мог уснуть, пока не вымотает себя до предела и до состояния близкого к обмороку. Но вот, видимо, эта бесовщина решила, что с бедного парня хватит, и решила свалить по-тихому в самый неудобный для МакЭвоя случай, и он уже не мог сопротивляться. В ночь его первого дежурства. Первые два месяца службы на него буквально вылили море бумажной работы. Отчёты, протоколы и сплошные правки. Джеймс и не надеялся на что-то более интересное, чем ворох бумажек и поручений по типу: «подай-принеси». Но он находил отдушину, приходя в отдел «Поведенческого анализа» за новой порцией заключений о вменяемости того или иного криминального лица. Главой отдела была Джин Грей. Она восприняла Джеймса поначалу холодно и отстранёно, но, разглядев в нём неогранённый талант, приняла его, разумеется, на неофициальный основе. Позже они станут друзьями, и их пятничные вечера в пабе «Гринада» за пинтой пива и игрой в дартс Джеймс будет вспоминать с теплой улыбкой и лёгкой тоской на сердце. Треск старой рации лупил по оголённым нервам, буквально выпинывая спящего из пут долгожданного сна. — Говорит офицер Муньос. Мы неподалёку. Вызов приняли. Маленький приборчик снова возмущённо затрещал, противно взвизгивая меж радиопомех. — Рухлядь. - Армандо тихо ругнулся, выворачивая руль вправо и беря курс к месту происшествия. - Подъём, сопляк! Парень подорвался на месте, всплеснув руками, больно ударяясь о боковое стекло, и нервно зашипел, потирая пульсирующую болью макушку: — Я не спал. Армандо густо рассмеялся, почёсывая недельную щетину, тронутую первой сединой. — Ну, как скажешь, парень. Видимо, твоя падучая улетучилась, раз ты без задних ног на работе дрыхнешь. Помятый после сна, не такого продолжительного, как бы ему хотелось, Джеймс решил не воспринимать подколки напарника всерьёз. — Что-то стряслось? Был вызов? - парень взглянул на своё отражение в стекле заднего вида и пришёл в дикий ужас: — О Господи.. Вот скажи мне, Мун, что это? — указал он на свой нос, щедро усыпанный веснушками и так же щедро сдобренный приличной порцией кетчупа. Муньос состроил гримасу самой невинности и вытаращил глаза: — Кто посмел?!.. — Кроме тебя тут никого не было и кончай ржать уже. Кому тут тридцатник? А ведёшь себя, как мой годовалый племянник. - фыркнула жертва кетчупной проделки и с видом вселенской скорби принялась утирать нос платком, выуженным из бардачка. Армандо виновато пожал плечами, всё ещё довольно хихикая: — Всё, всё. Больше не буду. Клянусь. Это последний раз. - и он вновь прыснул со смеху, видимо, ужасно довольный своим мелким розыгрышем. Джеймс быстро отходил от его шуточек. Он вообще не мог подолгу злиться. — С тебя станется.***
Дом семейства Кретчетт возвышался монолитной, тёмной скалой среди ночной черни. Армандо и Джеймс вышли из машины и размеренным шагом двинулись в сторону дома. По пересказу от Муньоса Джеймс узнал, что соседи слышали шум и крики, поэтому и вызвали полицию. — Свет выключен. Может, напутали соседи. Джеймс мотнул головой в сторону парадной двери - та была чуть ли не на распашку, отчего его рука непроизвольно легла на заключённый в кабуре Глок девятого калибра. — Не думаю. Тем более ты сам говорил, что звонок поступил не единожды. Мун поднял в воздух сжатый кулак, призывая своего напарника соблюдать тишину и повёл пальцами, указывая на чёрный ход. Джеймс отрывисто кивнул, оставляя Армандо один на один с протяжным скипом петель парадной двери.***
Джеймс бы не стал скрывать ни сейчас, ни потом, что ему было страшно в тот момент, когда он в одиночестве продирался сквозь густые заросли вереска, запинаясь о каждую клумбу, которых на заднем дворе, казалось, насажено великое множество. И подрагивающая полоска света ручного фонарика, прорезавшая тёмный бархат ночи, словно сталь ножа, мало спасала слугу правопорядка от новых ушибов и мелких царапин. МакЭвой прислонился к облезшему косяку чёрного входа, вслушиваясь в гулкую тишину дома. Отчего-то она казалось ему зловещей и не сулящей ровном счётом ничего хорошего. Ночь была весьма холодна для середины июля, и у Джеймса мельтешила в голове мысль, что он дышит слишком громко. Сердце отбивало безумный танец, цокая каблуками о грудную клетку и унять его было выше сил молодого полисмена. «Чёрт, да успокойся же». Дверь поддалась без единого скрежета. Незаперто. Кухня, освещённая тусклым светом лишь одной луны, приняла нежданного гостя всё с той же леденящей тишиной и лёгким беспорядком кухонной утвари. Всё существо Джеймса вопило и било во все колокола: «Убирайся. Отсюда. Живо!». Но он упрямо продолжал идти вперёд, на ходу оглядываясь, примечая каждую деталь, несоответствующую спокойствию обычного жилища. В глаза бросился разделочный нож, воткнутый в столешницу. В бледных лучах луны от него исходил плотоядный блеск. Изо рта валил густой пар, а тело словно сковала тонкая корка льда. Страх или холод? Хотя в доме и в правду было промозгло. Джеймса невольно передёрнуло. Армандо нигде не было видно, и Джеймс всерьёз забеспокоился. Этот дом давил на него. Он напоминал ему остывающий труп, который лежал на одной из металлических полок морга. Казалось, эта обитель не видела счастливых времён. Он был по-настоящему холодным, и дело было вовсе не в комнатной температуре. В вестибюле Муна не оказалось, а распахнутая дверь покачивалась с каждым сильным порывом ветра. Паркет у порога блестел от захлёстывающего на него дождя. Чудовищный раскат грома прогремел над головой, оглушая, а новый высверк белёсой молнии ослепил Джеймса. Люстра под потолком переливалась мелодичным звоном бьющегося друг о друга стекла. Один из хрустальных шариков не выдержал и сорвался вниз, задевая плечо, и его стук об пол раздался в голове МакЭвоя подобно взрыву. В нос ударил запах свежей крови. «Знал, что с этим домом что-то не так». Джеймс был у первой ступени длинной винтовой лестницы, когда до его ушей донёсся слабый шорох где-то впереди. Совсем рядом. Ещё шаг и под ногами что-то противно хлюпнуло. Его губы задрожали, а лоб покрыла испарина в тот момент, когда луч фонаря выхватил из темноты лужу крови, антрацитовым ручьём тянущуюся в сторону, где он только что слышал невнятный шорох. В этот момент он забыл как дышать, горло сдавило диким животным страхом, сердце бешено колотилось, качая кровь по венам, ударяя в затылок. На полу гостиной завалившись на бок, утопая в собственной крови, лежал Армандо, и с каждым выдохом живительного воздуха из его приоткрытых губ сочилась кровь. — Нет! Из лёгких выбило весь кислород. Джеймс сорвал с бедра рацию: — Прошу подкрепление! Офицер ранен! Место преступления на пересечении… Но договорить он не успел. Очередная вспышка молнии на секунду осветила чёрный росчерк тени перед лицом Джеймса, и в тот же миг его нога взорвалась дикой болью, огненной лозой скручивая колено. С горьким криком он упал на пол, опираясь на одну руку, в другой он всё ещё сжимал пистолет. — Мун.. Голова кружилась, весь в крови, своей и чужой, Джеймс сжал зубы, поднимая взгляд на своего умирающего напарника, и глаза его наполнились отчаянием, которое срывалось в низ капля за каплей растворяясь в тёмной луже на полу. Высокий, тонкий силуэт, стоящий в широкой тени раскидистого дуба, росшего за окном, тихо рассмеялся, подходя к почти потерявшему сознание Джеймсу и сжимая в пальцах тот самый злополучный разделочный нож. Он уже не раз познал вкус плоти. МакЭвоя трясёт, он уже не противится, когда его шею обхватывает скользкая ладонь и тянет вверх, заставляя поднять глаза. Из-под серого капюшона, сквозь пряди светлых волос на него уставилась пара совершенно безумных, хищных ока зверя. Его мелодичный смех вынимал из Джеймса душу. Склонив голову чуть на бок, лицо его палача украсил кровожадный оскал, сулящий его жертве лишь смерть. — Au revoir, ma chérie.****
Джеймс дёрнулся в кресле, делая глубокий вдох. Пытаясь унять одышку, он отпил уже давно остывший чай и, недовольно поморщившись, поспешил ухватить с пола упавшего Пратчетта. Старенькие часы пробили десять, и Джеймс понял, что опять не сдержал данное себе слово. — Ну что ж, это не так уж и плохо. Давненько к нему не приходил этот сон. Часы ещё не отсчитали десять протяжных ударов, как зазвонил его рабочий телефон. Доктор посмотрел на него, словно трубка может на него кинуться, подобно ядовитой гадюке. Кто мог беспокоить его в такое позднее время? Джеймс не сразу, но всё же решился снять трубку, и голос там на том конце провода не терпел отказа.